Александр Беленький завершает рассказ о величайшем боксёре всех времён.
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5
Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11
Мухаммед Али – жизнь вместо Жизни
Эта часть, наверное, должна быть больше. Много больше. Но сайт у нас все-таки боксерский, поэтому она будет не такой длинной. Если в предыдущей главе мы говорили о шести Мухаммедах Али, которые поочередно представали перед американской общественностью в 1960-78 годах, то сейчас мы поговорим о том, что было после. Людям сентиментальным и не очень, далеко не очень, можно рекомендовать читать ее в одиночку и даже приготовить слюнявчики.
Весной 1979 года Али объявил, что покидает ринг, но в следующем году снова вернулся. И заранее было ясно, что он это сделает. Можно было ставить на это деньги, не боясь их потерять. Боксеры, как и балерины, не умеют уходить вовремя. Он хотел встретиться с Лэрри Холмсом, своим бывшим спарринг-партнером, ставшим чемпионом мира, еще до того, как Али ушел из бокса.
Получилось это так. После победы Леона Спинкса над Али 15 февраля 1978 года WBC (Всемирный Совет Бокса – уже тогда одна из двух организаций курировавших этот вид спорта) предписал Леону Спинксу драться с Кеном Нортоном. Решение, надо сказать, абсолютно логичное. Но Спинкс думал иначе. Он предпочел отказаться от титула по версии WBC и провести с Али матч-реванш 15 сентября 1978 года. Тогда едва ли кто заметил, что на руках у него был титул только по версии WBA (Всемирной Ассоциации Бокса). WBC, тем временем, провел 9 июня 1978 года бой за свой вакантный титул. Бой между Холмсом и Нортоном получился на славу, и его не без труда выиграл Лэрри Холмс.
Наступило 15 сентября 1978 года, и Али выиграл свой титул у Спинкса. Как же быть? Авторитет Али был слишком велик, чтобы рядом с его именем ставить WBA, XYZ или какое-нибудь еще АБВ. Ничего. WBC предстояло пережить несколько месяцев, а потом у них был бы настоящий чемпион мира. Стерпели. У меня остались тогдашние боксерские источники, где так и написано: чемпион мира в тяжелом весе – Мухаммед Али и Лэрри Холмс (WBC). Как бы Али – чемпион мира, а по версии оригиналов из WBC – Лэрри Холмс.
В общем-то, все понимали, что будет. Али, скорее всего, пробудет чемпионом несколько месяцев, а потом уйдет без боя. Весной 1979 года он так и сделал. О том, что он обязательно вернется, тогда не думали. Ну, старались, по крайней мере.
Часы тикали, время шло. В 1980 году Али решил вернуться, но тогда Холмс был уже полноправным чемпионом мира.
Холмс хорошо усвоил уроки Али. Это был прекрасный боксер, хороший тактик с сильным ударом. Он находился в оптимальном для профессионала-тяжеловеса возрасте, 30 лет, когда уже пришла настоящая выносливость, а силы были еще как в молодости. Кроме того, люди не бараны. Они давно все понимали. Время Величайшего, как им бы не хотелось обратного, прошло, и надо было привыкать к новой жизни. После Али любой чемпион будет казаться пигмеем. Лэрри Холмс? Ну, значит Лэрри Холмс.
В Али верил только он сам. Экс-чемпион мира Флойд Паттерсон известен тем, что говорит очень редко, но метко. По поводу возвращения Мухаммеда он выдал следующий комментарий: «Али так промывает себе мозги, что начинает верить, что может что-то сделать, и обычно он это делает. Но нельзя так промыть себе мозги, что станешь снова молодым».
Ему вторил и Холмс: «Не продавай свою гордость за деньги. Дай своим детям возможность гордиться тобой, потому что им есть чем гордиться. Их отец – самый великий боец, который когда-либо жил».
Многолетний друг Али доктор Пачеко предсказывал кошмар.
Почти двадцать лет, глядя на Али люди убеждались в том, что невозможное возможно, что, пока ты жив, остается надежда на победу, и, в конце концов, публика полюбила его таким, каким он был: крикуна, хвастуна, зазнайку, временами хама, но вместе с тем богатыря духа и тела, порядочного человека и благородного соперника.
И вот теперь этот герой с теми же шутками и прибаутками шел на плаху. Героя любят, когда он идет на подвиг, но больше всего его любят, когда он точно так же идет на собственную казнь. Поэтому сейчас Али любили больше всего. Все понимали, что шансы на победу у него такие же, как и у осужденного на казнь против палача.
Бой состоялся 2 октября 1980 года в Лас-Вегасе. Незадолго до выхода на ринг Али заснул, чем показал, что с нервами у него полный порядок. Когда он вышел на ринг, многим показалось, что этому кудеснику все-таки удалось повернуть время вспять: он выглядел поразительно молодым. Но это была лишь видимость. Мухаммед слишком быстро сбросил вес и этим ослабил себя. Кроме того, он закрасил седину в волосах, но так моложе не станешь.
