Последние несколько лет к концу каждой зимы желудок изнутри прожигала немилосердная изжога. Вроде весь мой рацион состоял из натуральной еды, но из-за малого количества дичи зимой, я всё больше ел консервированного мяса и закатанных овощей. Чёртов уксус. Видимо, организм на шестом десятке начал сдавать, а может начали сказываться булочки из школьного буфета, съеденные много лет назад. Да, желудок я тогда изрядно подпортил сахарными язычками из слоёного теста.
Вот и сегодня с самого утра живот стал источником боли и мерзкого жжения, которое никак не желало проходить. Я же всего лишь яичницу поел! Волны жара и боли медленно поднимались снизу, затем так же медленно опадали, чтобы снова подняться. Нет уж, с этой напастью надо что-то делать. Как минимум нужно проверить силки и ловушки, расставленные несколько дней назад в лесу. Я частенько видел там заячьи следы, так что можно немного потешиться надеждой, что косой угодил в одну из ловушек.
Вдруг в голову вторглось воспоминание позавчерашнего дня — именно через тот лес пролегал мой путь в деревню с пожарной частью. И я вспомнил паренька в военной форме, одиноко бредущего в никуда. Интересно, как он там? Нашёл ли, что искал? Я потряс головой, прогоняя наваждение. Ни к чему его вспоминать! Он ведь и меня мог найти, благо я хорошенько запутал следы — сам бы не разобрался при надобности.
Изжога огненным хлыстом напоминала о себе. Поход за дичью с ней превращался в адскую прогулку. Не помешает сперва избавиться от неё. Ещё дед наставлял, что от изжоги первейшее средство — кружка свежего молока. Дед мой был чрезвычайно умным и умудрённым опытом человеком, а его приметы и наставления не раз выручали меня в новом мире. Вот и сейчас я взял чистое железное ведро и пошёл в стойло, где обитала корова Машка.
Ещё телёнком я нашёл её на заброшенной животноводческой ферме. В то время ноги носили меня по средней полосе мёртвой России - я покинул город и искал путь в родное село. Вдали от трасс, запруженных позабытыми машинами и мириадами зеркал, я переходил от деревни к деревне, от села к селу и встречал только гробовую тишину и пустые дома, пока не услышал жалобное тихое мычание среди цехов фермы. Маленький телёнок с жалобными глазами лежал возле тела мёртвой коровы и не мог подняться. Видимо, мама кормила своё дитя, пока сама не погибла от голода, но этого не хватило, чтобы его спасти. А может как раз хватило? Я же здесь. Телёнок оказался юной коровкой, ласковой и игривой даже на пороге смерти. Ноги не смогли оторваться от земли, чтобы уйти, башмаки словно приросли к полу, и тогда я понял, что должен сделать. Несколько дней ушло, чтобы Маша встала на ноги. Я таскал ей сено и корм, который нашёл на ферме: специально искал траву помоложе для неокрепшего желудка, а корм размачивал в воде. Наверное, я заменил ей мать, потому что с первого дня, как Маша поднялась на дрожащих ногах и сделала первые шаги затем только, чтобы ткнуться холодным носом мне в руку, она не отходила ни на шаг. А я уже устал от одиночества, страха и тишины. Её задорное мычание разгоняло тоску и наполняло жизнь смыслом. Машка стала моим верным спутником.
Спустя годы прыть из её ног ушла — корова состарилась — да и я уже не мог похвастать моложавой залихвастостью.
Машка лежала в стойле и дремала, но при звуках моих шагов тут же проснулась и ткнулась холодным носом в руку, как тогда, много лет назад. Сопровождая каждое действие глухим мычанием, корова подставила слегка набухшее вымя, и я нацедил в ведро молока. Напоследок я с благодарностью обнял Машку, она спасла меня тогда, может, спасёт и сейчас? Хотя бы от проклятой изжоги. Эх, где те дни, когда мы шли по бесконечным дорогам, не встречая ни одной живой души.
Я подбросил кизяка в печку и вышел из хлева. Ведро на холоде окутало руку ласковым молочным паром.
Как всегда дедушкин совет помог, и я с лёгким сердцем и желудком отправился в путь проверять силки, ловушки да капканы, оставленные поздней осенью против зимнего зверя. Весна вступала в свои права, с крыш звонко капала капель, а в небе стремительными молниями летали ласточки, обмениваясь новостями из южных стран. Но я по опыту знал, что зима всегда сделает последнюю попытку отбить ещё времени у весны прежде, чем окончательно проиграть. Поэтому не стоит расслабляться. Март всё ещё может удивить морозами.
