Выход от Вейденгаммера. Попытка определить сыновей на время в дом к профессору И.Ф. Краузе. Наёмные квартиры в переулках Арбата. Домашний пансион для сыновей в особняке с потайной дверью.
Сопоставляя различные данные, приходишь к выводу, что братья Тургеневы находились у Вейденгаммера до лета 1830 года. Осенью на Москву обрушилась беда – холерная эпидемия. Множество смертных случаев, строгие карантины. Перемещение даже из одной части города в другую было затруднено. О возвращении в деревню нечего было и думать. Паника, испуг так сильны, что с тех пор всю жизнь Иван Тургенев боялся холерной болезни. Осенью 1830 года, судя по всему, учение у Вейденгаммера не возобновлялось. И не только из-за эпидемии холеры: возможности пансиона были до очевидности исчерпаны. Содержателю пришлось в 1832 году открывать свое заведение практически заново, уже в ином качестве (ЦГИА Москвы, ф.156, оп.1, ед. 1098). Так, или примерно так, выглядела последовательность событий.
Отец находился за границей. Ему предстояла опаснейшая хирургическая операция «камнесечения». Той же осенью, или зимой, Сергей Николаевич на время возвращался в Россию, вероятно, для устройства дел на случай неблагоприятного исхода операции. Вторично он отправился в чужие края с той же целью в конце апреля 1830 года («Московские ведомости», 1829, N33, 24 апреля, с.1575; Там же,1830, N 32, 19 апреля, с.1505). Письма его из Европы - не только образчик нежной заботы о детях. Они существенно дополняют биографическую хронику. Иные из этих писем никогда не публиковались, либо известны лишь по фрагментам. Так, послание из Франкфурта от 25 августа 1830 года подтверждает, в частности, что мальчики весной еще состояли в распоряжении Вейденгаммера, поскольку выражалось недовольство, что «Иван Иванович (так его называли в Москве Н.Ч.) занимает класс чистописанием, а настоящий оный класс должен быть до рисования и чертежей» (Тургеневcкий сборник под ред. А.Кони, с.135).
Главным делом С.Н. Тургенева на время его короткого приезда в Москву было решение будущей судьбы сыновей. Именно тогда старших решено поместить в военную службу. Это касалось как Николая, так и Ивана. А посему, обучение у Вейденгаммера признано незавершенным, недостаточным. Да и необходимого возраста сыновья еще не достигли. В отношении Ивана Тургенева планы родителей вскоре переменились. Причиной были проблемы со здоровьем. В начале 1833 года он сломал руку - как раз в то самое время, когда решалась его жизненная судьба. Отец и мать сумели разглядеть, что средний сын обладает задатками оригинального ума и способностей. Ивана решили готовить не в военную службу, а к поступлению в университет.
Отец распорядился продолжить подготовку, пригласив собственных домашних учителей. По преимуществу, педагогов из закрывшегося пансиона Вейденгаммера. Когда же Иван Тургенев и его старший брат учились в Лазаревском институте, о чём упоминается почти во всех биографических книгах? И были ли там вообще? В письме к М.Д. Хмырову от 8 октября 1868 года писатель сообщил о себе буквально следующее: «Жил также пансионером у директора Армянского Лазаревых института Краузе» (П.9.71). О том, что Иван на время определен на жительство к И.Ф. Краузе, мы знаем из посланий отца. Самый авторитетный летописец студенческих лет будущего писателя академик Н.С. Тихонравов сообщает, что Тургенев и его брат поступили 12 августа 1829 года в пансион, из которого образовался потом Лазаревский институт восточных языков («Вестник Европы». 1894, 2, с.712). Об этом есть запись в «Мемориале» И.С. Тургенева, где отмечены все значительные события его жизни. Краузе упомянут под 1834 годом, когда мать уехала за границу (С.11.197).
Следствием этих противоречий стала дальнейшая путаница, в результате которой исчезло различие между регулярным учебным заведением, каковым был Лазаревский институт, и частным пансионом профессора И.Ф. Краузе, инспектора и директора этого института. Мы читаем у Тихонравова, что «в армянском институте Тургенев не оставался и трех месяцев: 1 ноября 1829 года он взят из этого заведения». В подготовительных материалах к указанной статье Н.С. Тихонравов писал об «учении Ивана Сергеевича у инспектора Лазаревского института Краузе». «Хотя и здесь, - замечает Тихонравов, - в официальных документах встречается странные недоразумения» (РГБ, отдел рукописей, ф.298 (Н.С. Тихонравова), разд. 1, папка 6, ед. 14, л. 444). К сожалению, академик не разъяснил, что именно он имел в виду. Но, думается, одним из подобных «недоразумений» и были вышеуказанные противоречия. Кроме того, загадкой может считаться упоминание Николая и Ивана Тургеневых в списке бесплатных воспитанников, приложенном Зиновьевым к очерку об Армянском институте (Зиновьев А.З. Исторический очерк Лазаревых армянского института восточных языков. Спб. 1855, с.92).
