На часах было начало девятого утра, я только начал засыпать, потому что всю ночь записывал песню с очередной певичкой и любовницей Владика. Уже погрузившись в дремоту, я услышал, как где-то в недрах студии трезвонит телефон, да так настойчиво трезвонит. С трудном продрав глаза, я направился на звук. Звонила тёща, точнее мама бывшей жены Ирки, чему я крайне удивился и тут же проснулся.
— Игорёк, родненький, прости старую, не хотела тебя разбудить. Я, итак, подождала, сколько положено. Но беда, беда у нас.
— Мама Нина, не извиняйся ты, раз звонишь, значит, надо.
— Надо, сынок, очень надо. Ирку мою непутевую арестовали, мне и помощи просить не у кого.
— Как арестовали? Когда? За что?
— Не знаю я ничего. Она мне из отделения позвонила, попросила не бросать Графа, пока сидит в тюрьме.
— Какого Графа?
— Да кота Ира себе завела от одиночества.
— Тьфу ты, Господи! Кот какой-то! И что значит, пока она сидит в тюрьме? Ирка что ли туда надолго собралась?
— Одному Богу известно, на сколько лет доченьку мою посадят. — Тёща на том конце так отчаянно зарыдала, что у меня предательски защемило сердце. Я матерился про себя, костерил Иру на чём свет стоит, потому что она постоянно куда-то вляпывалась, раньше мне даже нравилось спасать её из разных передряг и чувствовать себя героем, тем более после меня ждала жаркая ночь. Я не к месту вспомнил, какая у бывшей жены шикарная фигура, выдающиеся формы. Но мои непристойные воспоминания прервала мама Нина, хоты мы с Ирой и развелись два года назад, а я продолжал тёщу называть мамой. — Игорёш, так ты нам поможешь?
— Помогу, чем смогу. А чего мне Ира не позвонила сама?
— Ой, ты меня только Христа ради не сдавай, она просила тебе ничего не говорить.
— Ясен-красен. Ирка у нас как всегда в своём репертуаре. Ладно, разберёмся, в каком она отделении полиции? Диктуйте, я поеду пока на разведку.
Я догадывался, почему Ира не захотела мне звонить, видимо, обиделась после нашего последнего разговора в студии. Мы тогда поругались как никогда. Два часа не могли записать с ней одну единственную песню, если раньше за это время могли три, а то и пять песен смастерить. Но в тот день бывшая была явно не в голосе, не попадала в тональность, пела мимо кассы вообще, я бесился, время — деньги, как известно, пусть студия и моя, но денежки нам на раскрутку давал как никак Владик или Владлен Гобелен — наш, можно сказать, продюсер с Ирой и местная крыша. И Владик ждал от нас целый альбом новых хитов, а тут Ира не в голосе. Я вскипел, наорал на Ирку, сравнил её с одной из безголосых любовниц нашего продюсера, и бывшая в слезах убежала от меня, а после перестала отвечать на мои звонки.
Мы познакомились с Ирой на дискотеке в клубе в нашем провинциальном городе в середине 90-х, я там был завсегдатаем, работал диджеем, мне шёл 20-й год, а Ирина в свои 16 лет впервые вышла в свет с подругой под ручку. Никогда не забуду, как она вся такая из себя «взрослая» на высоченных шпильках на полусогнутых в ультра-голубых лосинах и чёрной майке с множеством цепей на шее подошла ко мне, как бы завлекающе встряхнула головой, чтобы я оценил её крашеные белые кудри. Мало того, что девчонка, а для меня она была ещё смазливой девчонкой, пыталась со мной флиртовать, так она петь напросилась. Ну я согласился, позабавиться решил. А она как писклявым голосом протяжно завоет, что хоть святых выноси. И я тут же пожалел, что пошёл у неё на поводу, выхватил микрофон и засмеялся.
— Прелестное дитя, не пугайте нашу искушенную публику, прошу.
— И чем же я так вашу публику напугала?
— Ты правда не догоняешь или прикалываешься? Ты же не поёшь, а воешь, иерихонская труба.
— Во-первых, не ты, а вы. А, во-вторых, какая ещё труба? И, в-третьих, я — Ира Комарова. Запомни, ты ещё обо мне услышишь. Пение моё ему не понравилось.
