С тех пор они караулили момент, когда Люба придет в село. Обычно она появлялась не реже, чем раз в семь-десять дней. И задерживалась тут надолго. Сначала заходила в «Магнит» и брала самое дешевое из крепкого спиртного. Но съестным здесь не затаривалась. Для этого был маленький, частный продовольственный магазинчик, где продавщицы часто отпускали селянам продукты в долг, записывая в толстую тетрадь, с кого сколько причитается. Были те, кто накапливал долги от пенсии до пенсии, потом расплачиваясь сразу за все. Но Любу тут не привечали, так как ей очень трудно было удержаться от соблазна. Если она недавно получила деньги сына, просто невозможно было ей рассчитаться с продавщицами и этим урезать себя в водке.
Начало здесь:
— В следующий раз, — просила она в «Черемухе», так назывался магазин, — Лекарства сейчас такие дорогие, вот купила себе, и остались сущие копейки. Мне бы хлеба, колбаски самой дешевой и постного масла. Дайте мне, а? А в ту среду я приду, расплачусь непременно…
— Хорошие у тебя лекарства, — продавщица Лиза доставала тетрадь, — Сорокоградусной крепости, не иначе. Вон, посмотри, ты уже пять тысяч должна. Чем платить-то будешь? Сама говоришь, что сыну почти все отсылаешь. И не бей на жалость, нам хозяйка магазина велела тебе больше ничего в долг не отпускать…
Люба теребила ворот платья и медлила уходить:
— Девчонки, а может, я грибами расплачусь, а? Вы мне сейчас дайте хоть муки маленечко, а я вам белых грибов принесу – хотите свежих, хотите сушеных…
Обычно кончалось всё тем, что продавщица, махнув рукой, все же снимала с полки пакет муки, и совала его Любе. Понятно было, что она не из тех нищих, у которых имеется счет в банке. И выпроводить ее за порог – значило действительно обречь на голод. А то, что она не может совладать со своей страстью к бутылке – продавщицы хорошо понимали. У одной пил муж, у другой – отец.
Из магазина Люба шла к братьям. Тут ее тоже встречали нерадостно, но опять кое-что перепадало. Летом это были излишки урожая – перезревшие огурцы и кабачки, треснувшие помидоры и кочаны капусты, яблоки с гнильцой, зимой – мелкая картошка и лук. Нередко жены братьев отдавали женщине ту одежду, которую уже не будут носить сами – а в лесу – самое то, кто там Любу видит.
Нагрузившись и чувствуя себя добытчицей, Люба возвращалась обратно. По дороге она часто отдыхала. Организм начинал сдавать, сердце работало все хуже. Иногда она думала о том, что может умереть в одночасье, и боялась, что не успеет перед этим спустить с цепи Даньку. А с другой стороны – кому он без нее нужен? Она искренне верила, что, если сейчас жизнь у сына – собачья, то в каком-нибудь интернате будет еще хуже. А раз так – лучше обоим уйти примерно в одной время.
…Первым Любу, выходящую из «Магнита», увидел Серёга, и кинулся собирать других ребят. Теперь несколько часов в запасе у них точно было. И вскоре маленький отряд двинулся в лес. Трудно было уломать только Витьку. К всеобщему удивлению, он оказался напуган таинственным воем гораздо больше, чем они могли себе представить. Похоже, он готов был вовсе не ходить больше в ту сторону леса, где стояла охотничья избушка. Мальчишки и отступились бы от него – невольник, как говорится, не богомольник. Но не было у них уверенности, что они сами отыщут это место. А Витька знал местность лучше всех, и ни разу не было такого, чтобы он заблудился.
— Вы чё-то взяли с собой? — спросил Витька.
Его не поняли. Несколько мгновений спустя сообразил Сашка – самый чуткий из всех ребят. Витька имел в виду то, с чем обычно ходят охотиться на призраков в кино. И если у них нет разных умных приборов, отслеживающих колебания разных там электромагнитных волн, или чем еще выдаёт себя потустороннее, то можно было бы прихватить хотя бы крест и святую воду. Но Витька постеснялся сказать всё это вслух, не захотел показывать себя трусом. И Сашка опять-таки понял это и промолчал.
Ребята шли поглазеть, а может быть – и испытать острые ощущения. Тем более им было не страшно пока – потому что день солнечный, и вокруг лес, в котором они – деревенские мальчишки – чувствовали себя, как дома. Они знали, что это за деревья, кусты, травы, отличали ядовитые грибы и ягоды, и самым неприятным приключением до сих пор для них считалась встреча с гадюкой.
А сейчас Витька уверенно вел их по узкой, не слишком-то заметной тропе.
