Ссылка на начало
Тишина нарушилась. Далеко в мыслях заблудился. Не сразу понял, что к чему. Набежали, галдят. На меня волком смотрят.
А я в толк никак не возьму, где я вообще, что за люди вокруг.
Потихоньку в себя пришёл. Оказывается, мужик этот, который за трактором приходил, умер. Меня трясут, мол, чего у вас тут вышло. Вышел дядька от тебя сам не свой, сел за стол, голову на ладони положил, молчал час, так и умер без единого звука.
Эвона как... Не снесло сердечко правды. Свет зажёгся, увидал, чего во тьме насобирал. И так я его боль прочувствовал, словно сам на миг в него обратился. Крика сдержать не смог. Ужас пронял до костей. Это же какой силы человечище был. Как же его тьма ненавидела, грязью облепила с ног до головы. До того душно, до того тошно стало, нет сил терпеть. Вскочил, побежал на воздух, солнце увидеть, небо, морозом подышать.
Не успел трех шагов сделать, схватили, повязали. В полицию, говорят, повезем, пусть там с тобой разбираются. Для твоего же блага. Вячеслав пацан авторитетный был, как бы тебя тут не порвали за него.
Полиция. Вас бы в его тюрьму на секундочку. В просветительских, так сказать, целях. Обделалались бы так, что на сутки, как говорить забыли. Эко меня тряхнуло. Силен, Вячеслав, силен. Имени соответствуешь. Жаль не вышло у души твоей задуманного, но и тьма тебя не сломала, не стал слугой её. И в том победа.
Прилетели архаровцы, давай меня в коробок грузить. Дверь отворили, оттуда как дало помоями, чуть ноги не подкосились. Я им, братцы, родненькие, отчего вы доброго человека в общественном нужнике возить собрались. Дайте тряпку хоть, я помою, раз вам зазорно. Окрысились поначалу, хотели запихнуть силой, да одумались позже. Они видать и не замечают уже.
Ладно, говорят, дед, садись в кабине, браслетами пристегнем. Только без шуток, а то с тобой история мутная, не знаем чего и ждать.
Поначалу в молчании ехали, да ребята то молодые, язык без(с) покойный. Сначала промеж собой будни обсуждали, работу да девок. Потом про меня вспомнили, решили порасспрасить, что я за Шао Линь такой. Вроде дрищ дрищом, а матерого спецназовца ушатал.
-Сам он себя ушатал, ребят. Как бы вам объяснить попонятнее. Вот слышали, есть лунатики, которые во сне ходят, а утром не помнят ничего.
Кивают, который на пассажирском повернулся даже. Мол, любо травишь, дед, продолжай.
Так вот, Вячеслав этот всю жизнь так прожил. Много чего наворотил во сне своём этом, душе отвратного. Одно как марафонец не в Афины побежал, а в другую сторону. И понял когда уже сил не то, что бежать, жить не осталось. Этой самой боли сердце его и не вынесло. Хотя здоров был телом, дай Бог каждому. А я в той истории лишь путник, что марафонцу верную дорогу указал...
Отвернулись парни, засопели. Улыбки стёрлись чего-то. Смотрят то ли на дорогу, то ли в себя. И я с ними помолчал. Пускай повод не хорош, да сама тишина добрая вышла. В обе стороны тишина, и внутрь и наружу. Если прислушаться, можно шёпот души уловить. Может и услышали, раз молчат. Сказать чего-то хочется ласкового, приободрить, да сдержусь, чтоб волшебство подольше пожило. Хорошие ребята, вона как душа близко. Тяжело им, наверное, в полиции этой.
Заелозили, зашевелились, подсобрались. Лица посуровели. Видать к участку подъезжаем, у него свое колдовство, да в другую сторону.
Давай дед, на выход. И без шуток там, а то ты и правда чудной какой то. Может отдельно посадить его, если есть куда.
