5.
Вываливаюсь из фантасмагорического сумбура дремы падением в реальность. Грузная, маслянистая, прохладная ночь. Я сижу на скамейке около своего дома, надо мной возвышается Саша, активно треплет меня за плечо.
-Ура! Я все-таки тебя пробудил, честно слово , уже с ужасом представлял , как далеко непросто будет поднимать тебя бесчувственного до квартиры. (с облегчением в голосе говорит мне он)
Мне неловко , я коряво улыбаюсь, пытаюсь подняться, ноги еще путает задержавшийся алкоголь, Сашка помогает мне и мы дружно ковыляем до подъезда.
На кухне усердно переламывает тела упругих зерен арабики, услужливая кофе-машина. Мой друг колдует над бутербродами. Я смотрю в окно на ночь, ночь в ответ свысока взирает на меня.
Зачем-то прилив эмоций прошлой беседы, заставляет меня, ее продолжить.
- А я все-таки немного слукавил, тогда в кафе. Сверх-люди, формата следующей ступени эволюции уже появляются , я уверен, тому много примеров. Тот же Распе описывая Мюнхаузена, представлял миру сверхчеловека. Ты только подумай, его взгляд мог загибаться за угол, он был стремителен, настолько, что легко бежал мимо капель в самый жуткий ливень и оставался сухим, он был сверхсилен – за свою косичку легко вытащил из болота себя и лошадь. К тому же он точно умел летать, пушечное ядро – это так бутафория, прикрыть свой дьявольский навык.
Удивительная способность Александра, он внешне спокоен, а глаза его улыбаются, смотрят лукаво, проверяют, серьезность слов. Проверка заканчивается недоумением, и он прямо спрашивает меня.
- Ты так шутишь ? Цветные наливки все еще жонглируют твоей фантазией?
- Какие, еще шутки! Я серьезен. Квинтэссенция! (возглашаю я, немного сердясь)
Саша больше не может быть серьезным, и начинает с подвохом интересоваться.
- А вот оно как, то есть Мюнхаузен, один из тех, кто добрался до пятого элемента?
Самое главное я серьезен, и я намерен окончательно выразиться на этот счет, переходя на взволнованный тон.
- Эфир! Путь в надлунный мир, левел ап! Мы все участники большой игры, головоломки, шарады, мы – это не только человеческая общность на данный момент, а все другие виды, подвиды, формы разума по всей вселенной. Допустим нулевой уровень у нас, это первые живые организмы в воде. А мы сейчас , условно на 30 уровне. И просто даже если ничего не делать, уровень растет, медленно, еле-еле, но растет. И у тебя растет, и у меня, и бессловесного дворника с лопатой, и у алкоголика Коли с дряблым, красным лицом, и у Ламы Далай в конце концов. Только невидимые подуровни у всех могут быть разными. И движемся мы к новой черте, каждый по разному, кто плетется, кто энергично идет, а кто просто преодолевает все трудности роста невероятными скачками. Но подозреваю, что тот, кто задержится в развитии, точно обречен на забвение, если дать полноценно фантазии разыграться на эту тему. Мы все участники вынужденного забега, давным-давно прозвучал гонг и началось. И для избранных хэппи-энд только один, добраться до финиша к отведенному провидением сроку. Пока на треке свет не выключат и зрители не разойдутся.
Саша наливает мне двойной эспрессо, и заботливо размещает передо мной аккуратную, крошечную, ароматную чашечку. И теперь уже с уменьшенной долей иронии интересуется.
- Ну и как, по-твоему происходит этот новый уровень, и самое главное куда деваются , эти новорожденные сверхлюди, успешные финишеры, ведь уже должно быть предостаточно, так ведь?
Я в притворной задумчивости, поднимаю бровь, продолжая выдавать за свежие размышления, давно родившиеся и подросшие мысли.
