Нет ничего более жизнеутверждающего, чем помнить о смерти. К сожалению, в череде будней, мы слишком заняты бытовыми, трудовыми и социальными вопросами, что напрочь забываем о смерти. Когда-то давным-давно, я случайно познакомился в «ВКонтакте» с девушкой. Мы никогда с ней не виделись, я не имею ни малейшего представления, как она выглядела, так как на ее странице не было личных фото, а только художественные снимки профессиональных фотографов. Она писала точно, умно, игриво. Женщины вообще умеют писать. Сильнее всего меня поразила ее фраза: «Живу так, будто жить собираюсь 200 лет». Я отчетливо помню ту смесь возмущения, отрицания, растерянности и настоящего испуга, охватившую на минуту меня. Ведь это был я. Я, который жил и потом еще продолжал жить, и сейчас девяносто девять процентов своего времени живущий, со стойким ощущением, что еще успею, что еще всё впереди, времени еще предостаточно. Это был первый проблеск трезвости.
Потом открылась правда. И правда состояла в том, что я боюсь умирать. Я понял это, когда умер мой брат. Мне казалось, что скоро и непременно умру я. Странно, умер он, а не хотел умирать я. Мне ничего не угрожало кроме меня самого. Моя покойная тетушка однажды, узнав обо мне чуть больше, сказала: «У тебя запущена программа самоуничтожения». Эта программа работала еще год после смерти брата. Страх смерти, как выяснилось, всегда был со мной и подтверждение тому – бесчисленные поражения и преждевременные капитуляции.
А еще был Кастенеда со своей идеей смерти, как советчика. Вначале это кажется чепухой, однако, чем дольше об этом думаешь, тем более привлекательной, пугающей и честной становится эта мысль. Действительно, можно только согласиться – все мы рано или поздно умрем, смерть охотиться за каждым из нас. Осознание близости и неизбежности смерти должно давать ясность. Но как к этому прийти? Разве что люди, сидящие в окопах в ожидании того момента, когда их поднимут в атаку или того мгновения, когда на них упадет вражеский снаряд, или человек, приговоренный к смерти болезнью или судом, только они ощущают свое дело, как последнее дело на земле. Все остальные живут так, будто смерти нет, будто впереди еще 200 лет. Сколько я ни пытался себя приблизить к этому состоянию сознательно, мне не удавалось пройти дальше мысленного опыта. Хотя время от времени, я протягиваю левую руку назад, делаю вид, что пытаюсь что-то нащупать и спрашиваю: «Смерть, это ты? То, что сейчас происходит – это ты, смерть?».
Но бывают в жизни события, которые меняют реальность. Таким событием стала смерть одной моей знакомой. Она не была мне подругой. Мы знали друг друга не более недели, если суммировать всё время, когда мы общались. Она была пугающей, в том смысле, что производила на меня такое впечатление, что я осознавал всю свою инфантильность и несостоятельность. В те редкие моменты, я раз за разом обнаруживал в себе изъяны личности, которые ранее не видел – жадность, трусость, закомплексованность, закостенелость, медлительность. Ее образ жизни должен был убить ее задолго до того дня, когда ее настигла смерть. Любой другой, делающий с собой тоже самое, должен был непременно умереть. Она была живее всех живых. Она была психонавтом, биохакером, девушкой, которая какими-то правдами и неправдами скинула более шестидесяти килограмм, и превратившаяся из снежной бабы в женщину кошку, танцующую грязные танцы в крафтовом пив-баре. Она всегда была разной. Она лежала в дурдоме, сидела в тюрьме, потом опять, уже по собственной доброй воле лежала в дурдоме и при этом была одним из самых вменяемых людей, которых я знал.
Наше сближение произошло в самом конце. Ее мужа посадили в тюрьму по статье за наркотики. Она заявила, что собирается стать блогером, создала чат в «телеге» куда была добавлена вся ее записная книга, от которой в конце осталось тридцать человек. Она называла нас «Моя стая». Я не чувствовал себя частью ее стаи, я относился к этому, как к эксперименту, включенному наблюдению, реалити-шоу, форточке в ту, старую жизнь, в которой по-прежнему всё рок-н-ролл. Она писала и отсылала туда всё в подряд, начиная от своих мыслей о разлуке с мужем и заканчивая откровенно игривыми видео из ванной комнаты. Это был настоящий поток сознания. Незадолго до ее смерти она уехала на фестиваль, перестала что-либо писать в этот чат. Тогда впервые и промелькнула мысль, что ее могло не стать. Но спустя два или три дня она появилась, и я отмел всякую возможность ее гибели. Я подумал: «Она нам еще покажет». По иронии о ее смерти мы узнали в этом чате в буквальном смысле от нее. Она написал «Мамы больше нет, она погибла, это Родион». Так зовут ее сына.
В следующие несколько суток я был в состоянии измененного сознания, чистого, незамутненного, но абсолютно другого сознания. Я был вынужден признать, что всё что я делаю имеет значение, что жизнь дана для того чтобы реализовывать себя, идти на риск и делать только то, что хочется. Именно так жила она. Мне стало стыдно за то, что я живу не так. Это была та трезвость и ясность, я полагаю, о которой писал Кастанеда. Я одновременно был раздавлен правдой о себе и вместе с тем ощущал всю полноту жизни.
В те дни мне часто попадались на глаза знаки о смерти, то машина с надписью на заднем стекле «Memento mori», то каркающий ворон, пролетающий над парком, то обрывки чужих разговоров. Смерть всегда следует за нами по пятам. Хочется жить так, чтобы каждый в момент ощущать всё богатство жизни, всю ее полноту, чтобы, когда старуха коснется моего левого плеча не было ни тени сомнений, что я по-настоящему жил.
Посвящается Жене М. 02.10.2023