Отвели к дежурному, сняли ремень со шнурками, так, порты руками поддерживая, и пошёл до казематов. Посадили к прочим бедолагам.
Огляделся. Боже правый. Вот где тьма то окопалась. Тут не свет тьму разгоняет, а тьма свет теснит. В лампочку загнала, та еле светит, того и гляди не сдюжит. Сел на лавку, помолюсь. Этот то свет не забрать. Он всегда со мной. Добрался до Боженьки, захорошело, спокойно стало, словно я у мамки в утробе. Камушки с души сами посыпались. Этак из этих камней до самого раю можно дорожку выложить. Чтоб если кто за мной, так с комфортом. Тьма отступила по звериному, кольцо ослабила, коконочек растянулся вокруг меня. Тепло да светло, солярий, а не камера. Просидел так не знаю сколько, может миг, может вечность. Да только всему свой срок, чую изменилось что-то. Обратно в реальность выпал.
Опять переполох. Половина крестятся истово, вторая смотрит в ужасе, Немая сцена. Хоть кулисы опускай. А за мной стена только, стало быть на меня смотрят.
Я им, - вы чего, хлопцы. С дуру сбрендили?
Они ещё ярее креститься давай.
И шёпот по рядами загулял, Пришёл, пришёл.
-Кто пришёл то, я тут с вами добрый час уж.
Неуютно стало, право дело, чего с ними со всеми стряслось разом. Встать хотел, так порты падают. Эти изверги забрали ремень то.
Подползает один, на коленях, лицо бывалое, в шрамах, взгляд как у машины рентгеновской, человека и не видно сразу.
-Прости, отец, говорит. Нагрешил, натворил, не верил, что ты на Землю нашу воротишься. Да и вообще, что ты есть. Думал бредни поповские для лохов.
Сообразил в чем дело, он видать во мне Спасителя узрел. Егорка вспомнился, как он с печки на меня смотрел. Вестимо, шибко близко для человека я к Боженьке прикоснулся, что в Явь свет пролился.
Велика ноша, тяжёл крест. Не гадал, что благодать так в жизни обяжет. С другой стороны, а как сюда ещё свет занесть. Лампочкой не разгонишь, тьма все заволокла густой мазутой. Только внутри. Как всё сюда заносят. Тьфу, прости, Господи, откуда мысли такие.
-В свет воротиться, добрый человек, никогда не поздно. Один пробудившийся, всех перебудит. Не для дела, так от скуки. Ты остальным то скажи, чтоб угомонились. А то мне не по себе как-то, от ретивости ихней.
Рыкнул чего-то, все по лавкам сели, смотрят, ждут.
Вот ведь не задача. Я ж мужик простой, деревенский. Умные слова говорить не умею. А от неловкости сердечные не идут.
-Давайте, братцы, помолимся, что-ли, вместе.
-Так мы, бать, молитвам то не обучены. Расскажи хоть одну, заучим.
А я и сам не одной не знаю. Забыл же ж.
- А он, братцы, слова и не понимает. Он, братцы слушает, о чем сердце плачет, да совесть сетует. А ещё шибко ему любовь Ваша дорога. Когда от сердца, когда до слёз, когда самого и нет вовсе, когда надобностей нет, когда человек исчез будто, одна любовь осталась. Вот ежели вы к нему так придёте, обнимет, как дитя и свою любовь покажет. И таким блаженством одарит, что не каждый снести сможет и домой вернуться.
Хорошо мы посидели, пока там вверху судили да рядили. Даже лампочка ярче светить начала, и на лицах улыбки появились. Оскалами сначала, будто звери. А потом ничего, отогрелися.
Пришёл сержантик, вывел меня на улицу, отпустили с миром. Добрался кое как автобусом до дома, да только зря и ехал. Пепелище там, нету дома то, сожгли видать.
Знать пришла мне весть идти по миру, сказки рассказывать, добро сеять. А то заросла наша Земля матушка сорными травами...
Конец первой в моей жизни книги.