- Этого я знать не могу, может они удаляются штурмовать следующий рубеж на другие планеты, миры, измерения, а может тихонечко живут среди нас, но обращаются с нами как с потешными, домашними животными, это все вообще не важно, главное что пройденный ими путь эволюционного свершения, будет и должен , светить нашей путеводной звездой, источником веры в лучшее. Не скрою, я рассержен убогостью современного общества, расстроен тем, что сам удобно встроен в его механизмы. Но помещенная вглубь меня спасительная надежда помогает мне жить, служит мне необходимым смыслом, особенно тогда , когда приходят уничтожающие депрессии, уныние и безысходность.
Александр все больше расплылся в улыбке, закивал головой и торжественно произнес.
-А старичок, в итоге я был все-таки прав, ты немного веришь в то что пропагандируешь, и, если ты и циничен, то ровно наполовину, это игра инстинкта выживания или самосохранения.
Затем сделав лицо серьезней добавил.
-Кстати, ты не забыл про моего исчезающего персонажа и дом с костылем колонны? Мне нужно во всем разобраться, и я хочу, что бы ты мне помог в этом расследовании.
Мне снова стал досаждать Морфей, нежно, но настойчиво давя на веки, я неприлично широко зевнул, и борясь накатывающей сонливостью ответил.
- Никаких проблем, но предупреждаю, что устраиваю охоту на твои утопические видения, только один раз, с одной единственной целью, убедить тебя, что это всего лишь мираж из твоего воображения.
Спустя час, забрезжил первыми красками рассвет, Саша ушел, бросился и растворился под землей ,в хитрых ходах московского метро. А я так и не заснул, ерзая по простыне, с одного бока на другой, я вспоминал детство, последнее место в котором мой мир был надежен , прекрасен и бесконечен. Вспоминал испытывающий взгляд Сашеньки, как он смотрел на меня, испуганного, подлого, слабого.
В тот день мама буквально тащила меня сопротивляющегося к даче его бабушки. Всему виной была моя вторая ( или все-таки третья ) страстная влюбленность. Накануне я тринадцатилетний enamorado, справился со страхом быть высмеянным и отверженным, пригласил на прогулку пятнадцатилетнею деревенскую diosa, с изумрудными миндалевидными глазами лисички, веснушчатую обладательницу двух дерзких, огненно-рыжих косичек.
В магазине у санатория, на мои скромные детские, сбережения мы полакомились мороженным, потом долго сидели на песчаной косе рядом с плотиной, я нежно сыпал на ее ладони хрусталики песчинок и они красиво утекали бесследно, через ее удивительно тонкие и изящные пальцы. А после обеда угнав у причала прокатную лодку, мы беспечные уплывали вдаль насколько хватало длины прикованной замком к ушку лодки цепи. Уплывали и возвращались, она много невпопад смеялась, а я блаженно и глупо улыбался.
День получился короче других, и я с неохотой провожал ее домой, когда она вероломно поцеловала меня в щеку, и так же вероломно не дав опомниться защебетав, попросила. Просила она меня снести барьер, преграду, которая помешает нашим дальнейшим встречам, которые ей так желанны. Препонам служил ее старший брат, который не одобрял ее дружеские отношения с мальчиками, но если задобрить его парой пачек болгарских сигарет (да именно сигарет, а не папирос, ведь он ни какая-нибудь деревенщина), то тогда он одобрит, скорей всего одобрит наши встречи, на какой-то период.
Околдованный я бросился, что есть силы домой, оставив ее ждать на развилки дороги под фонарем. Не помня себя, скользнул в калитку, по дорожке к дверям. В прихожей висел пиджак отчима, где-то в слабо освещенной гостиной, звучал его и мамин голос. Мешкать было нельзя, я быстро как ловкий воришка, засунул руку во внутренний карман пиджака. Пальцы коснулись стопки свернутых банкнот. Я вытащил верхнюю, это был красный червонец, с него неодобрительно смотрел на меня профиль Ленина. Обмениваться взглядами было не когда, мое загипнотизированное сердце гнало меня назад к рыжеволосой прелестнице.
