Про Михаила Сергеевича Горбачёва сказано и написано очень много разного. Несмотря на то, что в нашей стране появилась устойчивая привычка поливать грязью покойных, люди из совершенно разных стран, особенно, конечно, из России, после смерти Горбачёва 30-го августа 2022-го года сказали про него очень много хорошего.
Горбачёв – это очень сложная и интересная историческая фигура. Как бы кто к нему не относился, его роль в истории России действительно огромна.
Я думаю, у большинства жителей нашей страны мнение о Горбачёве постепенно менялось. До 85-го года его никто не знал. Потом, когда оказалось, что он стал новым руководителем страны, людей охватили надежды, но при этом многие понимали, оглядываясь на Андропова и Черненко, что от новой метлы толку не было. Далее начали происходить чудеса, вызвавшие у всех восторг. Однако, после этого всё начало меняться: либерала приняли его за своего, а консерваторы стали негодовать. Что было дальше – понятно.
С первых перемен над Горбачёвым стали посмеиваться, но ещё добродушно: здесь он не так себя повёл, там не то сказал, не мог выговорить слово «Азербайджан» и так далее. Особый взрыв юмора вызвала его фраза «ложьте записки вот сюда», после чего оттоптались по нему многие, не понимая, что для его южного диалекта это было совершенно нормально.
Постепенно к людям стало приходить осознание того, что Горбачёв всё-таки не «наш», а такой же партийный руководитель, как и все его предшественники. Андрей Андреевич Громыко, министр иностранных дел, сказал, что у Горбачёва была «милая улыбка, но железные зубы». В один момент стало видно, что он был всё-таки выходцем из номенклатуры, а не Дедушкой Морозом, который пришёл всё переменить. Так, в 88-м году он обхамил академика Амбарцумяна при обсуждении Карабаха, выпустил Сахарова, но вылил на него целое ведро отборного мусора. Какие-то подобные вещи проскакивали всё чаще.
К началу 90-х большая часть людей возлагала все надежды на Ельцина, в то время как Горбачёв начал вызывать совершеннейшее отвращение. Общим кличем к этому моменту был лозунг «Долой Горбачёва! Долой КПСС!».
В дни путча 91-го года, произошло столько всего, что Горбачёв стал неинтересен: СССР разваливался, появился Ельцин, происходили всяческие столкновения и так далее. Так, одна из самых страшных судеб для политиков настигла и Горбачёва – про него забыли ещё при жизни.
Через несколько лет Горбачёв, совершенно не заслуженно облитый грязью, начал давать лекции по разным странам мира, где принимали его гораздо теплее, чем на родине. В сентябре 99-го года умерла его жена Раиса Максимовна, что вызвало первую маломальскую волну сочувствия, уровень которого постепенно нарастал, пока люди проходили через не менее тяжёлые времена.
Позже всё пожилое поколение воспринимало его невероятно субъективно, и для того, чтобы про него начали говорить и писать более-менее объективно, потребуется ещё много десятилетий.
Тем не менее, сегодня уже можно попытаться оценить Михаила Сергеевича Горбачёва с исторической точки зрения, хотя это будет очень нелегко.
Во-первых, у меня всегда вызывали уважения люди, которые, не получив с рождения каких-то идей, дошли до них в течение жизни. Михаил Сергеевич Горбачёв родился 2-го марта 31-го года в Ставропольском крае (бывшем Северо-Кавказском) во времена коллективизации, города и других ужасов.
Оба его деда сидели в тюрьмах, а всё детство пришлось на военный годы с их голодом, нищенством и смертями. Интересно, как в такой обстановке Горбачёв всё-таки ступил на партийный путь. Можно предположить, что в семье маленького Миши прошлое, со всеми посаженными и расстрелянными родственниками, просто не обсуждалось и замалчивалось.
Учился он хорошо, активно участвовал в постановках школьного театра и производил впечатление прилежного ученика. В это же время он постоянно слышал про войну, оккупацию, депортации и расстрелы. Насколько этот старшеклассник осознавал то, в какой стране он жил? Я думаю, молодой Миша Горбачёв все эти события в начале своего пути воспринимал как данность: этот мир и строй, с его жестокостью и культом человеческого страдания.
Так, он жил и работал в деревне, много читал, а в восемнадцать лет получил орден Трудового Красного Знамени за плодотворную работу на тракторе и подал заявление на вступление в партию, начав строить карьеру. Благодаря партии, в 50-м году без сдачи вступительных экзаменов он поступил в МГУ и закончил юридических факультет, что выделяло молодого партийца на фоне хрущёвско-брежневской когорты с каким-нибудь заочным тракторостроительным институтом.
О том, как Горбачёв учился в МГУ, говорят разное. Есть воспоминания о том, что он участвовал в постоянных кампаниях по поиску врагов внутри университета и лично выгонял однокурсников из комсомола. С другой стороны, в общежитии он жил вместе с чехом Зденеком Млынаржем, который стал партийным функционером Чехословакии и одним из деятелей Пражской весны в 68-м году. Вряд ли в их комнате в те времена уже обсуждались вопросы социализма с человеческим лицом, однако Млынарж вспоминал, что молодой Горбачёв уже тогда был антисталинистом. Вполне возможно, что это воспоминание было приукрашено задним числом, но, если это правда, то образ крестьянского мальчика-тракториста из Ставропольского края становится куда более многогранным и интересным.