Это издание Н.С. Тихонравов несомненно знал. В нём указаны лица, обучавшиеся на иждивении богачей Лазаревых и армянской церкви. Нет нужды говорить, что в отношении детей С.Н и В.П. Тургеневых эту благотворительность нельзя признать правдоподобной. Кроме прочего, в списке, составленном по хронологическому принципу, Тургеневы значатся среди выпускников 40-х годов, что само по себе необъяснимо. Уверенность в том, что Тургенев слушал в Лазаревском институте лекции по востоковедению, приобрела широкое распространение (См. Каргаманов Нерсес. Дом культуры советской Армении в Москве. Ереван. 1982, с. 14; Амирханян А.Т. Армянский переулок, 2. Биография московского дома. М. 1889, с. 84) В чем же дело? Как возникло недоразумение? Вполне возможно, что А.З.Зиновьевым указаны в его книге другие Тургеневы? Допустим, двоюродные братья Ивана - Николай и Михаил Тургеневы, которые в 40-х годах действительно находились в Москве в каком-то учебном заведении. Зиновьев мог принять их за «наших» Тургеневых, тем более, что у одного из них было такое же имя. В устройстве сыновей обедневшего дяди Алексея, по просьбе последнего, принимал тогда участие Иван Сергеевич (РНБ, отдел рукописей, ф. 795, ед.88 (листы не нумерованы). Версия о пребывании родственников именно в Лазаревском институте нуждается в документальном подтверждении. При подготовке очерка А.З.Зиновьев, хорошо знавший семью будущего писателя, конечно, мог, в целях уточнения, переменить имя «Михаил» на «Иван». Не исключена и элементарная ошибка. Недоразумения, о которых писал Тихонравов, вполне возможны и при бытующей у нас вольности в наименованиях, когда названия совершенно различных учреждений представляются взаимозаменяемыми.
И.Ф. Краузе, как и другие московские профессора того времени, имел на дому пансион для студентов. Он приехал в Москву в конце 20-х годов из Казани, где был секретарем цензурного комитета и адъюнктом в тамошнем университете во времена Л. Магницкого. Считался клевретом попечителя и - пал вместе со своим патроном. Краузе тоже почти изгнан из Казани как человек, «оказывающий дурные свойства и не могущий быть терпимым в учебном заведении» (Загоскин Н.П. Биографический словарь профессоров и преподавателей Казанского университета. Ч.1. Казань, 1904, с. 112-113). В Москве И.Ф. Краузе поначалу давал частные уроки, издал несколько учебных книг, а уж потом поступил на службу в Лазаревский институт. Если братья Тургеневы действительно определены к нему в пансион в 1829 году, то лишь на короткое время и к армянскому институту это вряд ли имело отношение. В начале 1831 года, как нам известно, по их семейной переписке (П.1), у Тургеневых уже были налажены уроки у себя дома с приглашенными учителями. Пансион же Краузе (к тому времени уже - директора Лазаревского института) видимо размещался на его квартире, а он жил в домах института, близ теперешнего Армянского переулка, в приходе Николая-чудотворца, что в Столпах (ЦГИАМ, ф.203, оп.747, ед.1156, л.816).
Неудачи с частными учителями привели к тому, что родители И. Тургенева вынуждены завершать подготовку сыновей к дальнейшему образованию у себя на дому. Отец распорядился пригласить на год хороших наставников. Заботы по устройству семейного пансиона, как уже указывалось, взяли на себя Николай Николаевич Тургенев, а в связи с его постоянными отлучками в деревню - мать. Мы располагаем в качестве свидетельств письмами-отчетами 12-летнего Ивана к дяде в деревню (ПСС, Письма,1). Нанят компактный дом в историческом центре города, куда удобно приезжать педагогам. Он расположен на углу Гагаринского и Хрущёвского переулков (N 15). Тургеневы поселились здесь в 1830 году. Дом цел до сих пор. Небольшой ампирный особнячок, с комнатами в антресолях. Построен для себя декабристом бароном В.И. Штейнгелем.
