28.02.1917 г. В 5 часа утра императорский поезд отходит от Могилева. Отъезд Государя был настолько поспешным, что не погрузились казаки Собственного Его Императорского Величества Конвоя, причем на поезд успели только офицеры Конвоя – без лошадей и вещей.
Широко распространено мнение, что чувство тревоги за семью у Императора возобладало над чувством государственного долга, которое требовало от него остаться в Ставке и возглавить борьбу с революцией. Но, как справедливо заметил бывший адмирал Бубнов, служивший в Ставке, революционеры вполне могли захватить семью Царя в Царском Селе в заложники и он неминуемо бы покорился их требованиям. Таким образом, выбора у Царя не было.
По свидетельствам генералов Дубенского и Мордвинова, Царю в поезде вообще не передавались агентские телеграммы. Фактически он находился в информационной блокаде.
После проследования поездом Орши Государь получает телеграмму от членов Государственного Совета – верхней совещательной палаты. Телеграмма не содержала ничего нового – это было все то же требование «ответственного министерства». Но, увидев подписи уважаемых и авторитетных людей, Государь задумался: если даже члены Государственного Совета – ближайшего к нему органа государственной власти - требуют того же, что и члены Государственной Думы, то, может, они правы?
Вскоре после этой телеграммы Воейков вручил Государю вторую за день телеграмму от военного министра Беляева. Если в утренней телеграмме не содержалось никакой конкретной информации, то эта, наоборот, была почти панической:
Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска из – за утомления (!), а так же под влиянием пропаганды, бросают оружие и переходят на сторону мятежников или становятся нейтральными… На улицах всё время идёт беспорядочная пальба, всякое движение прекращено, появляющихся офицеров и нижних чинов разоружают. При таких условиях нормальное течение жизни государственных установлений и министерств прекратилось…Скорейшее прибытие войск крайне желательно, так как до прибытия надёжной вооруженной силы мятеж и беспорядки будут только увеличиваться.
Телеграмма и сейчас вызывает полное недоумение, как будто составлял её не военный министр, облеченный огромной военной властью, а какой – нибудь дежурный прапорщик. Кто мешал ему предпринять определенные действия по восстановлению порядка, например, выпустить обращение к офицерам и юнкерам встать на защиту закона? Военный министр, как сказали бы сейчас, явно не соответствовал своей должности.
По прибытии поезда в Вязьму в 15 часов, Царь послал Императрице телеграмму с успокаивающими словами. До Царицы эта телеграмма не дошла.
В Петрограде утром этого дня толпа осадила последнюю цитадель старой власти – Адмиралтейство. В здании находились генерал Балк, военный министр Беляев, генерал Хабалов и отряд верных царскому правительству войск. Балк позвонил Родзянко, надеясь на помощь, но услышал грубое требование сдаться. Кроме того, в Адмиралтейство прибыл посыльный морского министра Григоровича, который передал требование немедленно очистить здание во избежание его разрушения пушками Петропавловской крепости. Вскоре по приказу Беляева остатки верных частей (4 роты, 1 сотня, 2 батареи и 2 пулеметные роты) покинули здание. В 16 часов толпа ворвалась в Адмиралтейство; военный министр Беляев, генералы Хабалов и Балк были арестованы. В этот же день было арестовано почти все царское правительство.
Несмотря на полученный ещё 27 февраля приказ Государя об отправке верных ему частей на подавление мятежа в Петроград, генерал Иванов выполнять его не спешил. Поезд с Георгиевскими кавалерами под начальством генерал – адъютанта Иванова тронулся по назначению только в час дня 28 февраля, через семнадцать часов после распоряжения Государя и находился еще в пути. Помощи Царю ждать было неоткуда, но он ещё об этом не знал.
Утром этого дня Родзянко полностью определился со своим выбором – по его приказу в главном зале Государственной Думы под улюлюканье толпы был снят портрет Николая II. Весь этот день во время заседаний этот портрет, исколотый штыками, валялся на полу позади кресла Родзянко.
К вечеру этого дня в Царское Село, где находилась Императрица Александра Федоровна с больными детьми, из Петрограда стали прибывать отряды мятежников. Гарнизон Царского Села стал переходить на их сторону.
