Бесконечно уважая своего командующего – адмирала Карла Деница, немецкие подводники дали ему прозвище «Лев». В ответ адмирал называл подчиненных «Мои серые волки»…
Часть первая
Открытие генерала Горчакова
Пролог
Баренцево море
1951 год
Ночью Матвей метался в душной тесноте от снившихся кошмаров. Вроде бы должен был ко всему привыкнуть за время допросов, этапов, лагерной чехарды. Нет же – опять задыхался и кричал; опять больно ударился локтем о что-то твердое и холодное. Видно из-за этих снов не сразу ощутил близость смерти, когда судно содрогнулось от жахнувшего в соседнем отсеке взрыва.
Сказать, что взрыв был мощный – не сказать ничего. Старенький транспорт, словно наткнулся полным ходом на банку, взмыл метра на три-четыре. В трюме все перемешалось: тела, подстилки из худой одежки, бачки с парашей. Вслед за хлопком оглушила какофония звуков: грохот, скрежет метала, вопли, пронзительный гудок гибнущего «Вельска»…
Вскочив, Матвей зашарил в темноте руками.
– Что случилось, братцы?! Мы напоролись на мину?
Голос потонул в шуме и криках. Да и что толку было спрашивать у таких же, как он сам?
Определив по памяти направление, Матвей стал пробираться к трапу. Где-то на середине пути он вдруг отчетливо понял: судно дало опасный крен и вот-вот ляжет на правый борт…
Сутками ранее небольшой пароход «Вельск» отшвартовался от причалов архангельского порта и вышел через Двинскую губу в Белое море. В тесном трюме кое-как разместились сто одиннадцать заключенных, коим «подвезло» разменять относительно мягкий климат Мехреньгского лагеря на ледяные ветры Новой Земли. Поговаривали, будто в тамошних неприветливых скалах затевалась большая стройка, нуждавшаяся в рабочей силе.
Ровно через час тем же маршрутом вышел транспорт солидного дедвейта с топливом, продуктами, пресной водой, теплой одеждой и лесоматериалами для строительства бараков. На траверзе Мезенской губы суда встали в походный ордер и направились на северо-восток. Оба транспорта были зафрахтованы руководством ГУЛАГ Архангельской области, конечным пунктом маршрута в документах значился новоземельский поселок Белушья Губа.
Полярный день. Погодка несколько дней держится знатная – штиль, редкие высокие облака и отличная видимость. Используя благоприятные условия, капитан пообещал доставить «груз» до пункта назначения за пятьдесят часов. Исходя из этого срока, начальство расщедрилось, выделив на переход полтора десятка мешков с сухарями и несколько бочек с водой.
В полдень конвойные выгнали заключенных на палубу, бросили им три мешка и выкатили бочку с водой. Это был обед, после которого разрешалось пять часов посидеть на палубе. Затем последовал ужин из тех же «роскошных блюд» и резкий окрик главного вертухая, приказывавшего возвратиться в душный трюм.
Спускаясь по осклизлым ступеням, Матвей улыбнулся в темную духоту. Вроде и радоваться было нечему, ведь жизнь стала на сутки короче. А с другой стороны вместе с жизнью укоротился и семилетний срок заключения, пять из которых остались в прошлом.
«Еще каких-то два года! Два года, и я обрету свободу, – пробирался он поближе к центру переборки, где меньше ощущалась бортовая качка. – Сыну скоро исполнится семь, а я ни разу его не видел. Ни разу…»
* * *
Трюм заполнился водой еще до того, как судно легло на правый борт. Зэки метались, барабанили кулаками по переборкам и кричали, требуя выпустить их на палубу…
Тщетно – никто не торопился отпирать овальную дверцу у верхней ступеньки трапа.
Когда же транспорт перевернулся, воздуха в трюме осталось катастрофически мало. Началась жуткая неразбериха и паника, усугублявшаяся мраком. Каждый норовил взобраться повыше – к спасительному воздушному пузырю, толщина которого с каждой секундой убывала.
Прослужив несколько лет офицером Военно-Морского Флота, Матвей отлично плавал. «Скорее всего, напоролись на старую мину, – решил он, сбрасывая вмиг отяжелевшую телогрейку и мешавшую обувь. – Вода поступает через пробоину или трещину в корпусе по правому борту. Значит, нужно ее найти и попытаться выбраться наружу…»
Набрав в грудь воздуха, он нырнул и, продираясь сквозь тела погибших, двинулся вниз…
Первая попытка закончилась неудачей. Трюм казался чрезвычайно тесным для перевозки сотни человек, но в абсолютном выражении его внутренний объем все же был приличным.
Вернуться наверх к жалким остаткам воздуха становилось все сложнее. Те, кто вдыхал эти остатки, не желал без борьбы уступать своего места.
Лишь с третьего раза Матвею удалось прорваться к так называемому пузырю, толщиной не более пятнадцати сантиметров. Он дышал тяжелым влажным воздухом, слушал истошные крики товарищей по несчастью, ощущал беспорядочные эволюции корпуса тонувшего парохода и кривил губы, усмехаясь очередному «подарку» судьбы. Буквально несколько часов назад он радовался прожитому дню и спокойному ночному отдыху, а сейчас не взялся бы предположить, сколько минут отпущено богом.
«Нужно искать пробоину, – сделал Матвей глубокий вдох. – Если не найду, то останусь в этом трюме навечно. И уже никогда не увижу жену и сына…»
Он отсидел в советских лагерях долгих пять послевоенных лет. Осужден был в апреле сорок шестого – ровно через год после освобождения из концентрационного лагеря Дахау. В немецких застенках и научился радоваться каждому прошедшему дню и предстоящей ночи – самому благословенному времени в любой неволе.
Первые годы в ГУЛАГЕ душила обида. Как же так?! Тысячи людей попросту перемещались из немецких лагерей в советские. Без суда, без справедливого следствия. Однако в последнее время обида уступила место страстному желанию поскорее возвратиться к нормальной жизни. Он готов был провести эти два года где угодно: в воркутинских лагерях, в норильских, в пермских и даже на голых скалах Новой Земли, где по слухам приходилось крайне туго – лишь бы не схлопотать дополнительный срок, освободиться и увидеть близких людей.
* * *
Правая ладонь наткнулась на рваные края листов металла примерно через минуту. Запас кислорода в крови имелся, однако под водой предстояло сделать многое: найти приемлемую по размерам дыру, выбраться через нее наружу, а затем усиленно работать конечностями, всплывая на поверхность.
«Не успею, – ощупывал Матвей пробоину. – Придется возвращаться. Иначе задохнусь, едва сунусь в пробоину».
Найденное им было не самой пробоиной, а длинной щелью между краями лопнувшей от взрыва металлической обшивки. Сама дыра, проделанная в борту ниже ватерлинии неизвестным взрывным устройством, находилась где-то дальше – за пределами трюмного отсека. Это стало понятно, когда Матвей двигался вдоль щели, оценивая ее ширину, и внезапно уперся плечом в поперечную переборку.
«Если постараться, то пролезу», – решил он, рванув к воздушному пузырю.
Не тут-то было. Пузырь почти исчез – наверху плавали тела мертвых зэков, а в угол отсека несколько оставшихся в живых никого не подпускали.
Получив пару ударов тяжелой зэковской обувью и не сумев пробраться к воздуху, Матвей ответил столь же жестко: схватил кого-то за ноги и потянул вниз…
То, что он вдохнул после короткой борьбы, уже нельзя было назвать воздухом. Азот и углекислый газ, изрядно сдобренные удушающей влагой.
