- Прощай... скачи, мой милый друг, спасайся из этого ада. Оставь меня, брось, ибо я безнадежен. И пусть мою обожженную плоть растащат шакалы, а вороны не оставят и следа от Питера Монтегю. Зато никто и никогда не узнает, каким он был дураком. Передай только милой Аннабель, что у нее самый потрясающий яблочный пирог в мире. И что Джо идиот, если не ценит ее и не понимает, какое сокровище ему досталось.
Мужчина из последних сил приподнялся на локте, обвел шальным взглядом каменистую местность и еще раз прикрикнул на лошадь:
- Иди! Беги!
От его хриплого окрика несчастная животинка шарахнулась и, вроде как, побрела в сторону дома.
- Верно, иди, иди, - бормотал он. Слова давались ему тяжело, часть он и вовсе не проговаривал, они бредовым визрем проносились у него в голове. Сознание уплывало, перед глазами все вертелось, поэтому он их закрыл и, казалось, задремал. Но вдруг дернулся, схватился за пистолет и выстрелил в небо, распугав немногочисленную пустынную живность и придав лошади столь необходимого ей ускорения.
Лошадь принадлежала пастору и была трусливой и покладистой до омерзения в понятии Питера. Ну да кого теперь волнует его мнение? Дураком жил, дураком и помирает. Один, среди пустыни. Так глупо нарвавшись на дружков Сэма, поймавших его в баре и сначала исколотивших до полусмерти, а потом, когда ему не иначе как чудом удалось вырваться из их поганых лап, вскочить на первую попавшуюся лошадь , оказавшуюся пасторской, изрешетить буквально на лету. Смирная лошадка, не ожидавшая свалившегося на нее счастья в лице избитого Питера, почуяв кровь, рванула с места так резво, что составила бы достойную конкуренцию лучшим призовым жеребцам на скачках в Монте Рее.
Но его это все равно не спасло.
Выстрел прозвучал, словно гром среди ясного неба.
Две молодые девушки, одетые как самые настоящие леди, и даже с прелестными ажурными зонтиками, шедшие по пыльной дороге, услыхав его, остановились и переглянулись. На губах одной из них появилась загадочная улыбка.
- Неужто сам Бог послал тебе подарок, моя милая, в честь твоего дня рождения?
- Скорее уж, кое-кто другой!
Они расхохотались, подхватили длинные юбки и слишком резво для леди помчались в сторону, откуда раздался звук.
Одинокий путник лежал, привалившись спиной к огромной каменной глыбе, в попытке спрятаться в ее тени и от солнца, и от этого жестого мира, в котором ему, безусловно незаслуженно и зря, приходится умирать молодым и так и не успевшим сказать самые важные слова прекрасной Аннабель, из глаз которой будут катится самые горькие слезы, когда он не приедет на очередной праздник, который они с Сэмом устроят. Она приготовит любимый Питером, младшим братом Сэма, ее мужа, яблочный пирог, но он так и простоит нетронутый на кухонном столе, накрытый полотенцем. А вечером, после застолья, когда Сэм проводит гостей, а Аннабель помоет посуду, девушка встанет у окна и заплачет, внезапно поняв, что милый, добрый Питер больше не придет. И не будет больше его пылких взглядов, украдкой от всех, и в первую очередь от нее самой, брошенных на девушку в отражении вечернего окна или старого буфета.
- Смотри, он, кажется, еще жив, - удивилась одна из леди.
- Да, - разочарованно протянула другая, именниница, - но совершенно обескровлен!
Она уже потеряла интерес к ненужному теперь куску мяса.
- Тогда отдай его мне? - с блеском в глазах, попросила первая.
- На что тебе эта падаль?
- Ну, не скажи, смотри, какой красавчик!
- Да где там красавчик? Грязный, и дурно пахнет!
- Так отдаешь? - девушка склонила голову на бок, хищно прищурившись, а едва дождавшись утвердительного ответа, медленно и плавно, будто скользя подобралась к умирающему, чей пульс уже почти затих. Горячий ветер уже начал потихоньку присыпать его тело песком и пылью в перемешку с высохшими травинками и колючками. Девушка присела рядом, аккуратно расправив юбки и приподняла за подбородок лицо мужчины. Сейчас, когда он был в обмороке, оно стало вновь расслабленным и даже умиротворенным. Разгладились начавшие только-только появляться морщинки на лбу, из разбитого носа кровь уже не текла, намертво запекшись толстой корочкой на пол лица. Девушка осторожно, даже благоговейно дотронулась до одной из ран на груди мужчины, откуда все еще еле заметными толчками вытекала кровь. На изящных тонких пальчиках в белоснежной перчатке остался багряный след.
Внезапно мужчина чуть приоткрыл глаза и девушка с изумлением уставилась в два сапфира. Равнодушные и непонимающие глаза Питера на миг приобрели осмысленность, расширелись, в них промелькнул настоящих животный ужас, а затем его сознание полностью поглотил образ прекрасной светловолосой незнакомки с вьющимися волосами, убранными в высокую прическу. Ее глаза обещали мир и покой, а пухлые, нежно коралловые губки раскрывшиеся в волнении, обнажали белоснежные ровные жемчужинки зубов. Лишь на коже вокруг и под глазами внезапно потемнели вены, да клыки юной барышни вдруг удлиннились.
- Не бойся, больно будет только чуть, заговорила она ласковым мелодичным голосом, все ближе наклоняясь к лицу Питера и целуя его в губы. Он почувствовал этот поцелуй даже на онемевшей от запекшейся крови коже. Невозможно было не почувствовать. Весь организм в этот миг кричал об опасности, все рецепторы работали на пределе, из последних сил вопя:
- Беги! Ползи! Спасайся!
Но он не мог. Голубые глаза незнакомки моргнули, а затем он почувствовал, как ее тоненькие пальчики чуть поворачивают его шею, а светлые локоны, касаясь, щекочут кожу лица, заставляя прикрыть глаза, в нос, невзирая на поврежденные сосуды и корку крови, проникает странный аромат цветов, яблочного пирога и теплого летнего ветра на равнине, куда они с братом гоняли скот.
Одинокая слезинка прокатилась по пыльному лицу мужчины. Боли, и правда, почти не было.