…1730 год. Поморский парень из Холмогор Михайло Ломоносов идет в Москву. –
…Первая треть XVIII века. Петр I умер. Его державное наследие разбазаривают, грабят, приватизируют при номинальных правителях. На смену «птенцам гнезда Петрова» пришли курляндские, голштинские, брауншвейские (почти гарвардские) советники и фавориты. Для них служба в империи — лишь способ нажиться, обогатиться, насытить свои «домашние» германские, курляндские владения. Русские подданные империи — что дворяне, что крестьяне — быдло и чернь, призванные прислуживать, работать и обогащать приближенных к трону. А сами они должны искусно править, проводить реформы, утверждающие их власть, научно оформлять свое управление.
Россия и петровские-то реформы приняла нелегко, ибо проводились они часто через колено, не считаясь с традициями и обычаями. Но Петру многое прощалось, ибо он, заимствуя, часто неразумно, пытался многое изменить во благо России, заявляя, что лично ему ничего не надо, лишь бы была польза для Отечества. «Немцы», а так в то время называли всех, кто не говорил или плохо говорил по-русски, были во всех порах государственной власти.
Но долго так продолжаться не могло. Общественное мнение, которое носило имя «молва», все больше и больше осуждало иноземную верхушку власти, ее грабеж и презрение ко всему русскому. Страна и народ ответили поистине «термоядерным выбросом»… Россия ответила. Из Поморья пришел в Москву Ломоносов. Презрев насмешки недорослей на то, что здоровый детина изучал с ними латынь и арифметику, он хотел научиться всему, хватал, впитывал знания в Московской славяно-греко-латинской академии, в Киево-Могилянской академии, продолжал образование в Петербургском академическом университете. Казалось, каким-то невидимым, непонятным образом ему открывались все двери, в том числе в Европу, где он обучался в Марбургском университете химии и горному делу. Горное дело в России развивалось, и знатоки его были нужны. Химия же была малознакомым предметом, и именно Ломоносову предстояло не только внедрить ее, но и сделать Россию одной из ведущих химических держав со своей научной школой.
Жизнеописания его первого периода освоения наук полны реальных и придуманных историй кутежей, буйств, разгула. Но, если Иван-дурак в шукшинских «Третьих петухах» увлекся бесовскими заманками, то Михайло преодолел их. В нем все больше прорастало чувство служения Отечеству, страсть к научному познанию, вера в высшее божественное предназначенье.
Ломоносов шел и шел дальше. Он учился и буквально нагребал в свою память разнообразные знания, грыз камень науки, изучал все ее составляющие. В июне 1741 года он возвратился в Петербург и сразу попал в научное хранилище России — ее кунсткамеру, где составил каталог камней и окаменелостей, собранных там, охватывая все, что было получено из разных мест. Тут же через месяц подает в Академическое собрание два сочинения, в одном из которых соединяет «Физико-химические рассуждения о соответствии серебра и ртути». А к концу года закончил работу «Элементы математической химии». Не прошло и полгода, как он получил звание адъюнкта (младшая научная должность в академии — помощник профессора) с определением в физический класс С.-Петербургской академии наук. И сразу же обращается в академическую канцелярию с предложением учредить при Академии наук химическую лабораторию. Три года подавал он такое прошение и добился своего. Неугомонный рыцарь науки, он шел и шел вперед. И общество просыпалось от чужеземного гипноза, видело, что само может влиять на развитие событий.
Бравые русские гренадеры-преображенцы, хваставшие в пивных С.-Петербурга подвигами, правда не своими, а петровских предшественников, однажды очнувшись поутру, поняли, что должны служить Отечеству, а не придворной немецкой камарилье. Чрезвычайное положение диктовало: необходим переворот. И он был совершен. На престол в 1741 году взошла русская царица, «дщерь Петрова», Елизавета, а брауншвейские претенденты на русский трон были сосланы в Холмогорский монастырь. Елизавета стала императрицей России, императрицей Ломоносова, а Ломоносов был ее академиком. Она, возможно, немногое понимала в науке, но понимала, что надо оказать поддержку первейшему русскому ученому, ибо это обеспечивало державную политику, линию Петра I последних лет на развитие плодотворных отечественных сил.