Помимо Матвея в углу из последних сил копошилось несколько человек. Никто не кричал, никто не звал на помощь – люди просто доживали последние минуты.
– Парни, я нашел внизу узкую щель, – сдавленно прошептал бывший краснофлотец. – Кто хочет отсюда выбраться – айда за мной. Только не толкаться и соблюдать очередность – иначе погибнем все…
Он не знал, сколько человек последовало за ним во мрак затопленного трюма. Он просто ушел вниз – к самому широкому месту образовавшейся щели. Отыскав ее, Матвей, не раздумывая, юркнул в пасть искореженного металла и тут же зацепился одеждой за острый край.
«Черт! – уперся он руками в корпус снаружи. – Ну, давай же! Давай!!»
Кажется, вместе с зэковской робой порвалась и кожа на брюхе.
Но это неважно. Главным было то, что он выскользнул из идущего ко дну судна. Мало того, он успел выдернуть из узкой трещины еще двух человек. И лишь после этого устремился вверх – туда, где колыхалась бирюзовая поверхность Баренцева моря, освещенная косыми лучами северного солнца.
Душа трепетала. Надо же! Выжить в такой непростой заварушке – это вам не солянку на камбузе сварганить!..
Пока зэки отчаянно гребли к поверхности, очевидные вопросы дальнейшего выживания душу не тревожили. Трое мужчин были счастливы, выбравшись из жуткой западни, и в эти мгновения хотели только одного – поскорее добравшись до поверхности, вдоволь надышаться.
Матвей первым вырвался из морской пучины. С громким хрипом вобрав в себя воздух, он откашлялся и помог удержаться на поверхности всплывающим товарищам. Лишь после этого огляделся по сторонам.
Метрах в сорока на мелкой волне колыхалась деревянная шлюпка, основательно набитая моряками с «Вельска» и охранниками. Молодой парень, спасенный Матвеем, вскинул руку, позвал.
Куда там! Перегруженная шлюпка едва не цепляла бортами воду – никто из ее пассажиров даже не подумал повернуть к несчастным.
«Плохо дело, – подумал бывший капитан-лейтенант. – В такой холодной водице нам не продержатся и часа».
Однако случившееся через минуту повергло в шок и заставило скорректировать оставшееся до смерти время. Буквально в одном кабельтовом вода внезапно вскипела, забурлила.
Зэки обеспокоились:
– Что это? Что за черт?!
– Подлодка, – догадался Матвей.
– Наша?
– А чья же?! – нашел он силы засмеяться. – Это же наше море! Наши территориальные воды!
– Значит, скоро согреемся, – прошептал дрожащими от холода губами молодой светловолосый парень.
– Спасены, – вторил другой.
Радостно закричали, замахали руками и многочисленные пассажиры шлюпки.
И только Матвей, хорошенько приглядевшись к силуэту рубки, не выразил восторга…
Глава первая
Российская Федерация; Москва; Лубянская площадь
Наше время
– Большинство друзей, Евгений, умирают еще при жизни. Зато единицы выживших навсегда поселяются в сердце, – сказал на прощание босс, оформил короткий отпуск и отправился на шестидесятилетний юбилей к старому товарищу в Мурманск.
«Интересная мысль», – пожал я плечами и порадовался предстоящему отдыху от въедливой персоны моего престарелого начальника.
Зовут его Сергей Сергеевич Горчаков. Он долгое время руководит очень серьезным Департаментом Федеральной службы безопасности и носит звание «генерал-лейтенант». Честно сказать, из-за пристрастия Горчакова к штатским костюмам, генеральских погон на его плечах я не видел ни разу в жизни.
Увы, отдохнуть не довелось. Сизифов труд – пытаться расслабиться, если босс находится на одном с тобой континенте, да еще ближе тысячи морских миль.
Вскоре моя мобилка пронзительно заверещала, экран высветил ненавистный номер, а динамик вкрадчиво спросил зловещим тенорком:
– Соскучился?
Примерно так миллион лет назад спрашивал тираннозавр у загнанной и обессиленной жертвы.
Соврать не получилось.
– Нет.
– Вот как! Жаль…
В голосе старика послышалась обида, и я поспешил исправиться:
– Вас встретить?
– Не надо – я уже подъезжаю к Лубянке. Загляни завтра утром. Есть небольшой разговор…
Вздохнув, жму «отбой».
Знаю я эти «небольшие разговоры». Начнет за здравие, а в конце заставит жрать кутью…
* * *
– Однажды я сделал интересный вывод: любой символ технической победы Советского Союза, бережно сохраненный для потомков на постаменте или в музее, лучше тысячи слов говорит о величии ушедшей эпохи…
Десять утра. Мы сидим в кабинете Горчакова на Лубянской площади. Хозяин кабинета как всегда подтянут, свеж, чисто выбрит и одет в костюмчик замшелого советского интеллигента, пахнущий табаком и ядреной туалетной водичкой.
Он как всегда много курит и начинает разговор с таких далеких материй, что угадывать, куда приведет тропинка философских рассуждений – бессмысленное и неблагодарное занятие.
– …К сожалению этих символов осталось ничтожно мало. Ракета «Восток» в Самаре, крейсер «Михаил Кутузов» в Новороссийске, подводная лодка К-21 в Североморске и атомный ледокол «Ленин» у мурманского морвокзала…
Ага, понятно: увиденное в Мурманске навеяло воспоминания. Накипело, наболело, чирей созрел и требовал прорыва. Тут я и подвернулся.
Горчаков староват, небольшого росточка и щуплого телосложения. Короткие седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Кожа от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет тонка и почти бесцветна. Однако внешность мало перекликается с внутренним содержанием. При некоторых недостатках характера Сергей Сергеевич остается настоящим спецом, воспитанным в старой доброй школе контрразведки КГБ.
– …А по добру надо было многое сохранить для будущих поколений. К примеру, неплохо бы возвратить первый советский авианосец «Киев», проданный за бесценок в Китай для парка аттракционов развлечений; в Каспийске отремонтировать и установить на постамент единственный в мире экраноплан «Лунь», вооруженный комплексом противокорабельных ракет; в Петербурге создать музей на первой в СССР атомной подлодки К-3…
Что-то моего сухопутного босса потянуло к флоту. Не к добру.
О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Горчаков не имеет ничего общего с большинством армейских служак, для которых существует два мнения – свое и неправильное. К тому же его высочайшие профессиональные качества щедро приправлены незаурядным умом и бесценным опытом.
– …Меня всегда удивляло одно малоприятное и совершенно необъяснимое свойство представителей русской цивилизации: в какой-то момент они вдруг остервенело крушат собственные символы. Иногда за деньги, а чаще безо всякого смысла. Спустя десятилетия осознают допущенную глупость и с долгим упорством восстанавливают фрагменты утраченных ценностей. И так происходит из века в век…
– Сергей Сергеевич, если не ошибаюсь, вы привезли из Мурманска нечто интересное?
Видя, что «аудитория» проявляет рассеянный интерес, старик потянулся за сигаретами.
– Верно, привез. Я знаю тебя как облупленного, но и ты успел изучить мои повадки. Ладно, хватит лирики. Переходим к делу…
* * *
– Нет, в течение шести послевоенных лет суда в тех районах не тонули и не пропадали. По крайней мере, сведений о подобных случаях у нас нет.
Услышав странные предположения Горчакова, я хотел было поинтересоваться, как много он злоупотребил спиртным в Мурманске. Но по этическим соображениям промолчал – как ни крути, а я гожусь ему в сыновья.
– А знаешь, когда у меня зародились сомнения? – пожевав тонкими губами, поинтересовался он.
– Понятия не имею.
– Во время изучения твоего личного дела.
Обалдело смотрю на старика. Цензурных слов нет, потому молча скриплю зубами.
– Один из твоих родственников погиб в пятьдесят первом, верно? – не замечает он моего «теплого» взгляда.
– Вы же о его гибели знаете лучше меня. Чего же спрашиваете?
– Не кипятись. Твой дед – честный человек и его давно реабилитировали, восстановили в партии, вернули офицерское звание и все награды, – примирительно хрустит он пачкой сигарет.
Не могу удержаться от эскапады:
– Боюсь, это вторая особенность русской цивилизации: вначале сгноить человека, раздавить, утопить в дерьме, а после его мучительной смерти возвести огромный памятник, написать красивую эпитафию и петь дифирамбы!
Я произнес это ясно и отчетливо, словно раздал по щелбану каждому виновнику гибели моего героического деда. Наверное, именно так и должна звучать настоящая правда.
Возразить нечем, и шеф возвращает беседу в деловое русло.
– Он ведь на «северах» погиб – в Баренцевом море, верно?
– Где-то там. При пересылке из одного лагеря в другой.
– Вот-вот. По официальной версии два гражданских судна, перевозивших грузы и заключенных из Архангельска на стройку новоземельского ядерного полигона, подорвались на старых немецких минах. А на самом деле…
Вздохнув, Горчаков замолкает.
– Что на самом деле?
– Я поднял кое-какие архивные документы. Покопался, почитал… На самом деле произошло следующее: в район предполагаемой гибели парохода «Вельск» и сухогруза был послан тральщик; прочесав район, он нашел десяток пустых металлических бочек, обломки деревянного такелажа и шлюпок, спасательные круги и жилеты. А самое главное – несколько мертвых тел.
Напрягаюсь, ожидая услышать нечто для меня важное.
Но Сергей Сергеевич качает головой:
– Нет, твоего деда среди них не было. Зато все поднятые на борт тральщика тела были буквально напичканы пулями.
– Пулями?! Значит, их расстреляли?
– Выходит так. Причем пули были от патрона Парабеллум калибра девять миллиметров, используемые в немецких пистолетах-пулеметах MP-40.
Пожимаю плечами:
– Это ни о чем не говорит. Мало ли немецкого стрелкового оружия оставалось на руках после войны…
– Согласен, но это не главное. Кому, скажи на милость, понадобилось топить суда и добивать из немецкого оружия выживших людей?
Молчу, ибо ответа не знаю.
– То-то же, парень. Есть в том происшествии что-то необычное, интересное. И потом гибель «Вельска» и сухогруза – это только начало длинной истории, – раскуривает Горчаков сигарету. – Позже пропал норвежский рыболовецкий бот в ста милях к северу от полуострова Варангер. Затем при загадочных обстоятельствах погиб вместе с командой наш траулер. Следующими опять стали норвежцы – неподалеку от Шпицбергена затонуло судно богатой туристической компании. После настал черед Карского моря – там также по невыясненной причине сгинуло судно РТ-611…
Генерал по памяти озвучивает перечень трагедий, а я не могу сдержать удивленияй, ибо ни черта не понимаю его внезапной озабоченности. Да, происшествие с «Вельском» загадочно, но все остальное на сенсацию не тянет – в море иногда случаются трагедии: тонут по разным причинам суда, гибнут люди. Никуда не денешься – издержки опасной профессии.
Сергею Сергеевичу надоедает моя ухмыляющаяся физиономия; он достает из ящика стола какой-то листок и цепляет на нос очки.
– Вижу, озвученная информация тебя не возбуждает. В таком случае, перехожу к главному.
Наконец-то! А начать с него было слабо?
– В послевоенные годы в северных морях действительно наблюдалось затишье: ни аварий, ни катастроф, – повторяет он, вооружившись карандашом. – «Вельск» пропал спустя шесть лет после победы. С того момента и начались странности.
– Какие странности? – не сдерживаю сарказма. – О чем вы? Корабли гибнут во всех судоходных районах, а не только на крайнем севере. Поймите, морской транспорт подчинен той же элементарной закономерности, что и транспорт сухопутный: нет трассы – нет дорожных происшествий; построили трассу, пустили поток – получите статистику ДТП. Просто сразу после войны нам и по морям-то ходить особо было не на чем, вот и не тонули. Или вы имеете в виду что-то другое?
Горчаков укоризненно смотрит на меня поверх толстых линз и продолжает:
– Происшествий с судами в акваториях Баренцева и Карского морей довольно много; причины одних ясны как день, других – не установлены до сих пор. Так вот странность заключается в следующем: те катастрофы, причины которых остались загадкой, происходили и происходят с одним и тем же интервалом. Каждые шесть лет. Вот полюбуйся…
Он двигает ко мне листок. Я нехотя вникаю в список погибших или исчезнувших кораблей. Напротив каждого значится дата трагедии и короткое описание обстоятельств гибели. Если таковые, конечно, известны.
Изучив материал, возвращаю боссу справку. Сарказма у меня поубавилось, но сомнений хватает. Мало ли в жизни случается совпадений!
– И, наконец, последнее, – пускает он в ход крупный калибр. – В тех редких случаях, когда специалисты пытались выяснить причины катастроф, водолазы находили серьезные повреждения судовых корпусов. Мне ты не поверишь – я не специалист. Зато профессионалы в один голос утверждали, будто видели последствия атаки подводной лодки. Кстати, это касается и гибели «Вельска».
– Подводной лодки?! Кому это нужно – атаковать небольшие гражданские суда, да еще на краю света – в холодных северных морях? Американцам? Англичанам? Японцам? Чего ради устраивать партизанскую войну на море?
– А вот в этом тебе и предстоит разобраться.
– Мне?!
– Тебе и твоему славному отряду боевых пловцов.
– Сергей Сергеевич, неужели для нас не найдется более серьезных и конкретных дел?
– Черенков, у тебя что было в школе по арифметике?
– Не помню.
– Тогда смотри сюда, – снова двигает он лист и обводит карандашом дату последней катастрофы. – Усек? Логику прослеживаешь?
Усек. Прослеживаю. В последний раз трагедия вновь случилась недалеко от Шпицбергена – огромную пробоину в балластном баке вследствие взрыва получило немецкое круизное судно. Пассажиры эвакуированы, лайнер остался на отмели в притопленном положении. Причины взрыва не установлены, однако в первую же ночь после трагедии с судна загадочным образом исчез весь запас продуктов и почти половина дизельного топлива. И, наконец, дата столь неординарного происшествия – 22 августа 2005 года. То есть ровно шесть лет назад. Значит, если в предположении Горчакова имеется рациональное зерно, в этом году должно снова что-то произойти.
– Молчишь? – победно глядит на меня шеф. – Вот и я растерялся, вычислив эту страшную закономерность.
– Что же вы предлагаете?
– Ну, по крайней мере, заставлять вас до конца года патрулировать Северный Ледовитый океан я не намерен.
– Тогда что?!
– Догадайся сам.
Давно догадался. Придется мне с товарищами на пару-тройку недель отправиться туда, где снег лежит круглый год, и никто его не чистит.
Глава вторая
Германия; военный порт Ростока
Балтийское море; двадцать миль северо-западнее Варнемюнде
2–3 марта 1945 года
Командующий флотилии, командир береговой обороны, военно-морской комендант района, военный капитан порта и еще десяток морских офицеров, оставшихся на одном из пирсов порта Ростока, печально глядели вслед уходящей на север подлодке. В сумерках еще долго было видно ее черную обтекаемую рубку с белыми цифрами бортового номера «3519».
