Если какую-нибудь группу людей попросить назвать свою первую ассоциацию с Хрущёвым, то, большинство, без сомнений, назовут кукурузу. Вторым же по популярности ответом, я думаю, будет башмак во время заседания ООН.
Конечно, кукуруза – это очень существенный фактор правления Никиты Сергеевича. При этом, если задуматься, Хрущёв – это человек, благодаря которому миллионы вышли из лагерей. Это человек, обеспечивший миллионы людей пусть не самым комфортным, но всё-таки собственным жильём. Это человек, при котором произошло возрождение российской культуры. В конце концов, это человек, при котором Гагарин полетел в космос. Однако, несмотря на всё это, мы помним только кукурузу.
Можно посмотреть на Хрущёва и под совершенно другим углом. Так, это человек, во время которого было жестоко подавлено венгерское восстание 56-го года. Это человек, при котором были расстреляны люди в Новочеркасске в 62-м году. Это человек, при котором была разогнана выставка в «Манеже». Это человек, который фактически довёл до смерти Бориса Пастернака. Но несмотря на всё это, мы говорим о кукурузе.
Получается, что можно создать очень мощный и положительный образ Хрущёва или не менее мощный отрицательный. При этом это не образ того лысого и толстого клоуна, который навязывали всем на протяжении многих лет.
После отставки Хрущёва, с одной стороны, было желание вообще его забыть, но, с другой – постоянно распространялись глупейшие анекдоты, карикатуры и всевозможные придуманные высказывания. У нас нет оснований полагать, что эти анекдоты, выставляющие Хрущёва «дурачком», были намеренно придуманы и вполне осознанно распространялись КГБ. Однако, если какие-либо доказательство этого будут найдены, я нисколько не удивлюсь, потому что это было осознанное превращение врага в шута. А что для политика может быть хуже, чем стать смешным?
Разумеется, Хрущёв совершенно не был смешным. Более того, довольно часто он был очень страшным. Например, когда в 60-е годы Никита Сергеич проводил свои дикие встречи с представителями интеллигенции, где кричал на всех и каждого, — это было очень страшно. Но параллельно с этим он мог быть очень обаятельным, добрым и замечательным. Одним словом, воспринимали его совершенно по-разному.
Американский историк Уильям Таубман, который написал биографию Хрущёва, привёл такой факт:
«Много лет спустя (имеется ввиду – в 50-е годы) взгляд Хрущева поразил друга его сына Сергея, в пятидесятых годах впервые встретившегося с отцом своего приятеля. Его изумил контраст между непрезентабельной фигурой Хрущева — и его живым, пронзительным взглядом. «Чтобы понять, как Хрущев достиг такой власти, достаточно было взглянуть ему в глаза»».
Знаменитый югославский коммунист Милован Джилас, ещё не став диссидентом, в 45-м году приехал в Киев и пообщался с Хрущёвым, после чего у него остались очень противоречивые ощущения. Он увидел его неудержимо болтливым, очень простым и естественным в обращении и в манере речи, с простонародным юмором (часто довольно грубым). При этом Джилас подметил, что Хрущёв не любил циничных шуток, призванных подавить и обидеть собеседника, часто использовал марксистские клише, «которые свидетельствуют о чистосердечном невежестве: он просто повторяет зазубренные фразы, но делает это с искренней убеждённостью». Конечно, для интеллектуала Джиласа Хрущёв был «простачком».
А вот психологи из ЦРУ, по сообщению того же Таубмана, составили психологический портрет Хрущёва, хотя при этом автор не пишет, знали ли о ним о том, чей портрет составляют. Они написали, что этот человек склонен к депрессиям, слабо переносит алкоголь, а характер его можно определить как «гипоманиакальный». После этого Таубман резонно сказал:
«Все сподвижники Сталина стремились угодить тирану: лишь у Хрущева это стремление сочеталось с естественным, природным трудолюбием, неистощимой энергией, искренним увлечением своим делом, способностью располагать к себе людей самых различных рангов и положений — от доярки на колхозной ферме до главы другого государства».
Может быть, не все согласятся с последней оценкой. Скорее всего можно найти и других людей в сталинском окружении, которые умели располагать к себе – нужно просто поискать. С другой стороны, из сегодняшнего дня Хрущёв действительно кажется самым добродушным и человечным, в меньшей мере «монстром», чем остальные, хотя крови на нём тоже достаточно.
Как сформировался человек, оказавший огромное влияние на российскую историю? Родился он в 1894-м году в селе Калиновка Курской губернии. Семья его была бедная, особенно по отцовской линии: дед по матери дважды выгонял собственную дочь и её мужа в голодные скитания. Ксения Ивановна, мать Хрущёва, всё это впитывала, и к мужу относилась очень пренебрежительно.
Долгое время их семья тянула крестьянскую лямку, после чего переехала в Юзовку (нынешний Донецк). Возможностей здесь стало гораздо больше, потому что Юзовка в этот момент активно развивалась: рылись шахты, строились заводы, а деньги сюда вкладывали и Французы, и Бельгийцы, и Англичане. Два года Хрущёв проучился в церковно-приходской и земской школах, после чего отец счёл его образование достаточным для работы, и отправил его на завод, где он обучился на слесаря, в результате чего его социальный лифт начал постепенно подниматься: работа слесаря была очень престижной и хорошо оплачиваемой.
Через несколько лет он уже твёрдо стоял на ногах: имел велосипед, часы, пиджаки – все атрибуты городской жизни. Так, мальчик из очень бедной деревенской семьи всё-таки прорвался.
Годы на заводе, а далее – в шахтах, очень сильно на него повлияли. И городская жизнь, при всём его огромном интересе к сельскому хозяйству и сочувствии к крестьянам, была для него очень важна, потому что она зародила в нём интерес к технике, достижениям, космосу, к химии и так далее. Благодаря этому он стал понимать значение развития городов, что в будущем усилилось за счёт марксистской теории. Однако, это произошло не сразу.
Во время работы в Юзовке, в Хрущёве проснулось желание учиться. Он совершил несколько попыток, в числе которых была учёба на Рабфаке. Параллельно с этим он начал делать партийную карьеру, а в 29-м году оказался в Промакадемии, где учился не очень успешно. С одной стороны, ему мешала бурная карьера, а с другой – он очень тяжело поддавался обучению. При этом он постоянно хотел выучиться и узнать что-то новое. Вот его воспоминания о тогдашних спорах с друзьями:
«Что важнее: власть или образование? Спор шёл жаркий. Мы с одним товарищем говорили, что власть, конечно, важнее: у кого власть – тот контролирует и школы, и университеты. Стоит нам получить власть, мы легко получим и образование, а тот, у кого есть образование, может никогда не добиться власти».
Интересно, какая система ценностей у молодого Хрущёва. При этом стоит заметить, что он расценивает власть, по крайней мере в этом возрасте, как возможность получать всё больше и больше образования.
Подруга его жены, которая какое-то время жила с ними в 20-е годы, писала:
«Он мечтал быть директором завода, — добавляет Гостинская. — И он сказал: „Поеду в Москву, постараюсь поступить в Промакадемию и, если удастся, выбьюсь в директора. Директор из меня выйдет, а вот партсекретарь в деревне — ни за что!“».
Наверное, будет странно сказать, что у человека, который громил художников и преследовал литераторов, было уважение к образованию. При этом у Хрущёва оно было, только понимал он его по-своему.
Конечно, если мы представим себе молодого человека, который в начале 20-го века оказался в быстро развивающемся промышленном городе, понятно, что он не мог остаться в стороне от политики, которой было пропитано всё. В 1912-м году, то есть совсем молодым мальчиком, он собирал на заводе пожертвования для рабочих, пострадавших в Сибири во время Ленского расстрела. Это ещё не говорит о каких-то политических убеждениях, но даёт понять, что будущий лидер уже тогда следил за политическими событиями.
После завода Хрущёв ушёл работать на шахту. Во время Первой Мировой войны его, как шахтёра, не призвали в армию. Вскоре в шахте вспыхнула забастовка, инициатором которой по одной из версий был сам Хрущёв, но всё, по итогу, разрешилось мирно.
