"Был я богат — теперь, волею судеб, вдруг стал нищ… Был знаменит на весь мир — теперь никому в мире не нужен… Очень хочу домой!". Так писал Иван Бунин в 1941 году. Позади семьдесят лет жизни, а впереди полная неизвестность, а главное — отсутствие средств и легочная болезнь, которая медленно забирала его жизненные силы.
Предыдущая часть мини-цикла "Как умирали русские писатели" рассказывает об уходе из жизни трех столпов русской литературы — Достоевского, Чехова и Толстого. В этой остановимся на последних днях Ивана Бунина, Александра Куприна и Михаила Булгакова.
Иван Бунин. "Очень хочу домой"
Элегантный, в новом фраке с белым цветком в петлице. С гордой осанкой и суховатым, торжественно-сдержанным лицом. Таким запомнился Иван Бунин окружающим на вручении ему Нобелевской премии в декабре 1933 года. Сгорбленный, седой, закутанный в теплый шарф с поднятым воротником пальто. Слабый и страдающий одышкой. Это Бунин середины сороковых годов. По его собственному признанию, он никогда не умел распоряжаться деньгами. Нобелевская премия, которая могла обеспечить чете Буниных безбедную старость, была растрачена очень быстро. Иван Алексеевич не прикупил никакого жилья, не распорядился средствами и даже не отложил их на черный день в каком-нибудь французском банке. Вместо этого он легко одаривал большими суммами малознакомых людей, а его супруга Вера Николаевна пестовала молодых литераторов, оплачивая им издание книг.
Все это привело к тому, что уже в 1948 году Бунины оказались фактически без средств к существованию. Поселившись в арендованной парижской квартире, писатель, силами своего бессменного секретаря Андрея Седых, имел лишь небольшую ежемесячную сумму, перечисляемую американским филантропом Атраном. И только.
А тут еще и эта эмфизема, которая мучила писателя с середины тридцатых годов. Курортное лечение на юге Франции не помогло, и 1950 год Иван Бунин встретил тяжело больным человеком, редко выходящим из дома и проводящим большую часть дня в постели. В этом же году ему сделали операцию, которую 80-летний писатель перенес стойко и мужественно. Он страстно желал жить, но прекрасно отдавал себе отчет, что его годы подходят к концу и надежд на улучшения здоровья нет.
И все равно каждый визит врача — русского эмигранта Владимира Зёрнова — он ждал с нетерпением и строго стремился выполнять все его рекомендации. В. М. Зёрнов потом писал в "Воспоминаниях врача", что Бунин при каждом визите брал свою палку, что стояла подле кровати, и стучал ею в стену, разделявшую его спальню от комнаты жены. Если же она не появлялась сразу, то звал: "Вера, Вера, иди скорей, слушай, что будет говорить доктор". Но как только торопливо прибегала уже плохо слышавшая и плохо видевшая Вера Николаевна, готовая выполнить всё что угодно для своего Яна, он нетерпеливо говорил ей: "Ну чего ты пришла, оставь нас с доктором вдвоем и приходи потом".
В этом коротком эпизоде и был весь 83-летний Бунин — капризный, несносный, но страстно желавший жить. Увы, его время подходило к концу, и ничего сделать он с этим не мог. Вечером 8 ноября 1953 года Зёрнова срочно вызвала по телефону Вера Николаевна. На постели лежал Иван Алексеевич, дыша натужно и тяжело. Сердце его слабело, пульс еле прощупывался. Доктор сделал необходимые инъекции, успокоил Бунина и его жену и пообещал приехать утром. Однако второй звонок поступил в середине ночи — у писателя началась агония. Когда доктор Зёрнов вновь переступил порог квартиры Буниных, Ивана Алексеевича уже не было в живых.
Александр Куприн. "Мне страшно"
Всю свою жизнь, за исключением последних пяти лет, Бунин старался вести активный образ жизни. Он никогда не замыкался в себе, следил за творчеством коллег-эмигрантов и не употреблял без меры алкоголь. А вот его друг и литературный соперник Александр Куприн от чрезмерного употребления спиртного медленно угасал. Сам Бунин в 1921 году в очерке "Куприн" писал:
Когда мы жили с ним и его второй женой уже в Париже, — самыми близкими соседями, в одном и том же доме, — и он пил особенно много, доктор, осмотревший его, однажды твердо сказал нам: «Если он пить не бросит, жить ему осталось не больше шести месяцев». Но он и не подумал бросить пить и держался после того еще лет пятнадцать, «молодцом во всех отношениях».
Вот только без последствий для организма такие излишества не прошли. Когда в 1937 году 66-летний Александр Иванович вернулся в Россию, он был уже глубоко больным человеком. Причем, диагноз — рак пищевода — родные от него долго скрывали. "Чем же я болен? Что случилось?", — вопрошал писатель у жены и по совместительству ангела-хранителя Елизаветы Морицовны. Но та лишь успокаивала его, а по ночам плакала в подушку. Денег на врачей у семьи не было, и предложение советского правительства о возвращении на родину оказалось весьма кстати.