Близился финал затяжной и самой жестокой войны. Потери Кригсмарине ужасали: если за четыре первых года боевых действий на море германский флот потерял полторы сотни подлодок, то за 1943–44 годы из походов не вернулось около пятисот субмарин. Фактически после второго боевого похода погибали восемь подлодок из десяти. Потому никто из топтавшихся на пирсе офицеров не чаял надежды снова увидеть этот корабль.
Миновав пролив длинной в одну милю, он вышел из канала в Мекленбургскую бухту и медленно исчез в сизой дымке, покрывавшей западную Балтику с середины февраля…
U-3519 являлась сверхсовременной подлодкой XXI серии, построенной на верфи в Данциге. Спуск на воду осуществлен в конце 1944 года, далее последовали трехмесячные испытания и боевая подготовка. Даже катастрофические неудачи в конце войны не сломали этого незыблемого порядка, сегодняшний выход в море был первым боевым крещением и для судна, и для недавно сформированного экипажа.
Темнело. Корабль окончательно исчез из виду.
Не смотря на торжественность мероприятия, пришедшие на пирс офицеры предпочли надеть теплые маскировочные куртки, а не строгую черную форму – очевидно, сказывалась усталость и стыд за проигрываемую войну. Провожавшие докуривали сигареты и ждали команды молодого контр-адмирала – посланца самого Карла Дёница. Не замечая пронизывающей сырой прохлады, тот задумчиво глядел на россыпь мелких огней Варнемюнде. Всего полчаса назад он выполнил возложенную миссию: вручил командиру подлодки два секретных пакета. Первый тот обязан вскрыть в пяти милях от берега. Второй – через восемь суток. Ровно столько понадобится подлодке, чтобы дойти до места назначения.
– Как скоро вы обратно в Берлин? – негромко поинтересовался командующий местной флотилии – рослый фрегаттен-капитан.
Контр-адмирал глянул на запястье и, не оборачиваясь, бросил:
– Через полчаса.
– Не желаете ли поужинать перед дорогой?
– Благодарю. В автомобиле есть термос с крепким кофе.
По прошествии получаса к причалу подкатила машина. Посланник гросс-адмирала попрощался с каждым из офицеров и медленно подошел к распахнутой дверце. Однако вместо того, чтобы забраться в теплый салон, снова потянул из кармана сигарету…
«Будто не торопится. Будто чего-то ждет, – подумалось фрегаттен-капитану. – Поскорее бы уезжал. И ему лучше, и нам спокойнее…»
Машину начальника штаба флотилии он узнал издалека, стоило той поднырнуть под приподнятый шлагбаум.
– Опять что-то случилось, – прошептал командующий. – В последнее время начальник штаба приносит исключительно плохие вести.
Так и вышло. Машина резко затормозила; выскочивший из салона корветтен-капитан замер в пяти шагах и обратился к старшему по званию:
– Господин контр-адмирал, пришло сообщение с радиопоста.
– Говорите, – резко обернулся тот.
– Подлодка… Подлодка U-3519 только что подала сигнал бедствия.
– Что с ней?
– Предположительно подорвалась на английской авиационной мине. Несколько дней назад над Мекленбургской бухтой летала пара бомбардировщиков и…
Адмирал швырнул в сторону окурок.
– А, ч-черт!! Немедленно организовать поиски!
Подав сигнал бедствия, подлодка на запросы по радио не отвечала, и сама на связь не выходила. Поиски начались поздней ночью. Вначале руководство поисковой операцией принял на себя контр-адмирал. Однако несколько часов спустя в Росток прибыла группа высших офицеров из Берлина во главе с заместителем Карла Дёница – хмурым и молчаливым генерал-адмиралом.
Уже утром следующего дня экипаж самолета-разведчика заметил надувную шлюпку в восемнадцати милях северо-западнее Варнемюнде. Спустя час посланный в указанную точку тральщик поднял из шлюпки трех моряков. Это были единственные члены экипажа, сумевшие выбраться из тонущей субмарины U-3519. Все трое были в крайне тяжелом состоянии из-за переохлаждения. Двое, не приходя в сознание, скончались; третий выжил, но его психическое состояние было плачевным: он не мог связать и двух слов, выдавая малопонятные обрывки, из которых командование Кригсмарине с большим трудом смоделировали картину гибели гордости немецкого подводного флота.
Тральщики еще несколько дней утюжили западную акваторию Балтийского моря в надежде найти следы подлодки, указывающие на точное место катастрофы. Экипажи осмотрели огромное пространство от датского острова Борнхольм до Кильской бухты и больше никого не нашли. Ни одного человека из семидесяти пяти оставшихся на борту.
Иногда на поверхности попадались огромные масляные пятна, обломки деревянных ящиков, предметы обмундирования и даже листы из судового журнала… Но все это несло по Балтике безжалостным течением, что не позволяло точно рассчитать координаты подрыва подлодки.
Пятого марта – ровно через трое суток после получения сигнала «бедствие» – поисковая операция завершилась.
Составив подробный отчет о происшествии, генерал-адмирал сухо попрощался с командованием местной флотилии и отбыл в Берлин.
* * *
Массовый исход фашистской элиты состоится в апреле-мае 1945 года – подводные лодки одна за другой будут исчезать из Киля и Гамбурга. А спустя некоторое время тысячи нацистов высадятся на берегах Чили, Перу, Бразилии, Уругвая, Аргентины. И уже во второй половине 1945 года в крупнейших городах Южной Америки откроются многочисленные германские банки и компании.
Однако далеко не все немецкие субмарины отправятся через Атлантику, выполняя хоть и скрытные, но довольно простые перевозочные функции. Некоторым подводным кораблям надлежало тайно добраться до заранее обустроенных секретных баз и встать на длительное дежурство, ожидая сигнала к активным боевым действиям для возрождения великого Рейха. Сигналом должно было послужить закодированное радиосообщение на рабочей волне Кригсмарине. Каждому командиру подлодки эта волна была хорошо известна, но ни один из них не догадывался, когда начнется великое возрождение. «Как долго нам предстоит ждать? – задавались вопросом подводники после ознакомления с текстом приказа из пакета №2. – Пять, десять, двадцать лет? Или всю оставшуюся жизнь?..»
На мостике боевой рубки стоял командир подводной лодки – молодой капитан-лейтенант Хайнц Мор. Хайнц был симпатичным шатеном лет двадцати шести с голубыми глазами, прямым носом, тонкими губами и волевым подбородком. Как сказали бы прожженные нацистские физиономисты: он обладал идеальной внешностью арийского мужчины. Ну, если не считать небольшого родимого пятна в форме оливки на левой скуле. Впрочем, эта «оливка» чаще пряталась в зарослях рыжей бородки, которую капитан-лейтенант отращивал в каждом боевом походе.
Рядом, не выпуская из рук бинокля, торчали два лейтенанта цур зее: штурман Людвиг Ланге и первый вахтенный офицер Отто Шнайдер. Обоих командир неплохо знал по предыдущим походам на других кораблях.
Субмарина миновала узкость пролива, вышла в Мекленбургскую бухту и взяла курс на датский пролив Большой Бельт. Вечерние сумерки сгустились, до наступления темноты оставались считанные минуты, но бортовых огней капитан приказал не включать. Командование специально выбрало позднее время для выхода в западную часть Балтики – в последний год войны сюда слишком часто наведывались английские и американские бомбардировщики. Вокруг порта и авиазавода Эрнста Хейнкеля дежурили зенитные расчеты, а в мелководных балтийских проливах от проклятых самолетов мог спасти только ночной мрак.