На том наше знакомство закончилось, я тогда с усмешкой про себя подумал: «Ну точно Комарова, голос такой писклявый, будто комар зудит над ухом». А пару лет спустя на музыкальном конкурсе я снова встретил Иру, правда не узнал её в новом образе с длинными заплетёнными пшеничными косами в вечернем шоколадном платье в пол, и потому что талантливая подающая надежды певица «Ирен» заняла второе призовое место. Я подошёл поздравить изысканное голосистое дарование и обомлел.
— Святые угодники, Ира Комарова? Снимаю шляпу, вы шикарно пели!
— Тише вы, тоже мне вспомнили девочку из клуба. Я теперь — певица Ирен. Смотрите, не выдайте меня.
— Ооооо. Клянусь, я унесу эту тайну с собой в могилу, никто не узнает о вашем истинном происхождении.
— Перестаньте паясничать, на нас все смотрят. — Ира шикнула на меня и сверкнула своими глазами медового цвета, а я понял, что пропал, утонул в её глазах, меняющих цвет на более тёмный, словно янтарь, который на закате дня утопает в морских волнах.
— Ирен, вы очаровательны, нет, правда, я не паясничаю. И голос у вас, как бы слова правильнее подобрать…
— Прорезался у меня голос, чего вы, не стесняйтесь, говорите, как есть.
— Зачем вы опошляете?
— Я? Я даже не начинала.
— Тише вы, на нас все смотрят.
Ира засмеялась, напряжение между нами спало, и весь вечер мы с ней проговорили, протанцевали и разошлись по утру каждый в свой номер гостиницы. Нет, ночи любви между нами не случилось в тот вечер, хотя мне хотелось.
Да и потом мы с Ирой ходили за ручку как школьники месяца два, после чего я предложил ей руку, сердце, себя самого, чтобы всё было официально, торжественная первая брачная ночь и прочее. И работать мы стали тоже вместе: Иринка пела, я записывал, сводил её песни, а Владик нам устраивал сольные концерты, выступления в сборниках, участие в конкурсах и ротации на местном радио. Покорять Москву Ира наотрез отказалась, философски заметив: «Лучше я буду первой и единственной Ирен здесь, чем последней и одной из Ирин в Москве». Мы достаточно долго наслаждались семейной жизнью — целых шесть лет, после которых благополучно развелись, потому что Ира извела меня ревностью, своими нереализованными амбициями, всё же мало ей было нашего городка. А я любил приложиться к бутылке, чем досаждал жене и не мог объяснить, что это способствует моему вдохновению и помогают спокойнее воспринимать её капризы и наши скандалы. Мы остались с Иркой друзьями, продолжили вместе работать, даже знакомили друг друга с новыми возлюбленными. Но, если у бывшей личная жизнь бурлила, то я реже с кем-то встречался. А за полгода до нашей последней с ней встречи я познакомился с Наташей, она серьёзно мне запала в душу, даже подумывал позвать её замуж, о чём сказал Ирине, та почему-то восприняла новость враждебно. Но на следующий день сама представила мне своего жениха Антоху — какого-то бритоголового типа из соседнего города на крутой тачке и, видимо, при больших деньгах. Я с Наташей жил себе поживал, Иришка наслаждалась, как она уверяла меня, семейной жизнью с Антохой, мы записывали песни, дальше выступали.
По правде говоря, я себя корил, что накричал на Иру, она не зря на меня обиделась, и вообще была не при чём, что вышел из себя. Да, не попала в ноты и спела мимо, такое со всеми бывает. Просто в то утро от меня неожиданно ушла Наташа...ушла молча, оставив скромную записку: «Ты несчастлив со мной. Прости. Тебе нужна другая женщина.». Я перечитывал и перечитывал записку, ничего не понимал, тщетно пытался дозвониться до Наташи, перебирал в памяти нашу с ней совместную жизнь, как по мне у нас всё было спокойно, мирно, без скандалов, накала страстей. И только после того, как Ирка ушла из студии в слезах, хлопнув дверью, я с сожалением осознал, что могло не устраивать Наташу, что не устраивало меня самого — отсутствие страсти, влечения, и я говорю даже не о том, что мы занимались любовью как советские пенсионеры, а о том, что не было «нас», а лишь я и она. А с Иринкой наши отношения всегда казались мне терпкими, возвышенными и преисполненными чувств, что хотелось в них глубоко-глубоко нырнуть и где-то там плыть по дну наслаждений, растворяться друг в друге и любить то нежно, то страстно день за днём.
