Что если исходным предметом исследования философии философа сделать страдание этого философа? (Аристотель не только родился, работал и умер). Где есть страдание, там есть о чем подумать, где есть боль, там есть смысл искать основания. Что если мы будем прослеживать любую философию до той исходной точки, в которой виден генезис боли, породившей философию? Может ли быть так, что философия рождается не от удивления, а от страдания? Как будто это не бьется с греками. Хотя почему? Везде, где достаточно текстов, достаточно боли, а у иных просто мало что дошло.
Конечно, такая перспектива предобразует результат исследования, но это не проблема, ведь нас интересует результат именно в этой перспективе. Полагание начала в страдании делает философию производной, а не первообразом. Это вторичная перспектива, которая не учитывает внутренней необходимости философии. Но сама по себе идея внутренней необходимости и самостоятельной логики содержания давно стала предметом сомнения.
Можно сказать, что это несобственное бытие философии. Можно сказать, что важно содержание, а него причины. Но дистилируя содержание от порождающих причин мы старательно пытается замжуриться там, где философу пристало смотреть широко раскрытыми глазами.
