Рассказ
Эта история случилась в ковидные времена, когда мы сидели по домам, ходили в масках, избегали лишних контактов...
11 утра. Общий вагон. Кашель в ухо. Маска в пол-лица…
Шумный вокзал. Ветерок эскалатора. Метро…
Сколько времени я не ездила в метро? Год? Два? Три? Как-то неуютно чувствую себя в электричке. Народу немного. Все сидят. Основная масса уже на работе. Здесь те, кого сегодня утром там не ждут.
Никак не могу понять, почему так не комфортно. Остаюсь стоять и оглядываю сидящих. Каждый старательно прячет взгляд, вжавшись в сидение. Нет глаз! Вот оно – отличие большого города! Среди множества людей человек бесконечно одинок. Вокруг чужие.
Вспоминаю, как однажды знакомая, переехавшая из столицы в наш захолустный городок, посетовала:
- Здесь у вас всегда нужно быть в отличной форме. Без косметики и тщательно продуманного наряда на улицу не выйдешь. Общественное мнение строго следит за внешним видом своих горожан. То ли дело у нас, в мегаполисе! Никто тебя не знает – ходи, в чем хочешь.
Да… Ходи, в чем хочешь. Делай, что хочешь. Или не делай, чего не желаешь.
Отстояв положенные три остановки, вжившись в новую роль: «У меня свой мир – не трогайте меня», я перехожу на другую линию метро и вновь погружаюсь в атмосферу грохочущей тишины вагона.
Надо сказать, что вагон выбирала. Не вошла с толпой молодых студентов, показавшихся мне слишком шумными. Пропустила тот, где толпились люди.
А вот этот – хорош! Полупустой. Мне сюда.
Двери закрылись, и я поняла, почему в вагоне так свободно…
Здесь стоял резкий аммиачный запах, исходивший от щупленького не по погоде одетого дедульки, судя по аромату, уже много дней не посещавшего не только душ, но и туалет. Вокруг него – свободные места.
На лицах немногочисленных пассажиров я увидела ту же просьбу, что и в первом электропоезде: "У меня свой мир – не трогайте меня." Только в каждом из них явно проглядывало брезгливое беспокойство и горячее желание покинуть помещение. На следующей остановке несколько человек действительно перешли в соседний вагон.
Мне было проще. С давних пор обоняние стало притупляться. Я чувствую только резкие запахи и то в приглушенном варианте, поэтому заняла место недалеко от возмутителя всеобщего спокойствия.
А возмутитель спокойствие вовсе и не думал нарушать. Он крепко спал, слегка прислонившись к поручню у дверей. Седые растрепанные волосы вырывались из-под черной шапчонки. На нем была вполне даже приличная темная кожаная куртка по размеру. Бросилась в глаза отекшая с расплывшимся синяком, вероятно, обмороженная кисть руки. Лицо - помятое и болезненное. Трудно было понять, что клонило его в сон: болезнь или изрядно выпитое спиртное. Его внешний вид свидетельствовал больше о втором.
Каждый сдержанно ждал своей остановки, самоотверженно храня позиционирование: у меня свой мир – не трогайте меня.
Мы были в масках, защищенные друг от друга и от этого нежданного неприятного попутчика.
Напротив сидел мужчина, поглядывая то на меня, то на объект тревоги всего вагона. Я вспомнила его взгляд, когда только вошла. Это было сострадательное сообщение о неприятности, постигшей всех здесь собравшихся. Серьезный, хорошо одетый обычный человек.
Он, как и все, был в плотно прилегающей к лицу маске. Но что-то его делало особенным здесь. Другим был его взгляд, открытый, живой, реагирующий на происходящее и … говорящий. Удивительно, но я понимала все, что было у него на душе. Там сейчас царила брезгливость, которую скрывали, пряча взгляд, остальные. У него были чувства, и он их не глушил.