Я решительно постучал в дверь кабинета следователя Лаврентьева, который норовился посадить Ирину.
— День добрый, Олег Петрович.
— Добрый? Я бы не сказал. Вы по какому вопросу? Давайте быстро. У меня мало времени.
— Я по делу Ирины Комаровой.
— Ирина Комарова, Ирина Комарова… А, это та, что певичка какая-то местная? Телевизионщики приезжали по её душу.
Мне хотелось закричать: «Не певичка, а талантливая певица». Но я сдержался и с ужасом представил состояние Иры, мало того, что она там одна в камере, испуганная, так ещё и стервятники-журналисты на неё накинулись.
— За что её арестовали?
— Пока не арестовали, а лишь задержали. А вы-то ей кем будете? Чего интересуетесь? Тоже журналюга?
— Я — муж.
— Муж объелся груш. Так в разводе ваша Ирина Комарова.
— Со мной и развелась. Но мы близкие друг другу люди, у неё мать старенькая, волнуется, я должен помочь.
— Должен помочь. Да, чем вы ей теперь поможете, как вас там величать?
— Игорь. Я могу нанять адвоката. Заплатить выкуп или как это называется, залог?
— Ага. — Противно заржал следователь. — Взятку мне предложи, мы вас тогда обоих отправим по этапу, лес валить будете.
— Так скажите, что мне делать? Ира — честный, порядочный человек. Она не могла пойти против закона. Как её вызволить отсюда?
— Пока никак, Игорь. Вот, смотрите сами.
Лаврентьев протянул мне лист, я перечитывал раз за разом строчку за строчкой и не мог разобрать смысл написанного.
— Теперь понимаете? Ничего не попишешь, дело серьёзное.
— Не понимаю. Понимаю только, что Ирине приписывают статью 228 УК РФ.
— Не знакомы с такой статьёй?
— Знаете, как-то Бог миловал.
— Короче. У вашей Комаровой дома при понятых были обнаружены запрещенные вещества.
— Какие запрещенные вещества? — Мой разум отказывался воспринимать всё происходящее, а тело парализовало шоком.
— Игорь, наркотики. НАРКОТИКИ. Можете хоть пятьдесят адвокатов нанять, а вина задержанной почти доказана, чисто формальности остались.
— Прошу, разрешите свидание с Ириной. Ради её матери. Мне надо убедиться, что сейчас с ней всё в порядке, чтобы успокоить тёщу.
— Не знаю. Не положено. Если ради матери. Ладно, пошли. Одна встреча и недолго.
— Понял. Спасибо.
Ирина намеренно не смотрела на меня, демонстрируя, что даже в стенах камеры обижена, горда и непреклонна.
— Зачем явился? Я же просила маму! — Бывшая закатила недовольно глаза и попыталась натянуть длинный серый свитер ниже.
— Тебя надо вытаскивать, дурёха. Хватит, ерепениться, лучше объясни мне, как и почему тебя повязали? Ты подсела на наркотики или приторговываешь ими в свободное время?
— Ты поверил, что я могу иметь к ним отношение, Игорь?! — Ира отпустила на минуту свитер, задохнувшись от возмущения, и снова начала его оттягивать вниз зачем-то.
— Разумеется, нет. Но как-то же они к тебе попали? Почему-то к тебе пришли искать эти...запрещенные вещества? Надо думать, что делать дальше, вытаскивать тебя.
— А я не хочу думать. Уходи. Я ничего не хочу.
— А я хочу, Ира! Я хочу тебе помочь. Но я не знаю подробностей, не понимаю, где начало и конец у истории, в которую ты вляпалась.
— Помогай своей Наташе. А я сяду и буду сидеть, раз меня посадили.
— Нет у меня Наташи и не было. — Я стукнул кулаком по столу и обречённо посмотрел на Ирину, она выглядела растерянной.
— Как это? — Ирка выпустила из рук свитер и тут же принялась его тянуть вниз, что меня стало раздражать.
— Просто. Не смог я Наташу полюбить, ушла она от меня в тот день, как и ты, только дверью не хлопнула. Да прекрати ты свой свитер оттягивать, что за новая манера?