По этому поводу историки расходятся во мнениях. Кто пишет, что инициатором возвращения Куприна выступил полпред СССР во Франции Владимир Потемкин. Другие уверенны, что заслуга целиком принадлежит супруге Куприна Елизавете Морицовне. Но как бы то ни было, 31 мая 1937 года Александр Иванович сошел на перрон вокзала в Москве с любимой женой и кошкой в корзинке. Недолго побыв в столице, он переехал и поселился в Ленинграде в элитном доме на Выборгской стороне, в квартире, которую ему предоставило советское правительство. Оно же окружило Куприна врачебной заботой. Больница, санаторий, опять больница — писателя лечили лучшие врачи страны. Но тщетно. Запущенную онкологию победить могла только операция.
Ее провели в начале 1938 года. После этого Куприн ненадолго воспрял физически и морально. Семья даже перевезла его в санаторий в Гатчине. Но ни о каком творчестве не могло быть и речи, хотя в "Известиях" выходит восторженная статья Куприна о том, как хорошо жить в Советском Союзе. А следом интервью его жены, где она рассказывает, что Александр Иванович восхищен увиденным и услышанным в СССР.
Только не было всего этого. Дифирамбы писали специальные люди, а сам писатель в это время боролся как мог с онкологией. Безуспешно. Жена Куприна летом 1938 года пишет дочери, оставшейся в Париже, что хоть для них и созданы все условия, но "папа тихо угасает". В августе 1938-го короткая ремиссия сменилась обострением болезни. Исхудавшего и высохшего как пергамент Куприна срочно перевозят из санатория в ленинградскую больницу. До последней минуты рядом с ним находилась верная Елизавета Морицовна, которая держала мужа за руку и по его просьбе читала молитвы. Она же записала и последние слова Куприна, сказанные им вечером 25 августа 1938 года:
Вот, вот начинается, не уходи от меня, мне страшно.
Через пять часов писателя не стало. Жена пережила его на четыре года, наложив на себя руки в 1942 году в дни блокады Ленинграда, получив ложное сообщение, что дочь Ксения, оставшаяся в Париже, арестована гестапо.
Михаил Булгаков. "Мучительно, канительно и пошло"
Последние дни Куприна хотя бы были не столь болезненны для него — мощные обезболивающие сглаживали страдания от расползающейся по организму раковой опухоли. А вот Михаил Булгаков встретил свою смерть дома, переживая страшные боли. Даже прикосновения одежды и одеяла были для него мучительны.
Почечная недостаточность была у него с детства и, возможно, передалась от отца. Сам будучи доктором, Михаил Афанасьевич чутко реагировал на все изменения в своем организме. Так, до революции он заразился дифтерией, когда работая земским врачом, лечил крестьянских детей. Ввел сам себе противодифтерийную сыворотку, но хоть она и защитила организм от инфекции, но дала сильные побочные эффекты в виде нетерпимого кожного зуда. Чтобы облегчить боль, Булгаков выписал себе рецепт на морфий и колол его дважды в день. Зависимость от лечебного дурмана он впоследствии смог побороть, но вот привычку к обезболиванию — нет. Она-то и нанесла удар по организму, приведя к преждевременной смерти.
Болезнь писателя проявила себя в сентябре 1939 года, когда он, будучи в отпуске в Ленинграде, вдруг с тревогой заметил, что не различает надписей на вывесках. Осмотры окулиста закончились консультацией у терапевта (высокое давление), а после получения развернутых анализов — у нефролога. Диагноз — хроническая почечная недостаточность — не стал неожиданным для Михаила Афанасьевича. Его начинают лечить, но проблемы со зрением дополняют головные боли. Обезболивающие отчасти помогают, но ненадолго. Главный метод лечения Булгакова — диетическое питание и свежий чистый воздух. По личной инициативе Фадеева (бывшего тогда председателем Союза писателей СССР) его направляют в правительственный санаторий "Барвиха".
Но санаторное лечение не помогло. И сам Булгаков с горечью вынужден это признать. Так, в письме к своему давнему другу-медику Александру Гдешинскому он сообщает:
...ну вот я и вернулся из санатория. Что же со мною?.. Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать. Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти — от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется.
Его состояние продолжает ухудшаться. В феврале 1940 года Булгакова консультирует личный врач Сталина профессор Виноградов, впоследствии чуть было не погибший по "делу врачей". Но в его рекомендациях только облегчающие боль и поддерживающие жизненные силы препараты. Врачи понимают, что Булгакова уже не спасти.
Понимает это и он сам. Конские дозы снотворного и обезболивающего уже не помогают. Его организм отравлен, вдобавок ослеплен. Сценарист Сергей Ермолинский в своих воспоминаниях писал, что Булгаков полностью потерял зрение и из всех мог узнавать только жену Елену Сергеевну по ее торопливым шагам:
Булгаков лежал на постели голый, в одной набедренной повязке (даже простыни причиняли ему боль), и вдруг спросил меня: "Похож я на Христа?.." Тело его было сухо. Он очень похудел...
Именно в случае с Михаилом Булгаковым можно точно сказать, что смерть для него стала настоящим избавлением. Она пришла к нему 10 марта 1940 года. Дневники Е. С. Булгаковой заканчиваются лаконичной записью: "16 часов. Миша умер".
Михаил Булгаков не дожил два месяца до своего 49-летия. А вот Владимиру Набокову судьба отмерила 78 лет. Один из самых читаемых и рецензируемых писателей русского зарубежья скончался в Швейцарии в 1977 году. Рассказ об его уходе откроет четвертую, заключительную часть мини-цикла "Как умирали русские писатели".