Не исключено, что к проектированию дома имел отношение архитектор О.И. Бове, сотрудничавший с бароном в градостроительном ведомстве Москвы. После ссылки Штейнгеля в каторжные работы за прикосновение к событиям 1825 года, дом перешел в другие руки. Тургеневы нанимали жилье у нового владельца – городового секретаря Н.И. Квашнина. Дом примечателен сам по себе. Оригинальный фасад со стройным декоративным портиком на четыре легких колонны. Внутри анфиладою: зала, гостиная, боскетная, угольная и - отдельно, за изящной полированной дверкой, кабинет. Квадратный, с мраморным камином (Басманов А. Особняк с потайной дверью. М.1981, с.38). Родители всегда мечтали о таком жилище в Москве. Детей же манила загадка одной из комнат, где за зеркалом-дверью скрывался потайной чулан, с подземным выходом через подвал в соседний двор и на Старо -Конюшенную. Возможно - затеи В.И. Штейнгеля масонском духе.
Трудным, но памятным был для Тургеневых 1830-й год. Отец вновь уехал за границу, чтобы лечь под нож хирурга. Операция считалась опасной и Сергей Николаевич прощался с близкими, как перед военным походом. В августе пришли первые известия о революции в Европе и о холере в России («Моск. вед.» 1830, N 65, с.296-2917; Павловский Л. Холерные годы в России. Спб. 1893). Город полнился слухами о грядущих бедствиях. Император повелел российским подданным немедля возвратиться из чужих краев. От Сергея Николаевича ожидали вестей с тревогой. После раздумий, он рискнул ослушаться и остался в Париже для операции, которая благополучно завершилась в феврале 1831 года (Тургеневский сборник. Под ред. М.П.Алексеева. Вып. III. Л.1967, с.213 (далее выпуски этого издания обозначены сокращенно: Тургеневский сборник (М.П.Алексеев).
Варвара Петровна тоже серьезно заболела. На вакации дети в то лето остались в Москве (из письма С.Н.Тургенева. ИРЛИ, рукоп. отд., ф.93, оп.3, ед.1285, л.4). Жили безвыездно на Самотечной. Но уже вызван из деревни дядя, чтобы нанять дом поближе к учителям и докторам. Учились мальчики у себя, во вновь нанятом доме на Гагаринском, под присмотром магистра университета П.Н.Погорельского. До прихода холерной эпидемии едва успели переместиться сюда от Самотёчной. Жизнь какое-то время еще была устроена на два дома.
Отсюда эпизод, будто Варваре Петровне несколько дней пришлось сидеть в холерном карантине (Житова В.Н. с.129). Вероятно, речь шла об охранных мерах в самой Москве, о запрете сообщений между центром города и окраинами. Многие жители с приближением холеры спешно покидали столицу. Другие, напротив, намеревались переждать. Пушкин, находившийся в Болдине, упрекал Гончаровых, что те отсиживались во время эпидемии у себя на Никитской (Пушкин А.С.Письма к жене. Л.1986, с.18). Тургеневы, кажется, тоже не смогли, или не захотели уехать, и стали свидетелями бывших тогда смертных ужасов (Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д.Благово (сокращенно: Рассказы бабушки, с указанием страниц). М. Наука (Литературные памятники). 1989, с.320-323).
С той поры Иван Тургенев панически боялся холеры. Учение в «доме с потайной дверью» возобновилось на исходе зимы 1830-31 года. Поначалу как бы в продолжение уроков пансиона Вейденгаммера, размещавшегося через дорогу от дома Квашнина. П.Н.Погорельский был строг и требователен, не в пример содержателю-немцу. Новый наставник служил тогда в губернской гимназии, а в университете вел курс аналитической геометрии (Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского университета. Т.2.1855, с.274-280). Классы точных наук определены ему и у Тургеневых, с добавлением физики и «чистой» математики. Кроме того, мальчикам давались уроки риторики, истории, географии. Они много переводили с латинского, французского и немецкого. Французским учителем у них был Дубле, старик-эмигрант. Он в молодости состоял в числе телохранителей, защищавших Людовика XVI во время нападения народа на Лувр (Раевская Е.И.Воспоминания. «Истор. вест». 1898,N 12, с.963). Возможно, отсюда пристрастие Дубле к ораторскому искусству Мирабо, чьи речи он постоянно предлагал своим ученикам переводить и пересказывать (П.1.124). Немецкий язык штудировали под руководством Христиана Ивановича Грегориуса, приглашенного из гимназии (ЦГИАМ, ф.418, оп.3, ед.235).