Ира насупилась, сжала свитер так, что побелели костяшки пальцев, встала со стула, подошла к окну и наконец-то ослабила свитер. И в тусклом свете камеры я увидел…
— Ты? Ты?
— У тебя ограниченный словарный запас, Игорёк. Ты, ты! Я! Я беременная и буду рожать в тюрьме. Доволен?!
— Иришка, милая, чем я могу быть доволен? Что ты несёшь? Как это беременная?
— А ты не знаешь, откуда берутся дети? — Иринка начинала всхлипывать.
— Я не об этом. А где твой Антоха, я так понимаю, подарочек у тебя под свитером от него?
— Чёрт бы его побрал. Мы давно разбежались, до того, как узнала о беременности. Лучше никакого отца, чем такой. Да я с ним сошлась назло.
— И забеременела тоже назло. Уж не мне ли часом? — Я подошёл к Ирине и заглянул ей в глаза.
— Иди ты! — Ира замахнулась на меня, но я перехватил её руку и поцеловал в ладонь.
— Пусти!
Я отпустил Иру и устало вернулся за стол, указав бывшей на стул.
— Давай рассказывай, меня интересуют подробности твоего с Антохой сожительства, любые детали.
И Ирина рассказала, как весело жила с Антохой. Как дома у них водились разные мутные личности в наколках. Как приючали после отсидки дружков Антохи, а моя бывшая после концертов, записей песен шла готовить им еду и приводить дом в порядок после бардака, который там устроили. Хорошо хоть, её не домогался никто, видите ли Антоха обозначил границы дозволенного, сказал про Иру: «Моя баба, кто сунется, прирежу». Однажды Ира увидела, как сожитель кому-то показывает старинные иконы и обсуждает сбыт, её заметили, приставили нож к горлу и наказали молчать, иначе уберут как ненужного свидетеля.
— А потом резко от нас съехали все кореша и дружбаны Антохи. Он сделался на удивление внимательным, нежным, цветы мне подарил, кольцо золотое с бриллиантом, уверял, что купил на честно заработанные деньги. И я поверила ему, подумала, что Антоха встал на путь исправления, расслабилась чуток. Но ошиблась. — Ира погладила живот и тихо заплакала.
— Что произошло?
— Ничего. Антоха исчез, прихватив свои вещи и мои накопления, которые я от него скрывала. Сама виновата.
— В чём ты виновата, что тебе понравился му…? Не при ребёнке будет сказано. У Антохи же на лбу не было написано: «Я — бандюган, тюрьма по мне плачет».
— Но ты же меня предупреждал, отговаривал с ним встречаться. А я тебя не слушала, выходит, сама виновата. Поэтому и была против, чтобы мама тебе позвонила. Нечего мне помогать, сама влипла, сама и буду расхлебывать.
— Сама, сама, как я устал за столько лет от твоего сама! Ну ошиблась ты в человеке, а кто не ошибается? Я? Я не ошибся в Наташе?
— Это другое, ты созрел для семьи...новой...для любви...может, у вас бы что-то и получилось, не понимаю, чего она ушла. — Ирина пожала плечами, скривилась и схватилась за живот.
— Тебе плохо? Может, врача? — Я реально беспокоился о самочувствии бывшей.
— Обойдусь. Тебе пора, Игорь.
— Да что ты всё гонишь меня в самом деле? Почему Владлену не позвонила сразу, как тебя под стражу взяли?
— Да потому что мне стыдно, понимаешь? И что беременная стыдно. И что Антоха развёл меня и обчистил, а я даже заявить не могу на него в полицию, потому что не смогу им объяснить, откуда у меня было столько якобы честно заработанных денег, они мне тупо не поверят.
— Ирен, ну ты и дурында. Стыдно ей. Да мы за тебя горой с Владиком. А ребёнок — это святое, не смей, слышишь, не смей стыдиться того, что станешь матерью. Давай координаты своего нерадивого сожителя!
Ира сомневалась, я видел, как её глаза снова меняли цвет от медового до тёмного, она теребила руками свитер. И я, чтобы развеять её сомнения, встал, подошёл и крепко обнял, согревая своим теплом напуганную и беззащитную Иришку, нахохлившуюся как маленький, брошенный воробушек.
