Давид и Сонечка смотрели друг на друга, испытывая странные чувства. За кроватью Давида, 47-летнего представительного мужчины, стояла его жена Валерия, утирая слёзы розовым платочком. За Соней, ухоженной 38-летней женщиной, стоял муж Никита, смущённо опираясь на плечи двух сыновей, тринадцатилетних близнецов.
Соня подошла к кровати брата и опустилась на её край. Давид осторожно взял её руку и поцеловал, вдыхая запах дороги и казённого мыла, а Соня погладила его по седеющей голове.
— Если бы не Жулька, я бы тебя не узнал, — посмотрел Давид на Соню.
— Ты помнишь Жульку? — улыбнулась Соня и слёзы хлынули у неё из глаз, — Давид! Неужели это ты?!
История Давида и Сони
Июль 1988 года в Приморском крае выдалось дождливым и прохладным. Оно и понятно, рядом океан, постоянные циклоны и туманы... Хибарку, в которой жили Давид и Соня, надо было постоянно протапливать даже летом, чтобы сохранить её сухой. Хибарка была, словно с картинки о рыбаках времён царя-гороха: на берегу моря, просоленная ветрами и почти по окна вросшая в белый песок прибрежной зоны.
Родители Давида и Сони были рыбаками. Вернее, отец был рыбаком, а мать так, помогала ему, чем могла. Иногда в море ходили вместе, если ненадолго. Но чаще отец один рыбачил с бригадой таких же, как он, просоленных морских волков.
В тот день отец домой не вернулся. Такое бывало с рыбаками-единоличниками. Соне тогда было три года, а Давиду двенадцать.
Мать недолго была на ногах, через полгода алкогольного горевания она сошла с ума и была помещена в психиатрическую лечебницу, куда детей, конечно, к маме не пустили. Их, испуганных и дезориентированных, отвезли в детский дом, где они и прожили вместе до 1991 года. Почти четыре года.
В детдоме их отмыли, выдали им чистую одежду и — о чудо — каждому по собственной кровати! Дома дети спали с основном с матерью на широком топчане с несвежим бельём, пока отец был в море. Когда он появлялся дома, детям стелили на полу в маленькой кухне.
Сейчас же они жили, как богачи! Одно только плохо — кормили в детском доме отвратительно. Утром рисовая каша, на обед картошка, на ужин опять каша. Иногда была ножки Буша, но очень редко. Дети не получали белков, что толкало их к воровству в местных продуктовых ларьках.
Однажды Давид попался на краже пачки сосисок, за что был тут же поставлен на учёт в детскую комнату.
— Опять детдомовский, — покачала головой сотрудница комнаты для малолетних «преступников», — Что же вы всё воруете, не кормят вас там, что ли?
— Кормят... — промямлил тот, — Только я мяса хочу. Отдайте сосиски, у меня сестра маленькая, ей тоже мясо надо!
То ли слишком часто детдомовские дети были гостями в милиции, то ли ещё что случилось, но вскоре в детский дом нагрянула проверка. В этот день детям выдали на обед по тарелке наваристого рассольника на крепком курином бульоне, картофельное пюре с мясной подливой и щедрыми кусками мяса, по половине свежего огурца (это зимой-то!) и стакану неразбавленного яблочного сока с печеньем-курабье.
Это был пир, которого дети не видели никогда. Пока они жадно вылизывали тарелки от остатков мясной подливы, между столами ходила комиссия и гладила деток по головам. Вечером, после тихого часа, детям выдали по подарку от спонсоров и... на ужин у них опять была овсянка на воде.
Праздник закончился. Довольный директор хищно поглядывал на Давида и в тот же вечер вызвал его к себе в кабинет.
— Ну что, нажаловался? — с усмешкой задал он вопрос подростку.
— Чего это, — не понял мальчик, — Никому я не жаловался!
— Теперь знай, — не слушал его директор, — Тех, кто поставлен на учёт в детскую комнату, приёмные родители не усыновляют. На твою сестру пришёл запрос, а от тебя отказались. У тебя теперь волчий билет.
