Этот человек умирал в детстве, был тяжко болен в зрелом возрасте, большую часть жизни занимался тяжелым физическим трудом... и прожил 103 года (из книги "Духовные светильники Карагандинской земли")
Продолжение
9
Владимир Миронович работал после приезда на 1-й шахте бухгалтером, работу заканчивал в 4-м часу дня. Знакомый обещал привести его сразу после работы. О. Евфимий, в то время Иван Семенович (ему было тогда 30 лет), решил для беседы позвать своего соседа, Павла Васильевича Грушова, который был знающим, зрелым и опытным в жизни человеком. Ему уже было за пятьдесят. Так состоялось их первое знакомство. После продолжительной беседы Павел Васильевич сказал Владимиру Мироновичу, что сан обязывает его служить. Тот ответил, что без благословения епископа не может этого делать. Тогда Павел Васильевич прочитал в принесенной им с собою книге, что, если священник, находясь в пределах чужой епархии, отказался на этом основании причащать умирающего и тот отошел без приобщения, на священнике грех. Владимир Миронович взял из рук его эту книгу, посмотрел ее и спросил: «Как же служить? Ведь посадят опять». Но тот убедил его, что, если, не объявляя никому, служить тайком, человек по 15 верных, уберечься можно.
...Для молитвы собирались тайно по домам. Служили и у меня в землянке. Молились с 10 часов вечера до 3 часов утра. Батюшка велел никому не говорить о службах, только «своим», надежным. Бывало, как-то прослышат о том бабки, просятся: «Причасти ты нас, только причасти, мы никому не скажем!» Как таким откажешь? И батюшка разрешал им быть на службе, причащал. Помню, выходят они из землянки на улицу, крестятся и громко проговаривают: «Слава Тебе, Господи, как хорошо! Помолились, причастились, а батюшка, какой хороший, а певчие как хорошо поют!» Вот так, никому и не сказывали... А на шахтах-то народ и день, и ночь ходил на работу, дорожка была как раз мимо нашей землянки. Но почти до самой войны нам удавалось сохранять эту тайну. Перед войной всё-таки узнали про нас, и мы почувствовали, что стали следить. Ну, ждем, должны забрать. А в самом начале войны в газете какой-то появилась статья, где сообщалось о разрешении ходатайствовать об открытии храмов. Батюшка взял эту газету и пошел в Горсовет. «Разрешите нам открыть молитвенный дом». Начальник стал кричать: «Как молитвенный дом?! Богу молиться?! Да я вас пересажаю всех!» Батюшка говорит: «Нет, не пересажаешь. Вот в газете разрешение…У нас на войне сыновья кровь проливают, а мы помолиться не можем?..» Бился-бился батюшка, все-таки начальник признал правомочность ходатайства и разрешил написать соответствующее заявление.
Молилось у нас обычно 15-20 человек, а тут после разрешения молиться открыто народу стало приходить очень много. У меня в доме комнатка была переполнена, тогда я еще и коридор освободил – и там люди стояли. Потом и сарайчик внутри дома приспособил для молитвенных нужд, но все равно все не помещались. В конце концов решили сломать стены и сделать подпорки, чтобы расширить помещение. На улице поставили столбы и обшили их горбылем. И вот за три часа у нас уже была готова церковь. Молитвенный дом находился в землянке у Кировской шахты, где мы жили и работали. Буквально под землей служили, окна у нас были на потолке. И когда мы открыто стали служить, то по пятьсот человек стали на службы собираться. Среди верующих немало было тогда старичков, которые знали веру с дореволюционного времени, когда все храмы были еще открыты. Они многое объясняли нам, молодым. Приходили к нам и с Тихоновки, и со Старого Города, и со многих шахт и других районов Караганды. Митрополит Николай тогда был правящим архиереем в Казахстане. Приезжал он к нам в 1949 г., посмотрел на нашу церковь и сказал: «Вот в Караганде какой народ: работают под землей, живут под землей и молятся под землей». Служил владыка снаружи, народу было столько, что в землянке не помещались. Так мы служили до 50-го г., пока не построили церковь в честь Архангела Михаила. Был у нас среди ссыльных строитель, Борис Андреевич, его все звали «дедушка Борис», он в прежнее время строил церкви. Вот он и построил храм в честь Архангела Михаила на втором руднике».
Старые прихожане храма рассказывали, что когда на участке, выделенном властями возле кладбища, определяли место для алтаря, не могли прийти к общему мнению. Тогда дедушка Борис предложил: «А давайте помолимся, может, Господь Сам укажет». Стали молиться, и вдруг прилетела птичка и села на то место, где сейчас алтарь храма, и все согласились, что это указание Божие и перестали спорить. Он был духовный. Бывало, придет к нему кто-нибудь: «Дедушка Борис, что мне делать? Вот то и то у меня!..» А он говорит: «Да что ты спрашиваешь у меня, бестолкового. У меня ума нет. Вот, на». Подает Библию. «Открой такую-то книгу, такую-то главу и такой-то стих и читай. Это ведь Библия! Понимаешь? А я ‒ дурак, что я знаю...» И человек находил в указанном месте Священного Писания точный ответ на свои неразрешимые, казалось, вопросы. Вот такие люди среди верующих были. Строили храм всей общиной. Люди отработают в шахте смену, приходят помогать на стройку, работают до глубокой ночи, покушают немного, поспят тут же в сторожке и опять на работу в шахту. Работали день и ночь.
В 1947 г. Иван Семенович Тимаков переехал с Кировской шахты в район Мелькомбината. В районе Мелькомбината можно было взять участок с землей и устроить огород, давали и отдельно землю под огороды, были пастбища, а Тимаковы к тому времени обзавелись коровой. С 1943 г. Иван Семенович стал духовным чадом святого покровителя многострадальной Караганды, преемника благодати оптинских старцев, преподобного Севастиана. Вот как он сам об этом рассказывал.
Продолжение следует.