Далее Горбачёв закончил университет, умер Сталин и началась хрущёвская оттепель. В 54-м году он женился на Раисе Титаренко, которая училась на философском факультете МГУ и была более образованна и интеллигента, чем молодой Михаил. В будущем она очень сильно влияла на Горбачёва, вызывая тем самым злобный оскал всех – от последних алкашей до интеллигенции. Раздражало в ней то, что выглядела она гораздо лучше остальных жён генсеков, была современной, модной, любимой и уважаемой мужем, – в том мачистском обществе всё это вызывало страшные отторжения и порождало удивительные легенды. Например, шли долгие дискуссии о том, что «Титаренко» — это украинская фамилия, но имя «Лариса» ассоциируется с татарами: раз так, то скорее всего она была виновата в том, что крымским татарам разрешили вернуться в Крым, и начали их реабилитацию! Удивительно, как разрастались разнообразные мифологические течения.
В 55-м году Михаил и Раиса Горбачёвы вернулись в Ставропольский край, где будущий генсек начал занимать разнообразные партийные посты. Как резонно заметил историк Михаил Геллер, Горбачёв никогда не занимал никаких должностей, кроме партийных. Иными словами, Михаил Сергеевич – плоть от плоти партийной номенклатуры, что во многом было его слабостью. С другой стороны, именно это и вызывает уважение: человек, который всю жизнь был партийце, в итоге стал совершенно не таким, как все остальные.
В 50-е и 60-е годы, на которые пришлась партийная работа Горбачёва на малой родине, Ставропольский край был действительно богат, но коррумпирован. При нём проходила хрущёвская оттепель, во время которой, как заметил тот же Геллер, в глаза бросалась явная незаметность будущего генсека. Действительно, где-то в Москве происходили удивительные вещи, а он сидел здесь, на низких партийных должностях, получая параллельно с этим второе образование на сельскохозяйственном факультете.
Получив образование агронома, в дополнение к юридическому, Горбачёву предложили два пути – заняться наукой или пойти в КГБ. Однако, обеими возможностями молодой Михаил не воспользовался и остался на партийных должностях.
В это же время он познакомился с первым секретарём ставропольского крайкома Фёдором Кулаковым, который был одним из важных людей при свержении Хрущёва. Вскоре после этого Кулаков отправился на повышение в Москву, позвал с собой Горбачёва, но тот отказался и остался в Ставропольском крае.
В середине 60-х наступила брежневская эпоха. В это время вокруг Косыгина собрались сторонники экономических реформ, что очень интересовало молодого Горбачёва. Конечно, он ни в чём не участвовал, потому что занимал слишком маленький пост, но всё-таки слышал об этом и запоминал. Вот, что по этому поводу написал Геллер:
«Дискуссия проходила в 1967 г. Одну сторону представлял экономист и публицист Геннадий Лисичкин, другую - Леонид Ефремов. Г. Лисичкин описывал в одной из статей положение, которое он наблюдал в хозяйственной жизни Северного Кавказа, т. е. на территории, где хозяином был и Л. Ефремов: «В одном углу (равном иному европейскому государству), там, где много солнца, чернозема и сравнительный достаток влаги, колхозам было очень выгодно выращивать пшеницу и невыгодно… заниматься овцеводством и молочным скотоводством. В другом углу, там, где много природных пастбищ… наоборот: выгодно было заниматься животноводством и невыгодно пшеницей, хлеб получался слишком дорогой. Так вот, в том углу, где выгодна пшеница, колхозам предписывали раздувать скотоводство… а в том углу, где выгодно скотоводство, - заставляли раздувать зерновое хозяйство…» Это не было глупостью, - объясняет публицист, - это был принцип планирования. Геннадий Лисичкин предложил менять «хозяйственный механизм», развивать товарные отношения и свободные закупки».
Это, в общем, то, что и Лисичкин, и другие экономисты предлагали в годы перестройки. При этом, Леонид Ефремов (который был первым секретарём Ставропольского края и начальником Горбачёва) «категорически осудил этот путь, обрушившись на «фетишизацию товарно-денежных отношений»». Далее Геллер сказал:
«Михаил Горбачев не мог, естественно, спорить со своим непосредственным начальником. Хотел ли он с ним спорить?»
Этого мы, к сожалению, не знаем, но понимаем, что он действительно с ним не спорил. Однако, то, что через двадцать лет Горбачёв будет поддерживать именно такие идеи, говорит, с одной стороны, о том, что он как-то эволюционировал, а, с другой – о том, что в его голову всё-таки что-то запало: статьи Лисичкина и Ефремова он, безусловно, читал, и скорее всего обсуждал их с Раисой Максимовной.
Ещё одно событие конца 60-х – это Пражская весна, которая не могла не повлиять на Горбачёва. Мы не знаем о его мыслях в те годы, но кое-что можем предположить. Во-первых, Горбачёв не забывал своего университетского друга Млынаржа, который активно участвовал в чехословатских путчах. Во-вторых, Пражская весна предлагала не только хозяйственную независимость (то, о чём говорил Лисичкин), но и большую политическую либерализацию при сохранении социалистического строя: открытие границ, отсутствие цензуры, многопартийность и возможность политических дискуссий, – всё то, что не было похоже на Советский Союз 68-го года.