Прошел только один раунд, а все уже было ясно. «У меня ничего не осталось. Ничего. Я знал, что это безнадежно. Все, о чем я мог думать, это что впереди еще четырнадцать раундов!» - сказал Али после боя.
Знаменитый джеб превратился в усталый толчок, правая рука была лучше, но это было мало, мало, мало. Несколько раз он сумел достать Холмса правым кроссом, но тот только встряхивал головой и снова бросался в атаку. В 9 раунде Али дважды, отпрянув от Холмса, сгибался пополам и закрывал лицо руками. Это была не глухая защита, а жест боли и отчаяния. Огромный Мухаммед был похож на плачущего ребенка. На это невозможно было смотреть.
Никогда ни один ринг не видел столько плачущих людей. Плакал Дон Кинг, плакал Анджело Данди, который провел в его углу двадцать лет, плакали все друзья Али, плакало ползала. В прошлое уходила эпоха, в прошлое уходил символ веры: его все-таки победили. И каждый зритель чувствовал, что победили и его.
После 10 раунда в углу Али разыгрался последний акт драмы. Рыдающий Бундини пытался заставить Данди выпустить Али еще на один раунд. Весь в слезах, Данди закричал: «Все! Я здесь решаю. Он не будет драться». Али никогда не капитулировал, он и сейчас не проронил ни слова.
Едва бой закончился, зарыдал и Холмс. Он бросился в угол к Али и закричал на весь зал: «Я люблю тебя! Я уважаю тебя! Мой дом – твой дом. Когда тебе что-нибудь будет нужно, ты только позови меня, и я приду!»
Зал застонал. Если бы кто-то лет пятнадцать назад предсказал все это, его сочли бы сумасшедшим. Но кто помнил о том, что было пятнадцать лет назад? Ну а если бы кто-то попытался здесь позлорадствовать, его бы, наверно, растерзали. В этой обстановке только сам Али и сохранил присутствие духа. Холмс, все еще стоявший в его углу, сказал: «Я не хотел делать тебе больно». Али слабо улыбнулся и ответил: «Так чего ж ты делал?»
Потом Холмс зашел к нему в раздевалку и попросил пообещать, что он больше никогда не выйдет на ринг. Али в ответ выдал пародию на самого себя, еще раз показав, как он требовал, чтобы Холмс вышел против него. Лэрри подавился смехом, а на глазах у него снова выступили слезы. Так он и ушел от Али.
Через год с лишним, 11 декабря 1981 года, Мухаммед вышел на ринг еще раз в городе Нассау на Багамах. Его противником был неплохой боксер Тревор Бербик. Бой продолжался все отведенные на него десять раундов, но только в седьмом зрители увидели какое-то подобие прежнего Али, и это была лишь вспышка. Последняя. Победа Бербика не вызывала сомнений ни у кого, в том числе и Али. «Время все-таки догнало меня», - сказал он после боя. Он уже страдал расстройством речи и болезнью Паркинсона в самой начальной стадии. Через несколько лет она в сочетании с букетом других заболеваний превратит его в развалину.
Однако и потеряв свою внешнюю оболочку, превратившись в трясущийся студень Али остался самим собой. Когда в Лондоне на презентации его биографии, написанной Томасом Хаузером, женщина средних лет, увидев его, расплакалась, Мухаммед подошел к ней и сказал: «Не надо. Господь благословил меня. У меня была прекрасная жизнь, и она по-прежнему хороша. Теперь я развлекаюсь». Женщина перестала плакать и улыбнулась.
Когда взгляд Хаузера упал на него через несколько секунд, Али, состроив какую-то немыслимую рожу, говорил высокому и очень красивому молодому афроамериканцу: «Ну до чего ж ты страшный! Ты даже страшнее, чем Джо Фрезер!» Парень давился от смеха и протягивал книгу для автографа. Боги не нуждаются в нашей жалости.
В 1996 году ему доверили зажечь олимпийский огонь в Атланте. Зрелище получилось тяжелым. В какие-то мгновения казалось, что Али не справится с этой несложной задачей, но он справился.
17 января 2002 года Америка пышно отметила 60-летие Мухаммеда Али. Как уже говорилось, в голливудской аллее славы была заложена его звезда, и Али потребовал, чтобы ее вмонтировали в стену, а не в мостовую, как все остальные, чтобы «на нее не наступали люди, которые его не уважают»? Кого он имел в виду?
Еще Мухаммед Али, родившийся Кассиусом Марцеллусом Клеем, посетовал на то, что черные американцы по-прежнему дают своим детям «имена белых», а надо давать имена «аборигенные».
