- Команде Милованова выйти наверх для построения на пирсе! - металлически пробубнил по отсекам «каштан», и, спустя пять минут, натянув ватники, мы переминаемся в шеренгах, вдоль черного борта ракетоносца.
Пару месяцев назад мы прибыли из атомного учебного центра на 3 флотилию ракетных подводных крейсеров стратегического назначения в Гаджиево, откуда, после стажировки, должны убыть в Северодвинск для испытаний и приемки корабля нового поколения.
Сейчас же временно обретаемся в одной из береговых казарм, и только что пришли с очередной отработки в море, в составе экипажа однотипной лодки.
- Значит так, - обращается к строю, стоящий перед нами помощник. - Сейчас все следуем в казарму, забираем вещи, после чего переселяемся в другую. И называет номер.
Все рады такому сообщению, поскольку в той, где мы живем, собачий холод, перебои с водой, и она явно нуждается в ремонте.
- Там, в смежном кубрике, живут несколько моряков с «К-19», - продолжает помощник, хмуро обводя нас взглядом. - Относиться к ним уважительно, и с расспросами не приставать. Ясно?
- Ясно, - шелестит вдоль строя, и мы тоже хмуримся.
Названный им ракетный крейсер 1-го поколения, окрещенный моряками «Хиросимой», не так давно вернувшийся из Северодвинска после очередного ремонта, стоит на одном из дальних пирсов и имеет мрачную историю.
В начале 60-х, во время учений «Полярный круг», на нем едва не взорвался реактор, и от переоблучения погибли четырнадцать моряков, в 1969 крейсер столкнулся под водой со следившей за ним американской субмариной, а в феврале этого года, во время боевой службы в Северной Атлантике, на нем заживо сгорели двадцать восемь членов экипажа.
- Ну, а если ясно, то вперед. Юркин, веди строй.
Стоящий на правом фланге старшина 1 статьи Жора Юркин выходит из шеренги, затем следует команда, и мы шаркаем подошвами в сторону контрольно-дозиметрического пункта.
Далее следует переодевание в здании санпропускника, после чего, облаченные в черные бушлаты и бескозырки, мы покидаем режимную зону и направляемся в сторону казарменного городка.
На дворе осень, в небе клубятся облака, скоро зима.
Спустя полчаса, навьюченные вещмешками, свернутыми матрацами и прочим скарбом, мы поднимаемся на четвертый этаж новой казармы.
Она выгодно отличается от старой, что радует.
В двух просторных, расположенных по обе стороны центрального прохода кубриках, ряды двухярусных кроватей, (несколько слева аккуратно застланы синими шерстяными одеялами) далее ленкомната и офицерские каюты, а в противоположном конце помещения бытового назначения.
- Наш правый, - говорит Жора, после чего мы шмякаем матрацы на кровати и привычно обустраиваемся.
- Лепота! - покачавшись на пружинной сетке, - басит сибиряк Вовка Кондратьев и щупает рукой одну из батарей парового отопления - она теплая.
Соседи появляются вечером, когда, вернувшись с лодки, мы занимаемся по интересам.
Их шестеро, все седые и двое с орденами «Красной Звезды» на форменках.
- Ни хрена себе, - тихо протягивает кто-то из наших, а «козлисты» прекращают очередную партию.
- Чего вы ребята? Играйте, - кивает нам один из вошедших, и парни следуют в свой кубрик.
В воздухе возникает напряженная тишина, потом игра возобновляется, а часть из наших срочно отправляется в умывальник.
- Это наверно те, что были в десятом, - потянув из пачки «Приму», пускает ее по кругу Жора.
- Скорее всего, - говорит Витька Лебедев, после чего все закуривают.
Когда на «Хиросиме» выгорели девятый и восьмой отсеки, находившихся в десятом тоже посчитали погибшими.
Затем, по штормовой Атлантике, обездвиженную лодку почти месяц буксировали в Североморск, и все это время, в концевом отсеке, в кромешнем мраке и холоде, практически без пищи и воды, находились двенадцать подводников. Они несли вахту, обеспечивая его живучесть.
- А чего их всего шестеро? - интересуется кто-то из ребят. - И не в составе экипажа?
- Наверное, после госпиталя, - делает предположение Серега Осмачко. - Видок у них еще тот.