Так воровитый директор отомстил мальчишке, смевшему украсть из продуктового ларька пачку сосисок. Украсть от голода.
А на шестилетнюю Сонечку действительно «запали» люди из Москвы.
Официально считалось, что информация о брошенных и отказных детях стекалась в единый центр, где бездетные пары могли выбрать себе приёмного ребёнка. Однако будущие родители Сони, ещё с ней не знакомые, просто решились ехать на край света за своим ребёнком. Нарезали карточек с адресами детских домов, положили карточки в большую пустую кастрюлю, хорошенько перемешали бумажки и...
Краем света стал Детский дом в Приморье, куда будущие родители тут же купили билет на поезд.
Вы удивляетесь? Я — нет. Время такое было. Люди тогда были отчаянные и верующие. Верили в лучшее. Верили в перемены, в добро. В счастье верили.
Счастье встретило будущих родителей на заднем дворе детского дома, возле кухонной двери. У Счастья было черное мальчишеское драповое пальто, мятые красные бантики на жиденьких косичках, огромные черные глаза с длинными ресницами и собака — красивущая ярко-рыжая мелкая дворняжка с белоснежной галочкой на лбу.
— Жуля! Жуля, ко мне! — говорило Счастье собачке и будущие родители, только-только приехавшие в приморский городок, по её звонкому родному голосу поняли — это их дочь.
Они не осмелились зайти на территорию детского дома. Не потому, что там была охрана. Шёл 1991 год, какая там охрана... всё было нараспашку. Люди просто боялись своего решения. Знаете, так бывает — запоздалый страх приходит, когда отступать уже некуда.
Они решили обойти детский дом вдоль забора, присмотреться к условиям этого места, к случайным картинкам из жизни незнакомых им детей...
— Жуля, ко мне! Стоять! Дай лапу! Молодец! Дай другую лапу! — командовала девочка в мальчиковом пальто маленькой рыжей собачке.
Собачка давала лапу, садилась по команде, опять давала лапу. Девочка звонко смеялась, подпрыгивая от радости.
Тут задняя дверь кухни отворилась и в узкую щель на улицу протиснулась худая мальчишечья фигура в вытянутой вязаной кофте. Мальчик что-то прятал под кофтой. Придерживая одной рукой спрятанное, второй он схватил девочку за руку и потянул за собой.
— Уходим!
— А Жулю покормить? — упёрлась девочка, — Дай ей! Что у тебя там? Она тоже есть хочет!
— Тихо ты! Будешь шуметь, нас опять накажут! — шикнул на неё мальчишка и вытащил из-под кофты кулёк, — Жулька, на!
Он кинул собачке большую жареную котлету, бережно спрятав остальные в кулёк, а кулёк — опять под кофту.
— Бежим, пока директор не поймал!
Дети убежали, а незамеченные москвичи, разинув рот, так и остались стоять за забором неподалёку от входа на задворки кухни. Они видели, как нарядная собачка Жулька проглотила котлету и понеслась за своими кормильцами. Люди всё поняли. Вернулись к воротам и зашли на территорию детского дома.
Процесс усыновления был быстрым, москвичи к нему приготовились, заручившись поддержкой своего родственника, прокурора в московском районном суде. Справки в количестве 100500 бумажек они привезли с собой. Придраться к будущим усыновителям было невозможно.
О том, что Сонечка и Давид брат и сестра, приёмные родители узнали только тогда, когда начали общаться со своей будущей дочерью.
— А Давидка с нами поедет? А Жуля? — радовалась шестилетняя девочка предстоящей жизни с настоящими мамой и папой.
Ей было простительно радоваться, она не помнила свою маму. Надо сказать, что и мамы на тот момент уже не было, она погибла вскоре после помещения её в лечебницу. Суицид.
— Давид? Кто это? — спросили усыновители у девочки.
С вопросом о брате они обратились к директору, но тот, следуя своей мстительной натуре, рассказал москвичам ужасы про доброго мальчишку, представив его как закоренелого преступника.
