В этом году павловопосадскому платку исполняется 228 лет. Посмотрим, как сейчас производят национальный символ России? Поехали…
Сушильщица - так называется должность Ирины, она с помощью деревянной палочки ловко, слоями укладывает на тележку выходящую из печатной машины шерстяную ленту, которую потом разрежут на платки.
«Надо смотреть, чтоб рисунок лег ровно в трафарет,— объясняет она,
— чтоб пушинка нигде не прилипла и не отпечаталась... Глаз да глаз! И так с утра до вечера, уже и не помню который год... И буду работать еще сколько смогу. Платки — это на всю жизнь, пока та, с косой, не придет».
Каждую смену седые волосы Ирины приобретают разный оттенок: то синий, то красный, в зависимости от грунта партии. Одно радует: краски экологически чистые. Шерсть здесь используется тоже натуральная, из Новой Зеландии и Австралии — в России мериносных овец почти нет.
Во времена СССР специально для нужд Павловского Посада закупили как-то две отары белых австралийских мериносов и поселили их на Кавказе. Но там за овечками не уследили — местные бараны попортили дорогую породу. Выявлять виновных не стали — началась перестройка, фабрика оказалась на грани закрытия, не до того было. Потом, когда заново наладили производство, сырье снова стали закупать за границей. «Шерсть у нас австралийская, краски — немецкие,— вводит в курс дела Ирины,— станки — итальянские, компьютеры — китайские. Только руки — из России».
Так оно примерно всегда и было. Павловские шали вообще задумывались как копия индийских, кашмирских, китайских и турецких. Но русские руки не удержались — так переделали заморскую продукцию, что и духу чужого не осталось. Как со старинной японской игрушкой получилось — был грустный старичок, а вышла яркая и жизнерадостная матрешка. Была роспись по керамике голландских мастеров, а получилась чисто русская гжель. Вот и павловские платки наряду с матрешкой, гжелью, палехскими шкатулками и жостовскими подносами стали национальным символом России. А еще точнее, символом русской женщины. «У меня несколько платков,— признается Ирина.— Под настроение надеваю. Иногда думаю: ну, надоели, видеть их не могу! Но потом достанешь из шкафа, на плечи накинешь, в зеркало глянешь — а красиво!»
«Портянка и есть портянка»
Маленькую кустарную фабрику — ткацкую светелку — в селе Павлово организовал в 1795 году Иван Лабзин. У предприимчивого крестьянина поначалу трудилась дюжина вольнонаемных работниц, и изделия их были так себе — «средней руки» да «плохой доброты». Это потом платки и шали уже города Павловский Посад расцветут яркими розами, засияют на картинах Кустодиева, Репина, Васнецова, станут известны на весь мир, а производство разрастется до самой большой в России мануфактуры. Зато выпуск продукции никогда уже не остановится: ни во время Отечественной войны 1812 года, ни в революцию, ни в Гражданскую, даже в 1990-е хоть и с большим трудом, но устоит дело Ивана.
«А у нас место удобное,— объясняет помощник руководителя Павловопосадской платочной мануфактуры.— Рядом реки Ока, Клязьма, дороги на Москву, Нижний Новгород, Вологду, Астрахань. До самых крупных ярмарок нам всегда удобно было добираться». К середине XIX века ткацкий промысел охватил здесь всю округу: почти все городское население было занято на фабрике, а деревенские ткачи работали на дому. В 1896 году на промышленной выставке фабрика получила высшую награду: право изображать государственный герб на вывесках и этикетках. Но все же своего пика производство достигло в советское время, когда в месяц выпускалось более полутора миллионов погонных метров платков и шалей — столько теперь здесь производят за целый год.
В 1937-м на Всемирной выставке в Париже павловопосадские шали получили высшую награду: Гран-при и восхищенные отзывы «Это — цветущий сад!», в 1939-м на выставке в Нью-Йорке журналисты писали, что розы на русских платках словно светятся разными оттенками, в 1956 году на Всемирной выставке золотую медаль получит шаль «Роза и рябина», будет невероятный успех и в 1961 году на выставке в Дамаске, и специальный приз в Лейпциге в 1969 году...
