Приход нового года мало сказался на жизни Анны, внеся лишь одно изменение - часть прислуги снова вернулась в имение. Ничто не говорило о том, что в начале осени на свет появился сын герцога Норфолка. Трое слуг, знавших о существовании младенца, хранили это в тайне, выдавая себя лишь взглядами, в которых появлялась жалость, стоило им увидеть молодую госпожу.
Сама же Анна даже с Генри Норрисом более не заговаривала о ребенке. После родов она быстро похудела, став еще более тонкой, чем после затяжной болезни, унесшей жизнь ведьмы. Все чаще ее мучили головные боли и ночные кошмары, все чаще Анна запиралась ото всех в своей комнате, отказываясь от еды.
Лишь письма Норфолка могли отвлечь ее от безрадостных мыслей. Хотя восстание все еще не было подавлено, герцог был полон оптимизма. Он без конца говорил о той жизни, что наступит у них с Анной после его возвращения домой, не догадываясь, что более никогда его возлюбленная не станет прежней.
В тот день, когда задыхаясь от боли, она произвела на свет сына, что-то умерло в душе Анны, и даже расставание с ребенком не могло ранить ее сильнее. Осознание того, что она теперь мать, приносило Анне невероятные страдания.
Даже утраченная девственность и связь с Норфолком не могли повергнуть ее в большую греховность, чем рождение внебрачного сына. Никогда больше она не сможет быть беззаботной и игривой, никогда больше плотские утехи не принесут ей удовольствия. Она мать. Она женщина. На ней всегда будет грех, она всегда будет хранить страшную правду.
Прогуливаясь по саду, Анна опасалась даже взглянуть в сторону леса, точно ожидая увидеть в темных кронах деревьев следы своего позора. Какая же насмешка - она порицала родных, а сама ничем не отличалась от них.
Джордж, совсем недавно справивший двадцатилетие, обзавелся уже третьим бастардом, а Мэри, задыхаясь от восторга, писала сестре о долгожданной беременности к которой, естественно, Уильям Кэри не имел никакого отношения.
От этого послания Анна не могла уснуть всю ночь, размышляя о том, не было ли ошибкой скрывать рождение ребенка от Норфолка? Впрочем, и у Мэри и у Джорджа перед ней было одно преимущество - никто из их бастардов не был результатом кровосмешения.
В очередной раз предаваясь горьким мыслям, Анна неторопливо бродила по саду, наслаждаясь прохладой надвигающегося дождя. Птицы в этот час были особенно беспокойны, их голоса звучали непривычно громко, а запах цветов усилился в несколько раз, пьяня Анну своим благоуханием. Дождя не было уже больше месяца, и Анна ждала его ничуть не меньше, чем возделывающие поле крестьяне.
Ребенком она особенно любила гулять под холодными каплями, размягчающими плодородную почву родного имения, поправ запреты матушки. В такие минуты она ощущала связь с природой так остро, словно сама вышла из ее лона. Ее душой овладевал покой, унося прочь тревоги дня.
Женщину настолько увлекли воспоминания детских лет, что она даже не заметила, как в саду показалась темная фигура незнакомца. Мужчина направлялся прямо к ней.
- Леди Анна Болейн, - поприветствовал он ее изящным поклоном. - Прошу меня извинить за неожиданный визит. Думаю, это письмо вам все расскажет лучше, чем я бы смог это сделать, - он протянул ей лист бумаги со сломанным сургучом.
Анна не без опаски взяла его из рук незнакомца и тотчас вздохнула с облегчением, узнав почерк Норфолка. Очевидно, что в письме был еще один лист, потому что на бумаге был лишь один небольшой абзац.
... не раньше ноября. Мое имение сейчас пустует без хозяина, и как бы сильна не была бы моя вера в хозяйственные навыки Норриса, относительно него самого я не питаю радужных иллюзий. Ты бы оказал мне великую услугу, поселившись в моем доме и приняв на себя заботы о леди Анне. Пока имение в Норидже восстанавливают, твоя семья может вернуться в старое в Лондоне, тебе же будет невредно насладиться разлукой с женой, мой мальчик. Ты еще слишком юн, чтобы забыть о других женщинах. К тому же ремонт потребует твоего постоянного присутствия, в то время, когда Лондон далек от Нориджа. Уверен, что этих аргументов достаточно даже для тебя, и все же я добавлю, что обещал твоему старику отцу приглядывать за тобой, раз мы теперь соседи. Ты ведь не заставишь меня нарушить данное слово?
Томас, герцог Норфолк.
Оторвавшись от письма, Анна подняла взгляд на нежданного гостя. Неужели он не мог предупредить их о приезде заранее? Какая вопиющая неучтивость!
- Мне не хотелось бы стеснять вас, так же, как стать причиной неудовольствия моего отца герцогом Норфолком.
