Главного инженера Сергея Полыгалина, который руководил строительством символа нашего города – Дома науки и культуры (ныне Новосибирский государственный академический театр оперы и балета), расстреляли в 1937 году. Он строил и другие здания в центре, но и на них нет ни одной памятной доски. Вернуть городу славное имя пыталась младшая дочь Полыгалина – преподаватель факультета естественных наук Новосибирского государственного университета Мария Виноградова.
Справка: Сергей Александрович Полыгалин (1899–1937) — инженер-строитель, выпускник Сибстрина, в Новосибирске участвовал в строительстве зданий сельскохозяйственного техникума (ул. Кирова, 103), Доходного дома (ул. Ленина, д. 1), первой поликлиники, школы № 42 (гимназия № 1), жилого дома артистов (ул. Романова, д. 35), в надстройке типографии «Советская Сибирь» (Новосибирская областная библиотека), в реконструкции театра «Красный факел». В 1931 году был назначен главным инженером строительства Дома науки и культуры. В 1937 году был арестован по подозрению в целенаправленном вредительстве государству и подрыве авторитета советской власти. Мера пресечения — расстрел. В 1956 году Полыгалин был полностью реабилитирован.
Главное чудо, которое инженеру удалось воплотить в жизнь, – конечно, купол Оперного. Возводить его по предложенному проекту согласился только отец, рассказывает Мария Сергеевна, ведь все этапы были затратными и рисковыми, то есть, по сути, по тем временам расстрельными. Аналогов конструкции купола в мире не существовало. Огромный, бетонный, лежащий на здании незакрепленным и без всяких опор, при толщине 8 сантиметров и диаметре 60 метров он получился пропорционально тоньше скорлупы яйца.
– Папа придумал, как бетон набрызгать на опалубку тонким слоем. А чтобы снять готовую конструкцию, когда она застынет, опалубку по его же решению заранее укрепили на столбах, которые стояли в бочонках с песком. Его по сигналу равномерно высыпали через открытые пробки, и опалубка осторожно опускалась. Малейший перекос – и купол мог лопнуть. Как считают многие авторитетные архитекторы, это был триумф инженерной мысли. По первоначальному замыслу зрители должны были сидеть в амфитеатре под куполом, зал вмещал бы 3,5 тысячи человек, а сцена могла бы трансформироваться в цирковую арену или в бассейн. Стены могли раздвигаться для прохождения демонстраций, митингов и даже проезда танков. На Западе смеялись над проектом: в глухой Сибири без специальной техники, почти вручную планируют создать такое чудо! Но папа был одержим стройкой, и всего за два года его руководства, к 1933-му, основные конструкции здания уже возвели.
Однако в 1935 году в Москве решили, что акустические и визуальные изыски Дома науки и культуры обойдутся слишком дорого, а стиль «модерн» назвали буржуазным. И хотя строительство подходило к концу (внутри имелись все перекрытия, купол был изготовлен и установлен), это не остановило принимавших решение о кардинальном изменении проекта. Из грандиозного здания планетарно-панорамного типа его превратили в обычный театр.
Разбирать и ломать строителям пришлось немало: почти половина здания уже была готова. Купол, который обеспечивал бы великолепную акустику, закрыли над зрителями глухим потолком. Железобетонный амфитеатр разобрали, а вместо него сделали партер и оркестровую яму. Причем все работы по реконструкции (то есть разрушению и возведению заново) выполняли те же люди, что и создавали здание. Можно себе представить, что они тогда пережили. А спустя два года руководители этой стройки – от инженера до прораба – были расстреляны как враги народа: нужны были виновные в задержке сроков сдачи объекта.
"Мы ждали его возвращения всю жизнь"
– За те шесть лет, что папа руководил строительством театра, отпуск он брал всего раз, когда уезжал лечиться, – вспоминает Мария Сергеевна. – Однажды в 1935 году он взял нас с сестрой с собой на работу. Мне было пять лет, но я хорошо помню, как мы втроем поднялись по деревянной лестнице, а потом стояли на самом куполе театра, на сорокаметровой высоте, откуда открывался вид на весь город. Узнав, куда мы забирались, мама, конечно, на отца рассердилась. Он улыбался и успокаивал ее: у них были очень нежные отношения.