В 1990-е фабрика едва не закрылась: не было денег не то что зарплаты выплачивать, а и просто обогревать большие помещения, ждали, когда трубы начнут лопаться. Но нашлись, к счастью, инвесторы, а теперь уже и государство помогает: для производств, в которых 50% продукции составляют изделия народных художественных промыслов, предусмотрены льготы — поддержка из федерального бюджета, налоговые послабления: отмена налога на землю, уменьшение налога на прибыль на 4% и налога на имущество на 50%. Кроме того, через госсубсидии предприятие может компенсировать часть затрат на рекламу — у Павловопосадской платочной мануфактуры почти две сотни фирменных магазинов по всей России.
Теперь уже в Турции и Китае активно подделывают павловопосадские платки. Сувенирные лавочки, интернет-магазины, весь рынок «Садовод», даже крупные сети вроде Wildberries забиты «левым Посадом». Привлечь фальсификаторов к ответственности трудно: они и не утверждают, что их продукция изготовлена в Павловском Посаде, обычно пишут на этикетках что-то вроде «Платок с павловопосадским мотивом», «Шаль в павловопосадском стиле», «Палантин с узорами Павловского Посада» — не подкопаешься. Они также остерегаются полностью копировать оригинальные рисунки наших художников: берут кусок одного эскиза, соединяют его на компьютере с другим, меняют цвета — и вперед. Так «морозные узоры» могут запросто оказаться окрашенными в коричневый цвет, и зима станет осенью — с тюльпанами. Даже именуют себя эти дельцы хитро: если настоящие платки производит Павловопосадская платочная мануфактура, то те, кто ей подражает, выбирают очень похожие названия, вроде Платочная мануфактура России.
Отличить подделки можно по нескольким признакам: в одном из углов павловопосадского платка обязательно стоит эмблема — роза в ромбе; на этикетке указано имя художника; размеры оригинальных платков четко регламентированы и «не круглые»: 72х72 сантиметра, 89х89, 110х110, 125х125, 146х146, 148х148. Изделия 100х100 сантиметров мануфактура не выпускает. А главное, не производит изделия из синтетики, только из натуральных материалов — шерсти, шелка и хлопка и вискозы. Турки и китайцы заявляют, что состав их теплых платков — шерсть (80%) и вискоза (20%), но на самом деле там почти всегда один полиэстер. «Портянка и есть портянка,— возмущаются продавцы в фирменном магазине, который находится почти у самых ворот мануфактуры.— А наша шаль никогда не будет содержать синтетику! И бахрома ейная — из чистого шелка!»
«Если руки в покое — что-то не то»
Бахромщицы — так называют, кажется, еще со времен Ивана Лабзина женщин, которые «обвязывают» шелковой бахромой самые дорогие, самые большие шерстяные шали. Делают так только в России и только вручную — ни одна современная вязальная машина не может завязать столько мелких узелков, выплетая из них орнамент, похожий на соты пчел. Если вязать быстро-быстро, то на шаль уйдет часа два, а стоит такая кропотливая работа совсем немного. «Клеточки должны быть одинаковыми по размеру, симметричными по отношению друг к другу,— объясняет бахромщица Надежда.— Как ни старайся, а больше пяти-шести платков в день не обвяжешь. И то если ты этим хотя бы лет тридцать уже занимаешься, руку набил». Руку набивают с детства — раньше от фабрики по деревням то телега, то машина ездила, развозила бахромщицам работу. Теперь за шалями приезжают лично.
Надежда еще и гладильщицей числится, поэтому частенько обвязывает шали прямо на фабрике, когда другой работы нет. «Мама моя вязала, бабушка, прабабушка... Да у нас в деревне все этим занимались, дети, старики, даже мужчины. Идешь вечером по улице — у каждого дома соседи группками сидят, работают, разговаривают. Шутки, смех!» Сейчас Надежде помогает ее 80-летняя мама, она даже обижается, если дочь не привозит работу на дом. «У нас это в крови,— смеется бахромщица.— Мы без платков не можем. Если руки в покое — что-то не то».
Но обвязка — это уже финальный этап. До этого из шерсти ткут полотна, здесь же, на фабрике. Полотна получаются желтоватые — белая овечья шерсть в природе имеет слегка кремовый оттенок, поэтому их отбеливают, промывают и «заваривают» в специальных растворах, чтобы предотвратить усадку и заломы. Потом на ткань наносят рисунок. Раиса, начальник отделочного производства, этим занимается с 1965 года: «Качество теперь, конечно, лучше стало — меньше ошибок, все машины делают. А я застала еще те времена, когда мастера рисунок набивали на ткань деревянными резными формами: "манерами" и "цветками". "Манерами" наносили контур и узор, а "цветками" — оттенки. Обмакивали формы в краску, накладывали на платок, натянутый на раму, "набивали" сверху кулаком или чугунным молотком, чтобы краска лучше пропитывала ткань,— и так десятки, а то и сотни раз, ведь каждый цвет и контур требовал отдельной доски». Изготовить форму на величину всего платка не получалось — такую в руках не удержишь, поэтому рисунок разбивали на части, от 4 до 24 в больших шалях со сложным узором. Над каждым павловопосадским платком работали двое мастеров, каждый набивал узор в своем углу.
Теперь все это делают печатные машины. «Раньше от партии к партии цвет гулял,— колорист Ольга, тоже не нарадуется современному оборудованию.— Мы ковшиками в бочки вливали краску, размешивали веслами. Тут недолил, там перелил! А сейчас нажимаешь кнопки — и машина сама капает краски сколько надо, до грамма. Поэтому в современных платках больше цветных оттенков, модных сближенных тонов».
Отпечатанная ткань должна пройти процесс «зреления» в специальной камере, наполненной горячим паром, так краска лучше проникает в волокна. После этого платочные ленты снова промывают и сушат на специальной машине. И только потом их разрезают на отдельные платки, отутюживают, а самые большие шерстяные шали вручную украшают бахромой.
Шали с шелковой бахромой считаются самыми дорогими — от 5 тысяч. Их вовсю покупают на выставках — мало какая женщина способна удержаться, когда посадскую шаль разворачивают перед ней «во весь размах».
Шали любят в Туркменистане и Таджикистане, где «русский платок» считается необходимым элементом приданого невесты. Иран и Афганистан предпочитают орнамент, Узбекистану подавай цветы. «Раньше Украина тоже хорошо покупала.— Особенно восточная, близкая к нам по менталитету. Но в последние годы сильно просела у них покупательная способность, почти до нуля». А вот в России любовь к платкам растет, правда, предпочтение цветовой гаммы зависит от региона: на юге нашей страны любят все яркое, сочное, а на севере выбирают более темные оттенки.
Даже скандинавы в последнее время увеличивают число заказов. «У них ведь не производят шерстяные платки с набивным цветочным рисунком, Да что там! Нигде в мире не производят. Цветные платки уважают итальянцы, французы — но шелковые! Шерстяные платки носят в северных странах, и арабы их любят, но у них же они однотонные, блеклые какие-то. А чтобы и тепло, и в розах — такое только в России!»
Хотя какие уж диковинные розы в Павловском Посаде, где не самый подходящий для цветоводства климат? Розы здесь можно увидеть разве что — спасибо платку! — на гербе города да на фабричных эскизах. Но уж на рисунках художники всегда старались сделать фирменные розы и георгины объемными, выпуклыми, без всяких там 3D — такой цветок «в руку охота взять».
«Чтоб паровоз остановился»
«Платок должен быть таким, чтоб паровоз остановился!» Так когда-то описывала павловопосадский эталон Злата Ольшевская, которая в 1959 году со своими работами завоевала Большую золотую медаль на Всемирной выставке в Брюсселе. Художница, наверное, наиболее точно выразила мечту всех простых русских женщин. Никогда особо хорошо они не одевались — ну что там у них было? Женский зипун, душегрейка, жилетка? У тех, кто победнее,— засаленный полушубок, тулуп, ватник. Но если наступал праздник, из сундука доставался волшебный, яркий платок, подарок родителей или мужа.