Люди поверили руководству детского дома и, к сожалению, не стали искать общения с Давидом. Решение это далось им легко, потому как они изначально не планировали усыновлять двух детей, в особенности проблемного мальчика пятнадцати лет. Они постарались как можно быстрее вывезти Сонечку в Москву, чтобы оградить её от плохого влияния старшего брата, а себя — от угрызений совести.
Сонечке было сказано, что Давид приедет к ним позже, во что наивная девочка сразу поверила. Единственно, кого они взяли с собой, так это собачку Жулю. Договорились с проводником, заплатили начальнику поезда и Жуля с комфортом провела 6 дней в поезде Владивосток-Москва.
Как сложилась судьба детей потом?
Соня вытянула счастливый билет. Её приёмные родители оказались людьми предприимчивыми. Успев приватизировать парочку государственных предприятий, их благополучие резко пошло в гору. В 1994 году, когда Сонечке было 9 лет, семья выехала в Италию, где продолжила развивать свой бизнес.
Жуля отправилась вместе с ними. Да, безродная собачка Жулька из далёкого заднего двора приморского детского дома оказалась в Италии, ела из серебряных тарелочек и пила из хрустальных бокалов. Рыжая маленькая собачка оказалась настолько смышлёной и милой, что очаровала не только родителей Сони, но и всех соседей.
В Италии Жулька сделалась Жульеной и прожила там до 2000 года, уйдя на Радугу в возрасте примерно двенадцати лет. После себя Жуля оставила маленький холмик на кладбище домашних питомцев, отделанный мрамором с надписью на русском языке: «Нашей дорогой Жуленьке с благодарностью за годы радости». И дочь Приму, родившуюся от запланированного брака с породистым кавалером.
Интересовалась ли Соня своим братом? Конечно, интересовалась. Но у взрослых всегда находились ответы. Со временем сестра привыкла, что её старший брат слишком занят, чтобы встретиться с ней.
А что же с Давидом?
В день, когда увезли его сестрёнку, Давиду исполнилось пятнадцать лет. Вот такой подарок на свой день рождения он получил от воровитого директора. На всю жизнь запомнил мальчишка чувство злой беспомощности, когда по возвращении с экскурсии он не обнаружил сестру в отделении для младших детей. Он знал, что её собираются удочерять и собирался приложить все усилия, чтобы их с сестрой забрали вдвоём. Но он не успел. Слишком быстро всё случилось. Слишком большой тайной окружено было это удочерение. Тайной от него!
Узнать, куда повезли сестру, Давид не мог. Везде, куда бы он ни обращался, ему отвечали: «тебя никто не хочет, у тебя волчий билет!» Давид сто раз проклял те несчастные сосиски, помешавшие ему остаться рядом с сестрой.
Вместе с Сонечкой пропала и Жулька. А ведь Жулька была привязана к Давиду. Он кормил её ворованным с кухни мясом, играл с ней, таскал для неё коробки и старые тряпки, когда у неё рождались щенки. Про Жульку ему сразу сказали работники детдома: «с Сонькой поехала, теперь спит на перинах и грызёт сахарные косточки».
Одно утешало Давида: он знал, что семья у Сони зажиточная. Значит, сестра не будет голодать.
Решил Давид сжать зубы и не подавать виду, как ему больно. Решил закончить техникум, получить профессию, встать на ноги и с полным правом самостоятельного человека начать поиски сестры.
Так и случилось. Получил он профессию кондитера (сказалось голодное детство), уехал в районный центр, устроился на работу, получил общежитие. Затем, когда оперился, открыл с друзьями передвижной кафетерий. Встал на ноги, расширился до кондитерской, потом открыл сеть сладких магазинов.
Всё это время он, не покладая рук и жирных взяток, искал свою сестру. Но следы её канули, как будто и не было на свете никакой Сонечки. Все, кого находили ему частные детективы, были милыми, но чужими девушками.