Стараниями многих не очень размышляющих историков Елизавету старались представить взбалмошной, ветреной, сластолюбивой бабенкой, заботящейся лишь о собственных нарядах (что греха таить: любила Лизавета быть красивой, оригинально одеваться). Но трудно представить, чтобы при собственной пустоте и безалаберности она смогла двадцать лет успешно управлять империей. Одних только указов, связанных с прошениями или делами Ломоносова, она издала несколько. Из них, конечно, самый исторический, пропущенный Ломоносовым через вельможу Шувалова, — указ об учреждении Московского университета. А еще указы — о постройке химической лаборатории, фабрики цветного стекла, в которых Ломоносов был главным лицом. При Елизавете в 1745 году он стал профессором, а в 1760 году был назначен руководителем академического университета и гимназии.
Михаил Васильевич не оставался в долгу. Он не только сочинял возвышенные оды в честь императрицы, но возвышал русскую науку и просвещение, своими великими трудами возвел их на пьедестал уважения и почитания в стране и Европе.
Ломоносов был глубоко православный человек, и когда его выставляют этаким деистом, а то и отрицателем Русской Православной Церкви, как ненужного посредника между личностью и Богом, то эта попытка — скорее всего, лишь прикрытие собственных нестойких христианских, а точнее протестантских или сектантских устремлений.
Кое-кто, например, известный рериховец Ю. Ключников («Наш современник», № 7, 2005 г.) умудрился на основании известного изречения Ломоносова — «Не токмо у стола знатных господ, или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога…» — делает вывод, что «вера в Творца соединялась у Ломоносова с непреклонной верой в самого себя…» Да не было у Ломоносова такой самонадеянности и попыток уравнять себя с Богом! Это ведь видно и из приведенного выше высказывания, если его зачитать полностью. А там дальше следует: «…который дал мне смысл, пока разве отнимет».
Тут полное признание Божиего верховенства.
Странным выглядит у Ключникова, когда он, прикрываясь Ломоносовым, пытается обвинить нынешних академиков, руководителей Академии в том, что они ищут истинные ценности у нынешней Православной Церкви, у ее иерархов. Ну а где же эти духовные ценности прикажет искать господин Ключников? У Рериха, что ли? Конечно, и у Н. К. Рериха есть заслуживающие внимания идеи и действия, но очень многое не может быть принято русским духовным мировоззрением. Пусть это останется для шамбалы, для теософии всех мастей и, если желает господин Ключников, для него лично. Ломоносов тут ни при чем.
На Всемирном Русском Народном Соборе 1998 года стоял исключительной духовной, мировоззренческой важности вопрос «Вера и знание». За всю последнюю нашу историю со времен того же Ломоносова впервые собрались вместе ученые и богословы, академики и митрополиты, президент РАН и Святейший Патриарх, руководители страны и предприниматели. Они сказали, что между Верой и знанием, наукой и православием нет антагонизма, а исторические противоречия, столкновения — часто плод лукавых сил, и ныне они должны быть устранены. По-моему, это очень ответственная позиция подлинных заботников Отечества.
Почти сразу после того, как Ломоносов стал адъюнктом, ему помимо специального предмета — химии, которым он стал заниматься, было поручено преподавать в академической гимназии физическую географию, минералогию, «стихотворство и штиль российского языка». Стремясь максимально двигать «природных россиян», он постоянно сталкивался с «немцами», особенно с отъявленным русофобом Шумахером. Ломоносов писал: «Шумахеру было опасно происхождение в науках и произвождение в профессоры природных россиян, от которых он уменьшения своей силы больше опасался. Того ради учение и содержание российских студентов было в таком небрежении, по которому ясно оказывалось, что не было у него намерения их допустить к совершенству учения». Как это похоже на нынешних «образованцев»!
Академики в то время вещали с кафедры по-латыни, а в быту говорили по-немецки. Ломоносов знал и тот и другой, но стремился, чтобы Академия заговорила наконец по-русски. Для этого стал создавать русские учебники. Так, в 1742 году он разработал руководство «Первые основания черной науки, или Горная книжица», а затем пишет «Краткое руководство к риторике…», переводит с латыни учебник Тюминга по физике. «Сия книжица, — пишет он, — почти только для того сочинена и ныне переведена на российский язык, чтобы по ней показывать и толковать физические опыты». Не академическое вроде бы это дело — писать учебники, «книжицы», считали (да и сейчас еще считают) академики. Но Ломоносов знал, что это необходимо для распространения в России «высоких наук», «чтобы в сынах российских к оным охота и ревность равномерно умножалась».