– Сколько миль от берега? – нащупал командир в кармане серой кожаной куртки два запечатанных конверта.
Штурман доложил:
– Три с половиной мили, герр капитан.
«Рано, – решил он. – Еще полторы мили. Подождем…»
Все немецкие подлодки предыдущих серий ни в чем не уступали американским, английским и русским субмаринам. Зато подводные корабли XXI серии стали настоящим прорывом, оставив далеко позади западных и восточных конкурентов. По сути, это были первые океанские подводные лодки.
Почти две тысячи тонн водоизмещения, новейшие дизели с турбонаддувом, мощные электродвигатели с бесшумным режимом «подкрадывания», большое количество аккумуляторных батарей вместо цистерн с пергидролем, великолепная навигация. Эти и другие новшества дали потрясающий результат: глубину погружения до двухсот восьмидесяти метров, семнадцать узлов подводной скорости и одиннадцать суток движения малым ходом без подъема телескопического шноркеля. А система кондиционирования, водоопреснительная установка, множество холодильников с продуктами, объемные топливные цистерны и шесть торпедных аппаратов с боезапасом из двадцати трех торпед существенно расширяли боевой радиус действия. Кроме того, перекомпоновка прочного корпуса позволила отказаться от системы «теплых» коек, когда один матрос возвращался с вахты, будил своего сменщика и устраивался на освободившееся место. На лодках XXI серии каждый подводник получил индивидуальное пространство для отдыха. Одним словом, новейшее оружие обладало всеми необходимыми качествами, для перелома ситуации в битве за Атлантику и северные моря в пользу Германии.
– Герр капитан, – нарушил тишину вахтенный офицер.
– Да.
– Вы просили предупредить: мы в пяти милях от берега.
– Спасибо, Отто. Оставайтесь здесь…
Соскользнув вниз по трапу, капитан-лейтенант прошел в капитанскую каюту, включил лампу над рабочим столом и вскрыл пакет №1.
– Двадцать миль к северо-западу от Вернемюнде, – прочитал он первую строчку боевого распоряжения, отпечатанного на небольшом бланке.
Ниже имелась вторая строчка, состоящая из координат точки, куда надлежало прибыть субмарине под номером «3519» после исполнения первой задачи. Запомнив цифры, командир щелкнул бензиновой зажигалкой. Языки пламени затрепыхались на скомканной бумаге…
Спустя минуту он разыскал одного из гражданских членов экипажа – профессора Нойманна.
– У вас ровно час на подготовку, – вполголоса оповестил он врача. – Успеете?
– Конечно, – ответил тот. – У нас все готово…
* * *
В последние годы состав подплава Третьего Рейха резко помолодел: средний возраст экипажа едва переваливал за двадцать. В начале войны субмаринами командовали корветтен-капитаны, в середине – капитан-лейтенанты, ближе к завершению – обер-лейтенанты цур зее. Подводник, доживший до двадцати семи лет, считался морским волком.
Экипаж U-3519 формировался несколько иначе. Командиром был назначен опытный капитан-лейтенант Хайнц Мор, уничтоживший два десятка боевых кораблей и транспортных судов союзников; прошедший вдоль и поперек всю Атлантику, а так же все северные моря от Исландии до Таймыра. Его шею украшал Рыцарский крест с Дубовыми листьями, полученный лично от фюрера в сорок втором за невероятный случай в восточной Атлантике. Командуя небольшой устаревшей подлодкой, Хайнц обнаружил недалеко от Гибралтара одиночный торговый корабль под английским флагом. Он начал маневрировать для атаки, но судно вело себя странно: шло зигзагом, то приближаясь, то удаляясь от лодки. Командир решил всплыть, чтобы не тратить торпеды и расстрелять цель из артиллерийского орудия, но в последний момент интуиция подсказала не делать этого. Наконец, две торпеды удачно поражают транспорт. Получив тяжелые пробоины, «англичанин» задирает нос, кренится, постепенно уходит под воду… А Мор с изумлением видит сквозь оптику перископа хорошо замаскированные два десятка артиллерийских орудий и огромный запас глубинных бомб. Несколько подобных кораблей-ловушек специально бороздили воды северной Атлантики, привлекая своей «безоружностью» внимание немецких подводников, а потом безжалостно расстреливали из мощных орудий всплывшие неподалеку субмарины. К счастью для экипажа, Мор устоял перед соблазном сэкономить торпеды.
Старшим помощником значился обер-лейтенант цур зее Рудольф Кляйн, совершивший один поход в Атлантику в качестве командира «дойной коровы» – подлодки XIV серии, перевозившей свыше четырехсот тонн дополнительного дизельного топлива, запас торпед и продовольствия. Первым вахтенным офицером стал лейтенант цур зее Отто Шнайдер – потомственный моряк, награжденный за храбрость Железным крестом первого класса. Остальные подводники, прибывшие в пункт формирования, также имели боевой опыт и определенные качества, необходимые для продолжительного похода.
Избежать суеты, неразберихи и нервотрепки при подготовке к первому выходу в море на новейшей подлодке не удалось. Не проходило и дня, чтобы командование не тасовало подводников и чтобы одни туманные задачи не менялись другими. Окончательный вид команда приобрела лишь за несколько часов до выхода в первый боевой поход. И самым удивительным свойством, объединявшим новый экипаж, было отсутствие близких родственников. На материке ни у кого из подводников не оставалось ни жен, ни детей, ни братьев, ни сестер. Да и состав команды выглядел необычно: вместо штатных пятидесяти семи моряков на борту оказалось аж семьдесят восемь.
– Вы подсаживаете ко мне целый взвод «гувернанток»? – возмутился Мор в последнем разговоре с провожавшим адмиралом. – Кто эти люди?!
«Гувернантками» в Кригсмарине называли опытных старших офицеров, прикрепляемых к только что сформированным экипажам на время первого боевого похода.
– Нет, дорогой Хайнц, – успокоил тот, – эти специалисты к флоту отношения не имеют, следовательно, контролирующих и руководящих функций не несут. Ты назначаешься старшим на весь срок боевой операции…
«Пассажиры» и в самом деле не были похожи на военных. Данная группа прибыла на лодку незадолго до выхода, и держалась особняком, избегая общения с военным контингентом экипажа.
Итак, субмарина успешно вошла в Балтийское море. В центральном посту нес вахту старший помощник Рудольф Кляйн – спокойный, исполнительный и надежный офицер. Рядом колдовал над планшетом штурман Людвиг Ланге.
За десять минут до истечения означенного часа в каюту капитана постучали.
– Да, – резко сдвинул дверь капитан-лейтенант.
В проходе стояли два врача.
– У нас все готово. Можно перетаскивать тела из носового отсека и поднимать на палубу.
Командир отдал несколько распоряжений, прошел через центральный пост, поднялся в рубку и вышел на палубу. Снаружи под тусклым светом единственного фонаря кипела работа.
Небольшая резиновая лодка была наполнена воздухом и покачивалась рядом, прижатая волной к борту. Команда матросов во главе со штабсобербоцманом готовилась к большому представлению. Врачи спешно переодевали трех молодых мужчин в морскую униформу. Все трое почти не подавали признаков жизни.
– Это они? – поинтересовался командир.
– Они, – кивнул один из врачей.
– Спят?
– Да и очень крепко. Двое уже не проснутся, а третий выживет, но никогда и ничего не скажет.
– Уверены?
– Абсолютно. Вы же успели с ним познакомиться, не так ли?