Далее произошла революция, в которой он достаточно активно участвовал. В 17-м году Хрущёв уже возглавлял совет, возникший на шахте. Позже он пытался представить это так, будто с «молодых ногтей» был близок с большевиками и разделял марксистские идеи. Однако, это вызывает большой вопрос, потому что далеко не все члены советов были большевиками. Есть даже мнение о том, что Хрущёв в эти годы был более близок к меньшевикам, но сказать точно, конечно, не получится.
Мы знаем, что он вступил в партию большевиков, но сделал это довольно поздно – в конце 18-го года. Через много лет Молотов, с которым они к тому моменту станут врагами, будет говорить: «Что это за большевик, вступивший в партию в 18-м году?!». Понятно, что ни о каком дореволюционном стаже у Хрущёва речи не было, но к этому моменту уже прошёл бурный 17-й год, за ним и 18-й, который в Украине был очень непростым, а молодой Хрущёв всё чего-то выжидал. Тем не менее, в конце 18-го он сделал свой выбор.
Практически сразу Хрущёв проявил себя, его призвали в Красную армию, где он стал политработником – занимал разные посты, связанные с пропагандой, политической деятельностью и комиссарством. А комиссары в это время были важными людьми: без их одобрения ни один командир не мог принять никакого решения. Комиссар был представителем партии в армии.
Так, молодой Хрущёв стал политработником, чему способствовали, в первую очередь, не великие знания коммунистической теории (которых у него, в общем, и не было), а подвешенный язык.
После Гражданской войны он снова вернулся на шахту, но не как шахтёр или инженер, а как партийный работник. С этого момента Хрущёв понял, что главная работа должна была быть руководящей. При этом он видел свои сильные и слабые стороны: руководство он понимал, как общение с людьми, а не как работу с бесконечными бумагами. В этом была его сила, потому что он был открыт для людей, но и слабость, поскольку какие-то более обобщённые вещи были ему недоступны.
Уже в 20-е годы Хрущёв был взрослым, состоявшимся человеком и семьянином. Его первая жена – Ефросинья Писарева, умершая от тифа в 1919-м году, но родившая незадолго до этого двух детей – Юлию и Леонида. Со второй женой – Марусей – они быстро разошлись, после чего Хрущёв женился на Нине Кухарчук, вместо с которой прожил 47 лет.
С одной стороны, их семья была образцовой: к каким-то отступлениям от морали здесь относились очень сурово, и организовано всё было довольно жёстко. Даже тогда, когда Хрущёв стал крупным руководителем и получил квартиру в Москве и особняк в Киеве, их жизнь осталась непростой.
Нина Петровна очень жёстко воспитывала детей. При этом они получали всё, что нужно: учителей, хорошее образование, походы в театры и на выставки – всё это было. Вместе с тем она следила за тем, чтобы все уроки были сделаны и ничего не пропускалось. Абсолютно не допускались пьянки, излишние прогулки и какое-то аморальное поведение.
Непростыми были и оставались её отношения с детьми от первого брака, особенно с бурным и трудноуправляемым Леонидом. Хотя, в общем то, все семейные отношения между старшим и младшим поколениями складывались сложно, как и отношения с другими родственниками. С одной стороны, Хрущёв любил и песни, и веселье, но с другой – его мать пренебрежительно относилась к мужу, а жена – ко всем его родственникам от сестры до матери. Так, дружные и тёплые семейные отношения было совершенно не видно за всеми трениями.
Совсем печально складывались дела со старшим сыном Леонидом. В детстве он был очень непослушным, а в молодости вёл чересчур распущенную жизнь, что для отца было совершенно неприемлемо. В 35-м году, когда Леониду Никитичу было семнадцать лет, у него родился сын вне брака, при чём от еврейской женщины Эсфири Этингер. И хотя далее Хрущёв-старший будет возмущаться обвинениям в антисемитизме, поднимая на щит этого внука, маленького Юрия в семье не приняли.
Далее, незадолго до войны, Леонид женился на Любви Илларионовне Сизых, но невестка абсолютно не нравилась Хрущёву: с первого же знакомства у неё возник конфликт с мачехой Леонида, который так и не урегулировался до самой смерти. Жили они разгульной жизнью уверенного в себе сына большого начальника, что тоже не вызывало восторга отца. В конце концов, Леонид пошёл на войну, будучи военным лётчиком, и 11-го марта 43-го года не вернулся с боевого вылета. Его жену вскоре арестовали, и Хрущёв не стал заступаться за невестку.
При этом Никита Сергеич и Нина Петровна усыновили и воспитали дочь Леонида, родившуюся в 40-м году. Долгое время она считала их своими родителями, называла «мама и папа», хотя особой любви, как и все дети в этой семье, от них не получила. Её настоящая мать в это время сидела в тюрьме, а после – уехала в ссылку, где ей однажды приснился странный сон, в котором она летела на лебеде, и слышала голос Хрущёва, просившего «освободить Любу». Понятно, что это была её лагерная мечта, которая так и не сбылась. Кроме того, когда Любовь всё-таки вышла, Хрущёв не позволял ей видеться с дочкой. Увидеть Юлю она смогла только с позволения Нины Петровны, которая скрыла это от мужа.
У Анатолия, сына Любови Сизых от первого брака, тоже были большие претензии ко всему семейству Хрущёвых, потому что после ареста матери его отправили в детский дом. При этом сестра Хрущёва была готова его усыновить, и он убегал из детдома к ней, после чего его снова и снова отправляли обратно. Конечно, тогда бывало всякое – и в годы войны, и после неё. Никакого особого отличия семейства Хрущёвых от многих других нет. Тем не менее, это всё равно печальные, тяжёлые и драматичные семейные конфликты, скрывающиеся за не очень понятными нам человеческими отношениями.
Вернёмся в начало карьеры Хрущёва. В 20-е годы он занимал разные посты и постепенно поднимался. Это время было периодом бурной политической борьбы, в ходе которой в биографии Хрущёва нашли одно пятнышко, которое он очень хотел забыть, но понимал, что в любой момент это могло вылезти. В 23-м году, когда началась борьба между Сталиным и Троцким, когда по всей стране шли дискуссии и начиналась борьба с троцкизмом, Хрущёв отдал предпочтение Троцкому, в чём он, конечно, был не одинок. Но в конке концов он всё-таки перешёл на сторону большинства в партии.
В 25-м году Хрущёв был делегатом на 14-м съезде партии, а в 27-м – на 15-м. Это были бурнейшие съезды, на которых кипели страсти, оппозиция ещё пыталась давать Сталину бой и было не совсем ясно, кто победит, – борьба шла с очень большим накалом. С другой стороны, конец 20-х годов – это время, когда Советский Союз вползал в жуткую эпоху первых пятилеток: начинались съезды индустриализации и коллективизации, разрабатывался пятилетний план и так далее. В это время происходило сворачивание НЭПа и жалких кусков свободного рынка, которые большевики оставили в начале 20-х. Далее началась первая пятилетка, разрастались заводы, началась борьба с вредителями и бюрократический аппарат увеличивался в геометрической прогрессии. Иными словами, началась сталинская эпоха во всей её неприглядности. И Хрущёв, во многом, – это дитя той эпохи.
Историк Анатолий Стреляный в одной из своих работ задаётся вопросом, почему Хрущёв, уже находившись у власти, никогда не объяснял проблемы советской экономики ни наследием войны, ни природными условиями, ни чем-либо другим. Из этого появляется ещё один вопрос: почему он никогда не обращался к НЭПу? Интересно, что Горбачёв, который в начале перестройки будет обращаться к опыту Хрущёва, начнёт обращаться и к опыту НЭПа. Однако, У Никиты Сергеича этого не было, на что историк нашёл следующий ответ:
«На войну и погоды он ничего не сваливал, потому что с первого и до последнего своего дня во главе страны, был убеждён, что объективных, ни от кого не зависящих данных, истории и природой, причин отставание сельского хозяйства нет. Сознание Хрущёва было утопическим. А ничто так не чуждо утопическому сознанию, как мысль о существовании неподвластных ему ограничений на устройство рая на Земле».
