(фантастический рассказ)
«Одной из неразрешимых проблем, с которой столкнулись первые колонисты Ross129b, или, как они сами ее называют, Адад*, стала постоянная потеря техники и людей и невозможность своевременного пополнения ресурсов».
Из видеожурнала «Покорители Вселенной» от 22 февраля 2135 года по земному летосчислению
Момент аварии я не запомнил. Видно, крепко приложился головой. Потом думал только об Ангелике. О том, что она не дождется меня. Болтался вверх тормашками, ногами нащупывая опору в виде кислородного генератора, наблюдал, как страшно наплывает в иллюминатор багровое облако с далекими горными цепями внизу, похожими на птичьи следы, и очень ясно представлял себе лицо моей девочки. Чей-то безжизненный голос, скупо роняя слова, торжественно сообщал ей, что космический бот «Гринда» разбился, и я, Андрей Лапин, исследователь-климатолог, 35 лет, погиб. «Департамент Периферийного управления и Земная администрация, глубоко скорбя, выражают сочувствие...»
И всегда сияющие зеленые глаза Ангелики тускнеют. Ее рот округляется, выдыхая болезненное «О». Лицо выцветает, словно старинная фотография... И на нем — навечно — застывают удивление, растерянность и детская обида: эй, ты же обещал!..
Бот потерял модуль связи и с шипением вошел в атмосферу. Перегрузки возросли пятикратно, и я на мгновение отключился. Но, видимо, сработал инстинкт: очнувшись внутри индивидуальной спасательной капсулы с блоком автономного жизнеобеспечения, я задраил люк и нажал красную кнопку. Капсула скользнула из горящего бота и пошла, виляя, подныривая под облака, к неведомой земле, вниз.
Я смотрел на обломки корабля: поначалу они шли кучными искрами, как выстрел трассирующей пули, почти вровень с моей капсулой, но ближе к поверхности начали разлетаться, расходиться в стороны под большим углом и вспыхивать, словно фейерверк на День Всепланетной солидарности.
Ни один обломок до поверхности не долетел — все сгорели. Хорошая кислородная атмосфера, равнодушно отметил я.
Но я погиб.
Что подумает обо мне мой ребенок... Впрочем, какой ребенок?.. Ангелика сказала, что примет решение, когда я вернусь. А я... не вернулся. Значит, ребенка не будет.
Капсулу тряхнуло, и все вокруг стало черным и пустым. Надолго.
Первый день катастрофы
Разбудил вой. Он шел, не стихая, со всех сторон и спустя пару минут у меня заложило уши. Открыв глаза, я обнаружил себя висящим на страховочных ремнях. Один из них лопнул, и я выпал из кокона, ударившись плечом. Отлично. Мягкая посадка. Могло быть хуже.
Тело затекло, все мыщцы одеревенели. Каждое движение давалось с трудом. Я отстегнул уцелевшие ремни и мешком шлепнулся на металлопластовые переборки. Вой не смолкал — громкий, голодный, настойчивый.
Подобравшись к иллюминатору, я выглянул наружу. И ничего не понял. Взгляд уткнулся в пустоту. Совершенную пустоту, словно альбомный лист, на котором еще ничего не нарисовано. Ни точки, ни штриха. Глазу не за что зацепиться. Пустой, белый, плоский, как лист бумаги, мир. В котором ничего нет.
Но это было первое впечатление. Присмотревшись, я понял, что и в пустом мире все же что-то есть. Мелкие штрихи. Серые точки. Они двигались. Хаотично, разбросанно, но придерживаясь одного направления — с востока на запад. Мне не померещилось. Вой, который не переставал терзать мои уши, перешел в гул, и я все понял: господи, это же снег! Снежная буря.
Попытаться выйти наружу? А смысл? Проводить разведку в бурлящей каше? Надо ждать, пока ветер стихнет.
Я пытался судить трезво и здраво, но это было в большой степени притворством. На самом деле внутри меня всем заправлял мелкий писклявый щенок-ссыкун. Он сел, скорчившись, в самом темном уголке моего сознания и при каждой моей попытке сделать хоть что-то, составить хоть какой-то план реальных действий, ныл: «Зачем тебе это надо?! Я же все равно умер! Умер! Умер!!»