Да, капитан-лейтенанту «посчастливилось» увидеть этого несчастного, когда врачи вели его под руки на борт субмарины. Кажется, его отыскали в ближайшем концлагере. Этот тип и до введения специальных препаратов выглядел лишенным воли, слабоумным. А уж после обработки он, скорее всего, не сможет и говорить.
* * *
Много странностей было и в подготовке к будущему походу.
К примеру, командование приказало уменьшить боезапас торпед с двадцати трех до двенадцати, а освободившееся пространство заняли большие банки с грунтовкой и краской, всевозможное снаряжение, стрелковое оружие и боеприпасы. Весь экипаж переодели в новенькую форму, выдав к тому же по комплекту теплого альпийского (!) обмундирования.
Хайнц Мор не раз обращался за разъяснениями той или иной нестандартной ситуации к командующему флотилии, но тот и сам не владел информацией. Он лишь скрупулезно выполнял приказы и распоряжения адмиралов Кригсмарине.
А за двое суток до выхода в море началась загрузка продуктов. Матросы таскали ящики и коробки до тех пор, пока в отсеках практически не осталось свободного места. Помимо замороженного мяса, свежих фруктов, соков, овощей и яиц на борт загрузили огромное количество консервов, макаронных изделий, галет, разнообразных круп, чая, кофе, шнапса, сигарет…
Кок команды – низкорослый матрос-гауптефрейтор Бауэр – недоумевал:
– Не понимаю! Я побывал в трех боевых походах. Обычно запасались на двенадцать недель – максимальную продолжительность похода, а тут провизии на полгода!..
Многого не понимал и командир подлодки. Впрочем, ровно за сутки до выхода из порта капитан-лейтенанта вызвали в берлинский штаб Кригсмарине, где в приватной беседе сам гросс-адмирал изложил суть сверхсекретного задания. А также предупредил о приезде контр-адмирала с двумя секретными пакетами.
– Из боевого распоряжения, запечатанного в пакете №1, вы получите координаты двух точек, – сухо наставлял Карл Дениц – легенда германского подводного флота. – В первой точке вам надлежит сымитировать гибель подводной лодки вследствие контакта с английской авиационной миной. Подробности имитации вы обсудите с моим заместителем. Вторая точка – то место, куда ваша лодка обязана прибыть после имитации, соблюдая строжайшую секретность…
Стоя на узкой палубе сбоку от желтого пятна света и наблюдая за действиями подчиненных, капитан-лейтенант снова и снова вспоминал устные инструкции, полученные от заместителя гросс-адмирала. Кажется, все было сделано так, как требовало высокое начальство. Надувная лодка с тремя «спасшимися» членами экипажа исчезла в темноте; за борт ухнули продырявленные бочки с отработанным маслом, следом полетели несколько элементов немецкой униформы, сломанные деревянные ящики и даже новенький судовой журнал, в котором командир с вахтенными офицерами успели сделать не более десятка записей.
– Готово, герр капитан! – бодро доложил штабсобербоцман.
– Уводите людей, – ответил тот и направился на мостик боевой рубки.
Теперь необходимо передать сигнал бедствия на базу в Росток. Затем, включив максимальную осторожность, пройти в надводном положении через узкое мелководье датских проливов. Лишь под утро на траверсе Гётеборга глубина позволит продолжить поход под водой.
Это будет не скоро. А пока впереди маячил топовый белый огонь на фок-мачте неизвестного гражданского судна, за которым стоило пристально понаблюдать…
Судно с белым топовым огнем шло тем же маршрутом на север – к проливу Каттегат. Это устроило капитана. Приказав штурману выдерживать дистанцию, а вахтенному смотреть по сторонам «в оба», он спустился внутрь подлодки. Пора было пройтись по отсекам…
Глава третья
Российская Федерация; закрытый пансионат в Подмосковье
Наше время
– Да, снег там чистить некому, – смеется Горчаков. – Поэтому отбери наиболее подготовленных парней из отряда, проверь снаряжение, оружие и жди команды.
– Район работы известен?
– Настолько приблизительно, что пока об этом говорить не стоит. В общем, готовьтесь. Пиво с водкой в вольных пропорциях употреблять не разрешается, а по маленькой для аппетита – рекомендую…
На том и попрощались.
Подготовительные мероприятия я произвел быстро. Опытных и обкатанных на всех глубинах пловцов в отряде не так уж много – отбирать особенно не из кого. Вооружение и снаряга тоже в постоянной готовности.
С неделю живем вшестером на родной базе в тихом местечке под Москвой – в бывшем закрытом санатории, отданном с потрохами в распоряжение особого отряда «Фрегат-22». Кроме меня в составе группы капитан второго ранга Георгий Устюжанин, капитаны третьего ранга Жук и Степанов, а также капитан-лейтенанты Фурцев и Савченко. Устюжанин и Жук – мои старые друзья. Первому тридцать пять, он мой заместитель; второй на три года младше. Оба – опытные пловцы и надежные товарищи.
Довольно неожиданно в состав группы настойчиво просится самый молодой пловец из «Фрегата» – старший лейтенант Маринин. Посчитав просьбу обычным рвением юнца, отказываю. Но тот упорствует, не отступает.
– В чем дело, Володя? – пытаюсь разобраться в проблеме.
Он мнется, говорит дежурные фразы о желании поработать, поучиться у старших товарищей.
– Не крути. Раз обратился – говори прямо.
– С женой поругался.
– Причина?
– Да… как-то навалилось все разом, – мычит он, опустив голову. – Квартира ее, моей зарплаты не хватает, мест в детском саду нет, ребенок часто болеет…
Знакомо. Кольцо, ипотека, дети по лавкам. Разбитые вдрызг стекла розовых очков.
– Это все?
– Не совсем. Жена заявила, что я не умею спорить. Еще бы, ведь я в споре аргументировано отстаиваю свою позицию, а она тупо исполняет ритуал.
– Какой ритуал?
Мальчишка сердито бодает лбом воздух.
– Ритуал, состоящий из крика и бессвязных фраз, с которыми я обязан покорно согласиться, признать свою вину и восхититься ее безграничной мудростью.
Да-да, припоминаю. В личном деле старшего лейтенанта сказано, что жена его – дочь известного предпринимателя. Дурачок! Зачем жениться на самке в кружевной обертке? Для серьезных целей нужно знакомиться в метро или трамвае – там ездят отличные девушки: и приготовят, и накормят, и спать уложат. А потом детей умненьких родят.
Смотрю на него насмешливо:
– И ты намерен в таком состоянии отправиться на глубину?
– Я надеюсь, работа на глубине излечит.
– Не уверен.
У юнца адекватная реакция в виде густого покраснения лица и глубокого проглатывания языка. Кажется, еще минута, и на глазах появятся слезы.
– Ладно, давай поступим так, – немного сдаю позицию, но мысль выражаю твердо. – В предстоящей командировке мне понадобится всего три пары пловцов, и они уже сформированы. На всякий пожарный случай я возьму резервную четвертую пару, в которую войдешь вторым номером, но сам понимаешь: шансов полететь на север чрезвычайно мало.
– Спасибо, товарищ капитан второго ранга, – благодарит мальчишка.
Резервную пару я заставляю появляться на базе через день. Остальных отправляю в краткосрочный отпуск – не часто нам выпадает возможность пообщаться с семьями и нормально отдохнуть.
На базе живем по обычному распорядку: утром кросс по прилегающему лесопарку и три часа занятий в бассейне или в классе; обед и отдых; несколько часов игровых видов спорта. Ну, а после ужина свободное время, которое мы иногда проводим за столом, поглощая качественный алкоголь.