Ломоносов вводил русскую научную терминологию, выводил научные понятия из поля глубокомыслия и наукообразия, которыми нередко затуманивают суть науки и многие сегодняшние «ученые мужи», прикрывая свое скудоумие и пустоту. Сам сенат принял решение о печатании перевода «Экспериментальной физики», а Ломоносову было поручено прочесть цикл лекций с использованием необходимых физических приборов.
Это было торжественное и важное событие для русской науки. 20 июня 1746 года русская речь звучала на научной кафедре. И это почувствовало общество. На лекции Ломоносова присутствовали «сверх многочисленного собрания воинских и гражданских разных чинов слушателей и сам господин президент Академии с некоторыми придворными кавалерами и другими знатными персонами» (Меньшутин Б.Н. Михаил Васильевич Ломоносов. СПб, 1911).
Ломоносов упорно шел все дальше и вел за собой российскую науку, русских людей — отечестволюбов. Эти 40—60 годы XVIII века были самыми плодотворными в его научных, литературных, педагогических, гражданских делах. В эти годы он закончил строительство первой в России научно-исследовательской и учебной Химической лаборатории, написал диссертацию «О рождении и природе селитры». Событиями стали сказанные в Публичном собрании Академии наук «Слово о пользе химии» (6 сентября 1751 года), «Слово о явлениях воздушных от электрической силы происходящих» (26 ноября 1753 года), «Слово похвальное Петру Великому» (26 апреля 1755 года), «Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее» (1 июля 1756 года), «Слово о рождении металлов от трясения земли» (6 сентября 1757 года), «Рассуждение о большой точности морского пути» (8 мая 1759 года), «Рассуждения о твердости и жидкости тела» (6 сентября 1760 года).
Это были развернутые научные и публицистические размышления об открытиях в науке, о природе общественных явлений, об исторических и нравственных ценностях.
Это был возвышенный пример служения своему долгу.
Это был факел, освещающий прошлое и будущее.
А в промежутках между этими публичными отчетами и манифестами от науки — кропотливая исследовательская, практическая работа на всех фронтах. В лабораториях, в кабинетах, на стекольной фабрике, в академической гимназии и университете, в типографиях и академической канцелярии, Академии художеств, дома… И печатные труды, труды, труды. Книги, статьи, сочинения.
13 января 1757 года в академической типографии была отпечатана «Российская грамматика», а в феврале того же года в типографии Московского университета началось печатание первого тома собрания сочинений самого Ломоносова. В 1761 году он пишет И. И. Шувалову письма «О сохранении и размножении российского народа». В сентябре 1763 года завершает «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание взаимного перехода сибирским окном в восточную Индию». В этом же году в типографии Академии наук выходят книги «Первые основания металлургии, или рудных дел» и «Известия о российской минералологии».
Главное во всем этом — его страстное желание служить России, возвышать ее, поднимать ее потенциал, дух русских людей, бороться за их просвещение, продвижение молодых. Он был неутомим в этом борении, не останавливался ни перед какими авторитетами. Спорил, ругался с ними, порой был несдержан, учинял «предерзости», за что даже подвергался домашнему аресту (1743 г.). Не чванился и, извинившись в Академическом собрании «по предписанной формуле», продолжал быть столь же настойчивым и неуступчивым в служении Отечеству. Дело, конечно, не в том, что он спорил и ругался с иностранцами и отечественными чужеземцами, а в том, что он добивался в науке и всех остальных делах лучших, высочайших результатов, которые и были главным аргументом в этих спорах.
Борясь с недобросовестными «немцами» всех мастей, Ломоносов отнюдь не был ксенофобом, ненавистником всех иностранцев, хотя такие голоса были. Да и нынче они звучат каждый раз, когда кто-то заявляет о своей приверженности России, о любви к национальной культуре. Тут тебе и шовинист, и ксенофоб, и маргинал, а то и совсем «фашист». В общем, шумахеры живы!
