Было это очень давно. Так давно, что не верится, что это было на самом деле. И было со мной...
В белорусской деревне Руденка Жлобинского района Гомельской области, где родилась моя мама, и куда меня привозили родители на все лето, жила одинокая старушка. Баба Ганна. Её так называли. У неё не было ни мужа, ни детей. Никто не знал, сколько ей лет, никто не видел, чтобы к ней приезжали родные. Сама она отшучивалась, что замуж не вышла, потому, что, сначала долго выбирала, а потом никто не брал. Так бобылем и прожила. Никто, практически, к ней не ходил. Мужикам незачем, а бабы побаивались. Про неё говорили всякое, что, мол, ведьма, колдунья, ворожея. Могли прийти к ней за советом только в крайнем случае, когда нужда прижмет. Она сама, практически, из дома не выходила, но всегда знала всё и про всех. Однажды мне, не по своей воле, удалось побывать в её доме. Страху я, конечно, натерпелся - ужас! Это сейчас, когда мне 53, я знаю, что Ганна- это Анна, т.е. бабулю нужно было называть бабушка Аня, но в то время ее все называли Ганной, что само по себе было чем-то загадочным.
Дело в том, что у меня, когда был маленький, на руках вскочило несколько бородавок. Мама говорила, что я потрогал руками лягушек. Лягушек я любил не меньше чем кошек, естественно, подержать в руках квакающее и прыгающее существо для меня в то время было сильнее всяких бородавок. Меня возили по врачам, те выписывали какие-то мази вонючие, я был вынужден летом ходить с перевязанными руками и вонять на всю округу. А это не всем нравилось, особенно пацанам и девчонкам с которыми я общался. Они дразнили меня и не хотели со мной играть. А вот кошки на это, ровным счетом, никакого внимания не обращали, чем умиляли меня все сильнее. Но маме моей это почему-то не нравилось. И сестре тоже. Они мечтали меня непременно вылечить и как можно скорее. И это занимало немало моего личного времени, которое я мог использовать по своему усмотрению. Например, в поисках чего-нибудь интересного среди хлама, которым бы завален весь чердак бабушки Маруси. Сколько там было всяких железяк! Они были такие интересные! Кстати, одной из них я сильно разрубил себе колено так, что до сих пор остался шрам...
Кто-то посоветовал моей маме сводить меня с бабе Ганне. Мама, человек, особо в чудеса не верящий, долго сопротивлялась, но потом согласилась. Меня, орущего на всю деревню, тащили, как упрямого осла. Пацаны деревенские такие небылицы рассказывали про эту бабушку, что баба Яга нервно могла курить в сторонке. Как только подтащили меня к калитке бабы Ганны, какая-то неведомая сила заставила меня заткнуться. Калитку отворила бабулька, спина которой была сгорблена настолько, что её лицо оказалось напротив моего. А было мне лет пять!!! Дальше всё было как под гипнозом. Мою маму и отца на порог бабка не пустила. Просто молча захлопнула калитку перед носом. Я шел за бабушкой, как собачка за хозяйкой. Мы зашли в дом, который был без фундамента, стены которого по маленькие окошки вросли в землю, и оказались в полной темноте. Дверь бабушка Ганна закрыла на засов. Я, казалось, не дышал. Когда глаза привыкли к темноте, я понял, что тут не так уж темно, просто на улице было светло, а в доме, из-за маленьких окошек, света поменьше. Запах в доме был какой-то странный, но приятный. Одновременно пахло квашенной капустой, жареным салом, сухофруктами и какими-то травами. Посреди дома стояла печь, закуток отгорожен веревкой, на которой висела занавеска, за ней стояла аккуратно заправленная железная кровать с кучей подушек. Сбоку стоял сундук, закрытый на огромный замок. Пол был из неокрашенных досок. Щели в полу были с мой палец. У окошка стоял стол, на котором