Когда-то многоцветные шали и платки с ткаными узорами были доступны только богатым купчихам или дворянкам, но благодаря новой технологии набивного рисунка такие изделия стали стоить значительно дешевле и получили широкое распространение. У самой бедной девушки хоть один платочек на воскресенье, с цветочками и кистями, но был. Он покрывал все заплатки, всю серость одежд, лиц, скудное хозяйство, всю тяжелую женскую судьбу покрывал... Как Есенин писал о Руси: «Не твоя ли шаль с каймою зеленеет на ветру».
Павловопосадские платки — это, конечно, не только цветы и зелень листьев. Изначально местные мастера действительно пытались создавать восточные шали с элементами в виде «боба», «огурца», «опахала», с кашмирскими узорами — эти орнаменты, сильно переработанные, переосмысленные по-своему, уже считаются отечественной классикой. Лабзинские шали из-за удобства набивки стали квадратными в отличие от прямоугольных восточных. А главное — наши изделия почти сразу отличались насыщенными, но очень чистыми и нежными тонами, да и узором наши художники заполняли всю поверхность ткани щедро и разнообразно. Именно это и создавало, как теперь отмечают эксперты, «мажорное настроение, отвечающее русскому народному вкусу». Такой уж у нас вкус — никакого минора. По крайней мере, когда дело касается платка...
Сотрудники фабрики шутят, что все они — около шестисот человек, обслуживают восемь художников. Художники — главные. И каждые два месяца они должны сдавать на утверждение по одному эскизу. Откуда берут идеи? Да из жизни! Вот, например, когда-то здесь работала Екатерина Регунова, свой эскиз она назвала в честь новорожденной внучки.
Елена Литвинова сине-голубую шаль «Сибирская красавица» создала в честь родины своей мамы. А другая работа — «Город роз» — это Донецк, где она родилась: «Во времена СССР там по девять роз приходилось на каждого жителя! На клумбах, во всех палисадниках — белые, розовые, красные с переходом в оранжевые...
Наталья Белокур себя в творчестве не сдерживает: «Я на Дону родилась, где небо синее, заборы — ярко-зеленые, арбузы и раки — красные. Неужто я буду писать что-то нежненькое, дожди и туманы?»
В этой мастерской создан и платок «Лабзинский» — в честь того самого основателя фабрики. В нем есть все: и розы, и огурцы, и орнамент из стилизованных растительных элементов. Иван Лабзин обомлел бы, если б увидел такую красоту: поначалу на фабрике использовали всего несколько цветов, больше при набивке деревянными резными формами нанести не получалось, теперь же благодаря современным технологиям в одном платке может быть хоть двадцать оттенков, лишь бы сочетались.
Платочная мода тоже меняется: в середине ХХ века были популярны белые платочки с цветами, а сейчас их покупают значительно реже. В 1970-е требовали розу «в два раза больше натуральной», теперь же предпочитают более реалистичные варианты. Современным женщинам нравится сближенная цветовая гамма, без контраста. И все же есть изделия, которые нравятся всем и всегда. Эксперты называют их «в крестьянском вкусе». А вкус этот воистину может не меняться столетиями, и наряды переходят от матери к дочери. До сих пор активно заказывают и ярко-красную знаменитую «Подкову» с рисунком 1890-х годов, и «Молитву», воссозданную по эскизу начала XX века, и многоцветные «Белые розы» с шелковой бахромой как были популярны почти весь прошлый век, так до сих пор не увядают.
«Непреходящая красота, созданная гением народа» — так в книгах пишут искусствоведы о павловопосадских платках. И в общем-то они правы. Производство наладила одна крестьянская династия, основы рисунка заложила другая династия местных крестьян-рисовальщиков. Поэтому-то «по своему художественно-образному решению изделия соответствовали народному пониманию красоты».