Мысль взять с собой старую собаку Розку пришла Саше в голову в последнюю минуту. Варя воспротивилась резко:
— Зачем, он же ду-р-а, даже не охотничья… Залает в самый неподходящий момент! Если у Любы своих собак нет – она мигом догадается
Начало здесь:
— Розка умная, — Саша трепал собаку по загривку, — Варь, я с дорогой того… не очень четко… Розка в случае чего, обратно выведет… как по шнурку.
Варя только глазами сверкнула в его сторону, пытаясь справиться с собой. Она страшно нервничала, но медлить не приходилось. Начинало уже светать. В лесу, наверное, отчетливо видны все стволы.
И как в тот, прошлый раз, Саше почему-то совсем не страшно было, пока они с Варей не дошли до той развилки, откуда одна тропинка вела к трассе, а вторая – к избушке Любы. Розка вела себя тихо – трусила впереди, обнюхивая землю. Ни разу не залаяла, не заскулила. А тут уже и Саша приложил палец к губам.
— Теперь если говорить, то шепотом, — чуть слышно сказал он сестре, — Отсюда она нас уже и услышать может.
Он хотел спросить сестру, что она думает делать, если Люба починила дверь, и в подвал им бесшумно не спуститься. Она надеялся только на то, что Варя сама увидит, что к Даньке бесшумно не подобраться. Они вернутся назад и поднимут тревогу.
Саша снова вытащил помятый рисунок – а Варя и не заметила, что он взял его с собой.
— Ищи, Розка, — он сунул листок к морде собаки.
Дома Розка «на раз» находила тапочки, которые теряются где-то в углу под кроватью… А тут, потыкавшись носом в рисунок, она заскулила чуть слышно – будто понимала, что громче нельзя и свернула куда-то в траву.
— Глупая собака, — теперь рассердился и Сашка, — Куда ты тянешь? Нам вон туда, понятно…
Они уже ушли далеко, а Розка все стояла, поглядывая в сторону, и не понимая, что этим людям надо. Сами ж сказали – искать.
Вот и полянка, на которой стоит изба. Уже совсем рассвело, но хозяйка, наверное, еще спит. Скотины, которая рано запросила бы есть, у нее нет. А если Люба вчера хорошо приняла на грудь, то Бог весть, когда она проснется.
Тем не менее, Саша удержал Варю.
— Не подходи к дому, давай отсюда. Видишь, из окон всё просматривается. Если Люба вдруг глянет – увидит сразу. Видишь вон сарай будто на холмике стоит, там вход… С той стороны, отсюда не видать.
— Я пойду посмотрю, вдруг дверь открыта… Может, она ее на веревку какую замотала пока. Если вниз нельзя, я хоть шепотом Даньке скажу, что мы его скоро вызволим.
Саша не смог удержать сестру. Варя прокрадывалась к дому, пригнувшись, будто это могло ей помочь. Мальчик закусил кулак, когда девушка скрылась за углом.
Варя стояла перед темным входом в подвал. Дверь все так же висела на одной петле. Можно было спуститься, но что-то подсказывало Варе, что Даньки тут нет. Будто зовешь эту тьму, а тебе отвечает пустота. Нужно было на ходу менять весь план… Что теперь делать? Она вдруг инстинктивно резко обернулась. На крыльце стояла Люба с ружьем. Они узнали друг друга мгновенно. Люба знала, чья это дочь. Но, не колеблясь, нажала на курок.
Если бы Сашка кинулся к сестре, Люба уложила бы его вторым выстрелом. У нее была двустволка. Но он метнулся в лес, пока хозяйка не успела его заметить.
Руки у него ходили ходуном, когда он тыкал в кнопки телефона. Сроду он не вызывал экстренные службы. Куда звонить? В скорую? В полицию? 911? Он сам не помнил потом, какой вариант выбрал, на какие кнопки нажал.
**
…Даньку не хотели пускать Варьке. Во-первых, она лежала в другом корпусе. Он в травматологии, она – в хирургии. И кто бы еще помог ему добраться от одного здания до другого. Во-вторых, Даньку взяли в больницу, чтобы осмотреть, подлечить немного и определить дальше его судьбу. За жизнь Вари несколько дней врачи поручиться не могли.
Катя никогда не могла потом забыть, как молоденький, впечатлительный еще хирург вышел из операционной бледный, со слезами на глазах. Он не спрашивал, кто эти люди, ждущие его в коридоре, кем они приходятся девушке. Операция еще шла, но его отпустили – поняли, что он может грохнуться.
— Вот такая дыра в груди. —сказал он, будто сам себе, и махнул рукой, — Фактически уже тру-п….
В реанимации Варя пробыла целую неделю. А потом в палату к ней пускали только мать, и то ненадолго. Когда же девушку разрешили навещать, она глазам своим поверить не могла – неловко, толчками раскрылась дверь, и на пороге, в инвалидной коляске появился Данька. Они не виделись столько лет, и все же он был такой же… Только взрослый.