К Александровскому дворцу были стянуты оставшиеся верными подразделения: Собственный полк, Гвардейский флотский экипаж, Конвой Его Величества, рота Железнодорожного полка и батарея воздушной охраны, две роты Гвардейского экипажа в общем количестве 1200 человек. С целью избежания кровопролития, около 12 часов ночи Императрица в сопровождении великой княжны Марии Николаевны и графа Бенкендорфа вышла из дворца к солдатам. Графиня С. К. Буксгевден вспоминала:
Она прошла во внутренний двор, затем спустилась в подвал дворца, куда солдаты поочередно приходили погреться. Императрица отметила, обращаясь к солдатам, как высоко она ценит их верность своему долгу. Она добавила так же, что прекрасно знает: в случае необходимости они, не задумываясь, встанут на защиту Наследника; но, добавила Императрица, она так же надеется, что им все – таки удастся избежать кровопролития.
Ночью волнения в Царском Селе утихли, воцарилось относительное спокойствие. Но мятежники отключили во дворце воду и электричество, и он погрузился в темноту.
1.03.1917 г. В 2 часа ночи царский поезд прибыл в Малую Вишеру. Здесь было получено сообщение, что станции Любань и Тосно заняты мятежными войсками и железнодорожные пути разобраны. В 04:50 ночи Государь приказал повернуть обратно, на Бологое, а с Бологого свернуть на Псков, так как там был аппарат Юза, то есть прямое сообщение с Петроградом.
На пути между станциями Вязьмой и Бологое находящимся в поезде стало известно, что в Петрограде сформировано Временное правительство. Оно было образовано в этот день на расширенном заседании Временного комитета Думы с представителями Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.
В Бологое царский поезд прибыл в 9 часов утра и отправился на Псков. Внезапное движение царского поезда вызвало панику в руководстве мятежников в Петрограде. Комиссар Временного правительства Бубликов шлет истеричную телеграмму начальнику Виндавской железной дороги с требованием задержать движение царских поездов в направлении станции Дно. Для этого Бубликов требует заблокировать путь товарными поездами.
По прибытии в 15 часов на станцию Дно, Царя ждала телеграмма от бывшего председателя Государственной Думы М.В. Родзянко о том, что он якобы выезжает на станцию Дно:
Станция Дно. Его Императорскому Величеству. Сейчас экстренным поездом выезжаю на ст. Дно для доклада Вам Государь о положении дела и необходимых мерах для спасения России. Убедительно прошу дождаться моего приезда, ибо дорога каждая минута. Председатель Государственной Думы Родзянко.
Однако на станции Дно Родзянко не появился, передав затем по телеграфу, что выезжает в Псков, где и просит аудиенции с Царем. Это была ловушка – в Пскове находился штаб генерала Н.В. Рузского, во время переговоров с которым Родзянко выяснил, что он на стороне мятежников. Необходимость ехать на встречу у Родзянко с Царем отпала. Но Государь этого не знал и дал указание следовать в Псков, надеясь на встречу с командующим Северным – Западным фронтом генералом Рузским. К тому же, там находился аппарат Юза, по которому можно было связываться с Петроградом.
В Псков царский поезд прибыл в 19 часов 30 минут 1 марта. В отличие от прежних времен, пышной официальной встречи, например, почетного караула, не было. Вскоре состоялась встреча Царя с генералом Рузским.
В царском вагоне, пока докладывали Государю, генерал Рузский, полулежа на диване, отвечал на вопросы лиц Свиты. Глухим, старческим голосом министр двора Фредерикс спросил: «Николай Владимирович, Вы знаете, что Его Величество следует в Царское Село, где находится Императрица с больными детьми. Вы знаете, что в столице восстание; не имея возможности достигнуть Царского, Государь решил ехать в Псков, чтобы посоветоваться с Вами. Ваша обязанность помочь восстановить порядок».
Генерал Рузский в ответ разразился жалобами, повторяя на все лады, что никто не слушал его советов, а теперь уже слишком поздно, чтобы спасти ситуацию. Потом с насмешливой улыбкой, он отчеканил: «Теперь остается только сдаться на милость победителя». Эти слова произвели впечатление разорвавшейся бомбы.
«В это мгновение пустые и легкомысленные царедворцы, привыкшие эгоистично тешить себя поверхностным оптимизмом, вдруг с ужасом и негодованием увидели, какую пропасть вырыла перед ними измена».1
Генерал Рузский беззастенчиво лгал. Сделать можно было ещё многое – поддержать Императора и с верными ему войсками двинуться на мятежный Петроград. Но Рузский этого не сделал, и это было самое настоящее предательство.