- Имение большое, - равнодушно пожала плечами Анна, - вам будет сложно принести мне беспокойство. Впрочем, я буду чувствовать себя куда более спокойной, если вы все же назовете свое имя.
- Должно быть, в ваших глазах я выгляжу просто деревенщиной, - усмехнулся мужчина. - Мое имя Томас Уайетт.
Сердце Анны пропустило удар. Она так боялась этой встречи, что даже перестала наведываться в город, а теперь беда сама постучалась в двери, к тому же это герцог послал Уайетта к ней.
- Леди Болейн, вы побледнели.
- Это все из-за погоды, - тихо отозвалась Анна. - Пойдемте в дом, слуги подготовят для вас комнаты.
- Благодарю. Генри Норрис мой старинный приятель, и он уже обо всем распорядился. С собой я привез камердинера и двух лакеев, так что работы у вашей прислуги не станет больше.
- Это очень предусмотрительно.
- Я не мог поступить иначе. К тому же я не мог отставить этих людей без работы. В моем новом доме случился пожар, и теперь, когда моя жена с сыном уехали в Лондон, часть слуг осталась не у дел. Я не мог позволить множиться их числу.
- У вас есть сын? - дрогнувшим голосом спросила Анна. Она сама не могла понять, хочет ли услышать ответ на этот с виду невинный вопрос.
- Да, - Томас тепло улыбнулся. - Ему в прошлом месяце исполнился год.
«Нет - подумала Анна. - Ему будет год через две недели».
- Он был совсем крохой, когда появился на свет, а сейчас ничуть не отличается от своих ровесников. Он только начал ходить и произносить свои первые слова. Разлука с ним пугает меня куда сильнее, чем последствия пожара.
- Я понимаю вас, - безжизненно отозвалась Анна, безуспешно пытаясь отогнать от себя образ толстенького ребенка, пытающегося устоять на своих крошечных ножках.
- Но не станем о былом, - улыбнулся мужчина.
Он не был красавцем, но улыбка преобразила его черты. На щеках появились ямочки. Хотя прежде Анна никогда не видела этого человека, он казался ей невероятно знакомым. Черты его лица так походили на отцовские, а глаза, темные, словно застывшая смола, формой напоминали ее собственные. Забавно, ее сын, не имея возможности знать ее, будет всю жизнь лицезреть черты матери, точно оттенки сумрака, запечатленные в его отце.
- Герцог Норфолк писал, что в последнее время вам нездоровилось, госпожа. Позвольте спросить, как вы чувствуете себя теперь.
- А вам не кажется, мистер Уайетт, что это неуместный вопрос? – не сдержалась Анна.
- Прошу прощения, миледи. Порой мои манеры оставляют желать лучшего. И все же позвольте мне сказать, что в наших разговорах герцог часто касался вас, и мне кажется, что я знаком с вами целую вечность. Я не хотел уязвить ваше самолюбие.
- Я прощаю вас, мистер Уайетт.
- Благодарю. Мне не выразит словами, какую радость я нахожу в возможности снова жить здесь. Имение герцога превосходно.
Он был прав. В этом году дом преобразился стараниями нового садовника, мистера Торда. Сад, прежде отличающийся геометрическими линиями, теперь представлял из себя варварское буйство зелени, лабиринт, ведущий к скрытому от чужих глаз маленькому парадизу. Здесь, обнесенный со всех сторон зеленью, скрывался пруд, поросший белыми и розовыми благоухающими цветами. Чуть поодаль раскинулась белоснежная мраморная скамья, на которой Анна любила предаваться чтению. Столиком служила невысокая мраморная колонна, с позолоченной резьбой, а сквозь ветви деревьев вдали виднелась северная стена замка, поросшая диким виноградом, листья которого теперь налились багрянцем.
В кроне невысокого орешника, растущего под балконом Анны, свили свои гнезда сойки, и каждое утро птичьи трели возвещали начало нового дня. Этот сад, этот удивительный, так не похожий ни на один другой уголок природы, излечивал ее душу, стирал из нее воспоминания прошлого года, боль, кровь и стыд.
И вот теперь ее Эдемский сад осквернен появлением незнакомца, чья жизнь тайно от него самого, навсегда сплетена с ее жизнью, кто всегда будет молчаливым, невольным напоминанием ее падения.
В молчании они двигались в направлении имения, когда навстречу вышел Генри Норрис. Вид его был непривычно взволнованным, и поначалу Анна решила, что причиной этому является неожиданный приезд Уайетта, но судя по тому, что взгляд Норриса даже не задержался на нежданном госте, женщина поняла, что ошиблась. Сердце ее, теперь столь подверженное волнению, забилось сильнее, кровь отлила от щек.
- Леди Болей, - Норрис почтительно склонил спину. Лишь наедине он вел себя как старый друг, хранящий великую тайну, на людях их отношения подчинялись строгим правилам этикета.
- Мистер Норрис?
- Вам пришло письмо из Франции.