Вспоминается лозунг «течёт вода Кубань реки, куда хотят большевики» или проект поворота рек – идею о том, что победить можно было всё, если правильно взяться. Так, Хрущёву была близка мысль о том, что ни буря, ни суровая зима, ни жаркое лето не могли остановить большевиков.
Что касается НЭПа:
«Хрущёв, вспомним, был из команды, которую Сталин набирал и воспитывал специально для уничтожения НЭПа и строительства лагерно-казарменного социализма. Рождённый летать в облаках торговать не будет».
Для Хрущёва НЭП – это не то время, когда люди наконец вздохнули после ужасов Гражданской войны и стал развиваться малый бизнес. Для него это время нэпманов, презрительно глядящих со своего извозчика или даже из своего авто и ненавидяще-презирающих весь рабочий класс.
Во время НЭПа, когда, казалось бы, все должны были вздохнуть и обрадоваться облегчению жизни, были люди, которые критиковали НЭП с идеологической точки зрения. Они говорили, что капиталисты снова наживаются, хотя только что их не было, и вообще мы с ними ещё вчера боролись. Хрущёв сохранил это представление, поэтому всё, что связано со свободным рынком, для него было за гранью.
Ещё в Юзовке Хрущёв познакомился с молодым большевиком Лазарем Кагановичем, будущим сподвижником и приближённым Сталина, который потащил молодого Никиту за собой. Как собирал своё окружение Сталин, так и любой из этого окружения имел свою собственную свиту. Поэтому Когановичу долгое время казалось, что Хрущёв был его человеком и выдвиженцем. Однако, их положения вскоре сравнялись, а уже в 50-е году Хрущёв стал на голову выше Когановича, и отношения их совершенно изменились.
Так, Коганович покровительствовал Хрущёву и в 28-м году предложил ему отправится в Украину на партийные посты. Однако, Хрущёв не оценил это предложение. В тот момент, в 20-е годы, проводилась политика поддержки национальных кадров в каждой республики. В частности, в Украине проводилась политика украинизации, которая Хрущёву была совершенно непонятна. Он не знал, как ему стоило общаться с новоиспечёнными национальными кадрами.
Несмотря на это, Хрущёв принял предложение Когановича и отправился в Харьков, который на тот момент был столицей Украины. Далее он будет вспоминать:
«В Харькове мне не понравилось, как я и ожидал. Канцелярская работа: через бумаги живого дела не видишь. Это специфическая работа, а я человек земли, конкретного дела, угля, металла, химии и в какой-то степени сельского хозяйства».
Конечно, выучись он на директора завода, жизнь пошла бы по-другому – как его, так и у всей страны. Но двигаться он продолжил только по партийной лестнице.
В 29-м году Хрущёв переехал в Москву и поступил в Промакадемию. Учился не важно, зато оказался в центре партийной борьбы. В это время уже шла первая пятилетка, было положено начало коллективизации, и шла борьба между теми, кого Сталин заклеймил «правым уклоном», и остальными партийцами. «Правые» - Бухарин, Рыков и другие – это те, кто, вполне резонно считая себя марксистами, не принимали жёсткой сталинской политики, сворачивание НЭПа и ужасающую политику в деревне. Их главным лозунгом было – «дайте кулаку врасти в социализм». Иными словами, они выступали за сохранение частной собственности в деревне и сохранение отдельных хозяйств, постепенно привлекая их в кооперации, предписав льготы и так далее. Но осенью 29-го сказали, что произошёл «большой перелом», и «средняк» пошёл в колхозы. Далее – жуткая зима 30-го года, полная победа Сталина над оппозицией и всё остальное.
Хрущёв в это время возглавлял парторганизацию в академии, где занимался борьбой с «правыми». При это все преподаватели симпатизировали Бухарину и Рыкову, поскольку их идеи были более разумными, и Хрущёв громил их со страшной силой. Далее он продолжил партийную карьеру в Москве и стал Первым секретарём райкома, продвигаясь только вперёд.
Конечно, годы первых пятилеток, во время которых он был в академии, довольно сильно на него повлияют. Хрущёв усвоил, что никакой частной собственности быть не должно, а рынок – это несправедливое явление, которое должно быть ликвидировано на пути к коммунизму.
В 88-м году Стреляный написал:
«Образец, который Хрущёв предлагает сельскому хозяйству – хороший завод и хорошая военная часть. А главная его работа – как можно лучше устраивать лестницу ответственности».
Иными словами, не нужно никаких материальных стимулов – надо просто правильно руководить.
Ещё одна идея, которую впитал Хрущёв в эти годы, заключается в том, что марксистская идеология всегда права, поэтому надо смотреть не на то, как развивается конкретная экономическая ситуация, а на то, насколько эта ситуация соответствует марксистскому учению:
«Когда у него появляется мысль о том или ином организационном новшестве, он вполне серьёзно интересуется, не противоречит ли оно Учению».
Так, Хрущёв понял, что действовать надо было, исходя из работ Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, а не из того, что происходило вокруг.
В середине 30-х годов карьера Никиты Сергеича совершила рывок – Коганович взял его вторым человеком при себе. Хрущёв стал вторым секретарём в Московском Горкоме и в Областном партийном комитете Московской области. Интересно, что один из партийных функционеров в это время записал в дневнике:
«Поражает быстрый рост Хрущева, — записывает в своем дневнике один из московских чиновников. — В Промакадемии он учился кое-как — а теперь стал вторым секретарем при Кагановиче! Это при том, что он тупица чистой воды — только и умеет, что подлизываться к начальству».
Конечно, Хрущёв не был тупицей, как заметил Таубман, но действительно хорошо умел устанавливать отношения. В это время он ещё не входил в ближний круг Сталина, но уже общался с ним, допускался к нему и выстраивал с вождём какие-то человеческие отношения.
Здесь возникает вопрос, до сих пор вызывающий бурные споры: как Хрущёв относился к Сталину и к тому, что происходило? Всё-таки он видел ужасы коллективизации, миллионы смертей от голода, «Большой террор», тысячи арестов и так далее. Как он на это реагировал? Очень тяжело об этом судить, потому что сам Хрущёв в разное время говорил абсолютно противоположные вещи: можно настричь цитат из его работ, доказав при этом любую позицию.
Так, Хрущёв, оказавшись в 30-м году в колхозе под Самарой, написал:
«До этого я не представлял себе действительного положения на селе. Раньше я себе его практически не представлял, потому что жили мы в Промышленной академии изолированно и чем дышала деревня не знали. Приехали мы туда и встретили буквально голод. Люди от недоедания передвигались, как осенние мухи ... Они все в один голос просили нас, чтобы мы им дали хлеба, а машины произвели на них мало впечатления: люди буквально голодали, я такое впервые увидел».
Конечно, в Промакадемии была совершенно не тихая жизнь: те самые правые, которых он преследовал и критиковал, обо всём этом говорили, – как он мог не слышать?
Далее, тот же Хрущёв:
«Только много лет спустя я осознал, какой голод, какие бедствия повлекла за собой коллективизация, как её проводил Сталин».
Последняя фраза – это очень важное дополнение. Когда он про это вспоминает, то коллективизация и колхозы для него – это хорошее и полезное дело. Но при этом он говорит, что где-то были перегибы, и отсюда все бедствия. Но раньше он будто бы этого не знал.
Разумеется, Хрущёв всегда это знал. Может быть, не представлял весь объём ужасов, но знал про деревни, как и про многочисленные аресты, о которых трудно было не знать: из тридцати восьми человек, которые занимали руководящие посты в Московском Горкоме и областном комитете, на свободе остались только трое. При этом были арестованы два личных помощника Хрущёва, на что он тогда сказал: «Я поверить не мог, что они преступники».
Что значит «поверить не мог»? Он думал, что лес рубят – щепки летят? Он считал, что произошла ужасная ошибка? Или это удивление? Предположить можно совершенно разное. Понятно, что подпись Хрущёва стояла на самых разных документах. Однако, в 58-м году, когда сталинисты пытались его снять, они бросали ему в лицо эти бумаги и спрашивали: «А сам ты не арестовывал?». Разумеется, он отвечал им, что ни в чём не учувствовал, но подписи-то его стояли. Вопрос в том, как он к этому относился.