Когда Сергея Александровича пришли арестовывать, он сильно болел и лежал в постели.
– Мы тогда жили на Чаплыгина, 35, этот дом существует и сегодня, – говорит дочь. – Вместе с личным имуществом сотрудники НКВД конфисковали висевшие на стене охотничьи ружья. Наша собака, видевшая это, радостно запрыгала, решив, что собираются на охоту.
То, что уже через несколько дней после ареста Сергея Полыгалина расстреляли, от семьи скрывали.
– Мама тщетно пыталась передать ему теплые вещи, писала письма с просьбой сообщить о состоянии его здоровья. Сначала ей говорили прийти в другой день. А потом ответили, что он убыл из Новосибирска в отдаленные лагеря без права переписки. И дед, и мама, и даже мы с сестрой понимали, что произошло, но верить в этот ужас не хотелось. И, кажется, мы ждали его возвращения всю жизнь... – признается Мария Сергеевна.
Она хранит два свидетельства о смерти отца: одно – где написано, что он умер в 1946 году, было сфабриковано органами; а другое – настоящее, только там не указана причина смерти и место захоронения. Вместе с этим документом в ФСБ дочери выдали и копию протокола допроса, записанного якобы со слов отца. Он признал себя врагом народа и членом монархической организации, куда вербовал людей, контрреволюционером, проводившим на стройке театра «диверсионно-вредительскую работу»: подмочил сто тонн цемента, вывел из строя электромотор бетономешалки, закупал негодные стройматериалы и прочее. Подпись под этим бредом Сергей Александрович поставил собственноручно. Правда, почерк не каллиграфический, каким был всегда, а едва узнаваемый – видно, после допроса он не мог твердо держать ручку.
Многие сегодня имеют о новейшей истории настолько искаженное представление, что даже в прессе можно видеть заявления: «Просто так не сажали и не расстреливали! Значит, было за что». Словно кто-то заинтересован в том, чтобы стереть из памяти людей реальное историческое прошлое.
Всё-таки вписали маленькой строчкой
О том, как все произошло на самом деле, супруге Сергея Полыгалина рассказал сотрудник КГБ только в 1989-м, когда ей было уже 88 лет. Он же предложил его дочери, Марии Сергеевне, забрать настоящее свидетельство о смерти папы. Она не решалась на это 11 лет и сделала лишь тогда, когда стала собирать документы для мемориальной доски. При личных беседах на ее установку все реагируют одобрительно, но, судя по письменным ответам чиновников, эта инициатива ни городским, ни областным властям не интересна. Видимо, сложность в том, что оперный театр – объект федерального значения, и принять решение о том, чтобы поменять или добавить на него какие-то надписи, могут только в Москве. А для этого нужна инициатива субъекта РФ – правительства области.
P.S. После долгих обсуждений мэрия Новосибирска разрешила установить доску, но не на Оперном театре, а на доме по ул. Чаплыгина, 35, правда, предложив самостоятельно изыскать средства на ее изготовление, найти балансодержателя и получить согласие жильцов дома. Конечно, есть еще и реконструированный Сергеем Полыгалиным театр «Красный факел», и построенная им первая городская поликлиника, и доходный дом (ныне гостиница «Центральная»), и многие другие здания в самом центре города. Но свое здоровье и жизнь он оставил в Доме науки и культуры – Новосибирском театре оперы и балета. Отдельной памятной доски Сергею Полыгалину на Оперном театре так и не установили. После долгих лет прений его всё-таки вписали одной маленькой строчкой в общий список художников, архитекторов и других участников строительства Новосибирского государственного академического театра Оперы и Балета.
Текст: Мария Роговая