Правда ли, Вышинский приказывал скрывать издевательства над заключёнными в 1938 году? Архивный документ имеется, настоящий праздник для либеральной общественности. Скажу даже, что бумага вполне похожа на подлинную. Только об этом ли она на самом деле?
Больше того, у нас целых три документа из государственного архива! Целая история про небольшой скандал милиционеров с прокурорскими. Да такой, что затронул и Берию, и прокурора Союза.
Началось всё с жалостливой записки главного ленинградского чекиста Гоглидзе. Комиссар госбезопасности пишет Берии, что прокурорские совсем распоясались. Мешают работать, срывают следствие.
Это к вопросу про беззаконие, которое чекисты, якобы, чинили уже два года подряд. Все эти выбитые показания и сфабрикованные дела на миллионы невиновных.
Оказывается, за работой милиции был надзор. Больше того, ни одно дело без санкции прокурора до суда бы не дошло. Неужели в Советском Союзе был закон?!
Гоглидзе раскатал жалобу Берии аж на три листа. Комиссар ссылается на известное постановление Совнаркома и ЦК партии от ноября 1938 года.
Либералы обычно выставляют это постановление как сигнал потихоньку сворачивать репрессии. Что странно, потому как постановление просто предписывает бороться с нарушениями в работе органов. Ни про какие незаконные репрессии в постановлении нет.
Тем не менее, комиссар пишет, что прокурорские на местах слишком воодушевились. И полезли с надзором туда, куда не надо. От чего страдает работа следствия.
Например, областной прокурор Балясников с командой сотрудников приехал в тюрьму, где содержались подследственные управления госбезопасности. Надо понимать, это особая категория преступников.
В ведение УГБ попадали либо совсем уж политические дела, вроде заговоров и прочих троцкистских подпольщиков. Либо особо важные дела о диверсиях, все эти пущенные под откос эшелоны и взорванные электростанции.
Так что контингент крайне специфический. Прокурорские пошли по комнатам допросов пугать арестованных вопросами. Спрашивали вещи сугубо правильные.
Прокурор стал задавать вопросы хорошо ли обращаются с арестованными, не запугивают ли их, не проявляют ли грубости. Если арестованные жаловались на грубость, прокурор тут же в присутствии подследственных грубо отчитывал следователей НКВД.
Прокурор ещё и принялся учить следователей НКВД работать. На ряде допросов присутствовали по два оперативных сотрудника.
Прокурор счёл, что это давление на дающего показания. И такие допросы грубо прерывал, оставляя только одного следователя.
Аналогичная история произошла в Псковской тюрьме. Другой прокурорский работник Шаталов принялся выпытывать у заключённых факты грубого обращения и фамилии провинившихся оперативников.
Причём делал это не по тихому, не на индивидуальных допросах. Нет, вопросы задавались в присутствии более, чем сотни арестованных!
Вроде, хотели правильное дело сделать. Но это же так не делается! Влезли грязными сапогами в фарфоровую лавку. Да всё расколотили.
Результат «наведения порядка» прокуратурой несколько предсказуем. Арестованные принялись массово отказываться от данных показаний. Некоторые принялись строчить жалобы как грубо с ними обходятся.
На допросах работать с контингентом стало невозможно. Комиссар пишет, что ряд допрашиваемых теперь держат себя вызывающе. Давать показания отказываются, требуют то другого следователя, то присутствия прокурора на допросе.
Само по себе, ничего такого в этих требованиях нет. Но когда это становится массовой историей, работа следствия просто парализуется.
Гоглидзе пишет про это всё крайне корректно. Но заключительная просьба к наркому крайне едкая:
«Прошу Вас поставить вопрос о разъяснении прокурору Ленобласти товарищу Балясникову и в целом прокуратуре их задач, вытекающих из постановления Совнаркома и ЦК».
На русский язык такое сдержанное письмо переводится очень просто – «не мешайте работать». Сказать это прокуратуре прямо начальник управления НКВД не может. Потому как прокуратура – надзорный орган над ним. Гораздо выше любого милиционера.