Я набрал решительно Влада. В зависимости от ситуации он был для нас или продюсером и инвестором Владиком, который записывал и клеил своих любовниц на студии, или нашей крышей и авторитетным Владленом Гобеленом, второе требовалось реже, но в регионах ещё иногда действовали и жили по понятиям братков 90-х.
— Владлен Гобелен?!
— Оооо! Давненько вы меня не вызывали. Какие-то проблемы?
— Ирен повязали, статья 228 УК РФ, подставил её хахаль один, Антохой кличут. Ирка сказала, он иконами старинными приторговывал.
Влад зычно закашлял на другом конце и басовито заговорил.
— Детки, да вы заигрались во взрослые игры, я посмотрю. Всё по-серьёзному. Пожалейте старого дяденьку Владлена Гобелена, я и забыл, как с подобным контингентом общаться. Сразу битой по башке или сначала колено прострелить?
— Владик, Бог с тобой, никакой макрухи. Найти, повязать, доставить в полицию следователю Лаврентьеву и вызволить Ирку.
— Даже пальчик ему отрезать нельзя? Самый маленький?
— Блин, Влад, харе меня стращать.
— Что ты как девка пужаешься? Шуткую я. В кои-то веки вы вспомнили о Владлене Гобелене, он уже пади плесенью покрылся.
— Шуточки у тебя, знаешь ли, не для слабонервных. Я и без того весь взвинченный, волнуюсь за Иру.
— Пусть посидит, с неё не убудет, успокоится. А-то наша звезда распоясалась совсем, с жиру бесится, сама тебе дала от ворот поворот и… Неважно.
— Что и? Давайте все сегодня перед друг другом как на духу исповедуемся. Просто день признаний и открытий.
— Ой, сами разберётесь, немаленькие. Мне бы со своими бабами разобраться.
— А тебе чего с ними разбираться? Одна краше другой и голосистее.
— Воооооот. И какую выбрать, как определиться, осесть?
— Только садиться никому не надо.
Мы оба заржали с Владом, он сказал, что соберёт своих ребят и всё порешит. А я задумался над его витиеватыми словами про Иринку. Да и она мне как-то странно сказала, что сошлась с Антохой назло. Назло кому...может, и правда мне? Но, если так, то Ира сама инициировала наш развод. Я был и дальше готов терпеть её выходки. Хотя нет, не был я готов. Мы оба оказались не готовы к трудностям, быту и пресловутой притирке характеров. Пока песенки себе ваяли да пели, да из постели не вылезали, накормленные и напоенные вкусно мамой Ниной, мы и с семейной жизнью реально не сталкивались, а как переехали в свой дом, стали жить вдвоём, да соблазнов много появилось, неразберихи какие-то, так и пошли по пути наименьшего сопротивления — расстались. Теперь я понимал, что не было ничего проще, чем разойтись. Просто мы были с Иринкой молодые, горячие и хотели жить счастливо, но не знали, как. Никто ровным счетом не знает, как жить счастливо, вот и ошибаемся все, расстаёмся с любимыми.
С любимыми… Наташа оказалась права, я не стал с ней счастливым, а она со мной, потому что не было меж нами любви, а так привычка, безысходность и попытка вытеснить из сердца Иру, которая от одиночества в итоге завела себе кота. И вот мы все такие одинокие, несчастные, и кот голодный. Я поёжился от задувающего ветра, поднял повыше воротник пальто и отправился спасать Графа от голода и холода нетопленого дома.
Всю дорогу до Иркиного дома...нашего с ней некогда дома, который я ей оставил после развода, обосновавшись на студии, гадал и представлял, какой он — её кот. Я робко стоял на крыльце, переминаясь с ноги на ногу, и не заходил, боясь запустить в своей душе калейдоскоп воспоминаний, вдруг хорошо поняв современную молодёжь, которая не любит рефлексировать о прошлом. Но жалость к коту меня пересилила, и я зашёл внутрь. Пошёл наощупь, в доме было темно, хоть выколи глаза. Забыв про порожек перед комнатой, я споткнулся и всей своей тушей плюхнулся на пол. Стало отчего-то щекотно, и я почувствовал, как кот нюхает меня и шевелит своими усами. Осветив телефоном комнату, я нашёл выключатель и включил свет.