Лишь однажды у кого-то из сыщиков мелькнула мысль, что не иначе, как вывезли Соню за границу, во что Давид почему-то не поверил и продолжал искать родную кровь по всей нашей огромной стране.
Проходили годы, Давид женился, приобрёл солидный капитал, родил детей, и даже собирался стать дедом, как вдруг...
— Папа, смотри, какая прелесть, — позвала его младшая дочь, — В Москве приют для собак открыли. Знаешь, как назвали?
Его младшенькая, Сонечка, была неисправимая собачница и кошатница. С младенчества тянулась ручонками ко всякой животине. Если к ней в ручки попадали беззащитные котята и щенята, то она им не выдавливала глаза, как это часто делают дети, и не зажимала им шеи в удушливом объятии, а нежно, ладошками гладила им ушки и спинки. Так и осталось в ней это благоговение к животным: сегодня Соня учится в ветеринарном, будет Айболитом.
— Кого назвали? Собак? — рассеянно переспросил Давид.
— Ну па-а-ап! Ну подойди.
Отец подошёл к дочери, приобнял её и посмотрел на экран телевизора. Там в окружении разномастных чистеньких собак стояла миловидная молодая женщина и отвечала на вопросы журналистов:
— Приют назвали в честь моей первой собаки. Жуля была душой нашей семьи, поэтому сегодня у меня нет вопроса, как назвать своё дело.
— Это она? — расступились журналисты и объектив камеры наехал на небольшую ярко-рыжую собаку...
— Соня... — прошептал оцепеневший Давид.
— Что, папуля? — ущипнула отца за нос дочь, — Классная идея с гостиницей, да?
— Соня! — засуетился отец, высматривая свой телефон, — Алло! Я нашёл её!
На экране уже сменилась картинка, а Давид всё смотрел и смотрел на мигающие клипы. Он смотрел и думал — как же он сразу не узнал свою сестру в этой ухоженной стройной женщине? Узнал бы он её, если бы не ярко-рыжая собака с ослепительной галочкой на лбу?
Давиду стало нехорошо. Он с шумом выдохнул и осторожно сел на кресло.
— Папуля, что случилось? — заметалась вокруг него дочь, — Маму позвать? Доктора позвать? Воды принести?
«Если бы не Жулька, я бы ещё раз потерял свою Соню!» — думал в это время Давид, закрыв глаза и не слыша, как воет сирена Скорой помощи, как его выносят на носилках и везут в клинику.
Инфарkт. Да, он бывает и от радостных переживаний тоже. Именно такой «радостный» инфарkт случился у кондитера Давида, что и стало причиной помещения его в краевую кардиологическую клинику.
Тем временем сыщик их частного детективного агентства уже разыскал Степанову Софью Викторовну, проживающую с семьёй в Москве. Это она была героем сюжета новостей, так взволновавших его заказчика.
С Соней инфарkта не случилось, всё-таки женщина была намного моложе своего брата, но волнение передалось и ей. Особенно после того, как она узнала от сыщика, что брат разыскивал её все 33 года их разлуки.
Hai rubato?!
— Дава, только не волнуйся, — поправила Давиду подушку его жена, — У меня очень хорошая новость: сегодня прилетает твоя сестра. Умоляю тебя, держи эмоции ровнее, ты не должен так волноваться.
— Соня? Прилетает? — приподнялся на кровати Давид, — Её кто-то встречает?
— Встречают, не переживай. Всё хорошо. Соня прилетает с мужем и двумя сыновьями, твоими племянниками.
— И ещё кое с кем, — загадочно подмигнула отцу младшая Соня.
— Девочки мои, вы лучшие лекари! — Давид обнял жену и дочь, — Я нормально выгляжу?
— Если ты не помнишь, то я тебя сегодня утром заставила побриться, — улыбнулась жена, — Хотя ты бриться не хотел и ругался на мою приставучесть.
— Ах ты, лиса! Ты всё знала!
— Ну конечно. Зачем нам второй инфаркт из-за неловкости момента, да?