Для повзрослевших сыновей родители сочли нужным взять танцмейстера. Им был артист балета Большого театра Иван Карпович Лобанов (Сб. «Тургенев и его современники». Л. 1977, с.217). Тот возил детей для танцев к Гагариным, либо к Белкиным. Отставной полковник Ф.М.Белкин жил на Малой Никитской, как раз против Гончаровых. Его бабкой была Екатерина Романовна Тургенева, почему и почитался за близкого родственника. У Пушкина фамилия соседа Белкина «на слуху». Музыке детей обучал молодой еще тогда пианист Теодор Гардорф, которого знали во многих дворянских домах Москвы. В частности, он давал уроки дочерям графа Г.И.Чернышова, снимавшего некоторое время тургеневский дом (Библиография Т.Н. Грановского. Под ред. С.С.Дмитриева. Изд. МГУ,1969, с.9).
Еще более возвысилось в глазах юношей-Тургеневых в тот год значение Г.Е.Щуровского как учителя и воспитателя. Иван писал дяде, что после латинских уроков Щуровский рассуждает с ними «о медицине, о натуре, о философии» (П.1.128). Много внимания уделялось рисованию и чертежам. Учителем этих предметов был Вивьен. До недавнего времени мы о нём почти ничего не знали. Между тем - это отличный живописец и рисовальщик, автор одного из лучших портретов Пушкина (1826-27 гг.) и ряда других работ (Московская изобразительная Пушкиниана. Изд. 2. М.1986, с.12, 20-21,109-110, 256, 347). В справочных изданиях Иосифа Вивьена часто именуют «французским рисовальщиком Жаном Вивьеном». Это - следствие ошибочного прочтения А. Адарюковым подписей под рисунками. Иосиф-Евстафий Вивьен де Шатобрен,
(1783-1852) из польских уроженцев, долгие годы служил в Дворцовом архитектурном училище (ЦГИАЛ, ф.1343, оп. 35, ед.4117; ед.2103. Сообщено И.В.Сахаровым). Потомки его до сих пор живут в России (Сборник статей и материалов «Л.С.Вивьен. Актер, режиссер, педагог». Л. Изд. Искусство. 1988, с.289-295). Один из портретов Пушкина Вивьен подарил отцу Ивана, С.Н.Тургеневу (Нечаева Н.С. Московская Пушкинская выставка 1880 года. Временник Пушкинской комиссии. Изд. Наука. Л.1983, с.153). Имя российского поэта сделалось уже тогда достаточно известным в дворянской Москве. Этот портрет долгие годы хранился у Ивана Сергеевича и был им представлен в 1880 году на юбилейную Пушкинскую выставку.
В ту пору 12-летний Тургенев начал серьезно изучать литературу под руководством нового учителя Дмитрия Никитича Дубенского. Тот считался одним из лучших педагогов-словесников в Москве, слыл образованным филологом, сотрудничал в журнале «Атеней». Дубенский незадолго перед этим выпустил книгу «О народном русском стихосложении» (1828 г.). Позднее известностью пользовалось его исследование «Слова о полку Игореве» (Словарь Общества любителей российской словесности. М. 1911, с.106-107). В дворянском Благородном пансионе его учеником был М.Ю.Лермонтов. Оставаясь верным поэтике классицизма, Дубенский с трудом признавал В.А.Жуковского, а к новейшим авторам относился с явным предубеждением. Пушкина же называл «змеей, одаренной соловьиным пением» (П.3.179). Отец возвратился из-за границы в марте 1831 года после мучительной хирургической операции. Тяжело болел. По повелению императора за ним учредили секретный надзор (Тургеневский сборник (М.П. Алексеев), III, с.211-216). Причиной явилось «ослушание» С.Н.Тургенева, вопреки запрету оставшемуся для лечения в революционном Париже.
Июль-сентябрь 1831 г. семья провела в Спасском-Лутовинове. Той же осенью, возвратившись в Москву, поселились в доме генеральши Н.Ф.Алексеевой (сестры Ф.Ф.Вигеля) на Сивцевом Вражке (теперь N 24),
угол Калошина переулка. Алексеевы недавно впали почти в нищету. За несколько лет до этого власти буквально разгромили их семью. Сын Александр арестован и осужден по делу «о стихах на 14-е декабря» («Андрей Шенье»). Н.К.Пиксанов считал, что его поведение на суде было мужественным («Звенья». II. С. 149). Сам генерал Илья Алексеев потерял всё имущество и вскоре умер парализованный. Их дом имел репутацию «несчастливого». Его сдавали жильцам. У квартирантов часто собирались игроки. Однажды известный Руфин Дорохов убил здесь за картами некого Сверчкова. Говорят, что позднее дом принадлежал фаворитке Александря II, светлейшей княгине Юрьевской.