Дважды звонил шефу – пытался узнать, когда вылет. Тому как всегда некогда – он где-то носится, с кем-то встречается, что-то выяснят…
– Расслабься. Когда понадобишься – вызову, – недовольно пыхтит он в трубку.
Ладно, дважды мне повторять не надо. Ближе к вечеру, когда становится ясно, что миру в эту ночь ничего не угрожает, я отправляю гонца за расслабляющим препаратом. Спустя час он возвращается с позвякивающей сумкой, и мы добросовестно выполняем приказ начальства…
Пожалуй, самое время представиться: Евгений Арнольдович Черенков. Рост под сто девяносто, вес – ровно сто. Сутуловатый, но крепкий – с широкими покатыми плечами. Мои усталые серые глаза, вокруг которых уже завязались мелкие морщинки, скорее излучают печаль по чему-то несбывшемуся, нежели тоскуют о потерянном. По отцу я русский, по матери – украинец и немного белорус. Капитан второго ранга, командую особым отрядом боевых пловцов «Фрегат-22».
Все мои подчиненные – люди особого склада и отменной закалки, прошедшие длительную и уникальную по сложности подготовку. Таких как мы невероятно мало в сравнении с элитой сухопутных спецподразделений, а методика подготовки моих ребят является величайшей тайной для конкурентов: итальянцев, немцев, американцев и англичан. Да, когда-то советским пловцам приходилось у них учиться, теперь же эти господа не прочь позаимствовать кое-что из наших технологий создания идеального боевого пловца.
* * *
За столом разговор долго кружит вокруг да около, но, в конце концов, закатывается в лунку волнующей нас темы.
– Куда же на сей раз? – наслаждается вискариком мой давний друг Устюжанин.
Остальные глядят на меня и ждут откровений. Напрасно.
– Север, граждане. Больше ничего не известно.
– Крайний?
– Скорее бескрайний. Норвежское море, Баренцево, Карское; Шпицберген, Земля Франца Иосифа, Новая Земля. Возможно, северо-восточная часть Гренландии. Короче, начальство само в непонятках.
– Мда. Ясности ответ не привнес, – разливает очередную порцию Георгий. – Ладно, братцы, куда пошлют, туда и отправимся. А пока предлагаю выпить за наших преподавателей, инструкторов и наставников. Без их тяжелейшего труда не вышло бы из нас профессионалов.
Мы дружно поднимаем бокалы…
Да, преподавателями в Питерском военно-морском училище служили настоящие спецы! Это вам не бухгалтеры из мухоморного эконома и не отставные казнокрады из академии государственной службы. Это была настоящая научная ЭЛИТА, прошедшая практику в боевых условиях.
К примеру, начальником кафедры мино-торпедного вооружения работал ветеран-североморец Герой Советского Союза Виктор Васильевич Старшинов. Лекции он читал виртуозно – курсанты мгновенно забывали о сне и усталости, стоило ему войти в аудиторию. Он был в годах, но по памяти называл номера узлов и агрегатов, перечислял точные паспортные данные сотен деталей. И частенько при этом вворачивал ядреный флотский юмор. «Внутри изделия, – с почтением обходил он вокруг полноразмерного макета торпеды, – содержится двести килограммов тринитротолуола. От взрыва оного богатства под днищем, кораблик среднего дедвейта расколется напополам. Это если счастье привалит, а если не привалит, то на три или четыре части. Нормально? Для врагов нашей Родины – в самый раз…»
«Стоп! – мысленно командую сам себе. – А ведь Виктор Васильевич был знаменит не только отменной памятью и рассказами о военных подвигах. Еще он коллекционировал материалы и всевозможные истории, больше походившие на легенды, мистику и фантазии журналистов. Он слыл ходячим архивом, знавшим буквально все о пропавших экспедициях, о секретных нацистских базах, о загадочных катастрофах…»
– Георгий! – окликаю друга, когда компания разбредается по комнатам. – О Старшинове ничего не слышал?
– О герое минно-торпедной войны?
– Да-да, о нем.
– С год назад кто-то обмолвился, что прибаливает, перенес сложную операцию.
– А где он сейчас?
– Здесь, в Москве. После выхода на пенсию переехал из Питера к дочери.
– Адресок знаешь?
– На северо-западе Москвы. То ли в Красногорсе, то ли в Химках…
Мне тридцать шесть. Через несколько лет перешагну заветный порожек, за которым придется корректировать профессиональную деятельность. После сорока я постараюсь остаться во «Фрегате», однако на предельные глубины врачи не пустят – это факт. Пока же удается с легкостью выдерживать тяжелейшие психофизические нагрузки. Не представляю, кем буду работать, если выгонят из «Фрегата», ведь подводным плаванием занимаюсь с тех пор, как начал уверенно передвигаться на двух нижних конечностях.
Моя карьера стартовала в те далекие времена, когда на зарплату врача или учителя можно было купить полторы тонны бензина, когда слово «террорист» мелькало исключительно в зарубежных новостях, а чиновникам с депутатами приходилось быть честнее, ибо за взятки не штрафовали и не грозили пальчиком, а расстреливали.
В жизни мне постоянно везло: я рос здоровым ребенком и совершенно бесплатно учился в сильной школе; верил в справедливость и мощь своей страны; не боялся ни бандитов, ни педофилов, ни милиции; ходил в общедоступный бассейн, расположенный в квартале от дома. Пока я был совсем маленьким, мама трижды в неделю приводила меня за руку в секцию плавания и безбоязненно сдавала тренеру – добродушному здоровяку Вениамину Васильевичу. С ним мне тоже здорово повезло.
Позже, повзрослев, поумнев и окрепнув, я уговорил тренера взять меня с собой к теплому морю, где к привычному снаряжению добавилась диковинная штука – акваланг. С тех пор морские глубины стали моей заветной мечтой, а сам я стал постоянным спутником Вениамина Васильевича в глубоководном дайвинге.
Так незамысловато и буднично легкое увлечение, когда-то навязанное мамой «для общего развития детского организма», превратилось в серьезную спортивную карьеру: я показывал неплохие результаты, побеждал на различных чемпионатах, выигрывал кубки…
* * *
Следующим утром я обзвонил однокашников и выяснил место жительства Героя Советского Союза Старшинова с точностью, необходимой для очного визита.
– А если нагрянет Горчаков? – пытается остановить мой порыв Устюжанин.
– Я ненадолго…
Естественно «ненадолго» не выходит, ведь летающий Ситроен есть только у Фантомаса. Кучу времени теряю на преодоление пробок, на поиск нужной улицы и дома. Потом привожу в норму радостные эмоции ветерана… В общем, до конкретики доходит через три часа после отъезда.
Не став объяснять суть нарисовавшейся проблемы (ее и Горчаков-то толком объяснить не сумел), я спросил в лоб:
– Виктор Васильевич, не приходилось ли вам слышать загадочных историй об исчезновении судов в наших северных морях?
– Как же не приходилось? – подивился ветеран минно-торпедного дела. – Пару случаев запросто вспомню.
– Прямо сейчас?
– А чего ж тянуть? Пойдем на кухню – вдарим по рюмочке. Там и расскажу…
Первая трагедия случилась во время войны и вряд ли имела отношение к тревожившей босса тенденции. Вторая произошла тридцать лет спустя и действительно имела загадочный характер. Настолько загадочный, что не только не проясняла ситуацию, а напротив добавляла туману.
«Не густо», – вздохнул я и опрокинул в рот содержимое большой рюмки.
Хорошо пообщавшись, мы стали прощаться.
Пожимая мне руку в прихожей, Старшинов вдруг просиял:
– А ну, задержись на минуту!