Еще правда, не до конца. Но ведь по-настоящему это лишь вопрос времени. Факт настолько очевидный, что в какой-то момент я испытал даже искреннюю досаду: ну, почему в живых остался именно я?!
Было б куда удобнее, если б выжил кто-то более полезный. Ну, что такое, в конце концов, климатолог?! Когда нет физика, инженера, астронома... биолога!
Это все равно что пытаться убить льва, отхлестав его по морде букетом. Или с помощью мороженого выложить фундамент дома. Нелепо!
Настолько нелепо, что я заржал, представив ситуацию в деталях. И ржал минут пять, трясясь, стукаясь головой о переборки, икая и хлюпая, заливаясь слезами.
Потом зарядил киберкухню, и мы с Ссыкуном вкусно поели. Я даже сотворил клубничный джем и позволил мелкому поганцу обожраться сладким вдоволь, чтоб он своими воплями не мешал мне думать.
Молекулярная киберкухня способна творить что угодно из чего угодно, так что в пище и воде мы с поганцем могли не нуждаться ближайшую сотню лет.
— Согласен. Хотя твой джем отдает болотом, — проворчал Ссыкун.
— Я не знаю, из чего кибер его делает, и уверен - лучше об этом не знать, — сказал я. Ссыкун заткнулся. — Как думаешь, когда буря успокоится? — спросил я его. — Сделаем ставки?
Но он не отозвался — видимо, устал и пошел спать. Я посмотрел в иллюминатор — там все было по-прежнему: точки-штрихи, штрихи-точки. И вой. Впрочем, к нему, я, кажется, уже приспособился. Человеческий мозг принимает на обработку (анализирует) только пиковые впечатления, а если периферийные органы чувств испытывают постоянную перегрузку, центральная нервная система «отключает» их. Спустя несколько часов беспрерывного воя, звук этот словно впитался в мою кровь, залез под кожу — я чувствовал и понимал, что он есть, но гул шел фоном, делаясь все глуше и тише, и под конец стерся. Я перестал его замечать.
Устав думать, я последовал примеру Ссыкуна — заснул. Во сне видел Ангелику: она сидела рядом и молча гладила меня по голове. Она была очень грустная.
Второй день.
А может, уже третий. Понятия не имею, сколько я проспал. Корабельный хронометр сбился и не показывает ни дату, ни время... По субъективному ощущению — часов 16. Интересно бы знать, сколько часов здесь длятся сутки? Всю информацию о планете словно гигантским ластиком стерло из моей головы в момент аварии...
Снежная буря не прекратилась. Поэтому я до сих пор не сделал попытки вылезти из капсулы.
Во сне я видел детство, как мы сидели в деревенском доме прадеда, со всеми моими кузенами и кузинами, и прабабка показывала нам старинную видеокнигу про какого-то странного типа по имени Робин Зонт... кажется.
Этот самый Робин был матросом древнего наводного корабля и при крушении своего плавсредства оказался на необитаемом острове. Тогда на Земле еще было полно необжитых земель и островов, где никто не проложил ни одного энергокабеля и линии связи.
Перед глазами ясно встала картинка: лохматый, как дикий зверь, Робин идет по своему дикому острову и держит над головой палку с куполом в виде лохматого клочка материи. Мы с кузенами предположили, что это древняя спутниковая антенна. Неандертальский вариант.
А прабабка сказала, что это меховой зонт, и Робин сделал его сам.
— Зачем? — удивились мы.
— Прятаться от дождя, — ответила прабабка, пожимая плечами…
А на этой чертовой планете дождя нет. Только ветер и снег. Что мне делать с этим, скажи, Ангелика?..
Проснулся Ссыкун и заныл, что делать нечего, что надо придумать способ умереть побыстрее, потому что иначе будет хуже.
— Еще хуже, чем сейчас? — спросил я его.
— Да! — проскулил мелкий засранец. — Мне очень-очень плохо и я боюсь сойти с ума, потому что будет еще хуже!
— Чем тебе плохо сейчас? Сидишь сытый, в тепле. Тебе даже делать ничего не надо — за тебя работают солнечные батареи, генераторы, утилизатор, кибер...
— Мне плохо. Мне очень страшно, плохо и тоскливо! Мне одиноко. И будет еще хуже, я знаю...
— Одиноко?
— Да! Как только подумаю об Ангелике...