Зимой 1832-33 г.г. Тургеневы, видимо, окончательно приняли решение об определении сыновей на будущее. Подготовка Ивана в университет приобрела преимущественный характер. Он сосредоточился на тех предметах, кои были необходимы для вступительного экзамена. Сомнительно, чтобы в доме Алексеевых продолжались какие-либо общие уроки. Сыновья уже готовились порознь. Николая отец определил в конноартилерийскую школу, куда тот зачислен в феврале 1834 года, В уроках нуждался только 11-летний больной Серёжа. Ему наняли наставника-репетитора. В семье Тургеневых в это время жил, впоследствии «нигилист», Николай Карпов (Тургеневский сборник» (М.П.Алексеев), вып. II, с. 272-274), ровесник Ивана. Но он уже успел окончить гимназический курс в пансионе профессора Павлова.
Вскоре в семье Тургеневых разразилась получившая огласку скандальная история отца с девочкой-княжной, В октябре 1832 года в материалах полицейского наблюдения отмечалось, что С.Н.Тургенев «жизнь ведет открытую, бывает всякий день в театре, весьма часто на встречах у г-на Пашкова, куда приезд бывает большой». «Всего чаще с г-ном Тургеневым видятся Константин Павлович Нарышкин и Алексей Александрович Наумов, из коих с Нарышкиным он был знаком ещё в Париже». «С ним ещё часто видается иностранный граф Руже». К.Нарышкин (заметим от себя) во Франции сдружился с Александром Дюма-отцом. Тот сочинял тогда роман на русский сюжет «Учитель фехтования» о судьбе декабриста Ивана Анненкова, мать которого снимала у Тургеневых дом на Самотёчной. Роман, опубликованный в 1840 году, был запрещён в России. Откуда Александр Дюма мог знать обстоятельства жизни Анненкова и его жены? Ответа нет. Вспомним фильм В.Мотыля «Звезда пленительного счастья». Когда позднее в 1858 году Дюма посетил Москву, то бывал у Нарышкина на Поварской, а также у брата его Дмитрия Павловича на даче в Петровском парке. Нарышкины вращались в кругах, близких к литературе и театру. Женой Д.П.Нарышкина была известная в ту пору актриса французской труппы Женни Фалькон.
Родители Ивана Тургенева тесно общались в 30-е годы и с родственной им семьей бывшего губернатора и сенатора М.М.Бакунина. Их часто путают с Бакуниными – премухинскими, семейством анархиста. Те не были близко знакомы со старшими Тургеневыми, с ними дружил лишь Иван (о Бакуниных-премухинских см. «Известия», 2005 г., 10 июня, 2-я тетрадь, с. 44). А Бакунины – «наши», как именовала Варвара Петровна Михаила Михайловича и его детей, напротив, считались родней по Бибиковым. Их сын Иван Михайлович некоторое время служил у Тургеневых управляющим, старший, Василий, в недавнем прошлом кавалергард, писал стихи. Атмосфера в доме московских Бакуниных насыщена культурными интересами. Их дочь Евдокия, хорошая художница, считалась одно время невестой А.Мицкевича. Вторая Бакунина, Прасковья, или Пашета, как ее называли в Москве, тоже баловалась литературой, печаталась в «Москвитянине» и других изданиях. Бакунины – небогаты, нуждались. Поэтому сестры содержали у себя подобие пансиона для девочек. Русскую словесность одно время преподавал там юный Белинский. У них вскоре поселился на жительство престарелый и одинокий театральный деятель и драматург князь А.А.Шаховской. Его 17-летняя племянница Катерина, дочь князя Льва Шаховского, и была той девочкой, которая явилась прообразом княжны Засекиной в «Первой любви». Екатерина Шаховская
писала стихи, и уже печаталась, пользуясь покровительством литератора Загоскина. Не у Бакуниных ли состоялось знакомство с нею Сергея Николаевича Тургенева?
Именно в тот период Сергей Николаевич сблизился с М.Н. Загоскиным,
- Тот был коротким приятелем моего отца, - вспоминал И.С. Тургенев, - и в тридцатых годах, во время нашего пребывания в Москве, почти ежедневно посещал наш дом (С.11.72). Загоскин жил рядом, в том же Гагаринском переулке Арбата. Незадолго перед этим у Загоскина в Москве бывал Пушкин. Тут всё как бы переплеталось: круг знакомств, родственные связи. В доме С.Н. Тургенева изредка появлялся еще один человек из пушкинского окружения - Н.И. Кривцов. Несколько раз приезжал с визитами Александр Иванович Тургенев.