Внутренне я радовался, что проверил газовоз — газгольдер почти опустел, и котёл мог встать в любой момент. А это чревато переездом в стойло к Машке и лопнувшими трубами отопления. И тогда я в спешке мог не заметить зеркальце в раздевалке. Был бы у твари праздничный ужин. Нет уж. Не обскакать меня.
Оказавшись посреди поля, я огляделся. К лесу вела старая лыжня, но под лучами солнца она подтаяла, замёрзла и обернулась нежно-голубой глазурью. Лыжи скользили не хуже коньков на ледяном катке — легко, непринуждённо. Я почти не прикладывал сил, а тёплый ветер ласково трепал запущенную бороду. Хорошо. Ляпота! Вот только сонм туч, темнеющих на севере не давал мне покоя. Стоило взглянуть в ту сторону, как ветер, недовольный моим своеволием, обдал лицо ледяной пощёчиной. Не нравилось мне это. Словно мыслями о зиме беду накликал. Лучше поспешить в лес — дичь, если попалась, может ночь не пережить. И я заскользил по лыжне, всё больше разгоняясь.
Когда лес встречает молчанием и морозной хмарью — жди беды, особенно если лес весенний. Я переходил от силков к ловушке, от ловушки к помеченным деревьям, между которыми стоял капкан. Везде пусто или разорено волками. Последние годы мохнатые хищники наглеют и всё ближе подбираются к моему дому. Но то, что я увидел у следующего силка разом вымело из головы все другие мысли. Судя по следам, крупный заяц попался в ловушку, но кто-то забрал его. Ну точно — жди беды.
Первым порывом я хотел наплевать на остальные ловушки и вернуться домой, но со вторым порывом в голову пришли мысли. Если человек забрал зайца из ловушки, то он вероятно догадывался, что их поставил другой двуногий. Значит он может придти и ко мне в гости. А гости мне не нужны. Лучше я первым навещу похитителя.
На тусклом пергаменте неба солнце пряталось за тёмные тучи, и сумрак вероломно опускался на кроны деревьев. Внезапно до моего слуха донёсся далёкий крик:
- … ите-е-е!
Ага, похоже, гость нашёлся. Проваливающиеся в снег следы как раз вели в ту сторону.
- ...о-о-о-ни-ибу-удь!
Кричи-кричи, приманишь Их, сделаешь неосторожное движение, и одной проблемой станет меньше.
- Э-э-эй! Ау-у-у!
Крик раздавался всё ближе. Хорошо, если Они доберутся до него первыми, но с другой стороны — Они мне в угодьях не нужны.
- Эй! - голос стал ближе, но ослабел.
Среди деревьев мелькал тёмный силуэт. Кажется, он сидел на снегу.
- Кто-нибудь! Помогите!
Я проскользнул дальше и с опаской выглянул из-за толстой берёзы. Впереди на снегу темнела фигура, сидевшая ко мне спиной. В темноте я едва различил пиксельный камуфляж. Тот самый парень? Как он здесь оказался? Да он же в другую сторону совсем шёл!
Вдруг в безмолвной тишине я услышал всхлипы.
- Как больно-то, а! - с горечью и обидой произнёс парень. Голос его дрожал от обиды и подступивших слёз.
- Кто-нибудь! - резко закричал он.
Прислушался.
- Боже, да кто меня услышит… нет здесь никого!..
До моего слуха снова донеслись всхлипы, те самые, что предшествуют мужскому плачу. В этих звуках чувствовалась бездна бессилия, отчаяние и горечь неминуемой мучительной смерти. Сначала я подумал, отчего он не встанет и не уйдёт? Неужели холод или голод настолько обессилили человека? Настолько, что он просто сел посреди леса и звал на помощь хоть кого-нибудь, пока не умер от одиночества. А потом я увидел, что плачущий сидит между двух деревьев, и рефлекторно поморщился, на мгновение представив его боль. Я понял, почему он не мог уйти и звал на помощь.
- Больно… как же больно!.. А-ах, м-м-м! - стонал неизвестный.
Бедняга попал в один из моих капканов. Боль, наверно, адская.
- Э-э-эй! - снова закричал парнишка. - Помогите!
А потом добавил тише:
- Да как же её остановить! М-м-м!.. Как холодно. Простите, мама и папа, я не справился. Я не справился!