стояли горшки и крынки, банка с молоком. Еще были два табурета. В красном углу, как и у моей бабушки Маруси, висела икона и лампадка. От этого, почему-то стало спокойнее. Больше всего меня успокоила кошка, которая свернулась калачиком и спала на лавке. Кошка подняла свою головку, посмотрела на меня своими желтыми глазами и продолжила спать. Баба Ганна начала что-то бормотать своим беззубым ртом, было непонятно, толи она что-то говорит, толи у меня спрашивает. Она периодически засовывала в какой-то чугунок то свои руки, то мои, мазала мои руки каким-то жиром, затем мыла их каким-то маленьким веничком из трав, и так несколько раз. Потом бабушка долго с кем-то разговаривала, у кого-то что-то спрашивала, уставившись суда-то в стенку, кружила меня за плечи, брызгала меня с ног до головы каким-то большим веником из трав, окунутым в огромный чугун. В конце концов, бабуля вытерла мое лицо и руки своим подолом и сказала: "Никому не говори, что здесь было..." Я хотел попросить ее погладить спящую кошку, но вместо этого, пообещал ей, молчать "как рыба".Мы вышли из дома. Увидев маму и папу, я очень обрадовался, бросился им на встречу. Баба Ганна протянула моей маме тряпочку и баночку с водичкой, сказала, что 3 дня нужно будет смачивать тряпочку и протирать мои руки, приговаривая определенные слова. Мама хотела записать, но бабушка запретила, приказала заучить...
Через неделю руки мои были чистые, ни одной бородавки! Они, как-будто, отклеивались, оставляя красненькое пятнышко, а через месяц, я о них и вовсе забыл. Я, конечно же, никому не сказал, что было в хате у бабушки Ганны. Во-первых, ничего страшного со мной не случилось, во-вторых, я был ребенком, и никакой мистики, на тот момент, я не увидел. Наоборот, мне было смешно вспоминать, как старушка дурачится со мной... Хотя поначалу было очень страшно.
В последствии, как только я видел бабушку Ганну, а было это очень редко, то издалека кричал ей: "Здравствуйте, бабушка Ганна!" Она, бедняжка, радовалась моему вниманию, бросала всё и хромала мне на встречу с широко распахнутыми руками. После объятий, бабуля доставала непонятно откуда, либо леденец, либо кусочек сахара. Еще, бабушка Ганна научила меня матюгаться! Что-то шепчет мне и говорит, чтобы я пошел у взрослых спросил. А сама смеется, до кашля... Помню, как мама моя говорила: «Баба Ганна, как вам не стыдно?" А та - смеется, заливается... С тех пор я понял, что никакая она не страшная, часто приходил к ней. Особой радостью было то, что бабушка Ганна разрешила мне слазить к ней на чердак и покопаться в изобилии различных железок и деревяшек. Огород у неё был «некудышний», как говорила моя бабушка Маруся, «кругом бурьян и крапива», зато у неё были замечательные мягкие и сладкие желтые сливы, в зарослях кустарника росла крупная малина. Кругом бегали коты и кошки. Одна кошка принесла приплод. Я уговорил бабушку Ганну не топить малышей, (в деревне не принято было детиниться с кошками, они нужны были для того, чтобы ловить мышей), соорудил из досок и тряпок им лежбище и таскал туда молоко и еду. Я помогал бабушке Ганне, в силу своего возраста. Я подметал метлой двор, поднимая пыль до небес. Я таскал ей воду из колодца, правда, по половине детского ведра. Но чувство собственной необходимости меня подстегивало на всё новые и новые «подвиги». Я гонял её гусей на озеро, хоть боялся их больше, чем собак… Я полюбил её, как родную…
Умерла баба Ганна зимой. Узнали в деревне через неделю. Снега намело по-пояс. Мужики одиноким старушкам тропинки к колодцу чистили. Тем более, что печь не топится, дыма из трубы нет. Зашли, а она уснула. Навсегда. Я, когда узнал, плакал. Наверное, один из всей деревни…