Она цепко, словно хищный зверек схватила красненькую купюру, еще раз прикоснулась к моей щеке, желанным лепестком своих влажных и теплых губ, и унеслась в куда-то по коридорам летней ночи. А я совершенно ошеломленно влюбленный, покружив под лиловым небом с живыми звездами, вернулся домой и счастливо уснул.
Лукавая соблазнительница конечно больше обо мне и не вспомнила, но не успел следующий день добраться до обеда, как, в комнату ко мне, нагрянула мама и кровожадно настроенный отчим. Мама аккуратно выпытывала у меня, насчет пропавших денег, отчим кружил вокруг и постоянно твердил что-то про дурную кровь и дикую неблагодарность, и бесконечно сочинял и засыпал меня страшными угрозами. Я все отрицал и горько плакал, и боялся, страшно боялся. Страшно было признание, сцены, укоры, дурные слова в мой адрес, стыдно было бы видеть мамино разочарование, торжество отчима, неминуемое наказание за такой проступок. В какой-то момент отчим пригрозил, если я не сознаюсь лишить меня поездки на море в августе, и что-то опять съязвил про мои плохие гены. Мама не выдержала разрыдалась, и сказала, что деньги мог взять кто угодно, к примеру вчера когда меня не было дома ко мне заходил приятель, Саша, мальчик из очень неблагополучной семьи, и пока мама отлучалась, чтобы угостить его компотом, он ожидал ее в прихожей. Мама с надеждой на такую версию посмотрела на меня, и спросила мог ли Саша украсть деньги. И я трусливо кивнул. Отчим недовольно хмыкнул и покинул место моего допроса, а мама прихватив меня направилась к дому где жил Саша.
Мы встретили Сашеньку у калитки дачи его бабушки, дачи, куда его отправляли на все лето. Отца у него тоже не было, а его мама в беспокойстве увядающей с возрастом красоты, искала новую любовь настойчиво и решительно. Время от времени она навещала Александра, но приезжала каждый раз в сопровождении нового ухажера, конечно поселок не дремал и ядовито, весело сплетничал на эту тему.
Помню, как мама испытывающие смотрела на Сашу, как с наигранным спокойствием рассказывала о неожиданной пропаже денег в нашем доме, ласково увещевала о том, что поймет мотивы любого поступка, и конечно узнав правду, сохранит все в тайне.
А где-то совсем рядом стоял я, в темпе престиссимо тщетно пыталась сбежать из груди слабое и напуганное сердце, было довольно тепло, но мои слезные железы обильно выделяли холодные, колющие капли неудержимого стресса, и лицо безжалостно заколотое слезами до неподвижности, становилось маской, страшной гримасой из застывшей смеси ужаса, и страха. Все, что я мог в тот момент, по-цыгански угнать табун моих мыслей, в далекий и счастливый край нереальности и отстраненности, но обезумевшее, свихнувшееся стадо было неконтролируемо. Мое тело сжалось, я готовился к заслуженному приговору и неминуемой казни.
И в этот момент, случилось вероятно так, что Александр, Саша, Сашенька почувствовал и глубоко понял меня, и мое состояние. Уже и не вспомнить детали, как именно было дальше, кажется, он стал много и совестливо извиняться, ссылался на какие-то сложные обстоятельства своей жизни, потом забежав в дом, вернулся держа неопрятный, жеванный рубль и горсть мелочи. Он заставил маму забрать эту сумму, и смекнув, что сумма должна быть гораздо больше, обещал возместить все со временем, непременно.
Возвращались с мамой домой, мы как победители, я никак не мог надышаться этим пьяным воздухом случайной победы, и с наслаждением представлял разочарованное лицо отчима. Немного огорчала засевшая глубоко мысль, о том, что по видимому человек я малодушный, дерьмовый, и уж, точно не способный взять на себя вину другого человека из чувства из сострадания, сочувствия, так как это сделал Саша. Я был жалкий и обычный, а он нет.
(окончание следует)