Его дочь через много лет сказала:
«Благодаря Сталину он поднялся на вершину. Его героизм состоял, прежде всего, в том, что он сумел преодолеть Сталина в себе. Но во многих вопросах он считал Сталина правым, потому что и сам думал, как Сталин».
В 1957-м году, через двадцать лет после чисток и через год после 20-го съезда, он выступил в посольстве Китая. Возможно, дело было в том, что слушали его китайцы, которые были шокированы разоблачением Сталина, или в том, что он хотел сделать поклон в адрес собственных сталинистов, точащих на него зубы. Хрущёв сказал:
«В нашем понимании сталинист, как и сам Сталин, не отделим от великого звания коммуниста. Мы критиковали Сталина не за то, что он был плохим коммунистом. Мы критиковали его за некоторые отклонения, отрицательные качества, за то, что он допустил серьёзные ошибки. Как говориться, дай Бог, чтобы каждый коммунист умел бороться так, как боролся Сталин».
Можно найти очень разные мнения. Понятно, что Хрущёв менялся сам и смотрел задним числом на 30-е и 40-е годы, желая забыть какие-то вещи. Но это лишний раз показывает, каким он был непростым человеком.
Позже, в 48-м году, когда Хрущёв был первым секретарём ЦК Украины, он поручил узнать, что произошло в теми, кто руководил комсомолом Украинской ССР. Выяснилось, что их всех уничтожили, на что Хрущёв сказал: «Сколько человек погубили невинно!». Конечно, это не противоречило тому, что он подписывал арестные списки.
Есть очень странная история, которую Уильяму Таубману рассказала дочь одного из друзей молодости Хрущёва. Ольга Косенко, дочь Сергея Косенко, вспоминала, как в конце 30-х годов Хрущёв приехал к её отцу. Она, будучи 12-летней девочкой, испугалась, что приехали арестовывать отца, однако гость сел за стол. Далее её отец стал упрекать партию и Сталина за аресты, на что Хрущёв якобы ответил:
«Ты меня этим не попрекай. Я был к этому непричастен. А когда я смогу, когда это будет в моей власти и в моих силах, рассчитаюсь с этим «Мудакшвили» сполна. Я ему никого не прощу: ни Кирова, ни Якира, ни Тухачевского, ни самого простого работягу и крестьянина».
Потом, когда девочка стала расспрашивать об этом у отца, он ответил: «Никому не говори, иначе нас расстреляют».
Мне эта история представляется абсолютной сказкой. Я не могу представить, чтобы Хрущёв говорил такие вещи Косенко в конце 30-х годов. Если когда-нибудь будет доказано, что это правда, тогда образ Хрущёва перевернётся с ног на голову. Окажется, что он был мстителем, который с 30-х годов жаждал расправится со Сталиным. Но пока всё, что нам известно о Хрущёве, его представлениях и о той эпохе, заставляет думать, что это выдумка. Однако, кто знает: в истории порой происходят невероятные вещи.
Гораздо позже в своих воспоминания Хрущёв постоянно говорил о том, какие хорошие отношения у него были со Сталиным, как ему нравился Сталин, и как он нравился Сталину. Ни о какой мести речи, разумеется, не было. Вот, что он писал:
«Сталину я нравился. Конечно, глупо и сентиментально говорить о таком человеке, что он кого-то любил, но, без сомнения, ко мне он относился с большим уважением… Ко мне Сталин относился лучше, чем к другим. Некоторые из политбюро считали меня чуть ли ни его любимчиком».
И ещё, уже из другой работы:
«С самого начала я оценил ясность ума сталина и чёткость его формулировок. Позже я был буквально очарован Сталиным, его предупредительностью, его вниманием, его осведомлённостью, его заботой, его обаятельностью, и честно восхищался им».
Что это: правдивый рассказ о своих чувствах или желание оправдаться? Мне кажется, здесь очень важно слово «очарован». Очень многие на Нюрнбергском процессе говорили, что были очарованы Гитлером. Конечно, Хрущёв сказал это не на процессе, но, может быть, это было желанием как-то оправдаться перед потомством.
При этом Сталин в 30-е годы тоже подчёркивал свои приятельские отношения с Хрущёвым. Он выступал на московской партийной конференции в декабре 37-го со словами:
«Товарищи, должен признаться, я не собирался выступать перед вами, но наш уважаемый Никита Сергеич буквально вытащил меня сюда, на собрание: «Обязательно приходи, - говорит, - и скажи что-нибудь»».
Получается, что Сталин не хотел, но Никита его заставил, ещё и на «ты»… Почему Сталин это сказал? Он изобразил из себя какого-то демократического, подчиняющегося партийному руководству человека, или просто глумился?
В начале 38-го года Хрущёв переехал в Киев, стал первым секретарём ЦК Украины и одновременно возглавлял киевский горком, обком и практически весь партийный аппарат. Кончено, политика украинизации была давно забыта, и началась русификация, которую Хрущёв стал активно проводить. Пошла большая волна арестов. Кто-то говорит, что при Хрущёва она усилилась, а кто-то – что набирала обороты независимого от него, а он выступал марионеткой, которая подписывала всё, трясясь за собственную жизнь.
В это же время Хрущёв познакомился с «выдающимся учёным» Трофимом Лысенко и начал его поддерживать. В будущем этого жулика и псевдоучёного Хрущёв будет выдвигать даже в начале 60-х годов, с его совершенно дикими идеями. Но пока это всё ерунда.
В 39-м году началась Вторая Мировая война. 23-го августа был заключён позорный пакт Риббентропа-Молотова, 1-го сентября нацистские войска вторглись в Польшу, 17-го сентября советские войска с Запада вторглись в неё же и захватили Западную Украину и Белоруссию. Тут на долю Хрущёва выпало задание обеспечить присоединение Западной Украины к Украинской ССР. Там были созданы свои органы, будто бы добровольно выбранные, которые тут же проголосовали за присоединение и так далее. Понятно, что главными там были, скорее всего, НКВДшники, но Хрущёв тоже занимается этим очень много. Он оставвил замечательные рассказы о том, как здесь создавались колхозы:
«Крестьяне из недавно созданного колхоза запели на собрании «Интернационал», а я испугался, что они не смогут допеть до конца. И только представьте, они знали все слова и прекрасно спели всё до последнего слова».
Понятно, что это выдуманная история, либо же этим несчастным крестьянам заранее выдали листовки с текстом и заставили его выучить. Но Хрущёв через много лет вспоминал только то, как прекрасно они пели «Интернационал».
Про эти годы, 39-й и 40-й, он сказал:
«Не стану скрывать, для меня это было счастливое время. И в то же время мы продолжали арестовывать людей. Нам казалось, что эти аресты расчистят путь к построению социализма на марксистско-ленинских принципах».
Насколько он в это верил, мы уже никогда по-настоящему не определим. Убеждал ли он себя в этом, или столько раз повторял, что поверил сам? Вопрос остаётся открытым.
В 41-м году Гитлер напал на СССР. Во время войны Хрущёв занимал разные политические должности на разных фронтах. Важными для понимания личности Хрущёва являются две страшных трагедии, в которых хорошо видно и двойственность его положения, и трагичность общей ситуации.
Летом 41-го года немецкие войска очень быстро продвигались по трём направлениям: центральное – на Москву, северное – на Ленинград, Южное – через Украину, на Киев, с прицелом дальше в сторону Кавказа. Конечно, никто, в том числе и Хрущёв, не мог представить, что вражеские войска уже через полтора месяца окажутся рядом с Москвой, Ленинградом и Киевом. Однако, с конца августа немцы встали совсем рядом с Киевом. Шли ожесточённые бои, в ходе которых военным стало понятно, что Киев надо было сдавать, потому что удержать его не было ни шанса. Конечно, Сталин не хотел этого признавать, и никто не решился оспорить его позицию. Если верить воспоминаниям Жукова, который был очень пристрастен, поскольку Хрущёв отправил его в отставку, получается, что Никита Сергеич ещё летом убедил Сталина в том, что Киев сдавать не надо. В итоге Юго-Западный фронт очень долго не отходил от Киева, в результате чего попал в окружение, и большинство солдат были убиты, включая генерала Кирпоноса, командовавшего этим фронтом.