Горбачёв об этом не высказался, но вполне можно предположить, что в Ставропольском крае, как и везде, после вторжения Советского Союза в Чехословакию, происходили собрания, на которых говорили о помощи братскому народу в борьбе с готовящемся фашистским заговором. Наверное, всё это говорил и Горбачёв, но было бы очень интересно узнать, что он при этом думал. Но, к сожалению, остаётся только фантазировать.
Далее карьера Горбачёва пошла в гору, и он стал первым секретарём крайкома. Интересно, что в 77-м году Брежнев и Черненко ехали на Кавказ через Ставропольский край в сопровождении главы КГБ Андропова, а Горбачёв принимал их в Ставрополе. Таким образом встретились четыре генсека: тогдашний и три будущих.
Наконец, в 78-м году Горбачёв переехал в Москву, где начался его карьерный рост. Он стал членом ЦК, а затем и членом политбюро. При этом на политическом уровне он шёл в след за Кулаковым, двигаясь по линии сельского хозяйства, не самой удачной и привлекательной для будущего начальника. В 70-е годы шутили, что пост министра сельского хозяйства – это расстрельная должность. Конечно, за что попало тогда уже не расстреливали, но поскольку сельское хозяйство было в полном провале, предполагалось, что каждый новый человек должен был что-то сделать.
Горбачёв не стал министром, но в ЦК отвечал именно за сельское хозяйство и очень старался. Всеми силами он пытался что-то придумать, но конец 70-х для сельского хозяйства был самым кошмарным временем: один урожай был хуже другого, ничего не росло и всё разваливалось. При этом беды сельского хозяйства были не так заметны, потому что цена на нефть росла, нефтедолларов было много, и экономика, конечно, не процветала, но затыкалась этими деньгами, в результате чего какого-то страшного голода не было. Тем не менее, Горбачёв как человек, занимающийся хозяйством, должен был понимать, насколько всё ужасно.
Начало 80-х – это время, когда Горбачёв очень много ездил за границу – в составе делегаций или просто на отдых – и видел Запад с его мироустройством. Кажется, что это совершенно неважная вещь на фоне остальных событий, но надо понять, что неслучайно выезд из Советского Союза был практически невозможен: для того, чтобы поехать в командировку, надо было заполнить кучу анкет, получить разрешение парторга, пройти собеседование в райкоме и прочее. Особенное впечатление на Горбачёва произвела поездка в Канаду в 83-м году, где послом в это время был Александр Николаевич Яковлев – один из будущих отцов перестройки, сосланный туда за свои либеральные идеи. Их разговоры дали понять Горбачёву, в какую сторону стоило двигаться. Не понятно, когда у Михаила Сергеевича зародились идеи перестройки: в общежитии с Млынаржем, при чтении работ Лисицына и Ефремова, во время Парижской весна или когда-то ещё, – но разговор с Яковлевым окончательно стёр последние сомнения Горбачёва.
В 83-м году умер Брежнев, и генсеком стал Андропов. Интересно, что уже в этот момент в числе прочих кандидатов был и Горбачёв. Однако, генсеком стал бывший глава КГБ, который неожиданно начал делать того, с чего хотел начать сам Горбачёв. Мы не знаем, как бы эволюционировал Андропов, потому что 9-го февраля 84-го года он умер. При этом этот генсек, будучи главой КГБ, хорошо понимал, что дела в стране обстояли ужасно и необходимо было что-то менять. Его окружали экономисты и начались разговоры, с одной стороны, о развитии науки и техники, но, с другой – о том, что было необходимо подтянуть разболтавшуюся дисциплину: проблема ведь заключалась не в режиме, а в том, что люди плохо трудились.
Горбачёв в это время работал в ЦК, отвечая за сельское хозяйство, и очень хотел что-то изменить, но с не знал, как. Ещё в Ставропольском крае он получил очередную награду за то, что проводил эксперимент по поручения Кулакова для улучшения сельского хозяйства – «метод Кулакова». Горбачёв назвал это «методом быстрой уборки», о чём Геллер пишет:
«Было предложено создать специальные отряды по уборке, состоящие из 15 комбайнов, 15 грузовиков, обеспеченные бригадами по снабжению бензином, сборке соломы, предварительной подготовке поля и т. д. Каждый специальный отряд получал для идеологической поддержки двух профессиональных агитаторов из партийного комитета, 8 полуштатных агитаторов, 4 политинформаторов и одного лектора. Кроме того, создавались «подвижные партийные организации» и «подвижные комсомольские группы», которые перемещались вместе с хлебоуборочными машинами».
У всего этого якобы был безумный успех, Горбачёв получил орден, но потом стало ясно, что всё это – ерунда: ничего не изменилось. При этом, казалось, что у него был опыт работы с сельским хозяйством, и в 83-м году он породил «Продовольственную программу», которая должна была решить ужасную ситуацию с сельским хозяйством и продовольственными магазинами. Однако, несмотря на все усилия, приложенные Михаилом Сергеевичем, ничего не вышло.