Смотреть на это было тяжело. Юбилей – дело веселое, а здесь все было либо грустно, либо нелепо. Особенно замечание Али об именах. И дело здесь, конечно, не в том, что имя «Мухаммед Али» такое же «аборигенное», как и «Кассиус Клей». И не в том, что Мухаммед Али, как рассказывали люди, знавшие его, и через много лет после принятия мусульманства понятия не имел о том, что, согласно нормам ислама, ему нельзя есть свинину. Он узнал об этом позже.
Был когда-то такой долгоиграющий анекдот. Выходит партизан из леса и спрашивает бабку у дороги: «Немцы далеко?» «Сынок», - отвечает та, - «да война-то двадцать (тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят… – в зависимости от времени рассказа) лет назад кончилась». «Надо же,» - говорит партизан, - «А я до сих пор поезда под откос пускаю».
Вот и Али не заметил, что война кончилась и что уже новый расизм, черный, пустил такие глубокие корни, что их еще долго и тяжело придется выкорчевывать в наступившем веке, как бы политики сейчас ни прятались от этой проблемы. А он все поезда под откос пускал. Снова и снова. Снова и снова, заставляя миллионы своих почитателей ежиться от чувства неловкости за него.
И все же, когда все слова, в том числе и самые неуместные, уже сказаны, остается МУХАММЕД АЛИ, который хоть и дрожал, как студень, мог сказать о себе: «Люди думают, что я страдаю. Я хочу, чтобы ко мне вернулось здоровье, но я не страдаю. Что, если бы я по-прежнему был суперменом? Если бы я выиграл два последних боя, если бы у меня не было проблем со здоровьем? Я бы по-прежнему говорил, как раньше. Пытался бы угнаться за своим собственным имиджем, давал бы интервью, занимался бы рекламой, читал речи. Я бы, наверно, был несчастен. Я бы не был человеком».
И это был все тот же Кассиус Клей, тогда еще Кассиус Клей, который в 1964 году победил свой лютый страх, а вместе с ним и чемпиона мира страшного Санни Листона. Это был все тот же Мухаммед, который в 1974 году нокаутировал еще более страшного Джорджа Формена. Это все был тот же Али, который в 1975 чуть не умер на ринге, но победил Джо Фрезера.
И это был все тот же боксер, отлученный от ринга в шестьдесят седьмом и ставший после этого культовой фигурой в борьбе за права афроамериканцев, который за несколько лет выполнил ту работу, которую за него никто не смог бы выполнить и за десятилетие. Конечно, он был не один, но и эта борьба была бы без него совсем другой, куда более долгой и куда менее блестящей.
Али сумел повернуть общественное сознание как по отношению к себе лично, так и к своей расе в целом. В 1967 году едва ли был человек, которого белая Америка ненавидела больше, чем его. А в 1980 она рыдала вместе с черной Америкой, оплакивая его поражение. Антигерой стал национальным героем. Такого совершить не удавалось еще никому. И вряд ли когда-нибудь еще удастся.
Поэтому не стоит, вспоминая руину, оставшуюся от великого человека, говорить: “Sic transit gloria mundi” (так проходит слава мира). Слава так не проходит. Слава так остается. Вот такая, какая есть, и остается – потерявшая блеск, чуть-чуть нелепая и не вписывающаяся в современность, но все же слава. Настоящая слава.
Мухаммед Али умер 3 июня 2016 года. А через несколько дней я написал следующую статью. Оставляю ее без каких-либо изменений. Даже 4 июня (у нас уже было оно) не стану переправлять на третье. Потому что эта путаница в датах передает мое тогдашнее состояние. Почему я вспоминаю свою старую статью? Потому что больше так не напишу.
Мухаммед Али и заблудившийся Харон
Я всегда затруднялся сказать, видел я Мухаммеда Али или нет. Я встречал человека, который когда-то им был, но оставался ли он им тогда, когда я его видел, сказать не мог.
Однако со вчерашнего дня, 4 июня 2016 года, я считаю, что все-таки видел Али, потому что смерть, которая теперь отделяет его от нас, пропасть куда более глубокая и широкая, чем даже та, которая была между нами раньше.
В декабре 2005 года я приехал в Берлин, где Николай Валуев должен был встретиться с тогдашним чемпионом мира по версии WBA американцем Джоном Руисом и попытаться отобрать у него титул. Ни о чем другом я тогда и не думал.
Помню, что шел в какой-то отель, где должна была состояться пресс-конференция, посвященная этому матчу. До него еще было далеко. Я шел и шел, а передо мной шел невысокий молодой афроамериканец, с иголочки одетый в костюм уже тогда ставшего позапрошлым XIX века. На голове у него красовался сверкающий цилиндр. Я все гадал, кто он такой, этот парень, но по мере приближения к отелю стало ясно, что он его работник, из тех, что непонятно зачем стоят у дверей дорогих гостиниц, показывая то ли солидность заведения, то ли дурной вкус хозяев, то ли и то, и другое вместе.