- Слышь, Жор, - обращается к Юркину Славка Гордеев. - А может того, пойдем с ними пообщаемся? Ну, мол, что и как?
- Отставить, - досасывает старшина бычок. - Слышали, что сказал помоха?
- Точно, - поддерживает Юркина Серега Корунский. - С такими вопросами в душу лучше не лезть. Не тот случай.
С этого момента в кубрике становится тихо, рано утром мы уходим на лодку, а когда возвращаемся, стараемся не беспокоить соседей.
Они же держатся особняком, общаются только между собой и в основном молчат.
В один из таких вечеров мы собираемся небольшой компанией в баталерке.
За темным окном пелена дождя, далеко в заливе всплескивает створный знак, скучно.
Трое из нас вяло перебрасываются в подкидного, Серега Антоненко пишет письмо на родину, а я, усевшись на подоконник, лениво перебираю струны экипажной гитары.
Внезапно неплотно прикрытая дверь открывается, и в проеме возникает один из наших соседей.
Сначала он отрешенно оглядывает собравшихся, потом делает несколько шагов вперед и протягивает мне руку, - дай!
Несколько озадачено я передаю гитару, кто-то из ребят подвигает гостю «банку» и, усевшись на нее, парень чуть подстраивает инструмент.
Потом звенят несколько вступительных аккордов, и в воздухе рождается песня.
Автономке конец, путь на базу, домой,
Тихо лодку глубины качают,
Спит девятый отсек, спит девятый жилой,
Только вахтенный глаз не смыкает!
четко рубя слова, поет старший матрос, и мы переглядываемся.
Что он думал тогда, может, дом вспоминал,
Мать, друзей или очи любимой,
Только запах чужой те мечты разогнал,
Что такое? Несет вроде дымом.
слова незнакомы, но мы уже понимаем, о чем она, все напрягаются
Доложить - ерунда, не уйдет никуда,
И в центральном ведь люди - не боги,
Поздно, пламя ревет, не успел, душу рвет
Перезвон аварийной тревоги!
песня захватывает, по коже бегут мурашки, и мы представляем тот ад, в который превратился корабль
И кто спал и лежал, или вахту стоял,
По постам боевым разбежались,
А в девятом, кто встал, кто услышал сигнал,
За себя и за лодку сражались!
мрачным набатом резонирует гитара и пред глазами борьба за живучесть
Ну а кто не проснулся, уснул навсегда,
Не почувствовав, как умирают,
Что за миг до конца, им приснился тогда,
То никто, никогда не узнает!
Ну а дым все валит, больше нет уже сил,
Гидравлические рвутся трубы,
Страх и смерть в переборке восьмого открыл,
Путь огню, смерть и новые трупы!
Дан в отсек ВПЛ*, но огонь не поник,
И спасенье теперь в десятом,
Сквозь удары туда лишь доносится крик:
Что ж вы держите, сволочи, гады?!
Отзывается сердце на каждый удар,
Рядом гибнут свои же ребята,
И открыть бы, да нет, смерть войдет и сюда,
И седеют от криков в десятом!
на этих строках всем становится не по себе, а исполнитель сбавляет темп.
Тишина. Нет страшнее такой тишины,
Смирно! Скиньте пилотки живые,
Двадцать восемь парней без вины, без войны
Жизнь отдали, чтоб жили другие.
Встаньте все, кто сейчас водку пьет и поет,
Замолчите и выпейте стоя,
Наш подводный, ракетный, наш атомный флот,
Отдает дань погибшим героям!
После этих слов мы, не сговариваясь, встаем и замечаем, что за открытой дверью молча стоят все наши.
- Сильно, - нарушает спустя минуту, тишину Жора. - Вы написали?
- Нет, - следует отрицательный кивок, - не мы.
- Слова перепишешь?
- Как-нибудь потом, - возвращает мне гитару старший матрос, и стоящие за дверью расступаются.
Потом мы уходим на очередную отработку в море, а когда возвращаемся, соседний кубрик пуст.
А на одной из тумбочек белеет листок. Со словами той самой песни.
Кто ее написал, неизвестно до сих пор.
Но на Северном флоте песню помнят, как и тех ребят, с «К-19».
Примечание: ВПЛ - лодочная система пожаротушения.
(И спасибо Игорю Исетскому, за вовремя заданный вопрос).