В 84-м году умер Андропов и выбрали Черненко, который тоже вскоре умер – в декабре 55-го года. После этого на пост главы государство выдвигались разные люди: Гришин – первый секретарь московского обкома, Романов – первый секретарь ленинградского обкома, и другие. Решающую роль в этом выборе сыграл Андрей Андреевич Громыко, очень консервативный министр иностранных дел, которому чем-то приглянулся Горбачёв.
Так, 11-го марта 85-го года Михаил Сергеевич Горбачёв стал генеральным секретарём ЦК КПСС.
Далее начались чудеса. На апрельском пленуме новый генсек рассказал о будущих направлениях развития государства. Во-первых, он долго и подробно критиковал положение в стране, что повергло всех в шок. Во-вторых, он стал что-то предлагать.
Считается, что с этого момента началась перестройка, однако это слово ещё не употреблялось – сначала это называлось «ускорением». Если бы он представлял, что будет дальше, то вообще не стал бы с этим всем связываться. Однако, то-то и оно, что он находился в рамках всё тех же представлений, которые были у Хрущёва, Косыгина и Андропова. Все эти люди различались своими идеями, но сближает их одно – «наш строй самый лучший, но что-то следует немного поменять».
Так, на апрельском пленуме Горбачёв предложил начать развитие экономики, потому что замедлились темпы роста, для чего необходимо было ускорить научно-технический прогресс и развивать машиностроение. Таким образом, он начал действовать в тех же рамках, в которых всегда развивалась советская экономическая мысль: главное – тяжёлая промышленность и производство средств производства, а всё остальное – по остаточному принципу. Кроме того, стоило развивать механизацию, автоматизацию, компьютеризацию и роботизацию. Что было у него в голове, раз он решил, что всё сделается тогда, когда появятся роботы и компьютеры? Интересно, откуда он вообще собирался их достать.
Очень интересно, почему Горбачёв вообще начал что-то менять. С одной стороны, мы можем предположить, что он был тайным реформатором с 50-х годов. Это трудно доказать, но можно предположить. Далее он, занимая видные посты, понимал, в каком ужасном положении находилась советская экономика и хотел её спасти. Однако, здесь возникает вопрос: действительно ли советская экономика была в ужасном состоянии? Вернее, в ужасном – да, безусловно. Но не случайно он сам придумал слово «застой», потому что бывали времена и поужаснее, как, например, в первую пятилетку, когда миллионы людей умирали с голоду. В 85-м же году люди от голода не умирали, и тянуть так можно было ещё очень долго.
Однако, тянуть Горбачёв не стал. Может быть, он думал, что наступал жуткий кризис. Может быть, он считал, что даже без кризиса надо было как-то модернизироваться. А может быть, Горбачёв повидал другие страны и сделал вывод о том, что в Советском Союзе было не так уж и плохо – надо было просто добавить немного компьютеров.
Мне очень нравится идея о том, что большую роль сыграла внешняя политика: начало 80-х годов – это время резкого обострения конфронтации между Советским Союзом и США. Американским президентом стал Рональд Рейган, называвший СССР «Империей зла», а вторжение в Афганистан положило конец разрядке международной напряжённости. Кроме того, Рейган начал новую программу вооружения – «Стратегическая оборонная инициатива», которую журналисты назвали «Программой звёздных войн», потому что предполагалось, что атомное оружие будет установлено на спутниках, курсировавших на орбите. Сегодня многие говорят, что это программа была нереалистичной даже для американской экономики. Может быть. Но факт в том, что Горбачёв, разумеется, этого не знал, но понимал, что Советский Союз не выдержал бы такой конкуренции. В эти же месяцы он постоянно говорил про изменение международных отношений и выдвинул идею нового мышления.
Конечно, то, что Горбачёв говорил в апреле-мае 85-го года, да простит меня Михаил Сергеевич, — это полная ерунда с сегодняшней точки зрения. При этом, всё, сказанное им, было очень смелым и революционным. Кроме того, далее, в международных отношениях произошла уже настоящая революция, когда он сказал, что общечеловеческие принципы важнее пролетарского интернационализма.
После этого Горбачёв, как человек, понимающий всю партийную борьбу, начал ставить на все посты своих людей, обеспечивая себе поддержку. При этом этот человек, подавший заявление на вступление в партию в восемнадцать лет, в 85-м году не мыслил себя вне партии: Горбачёв помнил, как свергли Хрущёва, поэтому заручился поддержкой партийцев и думал, что так и останется генсеков в партии, шагая в светлое будущее.
Однако, со светлым будущим всё шло не очень гладко – события довольно стали выходить из-под его контроля. Очень интересно, но не понятно, в какой момент Горбачёв перестал всё контролировать, и, самое главное, когда он это понял.
В 86-м году генсек всё больше говорил о перестройке: теперь нужно было не просто добавить компьютеров, а полностью перестроить экономику. Сначала все изменения были исключительно советские. Так, в 85-м году начали антиалкогольную кампанию, которую вели от имени Горбачёва, хотя чуть позже сказали, что идея принадлежала Егору Кузьмичу Лигачёву (но всё-таки Михаил Сергеевич был похож на того, кто хотел бороться с пьянством). Стали появляться талончики на водку для поминок и свадеб, алкоголь продавался только в одном магазине на район, вырубили все виноградники в Крыму и Грузии – всё это было полной ерундой, которая ни к чему не привела.