Он исчез в кабинете. А, вернувшись, подал желтую пластиковую папку:
– Держи. Этот материал тебе пригодится…
Стоя в пробках на пути к базе, я с любопытством листал вырезки из газет, текстовые распечатки, фотографии.
Возле КПП базы «Фрегата» мне было понятно, что заинтересовало старика Старшинова, и ради чего он собрал целое «досье». Однако взгляд мой наткнулся на машину Горчакова.
«Шеф нагрянул. Вот свезло-то! Сейчас влетит по самые гланды…»
К семнадцати годам мне удалось выиграть несколько серьезных чемпионатов в России и дважды занять призовые места на Европе.
Скорее всего, благодаря громким спортивным победам меня и заметили кадровики из Комитета госбезопасности. За три месяца до окончания средней школы я получил приглашение в Управление КГБ. В задушевной беседе мне предложили зачисление без вступительных экзаменов в Питерское высшее военно-морское училище.
Я задал единственный волновавший меня вопрос:
– А к подводному плаванию моя будущая служба будет иметь отношение?
– Наипрямейшее, – добродушно усмехнулся пожилой мужчина в штатском костюме.
Я дал согласие и вскоре примерял курсантскую форму. Затем в течение двух лет постигал азы военной службы с практикой на кораблях и подводных лодках.
К слову, никогда не жалел о выборе. Мой двоюродный брат в тот же год поступил в универ. Говорил, что нравилось, хотя вся учеба сводилась к веселым пьянкам с последующими попытками вспомнить, кто с кем переспал, кто кому начистил нюх, кто на кого наблевал… Романтика!
КГБ тем временем реформировался и менял вывеску: КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК… К моменту моего перевода из военно-морского училища в закрытую школу боевых пловцов, идиотизм с названиями закончился – правопреемницей ФСК становилась Федеральная служба безопасности.
Минули еще два года. Сдав последние экзамены, я получил диплом, лейтенантские погоны и направление стажером в недавно созданный отряд боевых пловцов «Фрегат-22».
* * *
Без взбучки не обошлось.
Горчаков встретил на пороге: брови нахмурены, лоб в морщинах, над головой того и гляди шарахнет молния. Он долго разглядывал меня, как редкостное насекомое, потом пригласил в мой же кабинет и принялся потрясать бледными кулачками, расхаживая вдоль открытых окон:
– А если бы я привез приказ о срочном вылете?! А если бы ты мне понадобился для какого-то важнейшего дела?! А если бы…
Я героически молчу. В голове заевший плеер прокручивает одну и ту же известную фразочку: «А если бы ты вез патроны?!»
Выпустив пар и упав в кресло, босс бурчит:
– Чего молчишь-то?
– А чего говорить? Виноват. Готов отправиться в ссылку на Каспий.
– На Каспий… Ты еще в Сорренто попросись. Где был?
С этого и надо начинать – давно говорили бы о деле.
– Мотался на северо-запад Москвы – навещал старого знакомого.
– Это кого же, если не секрет?
– Вы его не знаете, – протягиваю папку с материалами. – Вот взгляните, что он мне подкинул.
Оттаявший Горчаков цепляет на нос очки и углубляется в чтение…
В добытых мною материалах подробно изложено о факте гибели южнокорейского корвета «Чхонан». Условия, обстоятельства, версии и, наконец, заключения весьма авторитетной комиссии, состоящей из экспертов США, Великобритании, Швеции, Австралии. Более сотни фотографий погибшего корабля и остатков торпеды, якобы выпущенной с северокорейской подлодки. А в конце самое интересное: выводы нашего отечественного эксперта – ветерана-североморца Старшинова.
«Полнейший бред, – старательно выведено шариковой ручкой. – Всякому дураку известно, что подлодки КНДР вооружены китайскими или корейскими копиями советских торпед типа «53-56». Это тяжелая кислородно-керосиновая торпеда несет четыреста килограммов взрывчатого вещества со скоростью сорок узлов. Она стара, как каменный уголь, не имеет приборов самонаведения и является настоящей классикой. Так вот те части торпеды, показанные южнокорейцами на пресс-конференции, не имеют никакого отношения к типу «53-56». На всех представленных фотографиях мы отчетливо видим части и агрегаты торпеды немецкого производства. Это ясно по электромотору с дифференциалом; по рулям, размещенным перед винтами; наконец, по меткам на немецком языке…»
Заключение довольно объемное, но Горчаков, ознакомившись с ним до середины, заканчивает читать и возвращает мне желтую папку.
– Спасибо за материал, но… эти сведения не имеют значения.
– Почему? Разве история с корветом «Чхонан» не вписывается в череду загадочных катастроф?
– Нет.
– Но почему?
– Не вписываются хотя бы потому, что мне известно о подробностях гибели южнокорейского корабля несколько больше, чем твоему знакомому североморцу.
– И что же вы такое знаете?
Старик вздыхает:
– Северная Корея к гибели корвета отношения действительно не имеет. У нас есть две версий происшествия в Желтом море. Первая: чистейшая провокация.
– Чья?
– К примеру, спецслужб США, которым ради достижения цели не составит труда купить любую торпеду и пустить на дно судно союзника.
– Согласен. А вторая?
– Оплошность южнокорейских моряков. Предположим, взрыв глубинных бомб. Ну а дальше хорошо обкатанный сценарий: южнокорейский президент – кстати, великий интриган, коррупционер и взяточник – не желая признавать бардака в собственных вооруженных силах, обвиняет в государственном терроризме северян и приказывает состряпать липовое дело. Американцы в полном восторге и помогают создать «международную экспертную комиссию». В результате мировое сообщество негодует, а мы помалкиваем, ведь южане строят под Питером автозавод и вообще не прочь вложить в нашу экономику крупные бабки…
Да, с Горчаковым не поспоришь. Там, где правит бал бабло, совесть в гувернантках.
– Ладно, Женя, – совсем уж миролюбиво говорит старик. – Ты не хочешь спросить, для чего я примчался сюда, на ночь глядя?
«И вправду, для чего?» – гляжу на шефа.
– Помнишь наш последний разговор? – спрашивает он почти шепотом.
– О вычисленной вами закономерности?
– Да, о ней.
– Конечно, помню.
– Мои худшие предположения подтверждаются: прошедшей ночью исчезло норвежское гражданское судно.
Теперь я перехожу на шепот:
– Где?
– В районе острова Медвежий.
Медвежий… Далекая норвежская земля. А точнее – торчащие из моря скалы. Долгой зимой эти скалы покрыты снегом, коротким летом – зеленоватым мхом. Нам доводилось бывать поблизости. Холодное и очень неприветливое местечко, расположенное аккурат между Шпицбергеном и северным побережьем Норвегии.
Впечатление о купании в тамошних широтах, мягко говоря, не из приятных. Неужели придется ехать туда снова?
– Так что готовьтесь, товарищ капитан второго ранга, – произносит Горчаков так, словно читает мои мысли. – Командировочные выписаны, кораблик под парами.
– Что говорят норвежцы?
– Пока ничего конкретного. Ведем переговоры – их власти уже дали предварительное согласие на наше предложение помочь с поисками пропавшего судна. В общем, дойдете, посмотрите, оцените, сфотографируете. Кстати, пора бы дать нашей операции какое-нибудь название. Как ты считаешь?
Ухмыляюсь:
– «Охота за призраком».
– «Охота за призраком»? А что – здорово звучит.
– Когда вылет?
– Утром. За вами как всегда придет автобус.
Продолжение: https://dzen.ru/a/ZRrWAyx-fkR98umI