Вскоре Рузского позвали к Государю. В беседе с ним Рузский стал осторожнее. Он ограничился высказываниями о преимуществах парламентаризма, привел в пример Англию, где король царствует, но не управляет, а парламент управляет, но не царствует. Рузский передал Государю телеграмму от начштаба Ставки генерала Алексеева, в которой тот умолял Царя «поставить во главе России лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет». Кроме того, генерал Алексеев передал тест Манифеста о даровании ответственного министерства и буквально заклинал Государя немедленно подписать его.
Государь возражал, спокойно и уверенно. Он говорил, что не считает себя вправе отдать власть в руки политических деятелей, которые могут нанести стране огромный вред и избежать ответственности, подав в отставку. Государь перебрал всех политических деятелей, которых предлагали в состав нового правительства, и доказывал Рузскому, что все эти трибунные ораторы совершенно неопытны в делах государственного управления и не смогут с ними справиться.
Забегая вперед, стоит заметить - жизнь подтвердила справедливость рассуждений Государя. Абсолютно все политические лидеры того времени - Милюков, Гучков, Львов, Керенский - оказались совершенно неспособными к руководству страной, что и доказали последовавшие события.
Одно из событий этого дня оказалось роковым - ранним утром Царское Село покинул Гвардейский флотский экипаж под командованием великого князя Кирилла Владимировича, находившийся там для охраны Императрицы с детьми. В 16 часов 15 минут этого дня Кирилл Владимирович (еще до отречения Царя от престола) привел роту Гвардейского Экипажа к Государственной Думе, где отрапортовал Родзянко: «Имею честь явиться вашему превосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России». Сам Родзянко вспоминал в 1922 году об этом поступке великого князя с удивлением:
Прибытие члена императорского дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собою явное нарушение присяги государю императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов царствующего дома.
В ночь с 1 на 2 марта 1917 года в Царском Селе восстала рота Железнодорожного полка и ушла в Петроград, убив двух офицеров. В эту же ночь началось восстание матросов в Гельсингфорсе и Кронштадте. Началась кровавая вакханалия. С утра 1 – го и по 4 – е марта было убито около 120 кондукторов, офицеров и адмиралов, более 600 было арестовано.
2.03.1917 г. Самая трагическая дата во всей многовековой русской истории, закончившаяся подписанием деморализованным Императором Николаем II отречения от престола.
Беседа Николая II с Рузским продолжилась после полуночи. Потрясенный высказываниями генерала Рузского, Государь в 0 часов 20 минут отправил на имя генерала Иванова, находящегося уже в Царском Селе, телеграмму: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». Впрочем, Иванов вряд ли смог что - либо предпринять со своим батальоном Георгиевских кавалеров, так как тот же Рузский своей властью распорядился не только прекратить отправку войск в подкрепление генералу Иванову, но и вернуть на фронт уже отправленные оттуда на Петроград эшелоны.
Полностью деморализованный, Государь сдался - в два часа ночи вызвал Воейкова и поручил ему послать телеграмму Родзянко о своем согласии на создание правительства, ответственного перед Думой. За собой Государь оставлял право назначения на посты министров военного, морского и иностранных дел. Мысль об измене ещё не приходила Государю в голову, и его доверие к своим генералам ещё не было подорвано.
Рано утром - с 3 ч. 30 мин. до 7 ч. 30 мин. - по прямому проводу состоялся разговор Родзянко с генералом Рузским, и речь пошла уже об отречении Государя от престола:
...Ненависть к династии дошла до крайних пределов, но весь народ, с кем бы я ни говорил, выходя к толпам и войскам, решил твёрдо - войну довести до победного конца. К Государственной Думе примкнул весь Петроградский и Царскосельский гарнизоны; то же повторяется во всех городах; ...везде войска становятся на сторону Думы и народа, и грозные требования отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становятся определённым требованием... Прекратите присылку войск, т.к. они действовать против народа не будут. Остановите ненужные жертвы... я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук; анархия достигает таких размеров, что я вынужден был сегодня ночью назначить Временное правительство. К сожалению, Манифест запоздал; ...время упущено и возврата нет... переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда всё кончится в несколько дней...
Утром этого дня – в 10 ч. 15 мин. генерал Алексеев из Ставки телеграммой известил всех командующих фронтами о разговоре Родзянко с Рузским. От себя Алексеев сделал следующую приписку:
Теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения.
В десять с половиной часов утра Государь у себя в поезде вновь принимает Рузского, который кладет перед Государем текст своего разговора с Родзянко, в котором речь идет об отречении от престола. Закончив чтение, Государь подошел к окну и произнес:
Мое твердое убеждение, что Я рожден для несчастья. Я ясно сознавал уже вчера вечером, что никакой манифест не поможет. Если надо, чтобы Я отошел в сторону для блага России, Я готов на это, но Я опасаюсь, что народ этого не поймет. Мне не простят старообрядцы, что Я изменил Своей клятве, данной в день Священного Коронования, Меня обвинят казаки, что Я бросил фронт.
