Сразу же после тихого часа нас ждал обед. Ей-богу, лучше было бы умереть с голоду (хотя тогда меня там оставили бы лечить и от анорексии). Одна из молодых соседок по комнате позвала меня меня в столовую, которая находилась прямо напротив нашей комнаты. Но, даже несмотря на это, пробиться сквозь очередь, которая кончалась аж в коридоре, было невозможно. Хотя на тот момент это было довольно выгодное положение — топтаться в самом конце и лишь следовать инструкциям своей сопровождающей.
Еду выдавали из маленького окошка в алюминиевых мисках. Причем на миски для животных это и было похоже — и по внешнему виду, и по содержанию. Будто пациентов держали за животных. Вся еда была всегда отвратной за редким исключением. Я старалась там особо не питаться, ибо один внешний вид вызывал отвращение: какие-то странные каши цвета грязи или детской неожиданности, состоящие на 80% из воды, абсолютно безвкусные и зачастую с неприятным запахом; дешевые сосиски, которые, казалось, вот-вот издадут протяжное жалобное «мяяяу»; если везло, то могли дать вполне съедобный сыр или тоненький кусок колбасы. Уже к окончанию своего лечения я отдавала то, что есть для меня было невозможно, одной замечательной бабушке из нашей палаты. Сколько же счастья было в ее глазах!
Иногда по вечерам выдавали пакетик кефира или низкокалорийного йогурта, или же налить целый стакан томатного сока, что считалось за второй ужин. И это, право, была лучшая еда во всем этом заведении. И какое же счастье было, если кто-то отказывался от своей порции. Иногда вместо кефира в пакетиках нам приносили целое ведро, где один ответственный разливал всем по стаканчикам. Вот тогда-то моя кефирная душа шиковала, ведь можно было выпить и по две кружки, и по четыре, если оставалось. Чувствовала себя в такие моменты ребенком войны, для которого что-то помимо черствого куска хлеба было в радость.
Кстати, насчет хлеба. Он лежал под стойкой выдачи в каком-то мусорном ведре, обернутом пакетом. Это выглядело столь странно, что я сначала его и не признала. Думала, что реально мусорка. Хлеб мы часто растаскивали по палатам, ведь большую часть времени столовая была закрыта, а бутерброды-то должны на чем-то держаться. Нам часто давали люлей за то, что мы храним еду в комнатах, ибо тогда заводились тараканы. Ну, что ж вы хотите? Не нравится — так не закрывайте столовую! Хлеб становился для тебя дефицитом, если ты не успевал стащить хотя бы кусочек. Приходилось выпрашивать у тех, кто этой возможностью воспользовался. Он часто лежал подолгу и становился тверже камня, но даже черствый хлеб был в радость.
Вообще, у нас было принято делиться едой. У меня была куча сладкого, я часто давала печеньки в обмен на что-то посъедобнее по типу колбасы, которая была у тех, кто мог выбраться на прогулку с родней. В основном я сладким и питалась, есть его уже было невозможно. Но как только я видела, что кто-то возвращается с полным пакетом из «Пятерочки», то у меня тут же загорались глаза: сейчас будет вкусный бартер. Мы подкармливали друг друга и просто так, понимая положение друг друга.
Одной девушке я особо благодарна: она носила мне еду со столовой, которую можно было унести, и постоянно делилась своим, купленным в магазине, так как большую часть времени я спала из-за успокоительных. Добудиться меня для похода в столовую было невозможно, да и просыпаться вообще не хотелось, но каждый раз, открывая глаза, я видела у себя на тумбочке маленький бутербродик или целый микс из фруктов, что нереально поднимало настроение. Вообще, девочка та была очень добрый, кормила не только меня, но и всю палату. Часто делила еду на всех. Ее я постараюсь не забыть никогда, ведь она, считай, помогала «выживать» в таком месте.
Предыдущие и следующие части будут в профиле, так что не забывайте подписаться. Спасибо, что остаетесь со мной!