Домовой

Моим корешам группа 4к.

          Андрюхе, Сане, Лехе, Мишке, Женьке.

На дворе неотвратимо и безвозвратно подошел к своему итогу август 1982 года. Подмосковное село Тайнинское, раскрылечившись, как больная курица, между Московской кольцевой и городом Мытищи, абсолютно не выпячивая свою близость к столице, медленно умирало, постепенно превращаясь в её окраину. Через дорогу от села в сторону Москвы, на берегу пруда, находилось старое сельское кладбище.И хотя место было весьма привлекательное, местные, в отличие от заезжих, в том водоеме не купались, поговаривая между собой, что под водой можно наткнуться на гроб, подмытый грунтовыми водами и вынесенный в пруд.

Лично из нас никто с очевидцами еще не встречался, но несмотря на то, что деньки были ещё тёплые, и водичка манила окунуться, проверить этот миф ни кто так и не рискнул. Прогуливаясь, изучая местные достопримечательности, мы просто решили посидеть у воды, запалив скромный костерок, запечь картошку и поболтать о том и о сём, чтобы получше узнать друг друга. За разговорами засиделись затемно, не скажу который был час , но с момента захода солнца прошло часа три не больше , попрохладило и вдруг непонятно, как он там оказался, на берег из воды выходит человек, и, направляясь прямиком к нам, спокойно так говорит:

- "Шли бы вы ребятишки домой, негоже по ночам шуметь на кладбище", и, повернувшись, ушёл куда-то в бок, в ночь, оставив нас в недоумении, и, не дав возможности что-либо ему возразить, со всем нашим мальчишеским максимализмом. И мы просто сидели молча и смотрели в темноту, в которой он растворился.

Мы – это шестеро студентов из разных городов Советского Союза, только что поступивших в школу декораторов, находившуюся в трех километрах от села или двух остановках на 136 автобусе по МКАД, в посёлке под армейским названием Перловка, правда, что оно армейское, я узнал чуть позже, когда на два года этот продукт стал в моём рационе основным, не считая котлет из куриных гребешков, с периодическими вкраплениями их же мозгов и клювов. Но это было потом, а тогда нас шестнадцати-летних лоботрясов поселили за неимением при школе общежития, как тогда говорили, в частном секторе у хозяйки, выделив в старом деревенском доме по улице Центральной под номером 20, две маленькие комнаты, уличный сортир, летнюю кухню с газовым балоном и дровяную печь посереди дома, предоставив в сожители старую бабку, лет восьмидесяти, с её причудами и болезнями, содрав к тому же по три рубля с носа, в пользу оной.

Хозяйка наша, Мария Фроловна, как и все советские пенсионерки "переходного возраста", проводила большую часть своей жизни в убогого вида комнатушке с телевизором и в горизонтальном положении,обложившись пилюлями, мазями и настойками изредка выбираясь из неё, для дачи ценных указаний своим, раз в два года сменяемым, постояльцам, коих она регулярно принимала, заключив договор с нашей школой, для пополнения своего скромного бюджета и фрументации тем, мелких и однотипных поручений, вроде таких, как истопить печь, принести воды, сходить в магазин или аптеку.

На первом году нашего обучения и, как вы понимаете, прибывания в гостях в столице, исходя из того, что мы люди советские, воспитанные на социалистической морали, то в ухаживании за стариками ничего крамольного не наблюдали, и с готовностью, пусть и без особого рвения, выполняли все бабушкины капризы. Что касается второго года, то на просьбы и требования хозяйки, положили большой комсомольский привет и одномоментно придались разгулу и разврату, дружно все как один поверив, что мы уже достаточно взрослые, чтобы вести такой образ жизни. Но оказалось, что зря, у Марьи Фроловны на этот случай был припасен свой дореволюционный, с суеверным оттенком, ответ.

По началу, мы даже не сразу обратили внимания, учитывая наш образ жизни, что каждый раз, после полуночи, как только гас свет, и все угомонялись, кто-то усиленно старался разбудить нашу слегка усыпленную алкоголем бдительность, гулко топая по потолочным перекрытиям. Но когда это повторилось на третью или на четвёртую ночь, у нас у всех возник резонный вопрос к нашей нездоровой на тот момент хозяйке, кто бы или что бы это могло вообще быть или означать.

Парламентером к Марии Фроловне выбрали меня, вероятно, из-за того, что я всю свою, недолгую ещё, жизнь, прожил в таком же деревенском доме с печным отоплением и удобствами во дворе, и мне всегда было легко наладить с ней доверительный разговор, но скорее всего, направили меня, так как на тот момент, я был чуть трезвее остальных, включая споенную в хлам группу поддержки из наших одноклассниц. Пройдя нетвёрдой походкой через хозяйскую кухню в меленькую спальню бабули, я застал её, как обычно, на кровати с включённым телевизором, по которому по всем каналам показывали белый шум, время было позднее, а в СССР, как вы помните, после одиннадцати телевидение, пожелав товарищам "спокойной ночи", прекращало свою работу. Но хозяйка тем не менее увлеченно смотрела на белый шипящий экран и у меня создалось ощущение,она действительно там что-то видит. Поздоровавшись, я скромно поинтересовался:

- "Что смотрите Мария Фроловна?"

Как и большинство одиноких старушек, хозяйка всегда была рада поболтать, и она живо отреагировал на мой вопрос:

- "Фильму смотрю, очень затейный и спать пора, а не оторваться."

- "А про што фильма-то, Марь Фролна?"

- "Так про жизню, прошто ещё?! "

- "А, понятно..." – протянул я, поддерживая её тональность, и продолжил.