- Мне? – удивилась Анна.- От кого оно может быть? Насколько мне известно, герцог не намеревался снова возвращаться на континент.
- Это не от герцога, - тихо произнес Норрис. Ему не хотелось, чтобы Уайетту стало известно о посланнике, но леди Болейн, взволнованная таинственным отправителем, не видела его знаков. Чуть дрожащими пальцами, она сорвала сургуч, и, коснувшись взглядом строк, замерла, безошибочно узнавая почерк.
- Генри, не могли бы вы проводить мистера Уайетта в его комнату? Дайте ему все, что потребуется.
- Непременно, госпожа, - обрадовался Норрис.
- Спасибо, - повернувшись к ним спиной, Анна медленно, направилась обратно в сад. Глядя ей вслед, Норрис не мог не заметить, как согнулась ее спина, точно лист бумаги взвалил на эти хрупкие плечи все тяготы этого мира. Опустившись на скамью, Анна некоторое время безучастно смотрела на водную гладь пруда. Только здесь она чувствовала себя хозяйкой, крохотный садик был ее владением, и ощущение покоя мало-помалу вновь овладело ее душой. Анна аккуратно раскрыла письмо.
Моя дорогая леди Болейн! Не хватит всех слов в мире, чтобы передать, какую радость мне приносит мысль о том, что ваши крохотные пальчики будут касаться той же бумаги, что я теперь держу в своих руках. На войне нет мысли сладостней, чем мысль о прекрасной женщине, что ожидает тебя в родной стране. Вы ведь ждете своего короля, не так ли?
В отсутствие Норфолка, моя милая, жизнь ваша, должно быть, стала совсем невыносимой. Пусть Норидж и большой город, едва ли можно говорить о том, что владения герцога могут считаться его окрестностями, не говоря уж о том, чтобы приносить радость столь прелестному и юному созданию, как вы.
Я не смею настаивать, ибо преклоняюсь перед вашей решительностью, однако Лондон больше подходит для особы вашего возраста. Вы могли бы занять место фрейлины Ее Величества, чем принесете радость не только себя, но и Их Августейшим особам. Не в этом ли долг хорошей поданной?
Уверен, что еще раз подумав над моим предложением, вы сочтете его не только приемлемым, но и более, чем благоприятным для вас.
Здесь, на войне, наша жизнь ежедневно висит на волоске от гибели, и ничто более не желанно моей душе, чем примирение с вами, госпожой моего сердца. Смею вас заверить, что в моих планах взять вас точно так, как мы уже взяли Бретань – тихо и без ненужных жертв. Я даю вам возможность принять капитуляцию на ваших условиях. Нет ничего такого, моя госпожа, что бы я не мог дать вам.
С надеждой на скорую встречу,
Генрих, король.
Анна смяла лист, в полном смятении от прочитанного. Прошло столько времени со дня их последней встречи, и она уже начала забывать былые опасения, когда Генрих снова вспомнил об ее существовании. Более того, кажется, он ничуть не ослабел в своем желании во что бы то ни стало заменить одну фаворитку из рода Болейн на другую. Знал бы он, как много воды утекло с тех пор.
Пока искры решительности все еще теплились в ее душе, Анна поднялась в комнату, и принялась за письмо, уверенная в том, что посланник Его Величества не покинет имение до тех пор, пока не получит ответа на письмо.
Ваше Величество, добрейший из королей, Генрих! Могу ли я выразить то удивление, что испытала, получив столь неожиданное письмо от Вашего Величества? Ваше внимание к недостойнейшей из своих поданных свидетельствует о благородстве и христианской милости Вашей августейшей особы. Да будут Ваша жизнь и правление долгим.
Что касается переезда в Лондон, то смею Вас заверить, тишина и уединение Нориджа великое благо для меня. В столице слишком много искушений, которые так легко овладевают душами, расположенными к греху. Здесь, вдали ото всех, я четче вижу путь, ведущий к Богу. Солнце, а не золото ослепляет мои глаза, птичье пение, а не комплименты дворян услаждают мой слух, а сердце бьется ровно, не волнуемое ничем.
Едва ли бы в дворцовом шуме я могла бы сосредоточиться на молитве, прося Бога даровать моему великому монарху благополучие и долгие годы жизни, особенно теперь, когда Вы каждый день подвергаете себя риску. Заклинаю Вас Святыми таинствами – помните о своих детях, что ждут своего правителя здесь, в Англии. Все мы, ваши поданные, страдаем при одной мысли, что можем потерять вас. Не подвергайте нас столь чудовищному испытанию.
Я желаю вам скорейшей победы.
Ваша раба, Анна.
Анна отложила перо в сторону. Все было сказано, и точки расставлены. Она ожидала, что более никогда тень короля Генриха не потревожит ее, не осознавая, что своим ответом она еще сильнее зажгла желание Его Величества укротить строптивую дочь лорда Болейна.
©Энди Багира, 2014 г.