До конца не понятно, насколько в этой катастрофе виноват Хрущёв, потому что Сталин не хотел сдавать далеко не один Киев, но и другие города. Я не исключаю, что Жуков преувеличивал вину Хрущёва, но, с другой стороны, он связывался со ставкой, говорил со Сталиным и не решался ему возразить. Поэтому какая-то частичка его вины в этой катастрофе всё-таки есть.
Следующая трагедия развернулась в мае 42-го года, когда Советские войска попытались отбить у фашистов Харьков. Красная армия начала наступление, которое закончилось ужасающими потерями, поскольку после успешного наступления войска вошли в котёл и оказались в окружении. Гитлер тогда заявил, что в харьковском котле было пятьсот тысяч солдат, что, скорее всего, было преувеличение. При этом, не исключено, что пара сотен тысяч солдат точно погибли.
Не совсем понятно, как всё развивалось. Сначала был дан приказ о наступлении, и разные люди, в том силе Хрущёв, объясняли Сталину, что всё шло успешно и по плану. Но вскоре стало понятно, что нужно было остановится. Был отдан приказ об остановке войск, но ставка его отменила и наступление продолжилось. 18-го мая 42-го года маршал Баграмян, командовавший здесь, написал Хрущёву:
«Я очень прошу вас лично поговорить со Сталиным. Единственная возможность спастись, если вам удастся убедить товарища Сталина утвердить наш приказ и отменить указание об отмене нашего приказа и о продолжении операции. Если вам не удастся это сделать, наши войска погибнут».
Далее, если верить Хрущёву, он попытался связаться со Сталиным, до которого его не допустили, и он ничего не смог изменить. При этом, конечно, есть и версия Жукова, который утверждал, что Хрущёв никому не звонил и не собирался. Несмотря на всё это, ответственность Хрущёва, пусть и частичная, за катастрофы под Киевом и Хорьковым всё-таки есть. И сам Хрущёв это осознавал, судя по тому, как подробно он объяснял свою невиновность.
В 45-м году война закончилась, а Хрущёв по-прежнему управлял Украиной, где всё было очень неспокойно. Во-первых, возникло мощное национальное движение, с которым Хрущёв боролся всеми силами. Интересно, что в этом он никогда не оправдывался. Понятно, что занималось этим, в первую очередь, НКВД, но есть документы, показывающие, как Хрущёв призывал сражаться и всё жёстче себя вести. Он писал Сталину и предлагал публично судить арестованных партизан, брать в заложники их родственников, расстреливать целые деревни и так далее. Где-то, может быть, проявлялось его увлечение, раздражительность и невозможность остановится. Но, с другой стороны, мне понятно, почему за какие-то преследования и расстрелы он не извинялся прямо, но подчёркивал незнание, убеждённость и веру в Сталина, а после борьбы с национальными движениями не было даже отговорок. Всё-таки он искренне считал их фашистами и врагами, в результате чего абсолютно не раскаивался.
Интересно, что при этом в 44-м году он, если верить его словам, впервые породил идею передачи Крыма Украине и предложил это Сталину. Понятно, что из Украины тогда только что депортировали крымских татар – нужно было новое население. Однако, Сталин эту идея не одобрил. Но, как мы знаем, Хрущёв чуть позже уже сам воплотит эту идея в жизнь. Исходил он из географического положения Крыма и желания как-то поддержать экономику Украины за счёт курортов, «Всесоюзной здравницы» и так далее. Поэтому, как бы люди не относились к этому решению Хрущёва, глупо отрицать то, что проведено оно было абсолютно законно, и никаких законных оснований для отторжения Крыма не было и нет.
В послевоенные годы в Украине наступил ужасающий голод, но Хрущёв всячески убеждал Сталина в том, что всё хорошо. Есть воспоминания домоправительницы вождя о том, что «партийные руководители с юга привозили такие огромные дыни – в рука не удержать. Привозили овощи, фрукты, пшеницу». Понятно, что Хрущёв был среди этих людей, хотя она же вспоминала о том, как водитель Хрущёва рассказывал прислуге об ужасном голоде людей.
Вскоре после этого тот же Хрущёв пытался добиться от Сталина смягчения политики в Украине. Он не мог прямо противоречить Сталину, но при этом видел, что происходило в республике, которой он руководил.
Одновременно с этим Хрущёв проводил указы о необходимости выселения тех, кто саботировал работу в колхозах, а следом издал указ, согласно которому безумно осуществлять прежние инструкции было уже нельзя. Таким образом, он пытался соответствовать линии партии, но его человеческое начало этому сопротивлялось.
Наконец, Хрущёва перевели в Москву. Если в 30-е годы Сталин его примечал и принимал, то теперь Хрущёв попал в его ближний круг. С одной стороны, это было огромным почётом, но, с другой – было очень тяжело физически, потому что всё окружение Сталина практически каждый день приглашалось к нему на дачу, никогда заранее не зная о приглашении, и каждый вечер приходилось приезжать к вождю, страдающему бессонницей. При этом многие весь день не ели, чтобы вечером случайно не вызвать подозрения отсутствием аппетита. В особенности, приходилось пить, при том, что к алкоголю Хрущёв относился довольно настороженно. Вскоре он сказал:
«До 40-го года ещё можно было отказывать от питья у Сталина, но во время, а особенно, после войны, это было исключено».
Понятно, что Сталину нравилось спаивать окружение и доводить их до поры «пьяных откровений», когда языки начинали развязываться. Чуть позже Хрущёв написал Микояну:
«Когда Сталин велит плясать, умный человек отказываться не станет».
Так, он участвовал во всех мрачных застольях. При этом он становился какой-то шахматной фигурой, явно не пешкой, в той игре, которую вёл Сталин: он намеренно стравливал всех между собой и наблюдал, как разворачивались их споры и противостояния. Конечно, там были «друзья», как, например, Хрущёв и Маленков, которые вместе ездили на охоту, но настоящей дружбой назвать это было тяжело. Была волчья стая, и все постоянно следили друг за другом, чтобы не оступиться.
На закате жизни Сталин начал особенно бояться, что стая загрызёт его самого, вследствие чего стал последовательно унижать Молотова и будущих фигурантов «Ленинградского дела». При этом он не хотел слишком сильно поднимать Берию с Маленковым, и переключился на Хрущёва с Когановичем.
Так, Сталин постоянно тасовал людей, искал противовесы и следил за тем, как всё происходило. Не понятно, как бы развивалась вся эта интрига, если бы Сталин не умер в 53-м году. 1-го марта его нашли лежащим на ковре в бессознательном состоянии. Первые дни марта вождь ещё был жив, но волки понимали, что пора было начинать бороться за власть. Они дежурили у постели умирающего Сталина, но делали это парами, на тот случай, если вождь пришёл бы в себя.
Когда же Сталин всё-таки умер, они начали делить власть. Вождь не назначал никакого преемника, но предполагалось, что им станет Маленком, занимавший пост председателя Совета министров. С другой стороны, огромная власть была у Берии. Хрущёв же получил пост секретаря ЦК. Мне очень нравится следующая мысль Таубмана:
«Настоящая загадка не в том, как Хрущёву удалось прийти к власти, а в том, как это допустили его соперники. Ответ прост – они всё ещё его недооценивали».
Не исключено, что это действительно сыграло свою роль. Какими бы проницательными не были Молотов, Берия Маленков и другие, всё-таки они держали Хрущёва за парня-рубаху, простого мужичка, который был им не страшен. Однако, за два года Хрущёв сумел обеспечить свою абсолютную власть.
Начался период оттепели, который длился с 53-го по 64-й года. Можно разделить от период на «до 20-го съезда» и «после», но, если мы смотрим на это время с точки зрения развития биографии Хрущёва, то рубеж стоит проводить в 55-м году, когда он чётко взял всё в свои руки.