- "А скажи мне, Марь Фролна, кто это у нас третью ночь по чердаку топает и спать мешает?"

- "Кто там может топать, разве что хозяин возвернулся?"

- "Какой такой хозяин, и откуда он возвернулся?"

- "Так мужа мого покойного то-ли дед, то-ли прадед, тот, что дом энтот строил, да как кончил, так на чердаке и вздернулси, скаженный теперь кожный раз в тринадцатую годину и куролесит, пока кого до самоубиения или несчастья какого не доведет."

- "Так, ну, тут все понятно, я пошёл, видимо фильма и правда была про жизню"- подумал я, а в слух добавил:

- "Бабуль, ты это, долго у телевизора то не засиживайся, дай глазам отдохнуть"- и пожелав хозяйке доброй ночи, вернулся к ребятам.

Конечно, словам про выжившего из ума фольклорного элемента, бродящего по дому каждые тринадцать лет, с пьяна никто и не поверил, списали все на кота хозяйки. Однако, он конечно был зверь упитанный, но все-таки в пределах разумного, а тут, так топать может разве что, кабанчик. Ну, в общем слухи распространили быстро, бухать почему-то всем расхотелось, да и девчонки ездить к нам как-то прекратили, а вот, что касаемо ночных хождений по чердаку, то они прекращаться и не собирались вовсе, с периодичностью раз в два-три дня.

В тот злополучный вечер все происходило как обычно, часов в девять мы все шестеро собрались в одной комнате за столом, в начале поужинали, Женька Стекольщиков с Мишкой Лебедевым успели после учёбы сгонять в Медведково и потратили нам на разные мясные вкусности половину степухи, после ужина решили перекинуться в картишки, засиделись до полуночи,и вот один из нас – Лёшка Шатаев, сославшись на усталость, пошёл спать в свою комнату. Мы продолжили игру.

Вообще то Лёха из всех шестерых был самым брутальным и синпотным, почти что качком, и пока не раскрывал рта, пользовался очевидным успехом у девочек, и, в то же время, не сказать, что туповатым, но несколько наивным что ли и очень впечатлительным. Дверь комнаты, куда он ушёл по прямой выходила в небольшой довольно узкий коридорчик, соединенный с кухней хозяйки. И вот где-то в половине первого ночи мы опять, даже не услышали, а скорее, почувствовали тяжёлые шаги по чердачным перекрытиям, и, притихнув, стали прислушиваться в какую часть дома на этот раз они направляются. Шум стих в стороне, предположительно, над комнатой хозяйки и больше не возобновлялся и мы, несколько успокоившись, продолжили игру.

 Спустя около четверти часа через стену раздались бабкины стоны и всхлипывания, бежать вызывать скорую помощь больше дураков не было, как говорится плавали, знаем и давно привыкли, тем более, что вскоре все стихло. Но в друг около часу ночи из комнаты, где спал Леха раздался вопль, совершенно непохожий на его голос, так кричат кролики, когда им отрезают голову или крысы, загнанные в угол и готовые разорвать обидчика. Мы все перепуганной толпой ломанулись в разные стороны, кто к нему,а кто и на улицу, Женька к примеру заперся в сортире и долго не поддавался на наши уговоры выйти. Так уж его впечатлил этот крик и то, что он себе вообразил.

Не знаю, что увидели другие, а я только приметил невысокую лохматую тень, промелькнувшую по коридору в сторону комнаты Марии Фроловны, и больше ничего. А несчастный Леха сидел на спинке кровати, вжавшись спиной в стену, как клякса, размазанная по листу бумаги, и мне даже показалось, что прежде, чем стащить его обратно на кровать, нам пришлось отлеплять того от стены как пластилин, но это не точно, потому как давно это было, да и нервы были у всех на пределе.

Не помню спали мы в ту ночь или нет, но на занятие в школу не пошли, а целый день, так как все были немного художники, все-таки учились на декораторов, рисовали картинки этого нечто, кто что увидел. Лично то, что успел разглядеть или додумать себе я, было очень схоже с тем, что нарисовал Леха, а нарисовал он невысокого широкоплечего человека с размытым лицом, довольно лохматого или может взъерошенного, с растопыренными по сторонам руками, идущего к нему навстречу по коридору. Столкнулся он с ним нос к носу, когда выходил из комнаты в туалет, и хотя было довольно темно, почему то сразу понял, что это ни хозяйка, ни кто-то из нас, а тот поманив его рукой, строго сказал, и, голос его был неживой, как в вакууме или в комнате обитой ватой," иди за мной" , и когда Леха замотал в ответ головой, схватил его за рубаху и дёрнул на себя. бедолага вырвался и кубарем полетел обратно к себе в комнату. Кстати сказать, когда мы ворвались, то никакой рубахи на нем не было, одни трусы, да и рубаху мы не нашли, и была ли она вообще, никто не помнил, он всегда ходил в майках, но здоровьем клялся, что в эту ночь в комнате стало очень прохладно, и он достал из чемодана свою фланелевую рубашку с длинным рукавом и лёг спать именно в ней.

Примерно через месяц Леха погиб, попав под машину, когда мы толпой перебегали через МКАД, спеша на автобус под номером 136, как всегда опаздывая в школу декораторов, мы тогда все были в шоке и никто не обратил внимания на то, что он лежал залитый кровью посередине дороги в этой самой фланелевой рубашке, хотя на улице было довольно холодно, и все стоящие вокруг его тела были как минимум в теплых куртках.

Москва. Январь 2023г.