Ещё одной идеей того времени была госприёмка. Для улучшения производства было решено оставить пятилетние планы и всё остальное, но ввести госприёмку, которая должна была проверять качество продукции на выходе. Ни к чему это толком не привело.
Далее всё больше и больше начинала ощущаться потребность в политических переменах. Сначала сам Горбачёв критиковал предыдущее десятилетие. Он много обращался к Хрущёву, говорил про 20-й съезд и осторожно вспоминал НЭП. Режим постепенно смягчался.
Следом газеты и журналы начали постепенно отвоёвывать информационную территорию, всё больше пробиваясь через цензуру. Таким образом, размывалась система, которая держалась изо всех сил, но всё-таки разрушилась.
Юлий Александрович Ким хорошо зафиксировал аромат той эпохе в одной из песен 86-го года. С самого начала он приветствовал перестройку, но при этом ему не давало покоя то, что оставались политзаключённые. Так, он написал «Капризную Машу»:
« …
- Ах, Машенька, Маша,
Да ладно тебе!
Смотри, как все краше
Живется везде:
И в море, и в поле -
Вперед, к рубежам!
И глянь, сколько воли
Ежам да стрижам!
- Да!..
А бедный чижик -
Он все сидит в клетке,
Не поет, не скачет,
Плачет!..
- Ах, Машенька, Маша,
Да ты посмотри
Какие проблемы
Вокруг и внутри:
Хлеба не родятся,
Пылает Бейрут,
Тайфун над Флоридой -
И страшно крадут,
Страшно крадут!
Пора избавляться
От прежних отрыжек!
- Да!..
Ну вот же - чижик!
Он все сидит в клетке!
Не поет, не скачет -
Плачет!..
- Ах, Машенька, Маша,
Маруся, Мари!
Ты прям как не наша!
Ты, Маша, смотри!
Ну разве так сложно
Понять про себя:
Что можно - то можно,
Что нет - то нельзя!
А впрочем, что можно
В текущие дни -
Значительно больше,
Чем раньше - ни-ни.
В конце пятилетки,
Не этой, так той...
- Да!..
А бедный чижик -
Он все сидит в клетке,
Не поет, не скачет...
Я так не могу!..
Это очень точно: можно было больше, но свобода оставалась не абсолютной.
Тем не менее, в конце 86-го года Сахарову поставили телефон, ему позвонил Горбачёв, после чего академика всё-таки выпустили и начали выпускать других. Однако, Анатолий Тихонович Марченко, к сожалению, не смог воспользоваться этой возможностью и умер на выходе из голодовки в больнице 8-го декабря 1986-го года.
К этому времени стало казаться, что всё будет преодолено. Общество оказалось разбужено: начали возникать политические клубы, шли дискуссии, печатались статьи и свободы становились всё больше. Запрос на реформы «снизу» становился всё сильнее и усиливалась пресловутая гласность.
Параллельно с этим менялась внешняя политика. В 85-м году Горбачёв обменялся письмами с Рейганом, затем они встретились в Женеве, пришли к соглашению и начали разоружение. Так, Горбачёв провёл пять встреч с Рейганом, и шесть – с Бушем. В результате, поднялся «железный занавес», и в Советский Союз начало приезжать всё больше людей.
Занимаясь всевозможными преобразованиями, Горбачёв не задумывался о сохранении империи. В конце 86-го года были трёхдневные волнения в Алмате, которые на фоне грядущих трагических событий в Сумгаите, в Ферганской долине и других местах, остались незамеченными. Как написали тогда в газете, «хулиганствующие молодчики громили всё подряд в течение трёх дней». Это произошло из-за того, что Горбачёв в рамках смены всей политической элиты на «свою» поставил русского человека на пост первого секретаря ЦК Казахстана. Ему не пришло в голову, что это кого-то оскорбить. Однако, начались волнения, и люди требовали поставить на эту должность казаха. Конечно, всё это подавили, и через некоторое время, но не сразу, поставили Назарбаева.
В то же время возникло огромное желание экономических перемен. Все разговоры о том, что могло получиться ускорение машиностроение за счёт компьютеров, никак не срабатывали, поэтому Горбачёв всё больше вспоминал НЭП, ту эпоху, в которой, пусть и в ограниченном формате, но существовала частная собственность и свобода экономических отношений. Вскоре генсек поехал в Венгрию, где оказалось, что он дружил с Яношем Кадаром. Там Горбачёв лицезрел частные кафе, магазин, различные службы и то, как всё при этом было спокойно.
Уже в 86-м году было принято «Решение о борьбе с нетрудовыми доходами», поскольку появилось много людей, которые в этой искажённой ситуации пытались действовать в рамках ещё не существующих рыночных отношений. После этого вышел закон «Об индивидуальной трудовой деятельности»: создавать частные предприятия было вроде как нельзя, но если ты сам трудился на этом предприятии, то можно. Это был маленький, но очень существенный шажок.