В это время Государю подают телеграмму Алексеева, в которой он недвусмысленно предлагает командующим фронтами высказаться за отречение Государя от престола.
После долгого томительного ожидания в 14 часов 30 минут начинают поступать долгожданные телеграммы от командующих фронтами и все они высказались за отречение: великий князь Николай Николаевич – командующий Кавказским фронтом, генерал Брусилов – главнокомандующий Юго – Западным фронтом, командующий румынским фронтом генерал Сахаров, командующий Западным фронтом генерал Эверт.
Великий князь Николай Николаевич в своем ответе заявил: «Как верноподданный считаю по долгу присяги и по духу присяги коленопреклонённо молить государя отречься от короны, чтобы спасти Россию и династию».
Командующий румынским фронтом генерал Сахаров назвал Государственную Думу «разбойной кучкой людей», которая «… предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей», но, «рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом, является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний».
Генерал Эверт заметил, что «на армию в настоящем её составе при подавлении беспорядков рассчитывать нельзя… Я принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столицах не проникали в армию, дабы оберечь её от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столицах нет никаких».
От командующего Черноморским флотом адмирала Колчака ответа не последовало. Вместо этого он уведомил телеграммой Родзянко о поддержке его действий.
Фактически поведение генералов было предательством, и генерал Воейков назвал в своих воспоминаниях вещи своими именами:
Таким образом, дядя Государя великий князь Николай Николаевич, генерал – адъютанты Алексеев, Рузский, Эверт, Брусилов, генерал Сахаров, адмиралы Непенин и Колчак – оказались теми людьми, которые, изменив военной чести и присяге, поставили Царя в необходимость отречься от престола: решив примкнуть к активным работникам Государственной Думы, трудившимся над ниспровержением существовавшего в нашем Отечестве строя, они своим предательством лишили Царя одного из главных устоев всероссийского трона.
…Иуда предал Христа и покаялся – вернул тридцать сребреников; а наши генералы и адмиралы предали Царя, и не покаялись.
Император был поражен вероломством генералов – такого исхода он никак не ожидал. Отречение стало неминуемым, но принять решение оказалось непросто.
Рузский это понял и не рискнул идти к Государю в вагон один, взяв с собой начальника штаба Северного фронта генерала Данилова и начальника снабжений армий Северного фронта генерала Савича.
Рузский стал перечислять причины, требующие отречения от престола.
- Да, - заметил Государь, - но я не знаю, хочет ли этого вся Россия.
Эта простая фраза повергла Рузского в смущение. За поддержкой он обратился к своим помощникам – генералам Данилову и Савичу. После сумбурных высказываний генералов (по собственному признанию, генерал Савич почувствовал, что рыдания перехватывают ему горло), Император произнес слова, определившие весь ход дальнейших событий: «Я решился. Я отказываюсь от престола» и перекрестился. Перекрестились и генералы. Обняв Рузского и пожав руки генералам, Государь удалился.
Через некоторое время он вернулся, и передал Рузскому два бланка телеграмм. Первая была на имя Родзянко:
Председателю Государственной Думы. Нет той жертвы, которую Я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой Матушки - России. Посему Я готов отречься от престола в пользу Моего сына с тем, чтобы Он оставался при Мне до совершеннолетия.
По совету генерала Рузского к тексту телеграммы было добавлено: «При регентстве Моего брата, Великого князя Михаила Александровича». Вторая телеграмма, на имя генерала Алексеева, содержала следующее:
Наштаверх. Ставка. Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, Я готов отречься от Престола в пользу Моего сына. Прошу всех служить Ему верно и нелицемерно. НИКОЛАЙ.
Первыми из царской свиты об отречении узнал министр императорского двора престарелый барон Фредерикс (ему было 78 лет). Царь сказал ему об этом лично, на что старик пробормотал: «Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот что бывает, когда переживёшь самого себя».
Барон Фредерикс передал известие об отречении остальным членам свиты. Вернувшись из вагона Государя, Фредерикс сказал по – французски: «Все кончено – Император отрекся». Известие поразило всех присутствующих до глубины души. Флигель – адъютант Царя Мордвинов так описывал в своих воспоминаниях этот момент:
Слова эти заставили всех вскочить. Я лично мог предположить все, что угодно, но отречение от престола, столь внезапное и ничем не вызванное, не задуманное только, а уже совершенное, показалось мне такой кричащей несообразностью, что в словах преклонного старика Фредерикса в первое мгновение почудилась естественная старческая непонятливость или явная путаница.
