Открываю глаза и делаю вдох. – Жива… - думается мне. Звенящая тишина отрезвляет. Это не тот, привычный мне мир. Скорее загробный… тайна раскрыта.
Папа ушел из жизни, когда я была совсем ребенком. Алко! .голизм – причина и следствие всех наших бед.
В детстве я тайком наблюдала за взрослыми. Жили мы скромно, маленький вагончик, посреди участка, доставшегося бабушке после вой! .ны: с колодцем, дряхлым и рассохшимся туалетом и несколькими яблонями, красиво цветущими над небольшим прудиком, где обитали лягушки.
Дом представлял собой несколько ступеней, которые вели в небольшую комнатку с диваном и обеденным столом, был и старый телевизор, который показывал, лишь три канала… там никогда не было мультиков. Чуть левее небольшое ответвление с скудной кухонькой, где текла ледяная вода.
В самой середине комнаты была дверь, которая вела в другую комнату, делившуюся на две части: слева большая кровать и шкаф, а справа небольшой диванчик и крохотная кровать, приставленная к стене, за которой был тот самый стол.
Не знаю нарочно ли, но над моей кроваткой было витражное оконце, позволяющее заглядывать в основную часть дома и видеть всех тех, кто сидит за столом.
Народ там менялся редко: моя мама – всегда растянутая розовая майка и джинсовые шорты, черные волосы набережно лежат на голове, виднеются залысины, которые маму беспокоят только тогда, когда она трезва. Бабушка – заплывшее красное лицо, скрывающее чудесные светло голубые глаза и трясущиеся руки, что покрывали ссадины.
Изредка к нам приходил дядя Петя. В детстве я не знала к кому именно он приходил, поскольку ночевал и на стороне бабушки, и на нашей. Я побаивалась его, он мне казался опасным и потому, в глаза я ему предпочитала не смотреть, мало ли…
Мой отец. Я мало что помню… помню карие глаза и лучезарную улыбку, помню, как подхватывал меня на лету и цело! .вал в лоб, а я все твердила, что у него колются усы… Он был моряком, я это точно знаю.
Как-то залезла в мамины вещи, надеясь разузнать что-нибудь об отце, мама громко храпела на диване после ночи и ничего не услышала. С самой высокой полки, я достала кофту, которую несколько раз свернули – оттуда, словно градом высыпались фото моего папы… Здоровый, счастливый и трезвый.
Мама, почти не говорила о нем, а если и говорила, то в бреду и всегда что-то плохое, а я чувствовала сердцем – не может он быть плохим.
Жизнь была размеренной и предсказуемой. Я знала, как начнется утро и закончится вечер, росла себе, словно сорняк и не знала бед, не знала другой жизни, хоть и подозревала, что в моем мире что-то не так, так быть не должно…
Как-то вечером, когда мне только-только стукнуло девять, я лежала на мамином разваливающимся диванчике и медленно проводила пальцами по пластиковой накладке на стене, рисунок был в рубчик цвета папиных глаз. Меня это успокаивало и словно настраивало на погружение в какой-то свой, отдельный от них мир…
- Доча… - слышится осиплый и неразборчивый голос мамы, медленно шагающей к дивану.
Я чувствую, как она без сил плюхается рядом и уложившись на спину тяжело дышит.
- Мам. Почему папа ушел от нас? – тихо, шепотом спрашиваю я, боясь получить по лицу.
Она вздыхает. Будто собирается с мыслями, я буквально слышу, как работает ее уставший и ослабший мозг. Слышу всхлипы, словно она плачет…
- Боженька забрал. Так было нужно… любила я папку твоего. Был бы жив – у нас все иначе бы сложилось. Прости ты меня, дочка… - она напирает всем тел! .ом, будто обнимая, а в нос ударяет струя неприятного запаха. Спирт, смешанный с грязным и немытым телом.
Я невольно съеживаюсь. Мне неприятно… я будто не понимаю, что она делает.
- А ты скучаешь по папке? – перейдя на шепот, спрашивает она.
- Да. А его можно увидеть?
Недолгая пауза заполняет каждый зазор в рисунке на стене, будто бы дымом.
- Можно. Не увидеть, но… сама не знаю, можно поговорить с ним в одном месте. Только место тайное, про него говорить никому нельзя, иначе мама не сможет получать денюжки… ты поняла, Катька?
- Поняла. – забвенно, почти на автомате отвечаю я, совсем не понимая о каких деньгах идет речь.
- За баней он. Там папка твой лежит… - вдруг изойдя на рыдания, вырывается у матери.
Мы лежим с ней, она по-прежнему обн! .имает меня и тихо плачет. А я… не чувствую ничего… какая-то пустота.
Спустя время мать отключилась. Так было всегда…
Я медленно поднялась с кровати с некоторой злостью сбросив ее руку с себя.
Подбежала к двери и тихонько выпорхнула на улицу.
Свежий, морозный и такой ночной воздух обдал го! .лые ноги. Рубашка то и дело двигалась на ветру. Бос! .ыми ногами я спускаюсь по ступеням и шагаю к бане.
Белая, вокруг растет горох. Я была здесь сотню раз и не знала, что это и есть место нашей с ним встречи.
Шагаю по мокрой траве, хватаюсь тонкой рукой за стены и вижу перед собой одну единственную розу. То, к чему нельзя было прикоснуться с самого детства. Можно было только смотреть… здесь мой папа.
В тот миг, в ту странную, будто волшебную ночь во мне что-то с треском ломается.