— С ума сошла тетка – в такой дали жить, — сказал Серега, — а если случится что? Она ж бухает, как не знаю кто… Помрёт – так ее волки раньше найдут, чем люди.
— Там другая дорога есть, — Витька обернулся, — там по трассе, дольше идти, если пешком, но потом – когда в лес свернешь, минут десять до избушки будет. А я вас тем путем повёл, которым сам шёл. Недолго уж осталось.
Увидев избушку, мальчишки притихли. Никто из них прежде не был здесь. И не представлял, что прежде она производила совсем другое впечатление. Тогда, на поляне, заросшей цветами, стоял домик, напоминавший сказочный терем. Николай увлекался резьбой и не жалел времени на то, чтобы создать деревянные кружева. Была у него и кое-какая живность – козы и куры. Наливались кочаны капусты на огороде, краснели помидоры.
Теперь же обветшавший дом казался заброшенным, если бы не белье, сушившееся на веревке. Вместо выбитого стекла натянута полиэтиленовая пленка, от огорода и следа не осталось, деревянные кружева кое-где оторвались или просто сгнили.
— Слушайте, а она правда тут живет? – не выдержал Костик, — Может, еще где? Тут жить-то нельзя.
— Так видишь, она даже постиралась…
— Может это белье тут висит года три?
Сергей цапнул за край ветхую серую простыню:
— Не, еще мокрая… Но я тя, понимаю, Костян… Я б в таком месте сам завыл хуже любого привидения.
Мальчишки тронули дверь – вдруг хозяйка ее не запирает, и удастся посмотреть, что внутри. Но дверь была на запоре. Тогда попытались заглянуть в окна. Для этого использовали старую лавочку, стоявшую у крыльца. Ее переносили от окна к окну, вставали на нее по очереди и жадно приникали к уцелевшим стеклам.
Внутри царило то же запустенье. В самой большой комнате на полу было столько грязи, или земли, что из нее даже что-то росло. Остатки еды и немытая посуда, двери, болтавшиеся на одной петле, разобранная кровать – приют самых невзыскательных бомжей, да и только.
— Сдается мне, что тут из призраков только крысы, — глубокомысленно сказал Костя.
…Если бы Данька в это время спал – а он давно уже путал время дня и ночи — он пропустил бы приход ребят. А они были единственными, кто на его памяти навестил это место. Но он бодрствовал, и услышал их голоса. Мгновенно понял он, что пришли сюда эти дети – а он различал именно детские голоса – без разрешения матери. Люба бы их сюда никогда не пустила. И сейчас он бы услышал ее крики – она гнала бы незваных визитеров, проклиная их на чем свет стоит. Значит, матери не было дома…
Данька еще несколько минут продолжал прислушиваться, пытаясь поверить, что у него не галлюцинация, а потом схватили кочергу, которую мать принесла ему, чтобы шугать крыс, и принялся бить по чему попало – по стене погреба, по какой-то железной кастрюле, невесть как оказавшейся в углу. Он стучал кочергой и кричал как мог громко
— Э-эй! Эй-э-эй! Идите сюда!
Мальчишки же кинулись бежать. Они не задавались мыслью – кто это, их напугал сам крик. Они без разрешения пришли в чужой дом, и человека они боялись не меньше призрака. Эта чудная баба могла поселить у себя кого угодно, и лучше быстрее уносить ноги.
Данька неведомо как угадал, какие чувства захлестнули ребят.
— Не бойтесь! Я тут один… Я в беде… Мне надо помочь…
Они остановились довольно далеко, и слушали его голос, который слышали уже так слабо, что не все слова различали.
— Вроде на помощь зовет, — неуверенно сказал Серега.
— Ага, это от просто чтобы нас поймать, — Витька шмыгнул носом и твердо сказал, — Не ведитесь. Развод это.
— А пошли глянем все-таки, — для Сереги это был повод показать, что он смелее других, — Эх, жаль… ножа не взяли на всякий случай. Или хотя бы палки.
Он напустился на Витьку:
— Что ты за грибник без ножа… Хотя бы махонький… Ладно, пацы, айда… Если что, сразу сдриснем оттуда.
Однако место, где томился узник, первым обнаружил Костя:
— Похоже, оттуда он нам кричал, парни…
Теперь они маленькой толпой стояли у входа в подвал.
— Я здесь! — снова подал голос Данька.
Мальчишки поняли, что человек, который их зовет, находится где-то там, внизу, и похоже, подняться наверх не может.
— Дяденька, а как мы к тебе попадем, — крикнул Саша, — Тут дверь заперта, замок висит.
Данька замер на несколько секунд, не находя, что ответить. Сюда никогда никто не приходил. Но мать, тем не менее, не забывала запирать дверь, когда отлучалась. Слишком многое стояло на кону.