88-й год для Горбачёва стал переломным – необходимо было принимать совершенно новые решения. При этом он хорошо понимал, что в его родной партии была группа Яковлева, которая полностью его поддерживала, но была и группа Лигачёва, абсолютно несогласная с его действиями. В условиях внутрипартийной борьбы либералов и консерваторов Горбачёву нужно было определится, но он начал пасовать: понятно, что генерального секретаря всё больше тянуло к либералам, но при этом он боялся ссоры с консерваторами. Таким образом, он начал метаться от одного крыла к другому.
С этого же момента начался конфликт Горбачёва и Ельцина. Конечно, Борис Николаевич был несопоставимой с генсеком фигурой: сначала он был первым секретарём свердловского обкома, а затем – первым секретарём московского горкома. Несмотря на это, Горбачёв упустил момент, когда на Ельцине сконцентрировались надежды не только партийных либералов, но и людей вне партийной машины. Исходя их этого, генсеку необходимо было совершить тяжёлый и мучительный шаг – он должен был порвать с партией. Однако, сделать так, как Ельцин, который просто демонстративно ушёл, Горбачёв не мог. При этом он пытался найти подушку безопасности и создал советы, которые можно было противопоставить партии. Так, он провёл альтернативные выборы в верховный совет, в ходе которых его выбрали председателем.
Тем не менее, в 88-м году по швам расходилось абсолютно всё. Если в 86-м ещё говорили про застой, до которого всё будто бы было хорошо, то 87-й год просто выбил возможность писать и говорить про Сталина: в 88-м был создан «Мемориал», публиковались тексты сидевших в лагерях и расстрелянных людей, статьи, осуждавшие сталинскую эпоху, и прочее.
Может быть, в районе 88-го Горбачёв уже начинал размышлять о возвращении к ленинским нормам, но было поздно: политических требований становилось всё больше, противостояние партийных группировок всё сильнее, и империя начинала рушится. При этом Михаил Сергеевич был абсолютно не готов ко всему происходящему, что, конечно, не оправдывает те ужасы, которые происходили в Тбилиси, в Риге, в Вильнюсе и прочих местах. Горбачёв жил в представлениях о прекрасном и дружелюбном советском народе, но внезапно произошёл армянский погром в Сумгаите, начался карабахский конфликт между Арменией и Азербайджаном, возникли волнения в Прибалтике и происходили прочие непонятные ему вещи. Горбачёв совершенно по-хамски поговорил с армянской делегацией, и вряд ли мог разрешить армяно-азербайджанский конфликт. Однако у него была возможность стать модератором этих взаимоотношений, провести переговоры и предложить свои варианты. Но он заткнул рот всем делегациям и отделался общими словами.
Между тем, после избиения людей сапёрными лопатками на площади Тбилиси в апреле 89-го года был созван съезд народных депутатов, на котором генерал Джумбер Путиашвили, солдаты которого и делали это всё, стоял перед беснующимися депутатами, так и не объяснив, кем был отдан приказ. Кроме того, об этом никто и не спрашивал – вряд ли у кого-нибудь хватило бы на это смелости.
Конечно, для истории очень интересно, кто отдавал приказ в Тбилиси, Вильнюсе и остальных местах. Вряд ли где-то был письменный (о разрешении стрельбы по людям), но кто-то однозначно дал устный. Не понятно, был ли это Горбачёв: многократно говорилось, что в дни этих событий он был заграницей и не мог отдать никакого приказа. Однако, командир омоновского полка явно не мог самостоятельно принять это решение.
Будет ещё много исторических споров, но если когда-нибудь выяснится, что Горбачёв не отдавал этих приказов, это станет интересным поворотом в анализе личности Михаил Сергеевича, но историческую ответственность с него не снимет: если он не отдавал этих приказы, то должен был наказать тех, кто это сделал. Поэтому исследовать этот вопрос необходимо.
Параллельно с этим борьба либералов и консерваторов только усиливалась, что было хорошо видно летом 88-го года на знаменитой 19-й партконференции. Там были сказаны слова «Борис, ты не прав», когда Ельцин попытался добиться реабилитации. В этот момент было понятно, что множество людей – и в партии, и во вне, – стояли за Ельциным. Однако, Горбачёв заметил это только в 91-м году, когда под его ногами оказалась пустота: он не мог полностью объединиться с консерваторами, потому что они хотели откатиться к брежневской эпохе, чего он совсем не желал, а место у либералов уже было занято Ельциным. Скорее всего, Горбачёв понимал многое в кабинетных играх, но в условиях, когда в политическую жизнь включилась вся страна, разобраться он уже не мог.
В 88-м году Юлий Ким написал ещё одну песню со следующими словами:
Ну, ребята, - все, ребята,
Нету ходу нам назад,
Оборвалися канаты,
Тормоза не тормозят.
…
Так что, братцы, нам обратно
Ветер ходу не дает.
Остается нам, ребята,
Только двигаться вперед!..
Этого Горбачёв совсем не понимал. Он до сих пор продолжал играть в игры внутри партии, не понимая, что опираться надо было уже на что-то другое. Ельцин понял это гораздо раньше.