- Папа. – кричу я, что есть мочи и гол! .ыми руками вцепляюсь в замерзшую землю.
Раздирая все вокруг себя, пытаясь добраться до отца.
- Я спасу его. – мыслила я тогда. – Спасу во чтобы это не встало.
Руки зудят от бо! .ли, под ногти забивается твердая грязь, расс! .екающая тонкую кожу.
Слезы льются ледяным потоком по щекам.
- Что ты творишь? – выдирают меня. Бабушка с силой оттаскивает меня от отца. Бь! .ет по щекам, стараясь привести меня в чувство.
- Я папу ищу… - кричу я, стараясь уда! .рить в ответ, меж рыданиями отвечаю я.
- Сгнил он уже давно. Ничего не осталось. – отпустив меня, внимательно посмотрев, как на взрослую, произносит она, не моргнув даже и раза.
Всю ночь я просидела на траве, в девять лет оплакивая отца. Еще месяц болея и дрожа от любого шума.
Мне тридцать. Я сижу перед женщиной, которой плачу деньги. Плачу деньги, чтоб та слушала меня. Бред какой-то… говорю все по кругу, а она, лишь кивает и что-то записывает в свой дурацкий блокнот.
Я знаю конец- выйду и получу рецепт на более сильное средство.
Я зав! .исима. Завис! .има идеей увидеть отца.
Сижу дома, держа в руках пачку таблеток. В голове возникает мысль. Она промелькнула, слишком быстро, но была достаточно убедительна. Меня ни что не держит… я, словно должна.
Открываю глаза и делаю вдох. – Жива… - думается мне. Звенящая тишина отрезвляет. Это не тот, привычный мне мир. Скорее загробный… тайна раскрыта.
Делаю первый свой шаг… вокруг пустота. Темнота, пустота и тишина.
Чуть дальше виднеется старенький дом. Так это же тот самый, что был в моем детстве. Я неохотно шагаю к нему.
Только дом и больше ничего вокруг. Темнота. Я словно в картине.
Дрожащей рукой открываю я дверь. Отец, мать и бабушка ровно за ней.
Привычно сидят за столом. Пь! .ют и, кажется, плачут о том, как несправедлив оказался весь мир.
Я шагаю, не смею даже вздохнуть. Как же так… я вернулась… вернулась в тот дом. Из которого так сильно бежала, не оглядываясь и не жалея.
Они совсем молодые. Не такими я помню их последние дни, но все-таки в доме, все вместе, как прежде, словно ждали только меня, чтобы вечность прожить ничего не тая.
- Папа? – шепчу я, наконец увидев его не во сне.
- Доча… - медленно улыбнувшись, произносит отец, также тихо, как запомнилось мне.
- Папочка. – давлю из себя, перебив слезы, льющиеся из век.
- Та садись дочка, вып! .ьем… - вдруг произносит отец.
- Как же так?
Я плачу. Стою в стороне, стараясь сильнее прижаться к стене. Он зовет меня, протянув длинную руку, - иди же к нам. – молвит так сладко.
Я хочу броситься в его объ! .ятья. Сказать так многое, но словно вата – ноги не слушаются.
Мама и бабушка сидят позади, они смотрят так грубо, даже не по-людски, словно куклы бездушные глядят и глядят, даже не дышат и не говорят. Серые лица, потухли глаза – ведь они же не жи! .вы… я уме! .рла?
- Пап. Почему ты с ними?
- А с кем же мне быть? Семья…
- Ты ведь хороший… они ведь тебя похо! .ронили прям здесь… деньги хотели твои получать, а ты снова к ним… как так?
Вдруг папа черствеет. Лицо вытягивается и мгновенно чернеет. Рот открывается так широко. Он снова зовет меня, в этот раз уже зло.
- Теперь садись к нам. Так положено здесь. Ты часть семьи и обитать будешь здесь.
- Нет же. Не может быть так… чтобы мой отец и вот так… вечность провел рядом с ними и все? Мой отец был другим и заслужил ведь не то…
Вдруг кто-то хватает меня за плечо. Тянет прочь со ступеней, я падаю и кричу… вот моя вечность… я так не хочу.
- Дочка, беги. Это ад. Здесь ты не должна быть, здесь люди горят…
- Папа…
- Они обманули тебя. Хотели, чтобы ты с ними страдала… беги и живи. Живи сколько можешь, мы встретимся вновь, только позже…
- Папочка, милый. Без тебя не хочу, я всю жизнь ведь только тебя и ищу…
- Живи, моя дочка. Живи сколько сможешь, мы встретимся там, где ты счастлива будешь. Где боли не будет, где нет темноты. Там только свет и солнца лучи. Там люди хотят и желают, без слез и страданий свои дни проживают, вот там мы и свидимся никуда не спеша…
Я ощущаю, как горит мое тел! .о. Гру! .дная клетка, словно разр! .ывается от прожигающего огня. Перед глазами гор! .ит наш дом, а из окна стараются вылезти моя мать и бабушка. Они верещат так, что звуки, вдруг ускользают. Бьют по стеклу, меня проклинают…
Отец сильнее к себе приж! .имает.
- Я буду ждать. – кричит и толкает, я отключаюсь.
Глаза открываю. Передо мной врач, меня поднимают.
- Ду! .ра ты… могла ведь уйти… с того света спасли, будь благодарна. Сразу скажи – попытки уйти будут еще?
- Время еще не пришло. Папа простил и сказал подождать. Теперь я свободна, жива и дышу...