Культурная политика 5
Я ничего не понимаю в логике российских запретов. Совсем. Сможете – объясните, пожалуйста.
Мы вырастили уже несколько поколений, которые, как говорил Даниил Борисович Дондурей, придя в кинотеатр, не понимают, что они смотрят кино. Они думают, что присутствуют при показе фрагментов реальной жизни, участниками которых им не довелось стать.
Результат этот достигался довольно долго, но процесс несложный. Вначале детям – с них начинать всегда эффективнее – рассказали, что книга – это исключительно источник информации, и дети перестали читать описания природы у Тургенева, Пришвина, Паустовского, а за компанию – Льва Толстого, Гоголя и иже с ними. Ибо зачем вчитываться в длинные описания природы, если и так понятно: луг – это луг, лес – это лес, река – это река, широкая или ручеек.
Затем разъяснили, что отдельный индивидуум не играет никакой роли в истории, и читатели сосредоточились на результате – битвы, строительства, состязания и т. п., перестав обращать внимание на никому не нужные психологические портреты.
И наконец, ввели возрастные цензы-рекомендации. Я не о возрастных запретах, связанных с жестокостью и сексуальными отношениями, традиционными и не очень. Я о Пушкине, которого нельзя читать в начальной школе, о Есенине, который дозволен только при достижении совершеннолетия. В числе возрастно цензурируемых – Тютчев и Солженицын, Северянин и Владимов. Да практически любой, включая «авторов» русских народных сказок.
Детям сужают перечень рекомендуемых художественных произведений до размеров кухонной форточки, и вступают они в «мир взрослых» эмоционально недоразвитыми. Из-за аллюзий запретителей. Читают те книгу/смотрят фильм/занесло их в театр или на выставку, а воображение рисует, в меру заскорузлости носителя, страшные картины будущего. Что такого может случиться, если невхожий в секту запретителей и распределенный в возрастной коридорчик подозреваемый нарушит разработанную запретителем инструкцию? Подросток или гражданин – уже не подросток, и не гражданин, а подозреваемый, так как запретитель начинает подозревать наличие у того злых намерений или нарушений психики, которые могут усилиться по причине непонимания прочитанного/увиденного/услышанного.
Как в старом анекдоте военных времен, когда энкавэдэшники арестовали уличного сапожника за то, что он постоянно приговаривал: «Ох, уж я бы этому усатому!» Пытки, допросы. Случай дошел до самого верха, и приглашают задержанного и «силовиков» к Верховному. Тот спрашивает: «Кого же вы имели в виду?» – «Гитлера, конечно», – ответил сапожник, и «силовиков» расстреляли.
Почему запретами (хотел назвать всё вышеописанное «цензурой», но нет: цензура в нашей стране – за пределами закона!) – занимается полуграмотный выпускник университета или пединститута? Почему этим вообще занимается государство? Я не верю, что в государстве нет никого, кто бы не понимал, что в мире художественных образов законы существенно отличаются от законов в мире пропагандистики. Хотя даже пропагандисты используют в своих творениях гиперболы и метафоры, а «потребителю» их продукции необходимо уметь распознавать иронию и сарказм. А как он это сделает, если ему навыки отбили?
Всё это верно, если целью государства не является выравнивание обитания в «моем доме – моей крепости» с казармой. Если является, то я с извинениями снимаю все вопросы.
Вы можете возразить: вот здесь, мол, важна роль семьи. Не важна, так сегодняшние родители уже прошли «сквозь строй» запретов, и сами рыдают: «Уберите из программ «Муму»: мой ребенок плачет!»
***
Чего это я? Насмотрелся «Сказки» Александра Николаевича Сокурова, про которую какой-то безымянный дебил написал, что дело происходит в годы Второй мировой войны. В сказке, в которой действуют души политических деятелей, события происходят в реальности?
А мы благодаря этому дебилу и его сотоварищам, которые утверждают, что «фильм был отменен потому, что смотреть этот «шедевр» Сокурова невозможно. Физически», должны удовольствоваться их суждениями?
Вновь предлагается смотреть на мир глазами Сенкевича? Прекрасный человек, но мы хотим своими глазами. И хотим напомнить, что если пресс чересчур сильно «закрутить», он ломается. Особенно в век всеобщей цифровизации.
* Дитер Хильдебрандт, актер