Большая революционная перемена – это первый съезд народных депутатов в конце мая 89-го года, который показывали в прямом эфире. Здесь раскол между либералами, которые сконцентрировались вокруг межрегиональной депутатской группы, то есть вокруг Сахарова и Ельцина, и теми, кого Юрий Николаевич Афанасьев назвал «агрессивно-послушным большинством» стал очевиден. Куда теперь было деться Горбачёву?
Далее перемены продолжились. В 89-м году были выведены войска из Афганистана, люди всё чаще выезжали за границу, была разрушена Берлинская стена и популярность Горбачёва в Европе просто зашкаливала. Однако, в стране особого счастья не было: экономика шла в разнос, да и во всех остальных сферах всё было не очень гладко. Горбачёв всеми силами пытался привить новые понятия к прежней системе, но она совершенно не могла это воспринимать. Если бы косыгинские реформы шли ещё добрый десяток лет, то вполне могло бы сработать. Но тогда, в эпоху перестройки, гласность разрывала жёсткую партийную систему, появление элементов свободного рынка уничтожало директивную плановую экономику, а плюрализм разъедал имперскость.
Пришёл 90-й год и начались армянские погромы в Баку. Интересно, что советские федеральные войска очень долго стояли и не входили в город, пока на улицах происходили все те ужасы. Чуть позже они всё-таки вошли, будто бы спасать армян, хотя было уже поздно, в результате чего погибли мирные жители Баку. Получилось, что центр никого не защищал – только нападал. Далее ОМОН стрелял в людей в Риге и Вильнюсе – проливалась очередная кровь.
Сразу после этого Горбачёв начал осознавать всю шаткость своей позиции. 15-го марта 1990-го года на третьем съезде народных депутатов он провёл выборы себя на должность президента СССР. Таким образом Горбачёв пытался создать хотя бы какую-нибудь подушку безопасности, понимая, что на партию или советы ему уже было не опереться. Когда же отменили шестую статья конституции, и начали создаваться многочисленные партии, Михаил Сергеевич продолжил кланяться в сторону КПСС, но ситуация была уже совершенно другой. При этом Горбачёв, понимал, что если бы Лигачёв и другие сняли его, то он всё равно остался бы президентом. Однако, Михаил Сергеевич не понимает, насколько всё было плохо.
В 91-м году вся страна стояла в очередях: не было то хлеба, табака, молока и прочего. Были введены аккуратно названные «талоны», то есть карточки, по которым людям продавали еду. В это время все задавались вопросом: и где перестройка? Где обещанное ускорение?.. Всё это каким-то фантастическим образом выразил Юлий Ким в ещё одной своей песне:
Казимира, Казимира,
Ты почто мне изменила,
Ты зачем так подкузьмила,
Казимира, мою власть?
Это все Ландсбергис Витька!..
Вот кого бы застрелить бы...
Но ведь Польша сразу взвоет
Да и Франция не даст!..
Казимира, Казимира,
Ты мне семью разорила!
Ишь, распелась, как Жар-птица,
Растревожила гарем!
Я, конечно, дал свободу,
Но отнюдь не для разводу,
А чтоб еще тесней сплотиться.
А ты думала - зачем?
Я не Йоська с Риббентропкой
И не Ленечка с Андропкой:
На трех стульях одной попкой
Усиди, едрена вошь!
Очень трудное сиденье!
И скажу тебе, Прунскенья,
Что от нового мышленья
Помаленьку устаешь.
Так что завтра вам, заразам,
Нашим княжеским указом
Отключаю воду с газом,
Подавляя тяжкий вздох.
Казимира, Казимира!
Ну, ты, наверно, сообразила,
Что ты сама себя казнила,
А я делал то, что мог.
А что мог - то я и делал.
А иного не дано.
Казимира, к которой обращается князь, — это Казимира Прунскене, одна из лидеров национального движения в Литве.
Для Михаила Сергеевича всё-таки иного было действительно не дано: договориться у него не получалось как с либералами вне партии, так и с национальными движениями. Конечно, все эти люди тоже особо не жаждали договориться с ним, но если бы он начал пораньше, то, возможно, куда-нибудь бы и выплыл.
В результате, к 91-му году Горбачёв понял, что менять что-то было уже просто необходимо. Попытки поменять экономику не увенчались абсолютно никаким успехом. По его поручению собралась группа экономистов, во главе с Абалкиным, которая начала разрабатывать план перехода к рыночной экономике – деваться было некуда. При этом этот план оказался таков, что от рыночной экономики почти ничего не осталось – только цены поднимались.
Между тем, Ельцин, уже возглавляющий РСФСР, привлёк Явлинского, который разработал программу «500 дней». Григорий Алексеевич до сих пор говорит, что если бы эту программу приняли, то всё с экономикой России было бы хорошо. Однако, её так и не согласовали, несмотря на то, что она была более «рыночная», чем то, что предлагал Горбачёв.
Пока ОМОН стрелял по людям в Латвии и Литве, Горбачёв предложил заключить союзный договор, согласно которому республики получали гораздо большие права. В 88-м году его бы, скорее всего, приняли, но не в 91-м. Параллельно с тем, как в Ново-Огарёве разрабатывался этот план, от участия в нём уже отказались страны Прибалтики и Грузия. Несмотря на это, Горбачёв всеми силами пытался сохранить Союз, что означало бы для него и сохранение власти.