Варя максимум, что могла – неловко приподняться на постели навстречу ему. Они обнялись, и долго не могли разжать рук. Как два солдата, уцелевшие после боя.
— Так и не нашли? — первое, что спросила Варя.
Данька сразу понял, что речь идет о Любе и покачал головой.
— Кто ж знает, куда она смылась… Лес мать хорошо знает. Если в окрестных деревнях покажется – ее люди сдадут. Все уже знают…
Он погладил ее по волосам так осторожно и неловко, словно не рука у него была, а медвежья лапа.
— Ты ж выздоровеешь?
Варя кивнула.
— Ты прости меня, я действительно, дура… надо было делать, как Сашка сказал… А я решила сама… Вы тут все напереживались…
Дверь открылась без стука, и вошел Макс. Варя хотела что-то сказать, но, увидев, что у девушки гость, Макс исчез в коридоре.
— Данька, ты же не вернешься туда больше? — в волнении спросила Варя, теперь уже она держала друга за обе руки, — Я даже не про лес говорю, я про село… Тебе туда нельзя… Одно – то что мать твоя все равно там близко ходит. Второе – ты так мало хорошего видел в жизни, что нельзя тебе сейчас к людям, которым все равно – есть ты или нет… Только любопытство, помнишь, как тогда, когда тебя Маугли обзывали? Ты будешь жить с нами, да?
Данька видел, какими взглядами обменялись Варя и Макс. Это было мгновение, но ему оказалось достаточно. Только вот Варю нельзя было сейчас расстраивать.
— Там погляди, — сказал он.
И улыбнулся ей, и глаза у него были сухие.
*
На весь район дом инвалидов был один. И это еще повезло, не в каждом районе вообще такой имелся. Даньке казалось, что условия тут – райские. Жил он в комнате на двоих, сосед – пожилой дядька, тоже колясочник. Тихий – бывало, за целый день слова не скажет. А Даньке того и надо, он тоже отвык много говорить.
Зато кровать его стояла у окна, и можно было смотреть сколько угодно – со второго этажа открывался вид и на двор, и на дорогу, что была сразу за забором, и на деревню, что лежала вдали. А под окном росла рябина. Сейчас, зимой, ветки ее были укрыты снегом, а ягод уже не осталось – птицы все склевали. Тогда Данька повесил кормушку, и по несколько раз за день тяжело забирался на подоконник, открывал форточку и кормил птиц.
А еще тут можно было не дожидаться, что тебе принесут еду, как это делал Данькин сосед, а трижды в день ездить в столовую – это был настоящий «выход в свет». И библиотека тут была, а с тех пор, как про Даньку написали в газете, и он получил славу, какой вовсе не хотел, стали ему давать краски и бумагу, и следили, чтобы запас не кончался. В библиотеке уже висели на стенах его рисунки, и заведующая обещала устроить Данькину выставку в Доме культуры. Ну, это уж ее дело.
Мир бывшего узника был переполнен впечатлениями, иногда казалось, что – с лихвой, хотелось даже побыть в тишине. И когда к соседу приходили дети, которые и сдали его сюда, Данька выбирался из палаты в самый дальний угол коридора, который больные не любили – здесь немилосердно дуло, и зимой диванчик у окна неизменно пустовал. Данька же даже не замечал, что тут холодно, он в своем подвале ко всему притерпелся.
Впервые после детства у него была теперь новогодняя елка, да такой он и не видел никогда… Чтобы под потолок, и вся украшена игрушками, цепями. Вся в огнях. Его звали помочь ее украсить, но он только головой замотал, опасаясь неловкими руками разбить хоть одну хрупкую игрушку.
А в последний декабрьский день, он приехал в тот зал, где стояла елка, с самого утра, когда другие больные еще спали. Это было самое «парадное помещение» у них тут. Желтый ковер на полу, воздушные шторы, несколько мягких диванов, пианино… Иногда в Дом инвалидов приезжали школьники с концертом – пели, читали стихи…
А вчера Варя прислала ему – новогоднее поздравление. Записала видео – они с Максом решили встречать Новый год в Праге, и стояли на какой-то очень красивой старинной площади, Было темно, но всюду горели огни. Молодые люди такие веселые…красивые… И Варя смеялась ему, и махала рукой, и была такая счастливая. А рядом резвились дети – кто в карнавальных костюма, кто просто так…
Данька вспомнил о детях, и вдруг заметил в углу девочку… Будто вызванную его мыслями. Она сидела в своей инвалидной коляске и внимательно и серьезно рассматривала елку.
— Ты чего тут делаешь? – спросил он, как мог мягче и ласковей.
— Сказку сочиняю, — ответила девочка, — Что тут еще делать? Придумываю чего-нибудь… волшебное…
— А ты расскажи мне, и я к твоей сказке картинку нарисую, — предложил он, — Расскажи…я не стану смеяться… просто ни за что…
Она посмотрела на него, сначала недоверчиво, а потом взгляд ее смягчился.
— Правда не станешь? Ну тогда хорошо…
Так заканчивался декабрь. А на пороге стоял новый год….