Сначала власть была поделена: её большая часть была у Берии, в результате чего первым шагом было необходимо его убрать. Понадобилось всего несколько месяцев для того, чтобы сговориться с другими членами президиума ЦК и летом 53-го года арестовать Берию. Понятно, что это было простой политической интригой, но в то же время только-только умер Сталин и никто не знал, как всё могло повернуться. Поэтому то, что Хрущёву хватило смелости и хитрости, чтобы убедить остальных выступить перед Берией, тех, кто трепетал от одной его фамилии, лишний раз показывает, насколько Хрущёв был не прост.
В итоге, Берия был арестован, на него свалили большую часть сталинских преступлений, и наступило затишье. При этом главным человеком считался Маленков. Во всяком случаи, очень значительной для всех вещью было то, что во всех перечислениях официальных лиц, которые куда-либо приходили, первым упоминался Маленков. Однако, летом 54-го года был впервые опубликован список всех членов президиума ЦК по алфавиту. Понятно, что Хрущёв в нём оказался в конце, но Маленков был уже не первый, что казалось очень символичным.
За год, прошедший со свержения Берии, Хрущёв сумел сделать множество маленьких шагов. Так, он стал не просто секретарём ЦК, а первым секретарём. Несмотря на то, что главным по-прежнему оставался Маленков, весь партийный аппарат находился теперь под властью Хрущёва. Не будем забывать, что именно с этого началось восхождение Сталина. В результате этого, в марте 54-го года недавно образовавшееся КГБ возглавил ставленник Хрущёва Иван Серов. Таким образом, будущий глава СССР начал прибирать к своим рукам и силовые структуры.
Интересно, что в это время Хрущёв был очень близок с Жуковым, который вскоре стал министром обороны, что тоже было немаловажным шагом.
В конце 54-го года в Китай полетела официальная делегация, которую возглавил Хрущёв. Произошло налаживание отношений с очень важным союзником.
Наконец, в начале 55-го года Хрущёв обрушился на Маленкова и выяснилось, что тот был заодно с Берией, арестовывал невиновных людей и предлагал развивать лёгкую промышленность, что нарушало все марксистские идеи. Иными словами, по сваленным в одну кучу обвинениям Маленкова сняли с поста председателя совета министров, и он стал сначала министром электрификации, а затем – руководителем ГЭС.
В это же время Хрущёв заключил союз с Молотовым. Это показалось очень странным, потому что отношения между ними были всегда напряжёнными. Тем не менее, этот союз был необходим для того, чтобы снять Маленкова. До сих пор Молотов занимал пост министра иностранных дел, а Хрущёв с ним советовался и считался. Однако, вскоре началось сближение с Югославией, которую Молотов всячески преследовал при Сталине. Тито приехал в Москву, что нанесло страшный удар по престижу Молотова. Вскоре он покинул пост главы МИДа и начал скитания по более мелким должностям.
К 55-му году было совершенно ясно, что главный человек – Хрущёв. Он начал готовить 20-й съезд, на котором было очень много интересного. Так, была созвана специальная комиссия, собирающая материалы о сталинских преступлениях. При этом собиралось только то, что касалось репрессированных партийных руководителей – о прочем почти не говорилось. Эти материалы были такими, что стенографистка, записывающая за ними, не выдержала и на начинала плакать.
К началу 56-го года Хрущёв собрал партийцев, обсудив с ними материалы, собранные комиссией. Он говорил:
«Теперь нам ясно банкротство Сталина как руководителя. Что это за руководитель, который всех уничтожает? Надо набраться храбрости и сказать правду!».
Далее в феврале 56-го года грянул 20-й съезд, и, когда иностранные делегации уехали, на закрытом заседании Хрущёв произнёс свою эпохальную речь. В книге Таубмана были собраны удивительные воспоминания о том, как люди приходили после этой речи и просто не могли ничего сказать. Так началась новая жизнь.
В том, что было сказано на 20-м съезде, и даже на 21-м, где сказали больше и жёстче, в том, как обошлись со Сталиным и его злосчастным культом личности, – в этом всём, как в капле воды, видна вся противоречивость политики оттепели. В тот момент все думали, что сосульки вот-вот окончательно растают и наступит весна. Но этого, увы, не произошло: к сталинским временам, слава Богу, не вернулись, но режим остался всё тем же.
Если посмотреть на эпоху правление Хрущёва, очень хорошо видно, что почти во всех сферах была противоречивость. Хрущёв, со своей интуицией, умом, хитростью и политическим опытом, видел болевые точки и понимал, что нужно менять. Это видно по тем проблемам, которые он пытался решить. Но загвоздка в том, что он не понимал, как это сделать. И это сделало его правление ущербным.
Что я имею в виду? Вот речь на 20-м съезде, которая произвела сокрушительное впечатление и была выдающемся историческим событием, составившим эпоху. Для многих эта речь вообще не была откровением: все всё видели. Но о чём говорил Хрущёв? Его речь, продуманная, подготовленная целой группой людей и произнесённая с мощной эмоциональностью, повествовала о том, как страдали честные коммунисты. Приводились примеры арестов, бессудных приговоров и расстрелов – всё касалось честных коммунистов. Далее всё время возникало понятие культа личности Сталина, и получалось, что дело было далеко не в том, что он был кровавым палачом, а в том, что он зазнался. Всё это повлияло на людей, которые называли себя «детьми 20-го съезда»: они верили в то, что жили в самой лучшей стране с самым лучшим режимом.
Конечно, после 20-го съезда струечка людей, выпускаемых из лагерей, превратилась в бурный поток. Была создана комиссия по реабилитации и уничтожен ГУЛАГ. На 22-м съезде Сталина осудили ещё больше, снесли памятники и переименовали улицы. При этом его вынесли из мавзолея и похоронили около Кремлёвской стены, куда до сих пор люди приносят цветы. С одной стороны, Хрущёв говорил о том, какие ужасные вещи происходили при вожде, а, с другой – он был действительно очарован Сталиным. И главное в том, что он не мог осудить его режим, поскольку сам был плоть от плоти этого режима. И в голову ему не могло прийти, что проблема в отсутствии демократии и однопартийстве.
То, что Хрущёв сделал, для многих было шоком. Не случайно прошёл год после 20-го съезда, и сталинисты (Молотов, Маленков, Коганович и Ворошилов) попытались его снять. Более того, они почти добились своего. Так, было созвано заседание президиума ЦК, на котором они стали бросать в лицо Хрущёву обвинения, после чего было практически принято решение о его отставке. Однако, Хрущёв при поддержке Жукова, за которым стояла армия, добился того, чтобы этот вопрос перенесли до пленума ЦК. Далее на военных самолётах со всей страны были доставлены верные Хрущёву партийцы, Жуков стал разоблачать сталинистов, и Никита Сергеич был спасён, а те, кто выступал против него (в газетах – «антипартийная группировка»), лишились всех постов в ЦК, членства в партии и были вытеснены на периферию. Уильям Таубман резонно написал:
«На июльском пленуме 1957-го года сталинские палачи были ближе всего к возмездию. Однако, новый Нюрнбергский процесс так и не состоялся, прежде всего потому, что прокуроры и судьи сами были виновны».
Когда Хрущёв приходил к власти, под раздачу попал не только Сталин: и Берия, и Маленков были обвинены в том, что хотели стать диктаторами, в результате чего совершили многие преступления. Себя он при этом изображал как истинного народного правителя, что совершенно не противоречило тому, что за власть он боролся, стиснув зубы, когда это было необходимо, и любой, кто ему угрожал, падал жертвой. Это произошло с Жуковым, который, казалось бы, был главной его опорой. Он стал опасен тем, что участвовал и в свержении Берии, и в противостоянии с заговорщиками в 57-м году: оказалось, что у него была слишком большая власть и чересчур много влияния. Перед своим смещением Жуков сказал:
«Вы лишаете себя лучшего друга».
Когда же самого Хрущёва будут снимать в октябре 64-го года и некому будет за него заступиться, он скажет:
«Конечно, я расстроен, но в то же время рад, что партия теперь может приструнить даже первого секретаря».
В 64-м году Хрущева обвинили в том, что он создал свой культ личности, на что он ответил: «Какой культ личности, если вы можете высказать мне это в лицо?». В чем-то Никита Сергеич был прав, но на самом деле он смягчил всё тот же жёсткий режим, а не изменил его, и даже не думал об этом.