Ломоносов таких обвинений не боялся, давал отпор а то и «врезал» по «теоретической или физической «морде» русофоба. Был он, как и всякий подлинно русский человек, по Достоевскому — «Всечеловек». А разговоры о его ненависти к иностранцам были глупы и беспочвенны, ибо женат он был на немке, от которой у него были дети, его племянник учился у академиков В. Крафта и Л. Эйлера, со многими немцами Ломоносов дружил. А с Миллером и другими учеными-академиками спорил не потому, что они были немцы, а потому, что решительно протестовал против норманнской теории, по которой русы-де не способны были к самоорганизации, созданию собственного государства. Везде и во всем он старался быть доказательным, хотя порой страсть перехлестывала границы. И от этой твердости, доказательности уважение к нему в Академии, в обществе, державе возрастало. И после тщетных попыток убрать, сместить его, принизить роль и положение в Академии пред ним склонились, и поручали одно за другим важнейшие дела, и возводили на новые научные ступени.
В 1758 году М.В. Ломоносова назначают руководителем Географического департамента и Исторического собрания, в 1760 году — руководителем Академического университета и гимназии, в 1764 году он избирается почетным членом Российской академии трех знатнейших художеств, а в декабре производится в статские советники, что давало право на дворянство. Так через тридцать лет крестьянский сын стал дворянином. Его избирают почетным членом Королевской шведской академии, почетным членом Академии наук Болонского института.
Ушел он из жизни в 54 года. Многие проекты его были не осуществлены, многие замыслы не свершились, но он проделал гигантскую работу, изменив представление многих русских людей и о себе, и о своей державе.
Сейчас, когда наступила ясность произошедших у нас перемен, когда мы укрепляемся духом, мы чувствуем, что Ломоносов нам нужен, и, может, не менее, чем триста лет назад, когда определялись исторические пути России. Это почти физическое ощущение острой потребности в личностях такого огромного научного и гражданского масштаба сделало ломоносовский вопрос главным стержнем Архангельского секретариата-пленума Союза писателей Росси, прошедшего на родине Михаила Васильевича в июле минувшего года. Профессор В. М. Гуминский сказал тогда: «В преддверии великого юбилея мы должны еще раз с особой пристальностью вглядеться в удивительное явление Ломоносова — одного из самых масштабных, колоссальных, самых космических деятелей русской культуры. В нем, мне кажется, очень быстро сформировалось то, что обычно характеризует классиков-монументалистов».
Писатели вместе с учеными и деятелями культуры остро чувствуют критические ситуации в обществе, науке, производстве, в культуре, образовании. На встрече и было сказано, что все это требует и взыскует нового осмысления и применения в сегодняшней жизни всего наследия, оставленного нам уникальным национальным гением М.В. Ломоносовым. Было принято специальное обращение к соотечественникам, обществу, власти в преддверии 300-летия М.В. Ломоносова «Вперед к Ломоносову». В нем сказано: «Следуя идее Томаса Манна, высказанной им в XX веке в лозунге «Назад к культуре», мы, русские писатели, собравшиеся на земле Ломоносова, скажем по-своему: «Вперед к Ломоносову!» Особенно важной в прикосновении к Ломоносову нам представляется сегодня его гражданская позиция, высказанная в целом ряде исторических, философских и литературных работ, в его социальных проектах, в программе образования и просвещения России. Ибо Ломоносов — подлинный служитель государственности, патриот России и славянства, радетель и борец за духовное и физическое здоровье, сохранение и приумножение народов России».
Писатели с горечью констатировали: «Однако необъятное поле русской мысли и универсального практического деяния, широко вспаханное гением Ломоносова, зарастает на наших глазах. Мы трезво осознаем эту беду России. Между тем нас не покидает предчувствие того, что Россия находится в состоянии собирания внутренних сил, накануне прихода долгожданных времен духовного пробуждения и продвижения вперед». Писатели считают, что грядущий 300-летний юбилей великого национального гения — это знаменательное духоподъемное событие, и оно должно стать важнейшим катализатором утверждения созидательной, духовно-культурной, экономической, государственной, общественной программы России на ближайшие пять лет.
Продолжение читайте на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Валерий Ганичев