— Думает он! Я тоже думаю об Ангелике. Я думаю об этом больше тебя. О том, как нам... мне... Отсюда выбраться. Чтобы добраться до Ангелики!
— Но ведь ее здесь нет!
— Я в курсе, что ее здесь нет! Я хочу придумать план, как попасть туда, где она есть! А ты, говнюк, мне мешаешь. Своим нытьем!
— Давай выпьем? — тихо сказал Ссыкун, глядя на мелькание штрихов и точек в иллюминаторе. — Пожалуйста, не говори больше об Ангелике. Это так безнадежно и так меня нервирует.
Гаденыш меня достал. Поэтому мы выпили.
Не знаю, какой по счету чертов день на чертовой планете
Все провалилось, как в тумане. На хронометре мигают сплошные нули. Чтобы окончательно не сойти с ума, надо хотя бы отмечать дни — и я придумал, как. Среди личных вещей у меня хранится металлический брелок — от ключей нашей с Ангеликой квартиры. Я процарапал им три черточки на панели управления киберповара. Одна царапина — один день.
Вот так. Буду считать, что сегодня — третий день на поверхности планеты.
Третий день не прекращается ветер.
Ссыкун ноет, что ветер не перестанет никогда. Что это Вечный ветер. Вечная снежная буря. Я смеюсь над ним.
У каждого ветра есть имя. Люди помнят имена ветров, если они приходят ураганами, раз в 20-30 лет разрушить города, привести на континент цунами, затопить острова...
Еще имена ветров помнят там, где они делают погоду — где от них зависит урожай или сезонная добыча промысловиков. Зальцвинд — солевой ветер в Галле, он выпаривает соль из морской воды, и люди собирают эту соль в мешки большими лопатами, увозят и продают. Макрельный ветер в Англии помогает рыбакам Вейсмута наполнять сети. Как и Сельдяной в Архангельске, и Семужий на Печоре...
Помнят имена ветров там, где сила их велика, где они правят не только погодой, но умами и душами: заставляют плакать детей, рождают тревогу в сердцах женщин, сводят с ума немощных стариков. Таков Трамонтана на юге Франции или калифорнийский Санта Ана, прозванный Дьябло за иссушающий зной и жару, которые приносит он с собой на побережье. Или Мистраль — бич Прованса, вырывающий с корнем розовые кусты, виноградные лозы, плодовые деревья... Или Самум — огненное дыхание сатаны, «душитель», переносящий тонны раскаленного песка из африканских пустынь...
У каждого ветра есть имя.
— А здешний ветер я назову Ангеликой, — злорадно сказал я, чтобы прервать осточертевшее мне нытье Ссыкуна, — Вечный ветер. Незабываемый ветер...
Четвертый день
Сбиться со счета легко — ночь и день здесь различаются слабо. Постоянная облачность, сумрак... И ветер.
В обычной ситуации ветер либо нагоняет тучи, либо разгоняет их. На этой планете тучи стоят. Они слишком высоко расположены — в самых верхних слоях атмосферы, и ветер, шныряющий понизу, как сквозняк в старинном бетонном доме, до них не дотягивается.
Не знаю, чем еще можно объяснить... А впрочем...
Шестой день спасения
Ссыкун ныл и стонал, и всячески меня отговаривал. Но я все же выбрался на поверхность. Вышел из капсулы. Как он ни вопил, что я сгину, пропаду зазря... Смешно! Ведь именно Ссыкун сам и подбивал меня покончить жизнь самоубийством. Сгинуть. Пропасть. Не быть! Чтобы не мучиться безнадежными мыслями об отсутствии смысла и Ангелики...
Но я не слушал Ссыкуна. Мне нужно было выйти из капсулы.
Единственное, что есть на этой планете — ветер. Значит, его мне и нужно исследовать. Наблюдать.
Ветер — единственный, кто говорит со мной здесь. Он — все, с чем я могу тут иметь дело. Ведь Ссыкуна в действительности нет, это всего лишь одно из моих Я. Он просто сидит и ноет глубоко внутри. А вот ветер, ветер, который я назвал Ангеликой — он говорит. И я должен понять — что.
Четырнадцатый день
Чтобы родился ветер — где-то должна образоваться область низкого давления... Но воздушные массы непостоянны, поэтому ветры не бывают постоянными.