Я вдруг понял, что мне отрадно слышать человеческий голос, пусть даже истекающий болью и страданием. Я так давно не слышал другие голоса, кроме своего, раздающегося в абсолютной тишине. К горлу даже ком подкатил. Но это всё эмоции, нельзя им поддаваться! Почти два десятка лет я выживал благодаря тому, что нашёл место, где нет других людей. Таков мой план: держаться от людей подальше.
Но зачем?
Вопрос возник в голове сам собой, словно его произнёс кто-то другой, что, конечно, невозможно. Я у себя в голове один! По крайней мере я так думаю. Я потряс головой, чтобы прогнать дурацкие мысли и их возможных авторов. Всё это чушь. Похоже, этот неудачливый юноша пытался украсть мою добычу и попал в капкан. Что ж, я здесь не причём, поставлю новые силки, и дело с концом.
Но ради чего?
Хватит! Хватит с меня. Я жить хочу, а нарушение устоявшихся правил может привести к смерти. Всё, я решил возвращаться. Перенёс вес тела на правую ногу, скользнул… и под лыжей что-то отчётливо хрустнуло. Сломанный снегоступ.
В мгновение ока рыдания стихли, и человек поднял голову, прислушиваясь.
- Здесь кто-то есть?
Чёрт! Есть, есть, да скоро не будет.
Я начал плавный разворот, но встал как вкопанный, когда услышал:
- Это ведь вы были в деревне?
Но… как?
- Это ваш взгляд я почувствовал тогда. И сейчас его чувствую. Ай!.. Как же больно… Вы… не поможете мне?
Я молчал, не зная, что ответить, и просто смотрел на покрасневшее от холода ухо парнишки.
- Я пошёл по вашим следам, но заблудился.
Он что, провёл ночь в лесу? Это невозможно! Я поморщился — изжога снова вернулась.
- Помогите мне, пожалуйста!
Я не мог пошевелить губами или сдвинуться с места. Живой человек обращался ко мне. Этого не было так давно!
Парнишка вздохнул.
- Вы, наверно, за зайца злитесь. Я… Я так проголодался, а он запутался в верёвках. Я хотел съесть его, но не смог убить и отпустил... У меня ужасно болит нога. Я не вижу её, но снег вокруг красный.
Он снова заплакал. До чего сердобольный парень. Зайца отпустил…
- Простите, если сможете. Мама с папой говорили мне, что воровать плохо! Так оно и вышло…
Голос его начинал слабеть. Похоже, сильная кровопотеря. Сколько он так сидит?
- Простите… - словно мантру, он повторял извинения, но голова его клонилась всё ниже и ниже. - Простите.
Голова упала на грудь, и из уст вырывались слабые, едва заметные клубы пара.
Ну, это то, чего я хотел, не так ли? Парнишка вот-вот умрёт сам - проблема решилась сама собой! Я снова поморщился — изжога усиливалась. Стакан молока не помешал бы.
Сквозь бурелом продрался вой. Волки. И не очень далеко. Похоже, судьба парнишки предрешена. Может быть, он даже и проснуться не успеет, и волки найдут остывающее тело. Лучше уходить отсюда подобру-поздорову, пока я не стал частью волчьего пира.
Тогда почему я не двигаюсь? Почему продолжаю стоять на месте?
Потому что не знаю, зачем. И не знаю, ради чего. Все эти смерти, все годы одиночества, все правила… всё это! Не знаю зачем и ради чего этот парень пытался выжить и теперь погибал.
В груди оглушительно звонко лопнула какая-то струна.
Он не погибнет. Не достанется волкам. Не сегодня.
За пару мгновений я оказался подле юноши и принялся разрывать снег. И точно, бедняга угодил в мой капкан. Я разжал его и ремнём наложил жгут на рану. На мгновение я бросил взгляд на его лицо и замер. Бледное, словно обескровленное лицо выглядело мёртвенно-синим в сумерках. Но он был красив почти как ангел. Только светлые волосы криво подстрижены — наверняка стригся на ощупь, как и я.
Резкий порыв ледяного ветра снова принёс многоголосый вой. Стая чуяла кровь и подбиралась всё ближе.
С одной стороны подгоняли волки, а с другой — холод. На таком морозе парнишка может потерять ногу, если вообще выживет. Я закинул его себе на спину и аккуратно, не оборачиваясь, ведь вчерашняя тварь - или любая другая - могла быть неподалёку, побежал на лыжах изо всех сил, надеясь, что тепло моего разгоряченного тела даст парню минуту-другую, а хоть один из волков угодит в капкан.
Про изжогу я и думать забыл, да и она, кажется, решила меня в покое оставить.