Но подождите, только что, по приказу 00447 этот самый начальник областного НКВД, якобы, возглавлял областную расстрельную тройку! И прокурорский работник был в этой тройке в подчинении у милиционера!
Они ж втроём, якобы, только что убили десятки тысяч людей только в Ленобласти. И вдруг милиционер жалуется на прокурорского? Что тот заикнулся про какую-то «грубость» следователей? Вы ж только что без суда людей расстреливали два года подряд! Какая уж там грубость!
Кстати, говорит это ровно об одном. Писавший фальшивый приказ 00447 совершенно не понимал как работают органы. Иначе ему бы и в голову не пришло подчинить в тройке прокурора милиционеру!
На записке Гоглидзе имеется виза Берии. Нарком пишет Вышинскому просьбу дать соответствующие указания своим сотрудникам и сообщить об этом. Чтобы НКВД мог на что-то опереться в общении с прокурорскими работниками.
Виза машинописная, но опять же, вопросов не вызывает. Потому как у нас заверенная копия оригинального документа. Копия заверена секретариатом со всеми нужными реквизитами. Визу Берии просто перепечатали с оригинала для архивного хранения.
Дальше перед нами короткая записка НКВД Прокурору Союза. Обратите внимание, нормальный бланк НКВД, вполне себе типографский.
Заместитель начальника секретариата направляет Вышинскому ту самую жалобу Гоглидзе с визой Берии. Опять же, документы сами по себе ходят по ведомтсвам только в байках либералов.
В реальности за каждым документом, передаваемым между ведомствами, или даже управлениями внутри наркомата, как правило будет идти вот такая служебная записка. Это правило делопроизводства, даже если документ говорит сам за себя.
Порядок должен быть. Мы не просто Вышинскому на стол жалобу главного милиционера Ленобласти подкинули. Документ официально поступил из ведомства, вот сопроводительная записка. Она свой номер имеет и обязательно будет зарегистрирована. Как иначе?
Есть в деле и копия записки прокурора Вышинского. Прокурор Союза пишет в Ленобласть, что поступила жалоба и нужно отнестись к ней со всей серьёзностью.
Обратите внимание, документ совершенно секретный. Это не циркуляр на всю прокуратуру. Ничуть не бывало.
Проштрафился областной прокурор, но подорвать его авторитет нельзя. Потому письмо сугубо личное. Даже отметка имеется «только лично».
Вышинский пишет, что жалоба серьёзная и по делу. Потому срочно ждёт объяснительную от областного прокурора так ли было дело.
И тут же, независимо от этого указывает:
«Учтите, что прокурорский надзор за следствием должен осуществляться в такой форме, которая исключает какое бы то ни было наталкивание арестованного в направлении преднамеренного опорочивания следствия».
Также Вышинский говорит, что абсолютным безобразием являются и выволочки следователям в присутствии арестованных. Вреда от такого гораздо больше, чем пользы.
В заключение прокурор Союза пишет, что необходимо проинструктировать прокуроров как вести себя с арестованными. Обратите внимание, ни словом Вышинский даже не намекает, что надо покрывать нарушения в тюрьмах.
Напротив, задачи прокурорского надзора никто не снимал. Только делать это на по закону, не мешая работе следователей. А не заниматься политической показухой.
Любопытно, правда? Читаешь эти записки вместе одну за другой и совершенно иная картина. Где же там Вышинский покрывает тюремных костоломов?
Нет, речь идёт именно о работе профессионалов. Которую областная прокуратура грубо нарушила, пытаясь показать себя лицом. Как же, побежали впереди паровоза исполнять постановление Совнаркома и ЦК. Так постановление-то не об этом.
И реальных дел на особо зарвавшихся следователей потом было немало. И многие из нарушителей социалистической законности к стенке стали. Только делалось это не опросом толпы арестантов напоказ, а сбором доказательств, следствием, очными ставками.
На деле имеем вполне логичную и вежливую переписку между ведомствами. НКВД попросило быть поаккуратнее, Прокуратура пошла навстречу. Приятно читать.
ГАРФ Ф. Р-8131, Оп. 37, Д.118 Л. 63-67