Иван Давыдов – об очередных законодательных инновациях
В России, к несчастью, тоже случаются масс-шутинги. Школьник, студент или вовсе взрослый человек, обиженный на мир, приходит куда-нибудь и начинает расстреливать всех, кому не повезло у него на пути оказаться. Просто так. Чтобы мир наказать за обиды.
Это все, конечно, чудовищно, и, честно говоря, мне не приходилось встречать людей, которые бы одобряли такие события. Но я не депутат ГД и депутатом никогда не буду. А депутаты, как им и положено, решили системно подойти к решению проблемы. Выдумали, обнаружив-таки несколько пабликов в социальных сетях, «экстремистское движение», которое, якобы, пропагандирует идеологию массовых расстрелов в школах. Объявили его экстремистским.
Но это разминка.
Дальше появился законопроект «об уголовной ответственности за публичное оправдание и пропаганду экстремизма. Раньше соответствующая (280) статья УК предполагала наказание за «призывы к осуществлению экстремистской деятельности». Теперь ее дополнят. «Заявления о признании идеологии и практики экстремизма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании», а также «формирование у лица идеологии экстремизма, убежденности в ее привлекательности либо представления о допустимости экстремистской деятельности» тоже будут наказываться тюремным сроком.
28 сентября законопроект, подготовленный статусными единороссами – Петром Толстым, Анной Кузнецовой, Василием Пискаревым, Андреем Картаполовым и Эрнестом Валеевым, был принят в первом чтении. Дальнейшая его судьба выглядит безоблачной, скоро проект станет законом.
Бюрократический язык убаюкивает, вникать в смысл происходящего не хочется. Мало ли у нас законов, карающих за мыслепреступления? Редко ли сажают людей за слова? Сажают часто, а законов много. И потом – мы же с вами вменяемые, мы совсем не собираемся никого призывать идти с дробовиком в школу. Чего же бояться?
Да, собственно, того же, что характеризует все подобные законы, принятые в России в последние годы, и прежде всего – предельной размытости формулировок. Разве многочисленные истории с делами за «фейки об СВО» и «дискредитацию армии» не убедили вас, что в таких ситуациях преступление – это то, что судья решит считать преступлением? Никаких четких определений, максимум свободы для того, кто карает, и минимум возможностей для защиты у того, кто может оказаться в тюрьме.
В данном случае все еще страшнее и проще, поскольку некоторая формализация все-таки просматривается. Давайте попробуем, не углубляясь в юридические дебри, ответить на вопрос, кто такие в современной Российской Федерации экстремисты? Ответ понятный: те, кого государство экстремистами признало, те, кто внесен в соответствующие списки. А там – и школьные стрелки, защищать которых никакого желания лично у меня нет, и оппозиционеры, настоящие преступления которых в том, что они критиковали режим, пытались (легально!) участвовать в выборах, создавать общественные организации и даже партии.
Никакой разницы между первыми и вторыми закон не предусматривает. И никакой, повторимся, ясности в том, что считать «заявлением о признании идеологии и практики экстремизма правильными», тоже нет. Это вообще фирменная черта российских законов, ограничивающих свободу мысли и слова. Простой пример: Алексей Навальный в списки экстремистов и террористов как раз включен. А это значит, что после принятия законопроекта любое доброе слово о нем или его деятельности может стать поводом для возбуждения уголовного дела против излишне разговорчивого человека. А может и не стать, потому что отсутствие внятных правил игры – еще одна фирменная черта современной российской системы, которую мы по привычке продолжаем называть правовой.
Кстати, не сомневаюсь, что, если вдруг колесо истории как-нибудь не так повернется, все эти уважаемые люди, которые писали законопроект, посмотрев в глаза его жертвам, пожмут плечами и скажут, подражая членам «Союза меча и орала» из «Двенадцати стульев»:
- Я просто помогал детям.
Нехорошо ведь детишек в школах расстреливать. Очень нехорошо. Тут никаких шуток.
А пока остается только вспомнить школьный учебник истории. Старый, не мединский, еще советский: там глава об отмене крепостного права сопровождалась карикатурой из какого-то прогрессивного издания: мужик, получивший свободу, но не землю, стоит на одной ноге. Гигантский лапоть целиком покрывает его крохотный надел. Стоит и любуется на помещичьи угодья.
Сейчас в таком же положении – любой человек, пытающийся думать про политику. Пространства для мыслей все меньше, думать, конечно, можно, но лучше – про себя. Безопаснее. Можно еще вспоминать первую главу Конституции. Там о правах и свободах. Отличная у нас в Конституции первая глава, и даже в ходе памятного голосования при пне ее не тронули.
Вслух ее зачитывать тоже не стоит. Были такие отчаянные люди в Москве, создали движение «Свидетели Конституции», читали в день Конституции избранные фрагменты перед Государственной думой. Их задерживали и штрафовали.
Не повторяйте чужих ошибок.