— Что с тобой случилось, дяденька? Ты нас слышишь? — позвал Саша.
— Я больной… Не могу сам выйти. Не бойтесь меня. Возьмите камень, попробуйте сбить петлю, сломать дверь, открыть...
— Ага, а ты потом скажешь, что мы тут разбойничаем.
— Да не скажу я! — взмолился Данька, — Ребятишки, давайте быстрее, а? А то она вернется…
Он не стал пояснять – кто. Они это и так поняли.
— Вот что, — решился Серега, — Давайте попробуем. Если тетка эта начнет жаловаться – скажем, что так и было. Нас много, нам поверят. Чё она? Запойная алкашка. Ей веры нет…
Он заоглядывался, подобрал камень поувесистее, и ударил. Получилось не сразу, мальчишки менялись, Сашка отшиб себе пальцы и тихонько скулил. В конце концов, замок сбил Витька. Туда, вниз, вели ступеньки. И там горел свет. Они стали осторожно спускаться – один за другим, готовые при малейшей опасности броситься назад.
Немногое видели мальчишки в своей жизни, но это зрелище их потрясло. Одного взгляда на этого мужчину неопределенного возраста достаточно было, чтобы понять – он тут жил. Искалеченные руки и ступни, волосы ниже плеч, борода, которая Бог весть, сколько росла, и железная цепь…Несколько мгновений они не могли сказать ни слова. Эти ребята не читали ни «Робинзона Крузо» и «Графа Монте-Кристо», но они поняли, что стали свидетелями чего-то чудовищного.
— Давно тут сидишь? — спросил Серега, голос его почему-то звучал хрипло. Он не знал сначала, как обращаться к этому человеку, «на ты» или «на вы», но мужик был до того беспомощен, что «ты» получилось само собой.
— Давно, — Данька беспомощно пожал плечами. При всем желании, он не мог б назвать срок своего заключения. Потом его осенило, — Вот таким был, как вы сейчас, когда меня…
— А кто? — теперь вышло шепотом. Мальчишки догадывались. Эта тетка средних лет, которую они ни во что не ставили, потому что о ней в селе говорили не иначе, как с брезгливой жалостью, эта тетка оказалась способной на… теперь они не смогли бы смотреть на нее без ужаса.
— Она, да? Кто она тебе? — спрашивал Костя.
— Мать… Слушайте, ребята, — Данька старался, чтобы ребята, в каком бы смятении чувство не пребывали, запомнили, что он им скажет.
— Вы сходите…Дядья мои, знаете где живут? Возле церкви дом под синей крышей. Если она все еще… синяя, — Данька на мгновение сник, — Скажите, что я живой, что меня забрать надо. А если они не захотят. Тогда найдите Варю. У нее мама в больнице работает. Катей зовут. Она там старшая медсестра.
В его памяти Катя осталась совсем молодой, а Варя и вовсе была девочкой. Ему казалось, что мир застыл на то время, что он тут сидел.
А мальчишки посмотрели на Сашу:
— Это моя сестра, — сказал он, — Варя то есть. А Катей зовут мою маму.
Данька впился глазами в Сашу, будто тот был ему родной человек, и дальше говорил, в основном с ним.
— Если она не поверит, что ты меня видел, отдай ей вот это, — он неловко метнулся к стопке того, то ребята приняли за отсыревшую бумагу, стал ее разбрасывать…
Невольно все приблизились. Это были картины. Но рисовал их будто инопланетянин. Понятно было, что вот это – лес, вот это – река, а тут луг… Только река подчас была зеленой, в лесу росли какие-то фантастические деревья, а по лугу прыгали неведомые животные, немного напоминающие зайцев. Данька рисовал по памяти, и теми красками, которые у него были.
— Вот, нашел, — Данька указал на листок, где была изображена девочка лет десяти. Видно было, как дорог этот образ художнику. Кое-где бумага была протерта до дыр, испачкана, но рисунок восстанавливали снова и снова.
Саша сразу узнал сестру. Дома, в альбоме хранились фотографии той поры.
— Я с ней был немножко знаком, — пояснил Данька, — Когда в больнице лежал. Как она сейчас?
— Она теперь с нами не живет, — пояснил Сашка, — В институте учится, в городе. Но она приедет вот-вот. Она там замуж собирается, хочет у нас пожить маленько, потому что уж потом не придется.
Саше показалось, что в глазах узника стоят слезы.
— Ты ей скажи… Просто скажи, что я живой. А дальше уж как там будет…
— Постой, — испугался Витька, — Вот мы сейчас уйдем, а эта… мать твоя придет, она ведь увидит, что дверь ломали. Что она тебе сделает?
Данька не знал. Он понимал только – мать не допустит, чтобы ее тайна была раскрыта.
продолжение следует.