Я же отводила глаза, пытаясь справиться со своей проснувшейся совестью:
- Нужно как-то помочь человеку! Но я же спешу. Да дед и не просит о помощи. Спит себе тихонько, даже не храпит. Что я могу для него сделать? Ничего я не могу. Господи, помоги дедуле! Пошли ему человека, который поможет. Я не могу. Прости…
Вдруг череду моих самооправданий нарушил глухой звук падающего тела. Спящий дед свалился к моим ногам. Все встрепенулись. Живые глаза моего собеседника проговорили: «Нет, я не могу! Не буду его поднимать!» Они просто кричали о неповторимом чувстве отвращения к лежащему между нами на полу человеку. Я тоже, было, согласилась с этими глазами, но тут лежащий дед жалобно застонал и попросил вернуть его в прежнее положение. Я кинулась его поднимать, с мольбой взглянув в глаза напротив.
В трясущемся вагоне у меня не очень-то получалось поднять страдающего на полу старика. В голове было только: «Господи, помоги!» Тут сильные руки схватили деда и в одно мгновение посадили его к поручню в исходное положение. Тот опять прижался к холодному металлу как ни в чем не бывало.
Я с безмерной благодарностью взглянула на своего спасителя. Его глаза кричали о том, что прикоснулись к чему-то ужасному. А я в ответ демонстративно с отвращением сняла защитные перчатки, которые надела перед входом в метро.
Господи, Боже мой! О такой ли любви к ближнему Ты говорил в Евангелии в притче о добром самарянине!
Самарянин не прошел мимо лежащего, побитого разбойниками человека. Он перевязал ему раны, возлив масло и вино, привез в гостиницу и позаботился о дальнейшем пребывании несчастного, заплатив нужную сумму и пообещав дать больше, если потребуется.
Я же, проявив крупицу участия, тут же перечеркнула все жестом пренебрежения.
И ведь речь уже не идет о добрых делах! О любви речь уже не идет… Сидя в вагоне, я спрашивала себя: «Люблю ли я этого несчастного, который сидит у поручня? Или хотя бы окружающих его в вагоне людей? Люблю – громкое, почти пустое в наши дни слово. Хотя бы испытываю какое-то доброе чувство к ним?»
И с ужасом понимаю: «Нет!» Доброе чувство осталось лишь к тем живым глазам, которые говорили со мной, которые не были равнодушными, которые помогли. И помощь эта имеет высокую цену, потому что было преодолено нежелание и брезгливость на фоне мертвящей тишины вагона, заглушающей грохот несущегося состава.
Внимание нынче - редкая вещь. Острая нехватка его – болезнь нашего времени. Внимания порой нет даже в семье. И люди с головой уходят в интернет-пространство, собирая суррогатные крохи интереса к себе - лайки и комментарии.
Кто-то ждет поощрения от преодоления всех уровней компьютерной игры, кто-то бесконечно покупает онлайн-курсы, получая ложное чувство своей востребованности.
А мы, христиане, не раз слышавшие притчу о добром самарянине, сколько раз проходили, пряча глаза, мимо замерзающих людей с синеватыми одутловатыми лицами. Мы, как сидящие в этом вагоне, молча говорим: «У нас свой прекрасный мир добра и света – не трогайте нас».
И я со стыдом вспоминаю, как часто шла, опустив голову, не улыбнувшись, не сказав ни слова, не протянув ни копейки. Честно говорила, что у меня нет. А потом покупала себе вкусный пирожок, так как для себя неожиданно находилось и внимание, и любовь, и деньги.
В Евангелии от Матфея есть такие строки: «и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь…» (24:12)
Пусть простят меня настоящие милосердные христиане. Речь - не о них. Пока они есть, будет стоять и наш мир, и наша Россия.
Есть и будут те, кто черпает любовь в молитве, в причастии, кто в усилии над собой выбирает добро. Внимание и участие, даже творимые в сердечной сухости, обязательно растопят оледенелое сердце. Господь дает благодать, идущим к Нему.
Он терпеливо ждет, когда с нашей стороны откроется дверь на его тихий стук. Дверь нашего больного сердца... Когда мы, возможно, сокрушенные какой-то своей болью, наконец обратимся к нему словами Псалтири (50:12): "Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!"
Это будет началом новой жизни, в которой любовь к Богу научит жалеть ближнего и любить его как самого себя.
Я верю, что у нас получится...
Предлагаю прочитать: