В одном из безликих хрущевок Санзона, среди соседей, легкой бугристой волной пронеслась новость – Нона Чипашвили опять замуж собирается.
В принципе к Ноне народные массы относились хорошо, любили и уважали как хорошую соседку. Всегда вежливая, безотказная, деньги на сборы за свет по подъезду всегда давала без затяжек, бегала по соседям делать уколы, когда просили. Чего ж еще? Ах, да, здоровалась всегда первой и не прочь была поболтать о том, о сем при встрече на общих маршрутах.
Но было одно внушительное «но».
Нона, 45-ти лет от роду, средней, радующей глаз, фигуристой комплекции, была два раза замужем. Детей завести не ухитрилась, хотя и прилагала к этому разные усилия врачебного характера.
Первый ее муж, кахетинец Бондо, оставил о себе добрую память, не прочь был посидеть вечерком во дворе и перекинуться в нарды, разбирался в политике (по крайней мере он так считал, что разбирается) и был хорошим шпаклевщиком). Как-то на душевном порыве загаджевал даже весь свой этаж и исчезли под его могучей рукой вечные формулы любви местных мальчишек типа Лаша + Кети = сердце, пронзенное стрелой, которая по размеру напоминала приличное дальнобойное копье. Впрочем, формулы были еще самой невинной вещью на тех многострадальных облупившихся стенках. Было там и всякое такое, что Бондо, будучи навеселе, начинал выражаться не литературно, проходя мимо. В итоге, как-то взял и профессионально уничтожил всю эту наскальную живопись полувековой давности. До сих пор стенки относительно чистые стоят.
Потом что-то с печенью у него непорядки пошли. Нона бегала юлой по району, выясняла по людям кто хороший врач и где именно. Ведь не пойдешь с серьезным делом к первому встречному дипломодержателю. Залечат и скажут, что так и было.
Дома Нона перешла на режим готовки повышенной осторожности. Исключила из рациона все острое, жирное, перешла на диетически – безвредные блюда европейской кухни. А в редкие моменты передышки плакала у соседки Изо слезами размером с виноградинки:
- Бедный Бондо так любил аджику и чакапули. Как он мучается, хочет и не может. И я не ем, чтоб не сыпать ему соль на рану.
Давала лекарства по часам скрупулезно, как ее научила бабушка – немка. Давала перетертую морковку и выжимала соки для повышения гемоглобина. Делала все, что могла, как говорится. И все же не уберегла.
Когда Бондо умер, Нона рыдала так, что даже даже сидящая в трауре старуха, отвлеклась от своих семечек на противоположной стороне улице и сказала сочувственно:
- Сына, наверное, бедная оплакивает. Так только по своему ребенку плачут....
Через год, сняв черное, Нона постепенно вернулась к прежней жизни, которая шла вперед и не думала останавливаться. Слишком уж много у нее было внутри неизрасходованной любви и теплоты, которая просилась наружу.
Люди, как известно, тянутся к теплу, как цветы к солнцу. Закон природы такой, не мне вам рассказывать. И на Нону стали опять заглядываться мужчины в возрасте. Ничего особенного она не делала. Не употребляла кричащую помаду, не носила вызывающе открытых маек или подчеркнуто коротких юбок не по возрасту, не рассказывала в компании двусмысленные анекдоты. Ее и красавицей было нельзя назвать. Так, женщина, каких много. Просто была сама собой. И улыбалась не наигранно, от души. Как солнышко из-за серой тучки. (Как тут американцев не вспомнить с их «Keepsmiling». Только у Ноны улыбка была не для галочки, а от души.) Что еще о ней сказать? В меру верующая, родителей своих очень любила, а после них - мужа.
Вскоре она как-то автоматически прозаично вышла замуж за Серго. Он был разведен, имел взрослую дочь и хотел пожить остаток жизни в тишине и уюте.
Зажили они тихо и гладко, для себя. Нона еще очень надеялась родить ребенка. Серго к этому вопросу относился спокойно. Типа получится – хорошо, нет – ну и ладно.
Работал он бухгалтером и строил планы себе по карману. Машину купить, дачу в Сагурамо. Там, говорят, участки дешевые, а места – загляденье. Нона ему очень удачно подыгрывала. Причем, с Бондо она как-то технично вела себя в другом стиле, а с Серго – ему под стать. И выходило очень даже гармонично, что, сами понимаете, немаловажно для брака.
Прожили они там (или так?) мирно и гладко лет семь или чуть больше, никто не заморачивался подсчетами, вдруг у здоровяка Серго обнаружился рак.
Нона, забыв себя, водила его по врачам, продавала какие-то заначки из дома, без устали готовила ему любимые блюда, словом, делала все, что должна делать любящая жена.
Умирая, Серго завещал похоронить его рядом с его родителями. Причина была названа такая:
- Нона, ты еще замуж выйдешь, твоему мужу будет неприятно, если будет натыкаться на мою могилу рядом с вашей семьей. Зачем делать человеку больно.
Нона плакала и уверяла, что никто ей Серго не заменит. Причем ни о каком артистизме не было и речи.
Жизнь показала, что ни от чего нельзя зарекаться и незаменимых точно нет.
Через год после ухода Серго соседи стали замечать, что у Ноны по прежнему блестят глаза и она так же заливисто смеется над анекдотами о сванах, как и раньше, в старые добрые времена.
Первым подсек эти метаморфозы местный стоянщик ( официально называется « менеджер по парковке») Эдик:
- О, эта Нона опять замуж собралась! – поделился он наблюдением с мусорщиком Резо.
Резо хоть и убирал участок по утрам, но знал многих жильцов по лицам прекрасно.
Сказать что-то непристойное о Ноне сказать было трудно.