Пушистый котёнок песочного цвета внимательно меня изучал своими большими круглыми карими глазами, чем-то напоминая Иринку. Не зря иногда говорят, что домашние животные похожи на своих хозяев.
— Иди ко мне, кыс-кыс. — Кот покрутил головой и грациозно осторожно подошёл ко мне. — Не боись, своих не бросаем и не обижаем. Значится, вы у нас Граф? Да, только Ира могла назвать котёнка Графом. — Я говорил с котом и смеялся, будто он мог меня понять. Видимо, Граф что-то смекнул, потому что лихо взобрался по моей штанине и повис на куртке, мурлыча. — Пошли, буду кормить тебя, где тут у вас с Ирен съестное?
Мы с котёнком потопали на кухню. Холодильник оказался набит разной едой для Графа, а из человеческой пищи я нашёл кусок сыра да какие-то овощи и бутылку кефира. Будущая мать, называется. Всё свою фигуру бережёт. Ничего. Вернёшься, я возьмусь за тебя, твоё питание. Как была строптивой козой, так и осталась. Я возмущался, ходил из угла в угол, но на самом деле страдал и переживал за Иру, за здоровье её и будущего малыша.
Взяв довольного, сытого кота на руки, я отправился в спальню Ирины...нашу с ней спальню. Там ровным счетом ничего не изменилось, разве что шторы она новые повесила. А так та же свадебная фотография в рамке, множество наград бывшей с конкурсов, грамоты и дипломы в стекле на стене, плюшевый розовый медведь, которого я подарил ей после развода. О да, Ире взбрело в голову отпраздновать развод, а я не стал противиться, какая разница, по какому поводу праздник? Главное, чтобы было весело, да и воспоминания у нас о расставании теперь самые радужные. Дабы себя чем-то занять и не томиться в ожидании я решил послушать наши первые записанные песни, у Ирины всегда диск с ними стоял в музыкальном центре, она ими вдохновлялась. Я включил музыку, прилёг на кровать в обнимку с Графом и не заметил, как сладко уснул: «В золоте куполов отражается моя любовь. Для счастья этого так много. И спасибо Богу за тебя, и что мы встретились не зря. И я теперь только твоя. Золотые купола. Подвенечное платье. Клятву я тебе дала быть с тобой вечно. И в горе, и в радости вместе быть до самой старости. Ты — любовь моя.».
Утром нас с котиком разбудил какой-то грохот в доме. Я нехотя встал, подхватил Графа и вышел в прихожую, откуда доносились голоса, говорили то шёпотом, то на повышенных тонах.
— Ну вот, разбудил. Влад, я же говорила. — Ира бросила укоризненный взгляд на нашего спасителя.
— Ничего страшного, не барин до обеда спать, вам пора, между прочим, песенки новые писать. Могла бы и спасибо мне сказать, детка. Я тебе — не Игорёк, твои выходки у меня уже вот где. — Владик схватился за горло и обратился ко мне. — Получите. Распишитесь. Упаковочную ленточку только развязать осталось.
— Благодарствую, Владлен Гобелен. — Я поклонился, выставляя перед собой вперёд маленького Графа, тут же жалобно запищавшего. — Ооо, твоя хозяйка тоже когда-то так пищала, а потом как запела.
— Спасибо, дядя Владик. — Ирка показала ему язык, а он сжал её по-отечески в своих больших, крепких объятьях, затем отодвинул от себя, повертел, посмотрел и присвистнул.
— Ирен, угораздило же тебя. Мне какое приданое готовить розовое или голубое? — Ира впервые за долгое время заулыбалась.
— Не знаю, рано пока говорить. И как я теперь буду одна...петь и с ребёнком.
— Батюшки, значит ли это, что наша самодостаточная Ирина Комарова просит о помощи? Очень тонко намекнула, совершенно непонятно, да, Игорь?
— Не понимаю, о чём ты. — Мы втроём дружно захохотали. — Ир, с миру по нитке все поможем, малыша поставим на ноги.
— Мальчики, спасибо. Граф, а ты? Хорошо тебе с чужим дядей? Предатель, стоило мне уйти, сразу переметнулся. — Ира нежно погладила котёнка, посапывающего у меня на руках.
— Вот видишь, кот и тот понял, что со мной хорошо.
— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Всё, мужчины, ступайте, мне надобно отдохнуть.