Если только это не падающие, катабатические ветра — от греческого «катабасис», что значит «снижение». Падающий ветер — холодный и плотный воздушный поток, он льется вниз с горных перевалов или с массивов кучевых облаков. Сила и постоянство — важный признак падающего ветра.
За все время здешний ветер ни разу не поменял ни направления, ни характера. Может ли быть, что это ветер падающий?
Фён, шинук, бергвинд — тоже сильные и постоянные, но это ветра дождевых теней. Поднимаясь вначале над горными хребтами, они теряют влагу, а, перевалив через гору, спускаются сухими и теплыми.
Катабатический ветер в долине Мак-Мердо, в Антарктиде, спускается с ледяного шельфа и внизу разгоняется до 320 км\ч: нет на Земле места суше, чем этот бесснежный антарктический оазис — долина Мак-Мердо. Ни снега, ни льда там нет вот уже 8 миллионов лет.
Но мой ветер несет снег. Он воет, а его удары резки, как удары хлыста.
Это северный ветер, холодный и постоянный... В нем есть нечто странное. В нем живет Ангелика. И что-то еще...
Пока Ссыкун прятался, устав ныть, я вновь выбрался из капсулы.
Ветер ударил по лицу размашисто и зло. Но я сразу услышал голос Ангелики. Она сказала, что соскучилась по мне.
Я замер. Я почуял запах ее любимых духов — запах свежести и луговых цветов после дождя.
Ангелика шептала мне на ухо, и я слышал каждое ее слово отчетливо, словно она стояла рядом. «Не сдавайся. Иди. Я жду тебя. Мы ждем тебя: я и твой сын».
И только тогда я понял, что ветер стих. В это было трудно поверить. Я так привык слышать его гул! Если бы Ангелика не заговорила со мной — я бы решил, что оглох. Или спятил — такой странной мне показалась тишина.
Но это была именно она — тишина. Ветер перестал. Его не было больше 7 минут: я сосчитал до 423 и сбился. А потом он включился снова...
Точно такой же — морозный, со снегом, почти ураганной силы. Северный ветер, в котором живет Ангелика. Кажется, я разгадал его секрет.
Двадцать пятый день
— В разных местах его зовут по-разному, — рассказывал я Ссыкуну, собираясь в дорогу. — Север. Северяк. Сиверка. Сивера. Холодик. Норд. Полуночник. Зима. Северец. И ведёт он себя по-разному. На берегах Восточно-Сибирского моря нагоняет волну на устье реки Колымы: соленая океанская вода затапливает берег, превращая его в мелководную трясину.
— Ты сошел с ума. Ты неадекватен, — ныл Ссыкун, пытаясь меня остановить. Но я не слушал его. Соорудил наплечный мешок из остатков кресла и страховочных строп и набивал его вещами, которые могли пригодиться в дороге — прежде всего, едой, которая хранится долго: сублимированное мясо и сухари. И продолжал рассказывать — громко, вслух, чтобы у Ссыкуна не осталось шанса уговорить меня отступить.
— В Уэлен на Чукотке северяк приходит осенним штормом, покрывая все вокруг мелкой соленой водяной пылью. В горы Болгарии несет дождь и снег. На Байкале рождает заморозки...
— Ты псих!! — орал Ссыкун, вцепившись в энергогенератор. — Я не верю тебе! Что ты выиграешь?! Просто одну смерть поменяешь на другую?! Более мучительную...
— А здесь, — сказал я, — северный ветер указывает направление — к Ангелике. Потому что это искусственный ветер. Я все рассчитал. Зря, что ли, столько времени просидел на поверхности, замеряя скорость и наблюдая? Постоянство здешнего ветра уникально: никаких изменений в характеристиках за две недели. Даже учитывая погрешности... Значит, его создают атмосферные генераторы. Люди. Я пойду к ним.
— Ты не сможешь. Ты не доберешься.
— Смогу, — сказал я. — Я иду к Ангелике. Поэтому я доберусь.
Ссыкун пискнул что-то невнятное и пропал. Я остался совсем один. «А вдруг я ошибаюсь?» — подумал я... Нет, не я. Это была последняя мысль Ссыкуна. Больше он меня не беспокоил.
Я открыл двери своего убежища и вышел на поверхность. Я был абсолютно убежден, что я не один. Что-то есть в северном ветре. Ангелика...