Но все-таки Эдик стал отслеживать движения Ноны, отсветы из ее окна по вечерам, благо, стоял день – деньской напротив ее дома в любую погоду.
Подозрения подтвердились. Раза два Нона прошмыгнула, дробно постукивая каблучками с каким-то незнакомым мужчиной. Объект наблюдения задорно смеялся и называл пришельца запросто:
- Тенго!
- Смотри, как все у нее один к одному, - анализировал туповатый Эдик, опахиваясь зеленым фирменным жилетом с серыми полосками поперек груди. – Все бедняги – мужья на «о». Бондо, Серго и Тенго. Значит, точно скоро замуж выйдет. Совсем совесть потеряла. Где это видано столько раз замуж выходить. Не порядок.
С его длинного языка и пошла по убану сплетня – Нона поймала нового наивняка.
Местная продавщица хлеба, Тамрико, любительница гороскопов и специалист по гаданиям развила Эдикину мысль совсем в новом направлении:
- Эта Нона – черная вдова. Я читала. Опасная женщина. В себя влюбляет, а потом на тот свет провожает. Вампир энергетический!
- Вай, что ты сказала, - изумился Эдик. – Такое бывает?
- Двое уже умерли – факт. – неумолимо гнула свое Тамрико. – Я в «Подруге» читала. Такая Анна Ахматова была.
- Кто такая эта Ахматова? – переспросил Эдик – Где живет? В каком корпусе?
- Уже умерла. Поэтесса была.
- Гулящая, да?
- Ты оглох? Я говорю – поэтесса.
- Они все гулящие – подтвердил Эдик. – Как будто не видел я поэтесс.
- Ты????
- Представь себе. – сказал он загадочно и не стал вдаваться в подробности.
На том экскурс в русскую литературу и заглох. На лице стоянщика отобразилась напряженная работа мысли. Видимо, Эдик, заранее содрогаясь от того, что ждет ничего не подозревающего жениха Тенго, сильно нервничал.
- Надо предупредить человека! По-братски жалко. Так хоть поживет еще.... Чуть-чуть... И так уже в возрасте... У него хорошие глаза... Как у собаки.
У Эдика, несмотря на примитивно-рутинную работу, сводящуюся к нескольким однотипным фразам в день, было горячее сердце и богатое воображение, которое подпитывалось периодическим просмотров ужастиков.
Заговорщики продолжили наблюдения. Судя по курсированию с цветами и довольно крупными «бамбанерками» (1) дело шло к логическому завершению и очередному маршу Мендельсона.
- Что делать? Что делать? – нервничал стоянщик. – Еще немного и все, пропал человек. А нас, мужчин, и так мало. Нас защищать надо.
- А хороших мало вообще! – присовокупила Тамрико, втайне завидовавшая такому успеху черной вдовы. – И что они в ней все находят? Хотя чему удивляться. У мужчин с мозгами всегда было туго.
Потом скосила глаза на Эдика:
- Извини, дорогой, это я не про тебя. Ты мне вообще как младший брат.
- Ему надо сказать! – решительно заявил стоянщик. – Не могу видеть, как человек в капкан идет.
В итоге, Эдик подловил момент, когда Тенго возвращался после очередного провожания Ноны домой и окликнул его у остановки маршруток.
О чем они говорили добрых полчаса, так и осталось за кадром для остальной публики. Вернулся Эдик на свой пост, который именовался длинно и важно – «менеджер по паркингу», в глубокой задумчивости. Сказал только безнадежно:
- Камикадзе какой-то...
Говорят, что умная мысль посещает одновременно сразу несколько голов синхронно. Не знаю, как там дело обстоит с метафизической природой явления, но на попытке стоянщика Эдика дело не кончилось.
Новый роман Тенго и Ноны тем временем набирал обороты. Их все чаще и чаще видели вместе. Газетчица Вера после каждого такого фланирования мимо ее стойки с прессой бурлила и не могла успокоиться:
- Э, не тот стал наш Тбилиси! Не те уже люди. Мой племянник женщину старше себя на 10 лет привел и счастлив. А в Варкетили, говорят, есть какая –то чокнутая, уже десятый раз замуж выходит по объявлению. Катастрофа.
Сидящая рядом с ней продавщица свечек и икон Дали поддакивала:
- Сказал же наш мама Габриэли: «Настанут последние времена, когда мужчины будут как женщины, а женщины как мужчины». Все к тому идет. А потом антихрист придет и будет всем печати ставить. ....Кого-то мне этот Тенго напоминает. Не могу вспомнить.....
Новая партия защиты мужчин, Вера и Дали, всерьез увлеклись мини - расследованием кто такой будущий муж Ноны и вскоре выяснилось, что Тенго – сосед двоюродной сестры хромоножки Циалы, которая живет на последнем этаже одного из корпусов прямо у метро. Решили действовать через нее. Ибо женщина – великая сила. Не нытьем, так катаньем, но при желании и гору сдвинет с места, если очень захочет.
Вскоре вышеуказанная хромоножка Циала доковыляла таки до двух заговорщиц и доложила результат воспитательной беседы:
- Любит он ее, девочки. Давно, оказывается, за ней наблюдал. Таксист ее знакомый был и часто Нону со вторым мужем по врачам возил . «Я, говорит, два раза был женат, а такой жертвенной жены не встречал. А если и умру, так у нее на руках. Меня не напугаешь всякой там мистикой!».
..... ..... .....
Тенго и Нона поженились и живут в любви и согласии на зависть окружающим. Тенго пока жив и таксует по прежнему. На здоровье не жалуется. Говорит всем, что нашел – таки свое счастье. А цифры и подсчеты хороши только в бизнесе и засорять ими голову в простой жизни – последнее дело.