Если мы посмотрим, на то, что Хрущёв делал с экономикой, то увидим здесь, в совершенно другой сфере, всё ту же противоречивость. Когда снимали Маленкова, одно из обвинений заключалось в том, что он якобы отступил от марксистского учению, согласно которому основой социализма являлась тяжёлая промышленность. Но дело в том, что Хрущёв тоже развивал лёгкую промышленность, однако всё равно продолжал жить в тех представлениях, где главной промышленностью являлась тяжёлая.
В 56-м году было выдвинуто предложение подкорректировать ленинское высказывание о том, что «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны». Хрущёв добавил сюда «химизацию» страны, после чего началось развитие химической промышленности.
Огромные силы были брошены на развитие космической отрасли, что составило огромную гордость советского народа. Но разве это не отрасль тяжёлой промышленности? Мы видим, что он чувствовал, где происходило отставание. То, что Сталин в 40-е годы развивал традиционные отрасли промышленности, во многом обеспечило отставание, потому что на Западе в этот момент уже развивались наукоёмкие отрасли – химическая, электротехническая, кибернетика, биология и так далее. Хрущёв чувствовал и понимал, какие сферы стоило развивать. Но главное в том, что осталась всё та же система руководства промышленностью и всё те же предпочтения, хотя с бытовой точки зрения жить стало легче.
Сельское хозяйство, которое его очень сильно волновало, тоже было взято в оборот. Хрущёв действительно искренне переживал за крестьян и хотел сделать им хорошо, но не понимал, как. Он приказал повысить закупочные цены, по которым у колхозников покупали зерно. Очень хорошо. Он счёл несправедливым то, что колхозы сами не могли распоряжаться техникой и приказал передать колхозу МТС – машинно-тракторные станции. Конечно, колхозом пришлось платить за эту технику, что оказалось страшным ударом по их экономике. Иными словами, Хрущёв чувствовал, что что-то не так, но почему-то не мог поймать идею расформирования колхозов, буквально носившуюся в воздухе.
Один партиец вспоминал:
«Я сам в детстве слышал у себя в селе от уцелевших фронтовиков, что Сталин обещал союзникам распустить колхозы за помощь в разгроме Гитлера».
Понятно, что это сказка, но, тем не менее, все об этом мечтали, но не Хрущёв. Он, в свою очередь, описывал, как должен был выглядеть правильный колхоз: большие дома, а не покосившиеся хибарки, газ, тёплая вода, электричество и так далее. При этом он начал борьбу с подсобным хозяйством: коровы и поросята в доме не были нужны, потому что государство должно было заботиться. Так, Хрущёв искал чудо-решение для облегчения жизни крестьян, и когда в 55-м году на ВДНХ приехал американский фермер Гарст, который невероятно понравился Хрущёву, между ними завязался долгий разговор. Гарст рассказал, как можно кормить скот кукурузой, и Хрущёв понял, что это именно то, что нужно. Это же замечательная идея: зерно пойдёт людям, а скоту – кукуруза.
После этого он отправил министра сельского хозяйства в Америку с целой группой помощников. Сорок дней они колесили по Америке и очень внимательно всё рассматривали, записывали и изучали. Двенадцать из сорока дней они провели в штате Айова – кукурузном штате, – о чём их, скорее всего, заранее попросили. Когда же они вернулись, то назвали американских фермеров очень предприимчивыми. Сразу же после этого Хрущёв понял, что раз настолько хорошо люди живут в мире несправедливого капитализма, то в СССР должно было быть ещё лучше – стоило только подумать и правильно всем всё приказать. Следом Хрущёв сказал:
«В этом году мы обязательно вырастем кукурузы в Якутии, а, может быть, и на Чукотке. Картофель там растёт? Растёт! Думается, что и кукуруза будет расти».
Так, он стал всё севернее сдвигать зону кукурузы, и действительно довёл её до Архангельска. Потом он спохватился, и добавил, что заниматься этим следовало вдумчиво, предварительно научившись выращивать кукурузу – царицу полей.
Вскоре возникла мысль «мы догоним и перегоним Америку». Хрущёв высмеивал слова учёных о том, что Америку получится обогнать только к 75му году, – это совершенно не соответствовало его амбициям.
Однако, как мы знаем, перегнать её не удалось ни к 75-му, ни к какому-либо другому. Хрущёв не мог в это поверить, потому что где-то в голове у него крепко укоренились убеждения о собственной правоте. И далее начался ужас: резали скот, в том числе и молодняк, чтобы сдать правильное количество мяса, а разные области давали дикие обязательства, чтобы выслужиться Вспоминается страшная трагедия первого секретаря Рязанского обкома Алексея Ларионова, давшего невозможные обязательства и выполнявшего их всеми силами: пришлось перерезать весь скот, закупать его в других районов и даже воровать их других областей. В результате, когда это выяснилось, Ларионов покончил с собой, что, казалось бы, должно было навести Хрущёва на мысль о том, что что-то не так. Однако, мысль у него была одна: мы неправильно управляем и не те люди занимают посты.
Здесь он тоже чувствовал болевую точку и понимал, что управление экономикой было неправильным, но не видел, в чём заключались ошибки. Более того, интуитивно он двигался в какую-то правильную сторону, когда, например, в 57-м году упразднил большую часть министерства и создал советы народного хозяйства, тем самым ослабив бюрократическое давление. Однако, эти совнархозы ничего не ослабили: давление сохранилось, а пятилетние и семилетние планы остались.
К началу 60-х сельское хозяйство и экономика были абсолютно разрушены. Хрущёв находил виноватых, но ничего не менялось. Историк Стреляный пишет:
«Лето 63-го года было страшное. Крах его десятилетних усилий и расчётов был явный, полный. Десяток лет он старательно подбирал лучшие кадры, которые тоже подбирали себе лучших, которые… и так далее. И всё оказалось без толку».
В этот момент Хрущёв написал записку в президиум ЦК:
«Главное состоит в том, что партийные организации не потрудились изучить состояние кадров и заменить негодных, отсталых руководителей».
К сожалению, Хрущёву так и не пришла мысль о том, что дело было не в кадрах.
Это же касалось и социальной политики, которой он занимался очень много, потому что переживал за людей. Хрущёвки, на которые мы сегодня смотрим с высока, дали людям возможность поселиться в отдельной квартире. Когда у них появилась своя кухня, где можно было сидеть в любой момент, независимо от соседей, и свой туалет, в дверь которого не долбили двадцать пять соседей по коммуналке, жить стало на порядок лучше.
У одного американского историка есть версия о том, что жилищная политика Хрущёва во многом способствовала развитию правозащитного движения и вообще более независимого мышления в 60-е годы, потому что в своей квартире и на своей кухне люди могли обсуждать те вопросы, которые в коммуналке далеко не всегда получалось обсудить. Кроме того, они могли слушать радио, в том числе и вражеские голоса. Иными словами, люди получили возможность чувствовать себя хозяевами, пусть и какого-то маленького местечка.
Помимо этого, Хрущёв провёл пенсионную реформу, в результате которой практически все люди стали получать пусть крошечную, но хоть какую-то пенсию. Кроме того, он сократил рабочий день, увеличил декретный отпуск и всячески старался облегчить людям жизнь.
Однако, в это же время в Новочеркасске не было еды, и люди в 62-м году вышли на улицы, где в них стреляли и всячески разгоняли. Кроме того, валютчиков, в частности Владислава Файбышенко и Яна Рокотова, которые занимались, казалось бы, обычным для сегодняшнего времени делом, в 61-м году арестовали и приговорили. Вскоре после этого им поменяли приговор, а затем вообще выпустили положение, по которому срок за махинации с валютами сменился расстрелом, и тут же приговорили всех валютчиков к расстрелу. При этом было нарушено самое главное юридическое правило о том, что закон обратной силы не имеет. В итоге, их приговорили к казни, несмотря на то, что на момент их деятельности, ареста и судебного процесса этого закона не было и в помине.