***
— Это все? — спросил один из руководителей миссии «Атмосфера» — Свен Йоргенсен, белобородый и беловолосый гигант с ледяными глазами.
— Да, — ответил главный инженер миссии Горин. — Техники подобрали парня возле шлюза на атмосферной станции. Он был... В жутком состоянии. Искалечен. Обморожен. 26 дней без горячего питья и еды, в условиях постоянного холода. На поверхности Адада, напомню, сейчас минус 15 по Цельсию, а у парня на себе — только квазикожа, да и та фактически пришла в негодность, почти не держала тепла. Плюс — последствия самой аварии. Сотрясение мозга. Частичная потеря памяти. Растяжения суставов, трещина лучевой кости, обморожения. Большую часть пальцев на руках и ногах ему придется отращивать заново. Но он вернулся.
— Как он сейчас? — спросила единственная в миссии женщина-руководитель, Наоми Лю.
— В целом — состояние удовлетворительное. Еще пару дней в биоотсеке — и будет как новенький, можно приступать к работе.
— Впечатляет, — сказал Йоргенсен, покачав головой, и посмотрел на остальных, призывая тоже задавать вопросы. Пятеро руководителей сидели молча. Тогда вопрос задал сам Йоргенсен.
— Скажите, Горин... А вы уверены, что причиной всему — именно ваш модуль? Все-таки Андрей Лапин — климатолог. Участник проекта. Не могло ли так случиться, что он знал... Что был подготовлен?
— Нет! — Горин усмехнулся. — Подготовиться к тому, что метеорит снесет разведбот с орбиты?.. Да бросьте! Лапина могло перемолоть в труху при падении. Никто не знал, где он. При отсутствии связи и при такой видимости... Мы даже не пытались его искать после падения. К тому же, прежде, чем вживлять чип с модулем в голову Лапина, мы полгода проводили испытания на киберах. Вы же знаете, как на Ададе ломаются киберы? К сожалению, рациональность их искусственного интеллекта мешает выживаемости. В условиях серьезной угрозы, при отдаленности зарядочной станции, ломаясь на неизвестной местности эти машинки не способны перешагнуть через расчеты теории вероятности. Трата 90% энергии ради 0.001 шанса из 1000 на удачное возвращение?! Для них это - нонсенс, полная чушь. Такое отсутствие логики в решаемой задаче палит их схемы почище радиации. Но это... -
Горин вытащил из нагрудного кармана плоскую коробочку, открыл ее, двумя пальцами вынул оттуда отливающую металлом крохотную таблетку и поднял ее на уровень глаз, чтобы продемонстрировать всем участникам разговора. — Вот он... Чип модуля «Ангелика» - психограмма-надстройка. В момент поломки кибера этот модуль будет перехватывать управление и перенастраивать систему приоритетов. А вот у человека такая психограмма будет активизирована в момент шока — когда мозг отключится. К сожалению, иначе нельзя — для включения модуля необходим сильный электрический импульс, а это создает риск инсульта. И этот риск все же меньше, чем риск суицида от отчаяния, отсутствия веры и воли.
Работа психограммы выглядит как навязчивое воспоминание... Основные характеристики личности, профессиональные знания — все эти вещи модуль не затрагивает. Его сфера — только эмоции. Мотивация. Желания. То, что двигает волю.
Собственно... вот. — И Горин зачитал с экрана нарукавного планшета: - После начала испытаний из 150 потерянных киберов вернулись 139. Не вернулись только те, что были разрушены полностью. А что касается людей - за все время испытаний - ни одного случая суицида. Я предлагаю...
— Послушайте! — перебила инженера женщина. Горин вспомнил ее имя: «Наоми Лю» и почему-то улыбнулся. Наоми подозрительно прищурилась в его сторону, но заговорила холодно и ровно, как всегда. — Я понимаю ваши восторги, господин Горин. Но уверена, Комиссия по этике, если только узнает, что мы используем нелегальный пиратский софт в проекте с государственным финансированием, пусть даже частично... Господин Горин, нас распнут! Вы ведь в курсе, что психограммы людей, умерших до Технологической революции, запрещены?
Руководители миссии сурово уставились на Горина. Только Свен Йоргенсен подмигнул инженеру — мол, ничего, не тушуйся, приятель.