В марте 91-го года прошёл референдум (9 республик его провели, а 6 – отказались), на котором был сформулирован вопрос «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?». Многим было не понятно, как на это отвечать: если ответишь «нет» — значит, ты не хочешь гарантии прав и свобод, а если «да» — значит, ты хочешь сохранить Союз. При этом большинство всё-таки ответило «да», но империю это не спасло.
Договор должен был быть подписан в понедельник 1-го августа 91-го года, но окружение Горбачёва неожиданно изолировало его в Форосе. Следом был создан ГКЧП, начался трёхдневный путч, который не поддержала армия, план развалился, и члены этого госкомитета помчались в Форос, пытаясь получить прощение Горбачёва. Разумеется, он их не простил.
Стоит обратить внимание на то, что эти заговорщики не были людьми с улицы – это были те, кого сам Горбачёв выдвигал на руководящие должности, и те, кто проводил его недоделанные реформы, сохраняя директивную экономику. Эти же люди ещё в 89-м году предлагали Горбачёву ввести чрезвычайное положение, однако тот каждый раз отказывался, понимая, сколько крови могло пролиться. При этом ему было некуда деться от этих людей: он оттолкнул и национальные элиты в республиках, и руководство России, и либералов, и консерваторов. Таким образом, человек, который за шесть лет до этого воспринимался как носитель нового, свежего и молодого, теперь выглядел, как самый закоренелый коммунист.
Вскоре, вернувшись из Фороса, Горбачёв увидел, что никому был больше не нужен. Несколько месяцев он ещё пытался спасти Союз, но всего его попытки были обречены.
Далее, в декабре 91-го года произошёл распад СССР. Случилось это не потому, что, как часто говорят, три мужика подписали бумаги в Беловежской пуще. Он распался из-за того, что уже должен был распасться. К сожалению, Михаил Сергеевич этого не понял и стал жертвой.
Следующие годы его жизни были временем ненужности, забытости и непопулярности внутри страны. Он ещё пытался включится в новую жизнь, но все попытки были довольно анекдотическими, как, например, реклама пиццы. После 92-го года Горбачёв совершенно не понимал, как следовало себя вести в новом мире, и это очень печально.
Так, Михаил Сергеевич не был идеальным политиком, но я не знаю, кого вообще можно назвать «идеальным политиком» – мне такие не известны. Он очень плохо понимал, что нужно было делать с экономикой. Он совсем не понимал, как следовало действовать в ситуации тотального развала империи. Однако, нельзя забывать, что, если бы не было его, то не было бы свободы и перестройки. Если бы не Горбачёв, то политзаключённые так никогда бы и не вышли, границы бы не открылись и много всего другого не произошло бы.
Конечно, сегодня всё чаще откапывают глупости, которые он говорил на старости лет. Но что ещё можно требовать от человека очень преклонных лет, находившегося в отставке? Он просто говорил то, что считал нужным. Конечно, он не понимал борьбы республик за независимость – ему это было чуждо, и мы должны это принять. Горбачёв был политиком со своими большими плюсами и большими минусами. Он был сыном своего времени и социального слоя, который прыгнул выше головы, но не так высоко, как хотелось бы нам. Однако, большое спасибо ему за то, что хотя бы попробовал.
В 2008-м году в интервью Владимиру Познеру Горбачёв сказал:
«Я сейчас жалею: надо было не уезжать в Форос в августе 1991 года. Я думаю, что Советский Союз сохранился бы…».
Это лишний раз показывает, насколько сильно он всё-таки не понимал ситуацию: Советский Союз развалился не потому, что он уехал в Форос, и не потому, что произошёл этот клоунский путч. Развалился он из-за того, что сформировались национальные элиты и движения в разных республиках, которые не хотели подчинятся какому-то центру. Для того, чтобы сохранить Советский Союз, нужны были огромные усилия воли при создании какой-то невероятно свободной федерации.
Но Михаил Сергеевич не был на это способен, как не был никто другой, и вряд ли будет.
А напоследок стоит вспомнить замечательное стихотворение Игоря Иртеньева, написанное в далёком 98-м году:
Ходил недолго в президентах
Михал Сергеич Горбачев.
Но был на разных континентах
Любим при этом горячо.
Простые люди всей планеты –
Я сам свидетелем тому –
Дарили мелкие предметы
На день рождения ему.
Он наихудшую систему
Из существующих систем
Разрушил, как тараном стену
До основанья, а затем
На радость порешил потомкам
Построить мир, где все равны,
Но тут придавлен был обломком
Той самой рухнувшей стены.
А дальше баррикады, танки,
Героев жуткое число…
Три дня трясло нас в лихоманке,
Но, слава Богу, пронесло.
А вскоре с гиканьем и плясом,
Под троекратное „ура“,
Смещен был лысый седовласым
По наущению двора.
Так и сошел со сцены Горби,
Так и покинул пьедестал.
Предметом всенародной скорби
Его уход отнюдь не стал.
И все ж сказать ему спасибо,
Хотя б подать ему пальто
Вполне мы, думаю, могли бы.
Да воспитание не то.