— Нормально вообще, Игорёк? Ирен нас гонит за порог? Типа всем спасибо, все свободны?
— Пошли уже, пусть отдыхает, в её-то положении. — Я передал Графа из рук в руки Ирине и подтолкнул Владика к выходу.
Мы шли с Владом молча каждый в своих думах. Я, конечно, огорчился, что Ира нас выдворила, хотел с ней поговорить, помочь с делами по дому. Владик заговорил первым.
— Ничего не меняется.
— Ты о чём?
— О ваших с Иркой отношениях.
— А что тебе не нравится? Песни мы скоро запишем новые.
— При чём тут песни? Ты думаешь, мне ваши песни нужны? Вы же мне как дети, вот и балую вас, вкладываюсь в вашу музыку. Я про ваши личные отношения. Маетесь, изводите друг друга.
— Чего ты сейчас-то завёлся? Мы вроде как развелись с Ирой.
— Вот именно, что вроде. Развелись, с другими сошлись и кому и что вы доказали?
— Я ничего никому не хотел доказывать.
— А что, что ты хотел? Что ты сделал?
— Ира хотела развода, я её и отпустил.
— Тряпка.
— Хватит!
— Я не закончил. Ты видел Иру, в каком она состоянии? Да твоя бывшая была готова упасть к тебе в объятья, будь ты понапористее и посмелее.
— Не уверен. Не знаю. Я запутался.
— Так распутывай ваш клубок отношений, выпутывайся, будь мужиком. Ты думаешь, мне нравится и легко быть Владленом Гобеленом? Чёрта с два! Но приходится, ибо я по природе мироздания — мужик. И девки вокруг меня вьются, как пчёлы вокруг улья, потому что я излучаю мощную, мужскую харизму. А что делал ты, вспомни? Водку глушил и уши затыкал, когда Ирка истерила, ревновала? Ты хоть раз подумал, а чего ей неймётся, что не нравится? Может, поговорить с ней стоило, а не уходить от проблем?
— Может, и стоило. Чего теперь былое ворошить? Перестань меня лечить, на душе, итак, тошно.
— А и правда, чего я к вам пристал? Одной мозги промываю, со вторым по душам говорю, а им всё не так и не эдак. Делайте, что хотите. — Влад махнул рукой и повернул в другую сторону, оставив меня одного.
Влад был чертовски прав. Он знал, о чём говорил, потому что со своей первой и единственной женой Надеждой прошёл через многое, и кризисы у них были разные, а верны они оставались друг другу. Наш продюсер и сейчас остаётся преданным своей жене, которая долго боролась с одной тяжёлой болезнью и умерла, поэтому и не женился снова, а все эти его безголосые любовницы — чисто для здоровья, как говорится, чтобы совсем не сойти с ума от горя и одиночества. И о нас с Иринкой Владик действительно заботился с любовью, считая своими детьми, потому что им с женой не дано их было иметь.
Я вернулся к Ирине, дверь в дом оказалась распахнута настежь. Она сидела на кровати, тряслась от холода и прижимала к себе мурлычущего Графа.
— Простудишься и кота заморозишь.
— Я тебя ждала. Прости. Игорь, прости меня, что я ушла. — Ира оставила котёнка на кровати и подошла ко мне.
— И ты меня прости. Прости, что отпустил тебя. Мы оба виноваты.
— Я виновата больше. Я не смогла тебе за шесть лет родить ни сына, ни дочку. А теперь у меня будет ребёнок от какого-то...Антохи.
— У нас будет ребёнок. У нас будет наш с тобой малыш. А после ты мне ещё родишь и сына, и дочку, как Бог даст.
— Правда?
— Истинно. Давай, если родится мальчик, назовём его Владом, а, если девочка, то Надеждой в честь жены нашего заботливого дяди или Любовью?
— Любовью?
— Конечно, Любовью. Иринка, ведь я люблю тебя. Попробуем снова стать вместе счастливыми?
Ира включила музыкальный центр, обняла меня и запела: «В золоте куполов отражается моя к тебе любовь. И больше ничего мне для счастья не надо. Лишь бы ты был рядом и согревал своим взглядом. Лишь бы мы другу другу были нужны, были предначертаны. На всё Божья воля. Я люблю тебя и не спорю...».