Увы, страшное известие не было путаницей. Фредерикс рассказал, что Государь составил две телеграммы об отречении и отдал их Рузскому. Примерно в это время была получена телеграмма о прибытии вечером этого дня депутатов Госдумы.
По словам дворцового коменданта Воейкова, он вбежал в вагон Государя и спросил: «Неужели верно то, что говорит граф – что Ваше Величество подписали отречение? И где оно?» Государь показал на пачку телеграмм, лежащую на столе: «Что мне оставалось делать, когда все мне изменили? Первый Николаша (2)…Читайте».
По свидетельству Воейкова, днем, во время тягостного ожидания, Государь подписал два Указа Сенату. В первом говорилось: «Князю Георгиевичу Львову. Повелеваем быть Председателем Совета мини. Второй Указ гласил: «Наместнику нашему на Кавказе великому князю Николаю Николаевичу. Повелеваем быть Верховным Главнокомандующим. Николай».
Во это время Государь обратился к личному врачу С. П. Фёдорову по поводу здоровья своего сына - Цесаревича Алексея. Царь попросил доктора откровенно ответить, возможно ли излечение наследника, на что получил ответ, что «чудес в природе не бывает» и что гемофилия неизлечима. После этого разговора Николай пришёл к новому решению — отречься сразу и за своего сына, чтобы с ним не разлучаться.
В 22.00 в Псков прибыли посланцы Временного правительства – октябрист А.И. Гучков и «монархист» В.В. Шульгин. Их вид поразил всех присутствующих – оба были небриты, в грязной одежде. Гучков произнес перед Государем и генералами длинную и путаную речь о необходимости отречения. Государь слушал молча, потом заговорил:
Я принял решение отречься от престола... До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына Алексея…Но к этому времен я переменил решение в пользу брата Михаила…Надеюсь, вы поймете чувства отца... Последнюю фразу он сказал тише, затем продолжил: «Поэтому Я решил отречься в пользу Моего брата».
Гучков и Шульгин замялись - сказали, что ответить на этот вопрос они не готовы и просили разрешить им подумать. Государь ответил: «Думайте» - и вышел из салон – вагона. После некоторых размышлений Шульгин и Гучков согласились с предложением Государя.
Взяв «набросок» отречения у Гучкова, Государь вышел в соседнее помещение. В 23.15 он вернулся и принес свой текст акта отречения, который был написан на двух или трех листочках небольшого формата с помощью пишущей машинки.
После прочтения текста отречения Гучковым и Шульгиным, Государь ровно в 24 часа подписал их с пометкой: «Город Псков, 2 марта 15 часов», т. е. тем часом, когда им было принято решение, задолго до приезда депутатов, чтобы акт отречения не выглядел вынужденным.
В соседнем - свитском – вагоне находились приближенные к Государю лица, но никто из них ничего не предпринял, чтобы остановить грядущую катастрофу. Флигель – адъютант Мордвинов сокрушался впоследствии:
Вот когда еще можно и должно было бы нам попытаться еще раз остановить эту подпись и заговорить. Заговорить сообща, со всею силою нашего отчаяния и убеждения! Но мы все были уже слишком подавлены, ничего не соображали и молчали.
Увы, сам полковник ничего не предпринял и только отвернулся, чтобы «не видеть, как Государь подписывал этот роковой для моей Родины документ».
Получив текст отречения, депутаты попросили сделать дубликат на тот случай, что с первым экземпляром может случиться неприятность, и он может пропасть. Государь (впрочем, уже бывший) не возражал. Около часа ночи акты были отнесены в купе к графу Фредериксу, где он дрожащей рукой очень долго их подписывал. И только после этого документы были отнесены в вагон Рузского для вручения Шульгину и Гучкову.
Вот текст отречения:
Ставка Начальнику штаба
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думою признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского.
Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России. НИКОЛАЙ.
г. Псков. 2 марта, 15 час. 1917 г.
Подписал: НИКОЛАЙ
Министр Императорского двора генерал – адъютант граф Фредерикс.
(Продолжение следует)
1 Якобий И. П. Император Николай II и революция. – М.: ООО «Домострой», 2010
2 Дядя Государя, великий князь Николай Николаевич, к мнению которого Государь всегда прислушивался.