— Отвезите её к нам домой, — посерьёзнел Давид, — Я попрошу доктора выписать меня завтра утром. Нет, сегодня, пусть выписывают меня сегодня, прямо сейчас. У тебя есть её телефон?
В коридоре клиники раздался скрипучий возглас раздатчицы:
— Ужи-и-ин! Проходим на ужи-и-ин!
Давид взял жену за руку.
— Поди, узнай, Павел Николаевич ещё не ушёл? Пусть выписывает меня, мне уже хорошо.
В палату въехала тележка раздатчицы. Сегодня на ужин были котлеты с картофельным пюре. Раздатчица поставила на тумбочку тарелку, налила чай с стакан и вывезла обратно в коридор свою грохочущую тележку.
— Гав! — раздалось из коридора, — Гав! Гав!
— Обещай, что не будешь волноваться, — торопливо повторила жена и посмотрела в проём двери палаты.
В дверях сидела Жуля. Та самая, с белоснежной галочкой на рыжем лбу.
— Давидка, узнаёшь? — вслед за собакой в палату вошла сестра Давида, её муж и сыновья-двойняшки.
Нет, второго инфаркта в тот день не случилось. Наоборот, Давид на удивление быстро пошёл на поправку и был выписан под честное слово ежедневно посещать Павла Николаевича, главного кардиолога клиники.
Но в тот вечер в палате кардиологии брат и сестра вспомнили всё, что случилось в день их расставания. Соне было очень горько осознавать, что её самые лучшие в мире приёмные родители пошли на поводу директора-мерзавца и не поговорили с Давидом. Возможно, это спасло бы брата и сестру от 33 лет одиночества.
— Не осуждай их, — покачал головой Давид, — Директор был прав: кто бы захотел усыновлять пятнадцатилетнего воришку?
Соня рассказала ему про свои годы жизни в Италии, про своё возвращение в Россию в 2017 году, про мужа, про сыновей-близнецов.
Жена Давила, муж Сони, их дети терпеливо стояли в стороне, уважая чувства своих близких.
И никто не обращал внимание, как напряжённо всё это время сидела перед тарелкой с котлетой ярко-рыжая собачка Жуля с белоснежной галочкой на медном лбу. Котлета так вкусно пахла... её аромат проникал в недра Жулькиного подсознания, спиралью врезаясь в хитросплетения собачьего ДНК, откуда Жулька услышала явственный приказ своей пра-пра-пра-пра...бабки:
— Съешь её!
— Indecente, sono un cane educato, — привычно по-итальянски ответила прабабке нынешняя Жулька.
— Глупости! — фыркнула та, — Когда ты голодная, всё прилично! Вот мой Давидка, когда я была голодная, точно такие же котлеты приносил мне под старой кофтой. Воровал!
— Hai rubato?! — не поверила Жуля, — Proprietari così decenti non possono rubare!
— Тоже мне «приличный»! Ты бы знала, как лихо он таскал сардельки из сумки повара! Это он сейчас приличный, а тогда... — прабабушка Жуля вздохнула из Жулькиного ДНК, — А тогда он был нормальный. Съешь её! Это приказ предков!
И Жуля несмело потянулась к тарелке, привстав на задние лапки.
— Смотри! Смотри! Ну точно наша Жулька. На, Жуля, ешь.
Давид поставил перед собакой тарелку и та с благодарностью съела подношение, не забыв поделиться со своей пра-пра-пра-пра...бабушкой.
— Жулька всегда со мной была, — погладила Соня свою собаку. — Это её внучка в седьмом поколении. Из последнего помёта оставили себе щенка с галочкой, как у первой Жульки. И назвали так же. Удивительное сходство.
«Ещё бы... — послышалось из глубин Жулькиного ДНК, — Если бы я не постаралась передать свою «галочку», вряд ли бы вы сегодня встретились...»
Вот ведь как бывает.
На фото пра-пра-пра-прабабка из глубин собачьего ДНК нарисовала в фотошопе белоснежную галочку на медном лбу своей внучки, чтобы нашлись те, кто потерялся.