Мы вошли в отель, цилиндроносец куда-то убежал по своим то ли цилиндровым, то ли квадратным делам, а я пошел на пресс-конференцию, посвященную, как я считал, почти исключительно предстоящему бою Валуев-Руис. Память наша бывает избирательно-нелепой. Вот и для меня этот малый в цилиндре, не имеющий ни малейшего отношения к самой истории, которую я хочу рассказать, стал чем-то вроде лоцмана, ведущего меня в тот день, вспоминая который, я почему-то первым делом вспоминаю его.
Это было, наверное, 15 декабря, так как сам бой должен был состояться семнадцатого. В той программе боев должна была принять участие Лейла Али. Она там была. В жизни «великая дочь» оказалась еще красивее, чем на фотографиях. Я еще тогда подумал, что девушка, даже такая, конечно, может, если хочет, выступать на ринге, но надевать боксерские штаны на такие ноги – это преступление против человечества.
В общем, настроение было игривым.
И вдруг все сразу изменилось. В зал вошел Мухаммед Али с женой Лонни. То ли я был слишком сосредоточен на предстоящем бое Валуева, то ли что-то не прочитал перед командировкой, но для меня это стало полнейшим шоком. Я не думал, что он там будет. Вылился этот шок в то, что я совершенно не помню первые полминуты пребывания Али в зале. Кажется, его подвели к стулу. К тому моменту он страдал болезнью Паркинсона уже лет двадцать. Он еле переставлял ноги. Казалось, что жена не просто ведет его, а идет вместо него. Чуть позже выяснилось, что она вместо него еще и говорит.
Совершенно точно помню, что за всю пресс-конференцию он не проронил ни слова. Ему задавали вопросы, жена отвечала на них, умно и толково, а сам он только кивал, по-моему, реагируя просто на ее голос, которому он привык молча поддакивать. Взгляд его был расфокусирован. Тем не менее, создавалось отчетливое впечатление, что между ним и женой была какая-то связь и что она не просто несла политкорректную отсебятину, когда отвечала за него на заданные ему вопросы, хотя даже не оборачивалась к нему. И все же впечатление было тягостное. Вспоминалось, как в иные свои годы он играючи переигрывал в слова целую аудиторию журналистов, которые сначала замолкали, потом начинали смеяться, и, наконец, с восторгом аплодировали Али, обыгравшему их в их же игру.
А что уж тут говорить о его собственной игре! Я смотрел на него, и в моей голове раз за разом прокручивалась «видеозапись» фрагмента его боя с Кливлендом Уильямсом, состоявшемся в конце 1966 года. Того момента, где он бьет на отходе, без опоры и, тем не менее, заваливает Уильямса. Потом я стал вспоминать самые фантастические моменты других его боев: с Листоном в 1964, с Зорой Фолли в 1967, с Форменом в 1974, третьего боя с Фрезером в 1975. Передо мной был несомненно тот самый человек, который творил все эти чудеса, но, будь он бронзовым изваянием, он и то не был бы дальше от себя прежнего. Наоборот, он был бы к нему ближе. Памятник – он на то и памятник, чтобы напоминать, а эти живые мощи… Но ведь я почему-то вспоминал, глядя на них, куда лучшие дни их обитателя.
Али казался человеком, забытым смертью на земле. Или даже не на земле. Его как будто погрузили на ладью Харона, перевозящую усопших через реку Стикс в царство мертвых, но Харон в кои-то веки заблудился в тумане и вот опять приплыл со своим живым покойником к живым.
Однако он не был покойником. В отдельные моменты глаза его прояснялись, он смотрел вполне осмысленно, улыбался и делал что-то смешное. Но длилось это каждый раз не более нескольких секунд. Смотреть на это становилось все тяжелее, и я помню, что с нетерпением ждал конца пресс-конференции. Но, как это ни стыдно признать, не столько от жалости к нему, сколько от жалости к себе. Впрочем, почему стыдно? Смотреть на такого Али было действительно больно, но его бывший соперник Джордж Формен совершенно точно сказал о нем примерно в то самое время или чуть позже: «Он великий воин, и он не нуждается в нашей жалости». И это чувствовалось. Он не только не нуждался в нашей жалости. Он не хотел ее. Если кто-то слишком пристально и долго смотрел на него, он в какой-то момент обязательно улыбался в ответ.
И вот ладья Харона снова отчалила от берега живых и, наконец, добралась до места назначения. Не знаю, кто или что встретило его там, Бог или бездна. Но как великий воин, в отличие от большинства из нас, он был готов к встрече и с Богом и с бездной.
Александр БЕЛЕНЬКИЙ