Точно то же происходило и во внешней политике. Хрущёв чувствовал и понимал, что напряжение международных отношений, которое существовало в последние годы правления Сталина, сильно нарушало спокойствие жизни. В результате, он начал всё менять. В первую очередь, были улучшены отношения с Югославией. Тито приехал в Москву, а советская делегация отправилась в Белград. На 20-м съезде, ещё до эпохальной речи, Хрущёв зачитал отчётный доклад ЦК и, в частности, заявил о том, что вполне возможным было мирное сосуществование стран с разным политическим строем. За этой ужасно корявой фразой таилась важнейшая мысль о том, что можно было жить мирно, не воюя с Америкой или Западной Европой. Это сняло тяжелейший пресс с души и жизни людей как в Советском Союзе, так и на Западе. Железный занавес не поднялся, но в нём образовалась щёлочка, через которую проникли французские шансонье, иностранные фильмы и книги, фестивали молодёжи и так далее. Впервые выяснилось, что иностранцы – это не черти с рогами и копытами, а вполне нормальные люди, с которыми можно было общаться.
При этом эти же люди, пребывая в Советском Союзе, удивлялись каким-то вещам из советской жизни, как например, грязь или столовская еда. Это заставляло задумать и советских людей: может быть, то, что они принимали как данность, на самом деле было не очень-то и хорошим?
Параллельно с этим, как только в Польше захотели продолжения десталинизации, Хрущёв немедленно приехал туда и вопил, обрушивался, кричал, но всё-таки отказался от ввода войск. Однако, когда в Венгрии начались куда более сильные перемены, чем в Польше, то в 56-м году туда вошли советские войска и раздавили танками венгерскую демократию.
Далее начался Карибский кризис. Вроде бы появилась щёлочка в занавесе, но до конца он всё-таки не поднялся. Стали сближаться с Западными странами, но потом построили Берлинскую стену, начался кризис и мир снова встал на пороге чуть ли не атомной войны.
В 69-м году, уже будучи на пенсии, Хрущёв разговаривал с американским врачом, которого удалось привести в СССР, чтобы он смог проконсультировать его дочь. Этот врач сказал:
«Всё было хорошо, пока не случилась одна вещь».
Что это за «вещь»? 1-го мая 1960-го года американский лётчик Гэри Пауэрс летел над территорией СССР и был сбит советской ракетой.
«Мы подстрелили Гэри Пауэрса, и после этого всё пошло наперекосяк. Те, кто считал, что Америка кому-то угрожает и что главное в нашем мире – военная сила, получили подтверждение своей правоты, и я не мог более их сдерживать».
Согласно этой версии, самолёт-разведчик пролетел, после чего «ястребы» получили всю власть, и возник Карибский кризис. Конечно, всё не так, потому что противостояние продолжалось. Хрущёв снова увидел, что надо было всё менять, но как – не знал.
Точно так же замечательная культура оттепели: молодые писатели, кинематографисты, театры и бардовская песня – чего только не было. Одного небольшого смягчения было достаточно для того, чтобы расцвела культура во всех её проявлениях. Однако, никто при этом не отменил цензуру и реакционеров, которые продолжали грызть молодых писателей, художников и остальных деятелей искусства. А вскоре, когда Хрущёв увидел произведения Эрнста Неизвестного и других авангардистов на выставке в «Манеже», он разгромил практически всё. При этом совершенно понятно, что всё было спланировано. Это была отчётная выставка Союза художников, и никакие молодые деятели не должны были там выставляться. Однако, предыдущим днём им позвонили, сказали, что появилась возможность выставиться, и они, как дурачки, сами засунули голову в петлю, начав таскать свои картины по пол ночи, чтобы развесить их на самых видных местах. Далее привели Хрущёва, очень хитро провели его именно по тем произведениям, которые должны были вызвать его ярость, и он на них набросился. Дело тут, конечно, не в художественном вкусе Хрущёва, а в том, что глава государства мог решать судьбу искусства, точно так же, как до этого решали судьбу Пастернака и его великого романа, который он, видите ли, посмел опубликовать в Италии.
В результате этого к 64-му году Хрущёв оказался в изоляции. Он чувствовал угрозу со стороны партийного аппарата и силовых структур, и стал отодвигать их от себя. Но на кого он мог опереться? Для того, чтобы опираться на какие-то силы, надо было произвести те изменения, на которые он был неспособен. С этого момента у Хрущёва уже не было поддержки интеллигенции и народа, которому было нечего есть. Он совершенно не пользовался поддержкой армии из-за Жукова и сокращения вооружения.
Когда же внутри партийного аппарата возникли недовольства, которые только нарастали, все внезапно поняли, что Хрущёв – это не Сталин и расстреливать или сажать никого не будет (хотя кто знал). Последним ударом оказалось разделение обкомов партии на промышленные и сельскохозяйственные. Первый секретарь обкома всегда был хозяином области, но внезапно оказалось, что теперь этих хозяев двое. Это была последняя капля.
Так, возник заговор, душой которого были люди из КГБ плюс партийный аппарат, при чём не только его высшие слои: связывались даже с секретарями обкомов, которые чувствовали угрозу. Хрущёв к этому времени уже понимал, что что-то не так, но особой опасности не чувствовал. Когда он уехал отдыхать, ему позвонил Брежнев и попросил срочно приехать. После этого звонка Хрущёв сказал Микояну, отдыхавшему с ним:
«Знаешь, Анастас, нет у них никаких срочных сельскохозяйственных вопросов. Думаю, это то самое, о чём предупреждал Сергей (сын Хрущёва)».
Незадолго до этого к Сергею Хрущёву пришёл охранник одного из партийных функционеров и рассказал, что его босс ездил по Союзу, вёл переговоры и готовил заговор. Однако, Хрущёв-старший в это не поверил: он прошёл жизнь, полную борьбы за выживание, но, достигнув высот, решил, что ему ничего не грозит.
Далее Хрущёв приехал в Москву. Он привык к многочисленным встречам сотрудников и первых лиц, однако в этот раз его встретил только глава КГБ Владимир Семичастный и ещё два человека. После этого развернулся базар оскорблений. Хрущёва обвинили в культе личности, развале экономики, арестах и во многом другом. Он пытался как-то отвечать, но опереться ему было не на кого.
Вскоре Хрущёва отправили на пенсию, после чего он как будто исчез. Начались всеобщие ликования в самых разных слоях: от колхозников до интеллигенции. Все были счастливы и, как всегда, надеялись на лучшее. Один из популярных журналистов того времени написал:
«До нас в редакционные коридоры доходили слова хрущёвского малолетнего внука: «Дедушка ничего не делает, сидит весь день в кресле и плачет».
Это унижение и невозможность каким-либо образом участвовать в общественной жизни, то есть те же самые обиды, от которых страдал Жуков, нанесли по Хрущёву сильный удар. Через некоторое время он начал писать свои воспоминания, очень объёмные и эмоциональные. Время от времени он любил звонить в издательство «Советская энциклопедия» и задавать какой-нибудь совершенно дурацкий вопрос: а в каком году прошёл такой-то пленум ЦК? Понятно, что он и так знал ответ или, во всяком случаи, мог его найти, однако ему хотелось, чтобы люди помнили и думали о том, что что-то он всё ещё пишет: бойтесь, что там будет!
В конце концов, эти мемуары вывезли за границу и напечатали. А Хрущёв так и оставался странной фигурой, принимавшей самых разных людей, рассказывавшей гостям о том, чем бы раньше никогда не поделился, и думавший о том, каков всё-таки итог его жизни. Сыну Сергею он в это время сказал следующие слова:
«Вот умру я, положат мои деяния на весы: на одну чашу злое, а на другую – доброе. И я надеюсь, добро перевесит».
Когда Хрущёв умер, его родные обратились к Эрнсту Неизвестному, тому самому великому художнику и скульптору, на которого Хрущёв так ужасно кричал в «Манеже», и попросили его сделать надгробный памятник. То, что сделал Эрнст, воспроизвело идею самого Хрущёва, потому что памятник был составлен из чёрных и белых блоков, символизирующих то доброе и злое, что было в личности и правлении этого человека.
А чего больше – каждый должен решить сам. Историки отвечают на этот вопрос по-разному.