— Конечно, в курсе, — сказал Горин. — Но вы тоже знаете, госпожа Наоми: на проекте сложилась критическая ситуация. Потери техники и людей тормозят все. Мы не можем то и дело останавливать работы в ожидании транспортов с ремкомплектами и людьми. Я больше чем уверен, что даже члены Комиссии по этике, знай они о нашем бедственном положении здесь, с удовольствием закрыли бы глаза на это незначительное нарушение.
Наоми Лю поджала пухлые вишневые губы.
— Мне не нравится это возвращение к варварским практикам...
Горин взглянул на Свена Йоргенсен. Тот улыбнулся и подмигнул инженеру: давай-давай! Горин сказал:
— Мне тоже не нравится. Поверьте, никто из нас не в восторге, что приходится иметь дело с подобными извращениями!
— Первобытная ересь, — ввернула Наоми Лю.
— Да! — согласился Горин. — Любовь, безусловно, первобытная ересь, животное чувство и все такое. Но без этой самой ереси невозможно удержать технически сложных, разумных киберов от суицида в критические моменты.
Эта самая ересь наделяет их такой мощной волей к победе и самосохранению... Она заставляет их жить, находить дорогу обратно при любых повреждениях. То, что я наблюдал, невероятно. Совершенно искалеченные экземпляры... Возвращаются! Они становятся очень целеустремленными. Так что... Извините. По-моему, господа, у нас просто нет выбора.
Горин замолчал. Руководители миссии молча переглядывались. Свен Йоргенсен улыбался, закрыв глаза.
— Скажите, Горин... А что там, в этом модуле? Что за психограмма? — спросил кто-то из пятерых. Инженер ответил без запинки:
— Психограмма не установленного лица, около 2026 года. Житель старой Земли. Женщина, Ангелика — даже не известно, жена, невеста или просто, как в старину говорили — «девушка»... Донор психограммы — работник геологической партии. У них вертолет разбился в горах. Из девяти человек, бывших на борту, в катастрофе выжили двое. Оказались посреди холодной каменистой пустыни — без спасательной капсулы, без еды, без связи, без тепла... в обществе трупов своих товарищей. Вертолет искали, но не могли найти: сложные погодные условия. Один из выживших почти месяц питался телами своих друзей, а закончил тем, что сиганул со скалы, отчаявшись ждать помощи. А этот наш, донор психограммы. Он ушел от места аварии на второй день, чтобы... избежать соблазнов каннибализма. Пошел искать помощи. В одиночку одолел 700 километров по горам... 45 дней без еды. Вернулся домой.
— Он точно был не кибер? Может, гибрид?
— Нет, что вы. С тогдашних киберов и даже с гибридов психограммы не делали. Человек. Когда вышел к людям, истощенный, потерявший половину зубов... Сказал, что, если б не его... прошу прощения, любовь к Ангелике, он бы покончил с собой, чтобы не мучиться так. Сказал, были мысли. И возможности были. Но Ангелика заставила его выживать, искать дорогу обратно.
— Варвар, — пробормотал кто-то из руководителей.
— Да, — сказал Горин. — Но не забывайте: это все было задолго до Технологической революции, Запретного кодекса и всего, к чему привык нормальный цивилизованный человек.
Все замолчали. Свен Йоргенсен оглядел людей — они сидели со слегка смущенными лицами. «Шокированы и ошарашены, — подумал Йоргенсен. — Это пройдет». Он встал и сказал:
— Думаю, мы все понимаем, что коллега Горин прав: другого выхода нет. Предлагаю одобрить его предложение и оснастить модулем «Ангелика» все необходимые механизмы. А также в обязательном порядке прочипировать сотрудников. Для страховки. Решение неприятное, но вынужденное.
— Ладно еще киберы! Но люди?! А вдруг эта ваша дрянь… любовь… заразна и начнет самопроизвольно... Копироваться? — с отвращением высказалась Наоми Лю.
— Я могу только обещать, что это все не выйдет за пределы нашего проекта, - ответил Горин и пожал плечами.
— Будем надеяться, — съязвила Наоми.
Горин с интересом посмотрел на ее пухлые вишневые губы.
*Адад — бог непогоды в аккадской мифологии. Создатель бури, ветра, молний, грома и дождя, образ разрушительных и созидательных сил природы.