«Москит (том I)» — Павел Корнев

Книга

Глухая железная дверь, за ней длинный коридор с редкими тусклыми электролампочками под потолком, дальше — решётка. Только подошёл к ней, и сразу щёлкнул замок. В тесной комнатушке дежурили два вахтёра с шоковыми дубинками, оба — операторы.

Я предъявил служебное удостоверение, получил ключ с биркой, макнул стальное перо в чернильницу и расписался в журнале регистрации, отправился в раздевалку.

Внутри шкафчика за номером тринадцать обнаружились аккуратно свёрнутая спецодежда, пустая полочка и три крючка на боковой стенке, на один из которых были нацеплены деревянные плечики — небольшое преимущество начальника караула.

Я убрал на свободный крючок кепку, выложил на полочку ключи, бумажник и выкидной нож, после отщёлкнул карабин цепочки карманных часов, убрал их туда же. Разулся и поставил внутрь парусиновые туфли, сложил по стрелкам и повесил на перекладину плечиков брюки. Сверху устроил рубашку с коротким рукавом. На смену повседневной одежде пришли рубаха из плотной ткани и синий рабочий комбинезон, кеды и кепи.

После я взглянул на висевшие над дверью часы и покинул раздевалку через вторую дверь. За ней — длинный полутёмный коридор и очередная караулка с вахтёрами. Дежурный отметил в журнале время, я поставил очередную подпись, навалился на глухую металлическую дверь, с натугой распахнул её и шагнул в отстойник.

Именовался так отнюдь не только лишь огороженный со всех сторон высоченными стенами двор с плацем и навесами, а вся территория подготовительного факультета республиканского института исследования феномена сверхэнергии. Официально это обособленное учебное подразделение числилось интернатом закрытого типа, но отстойник — он отстойник и есть.

Именно сюда помещались все прошедшие инициацию в Эпицентре соискатели, коим повезло уложиться в стандарты РИИФС. Кто-то почти сразу переводился в студенческие общежития, кто-то задерживался тут на семестр или даже на весь первый курс. Не обходилось и без отсеянных по причине асоциального поведения или проблем с психикой, этих преимущественно отправляли в инженерный дивизион ОНКОР — прокладывать просеки и расчищать обочины дорог. Поговаривали и об отстойнике внутри отстойника, где содержались до полной потери сверхспособностей серьёзно проштрафившиеся студенты, не достигшие в своём развитии пика румба, но меня на дежурство туда не ставили; ни подтвердить эти слухи, ни опровергнуть их не мог.

До начала смены оставалось ещё четверть часа, но лавочки под навесом не пустовали. Я прошёлся, пожимая руки шапочно знакомым коллегам, огляделся и не заметил никого из своих подчинённых, один только Матвей Пахота размеренно подтягивался на турнике.

Формально причиной его временного перевода из штурмового взвода комендатуры послужила необходимость усилить наше звено, но, как пояснил сам здоровяк, таким образом его намеревались натаскать на работу с людьми.

— Какая-то блажь Дичку в голову взбрела! — пожаловался мне тогда Матвей. — Что значит, с людьми работать не умею? Чего там уметь-то? Зашёл на адрес, всех мордой в пол уложил, вот и вся работа! А тут никого и пальцем тронуть нельзя! Ерунда какая-то!

Я участливо покивал в тот раз, прекрасно понимая, что громила попросту выпускает пар. Нашему куратору с военной кафедры института — Василию Архиповичу Дичку куда больше подошла бы фамилия Бычок, очень уж мощным сложением он отличался, да и силушкой обижен не был. Матвей, такое впечатление, его слегка побаивался. Его да ещё своего наставника по рукопашному бою. Взводного и того он скорее просто уважал.

— Жарко будет, — заявил Пахота, приложил ко лбу ладонь и глянул в пронзительно-синее небо, где выписывал фигуры высшего пилотажа аэроплан какой-то новой конструкции. — Ни облачка!

— Август же! — хмыкнул я, подпрыгнул, ухватился за перекладину и в быстром темпе подтянулся два десятка раз.

Матвей тяжко вздохнул, вытер лицо и шею, отошёл к брусьям, а там и моё звено подтянулось. Карла, Яна и жилистого боксёра Костю сюда направили от военной кафедры для прохождения летней практики, и это задание студентов отнюдь не воодушевило. Одно дело территорию кампуса патрулировать, где все друг друга знают, и совсем другое — за вчерашними соискателями приглядывать. Тут никогда наперёд не скажешь, что эти оболтусы отчебучат из хулиганских побуждений или просто по недомыслию.

— Пьер! — поприветствовал меня Карл, который на фоне Матвея больше не казался таким уж здоровяком. — В курсе, куда нас сегодня поставят?

— Не-а, — покачал я головой. — Распределения ещё не было.

Мои слова никого особо не порадовали, разве что Костя фыркнул:

— Да какая разница? К девчонкам всё равно не отправят!

— Нельзя мне к девчонкам, — заявил в ответ Карл и широко зевнул. — Мэри узнает — всю душу вынет.

— Подкаблучник! — насмешливо фыркнул Ян. — И ты, Костя, неправ! Разница, куда направят, есть и большая: одно дело в учебном корпусе дежурить, где тишина и спокойствие, и совсем другое на спортивной площадке драки разнимать. На таком-то солнцепёке! Да и городские поспокойней деревенских. Петь, просись в блок с городскими, если выбор будет.

— Тут как повезёт, — покачал головой Костя. — Среди городских всякие попадаются.

— В городах благонадёжность соискателей нормально проверяют. Если проблемы с законом имелись, отсеивают. А в деревнях гребут всех подряд. Там только рады от своего хулиганья избавиться, а дальше хоть трава не расти.

— Не бухти, Жан! — отмахнулся от приятеля Карл и спросил: — Пьер, ты на тренировку по сверхболу идёшь?

Я пожал плечами.

— Не знаю ещё. Как получится. Меня сегодня на пик витка выводить будут.

— О, поздравляю!

— Да не с чем пока.

— Брось! Осложнения всегда на первом этапе проявляются. После экватора всё как по маслу идёт.

Я вздохнул. Не знаю, как другим, а мне по мере приближения к пику витка далеко не каждую неделю удавалось нарастить длительность резонанса на жалкую, вроде бы, секунду. Пришлось даже курс продлить и на более мощные препараты перейти. Ладно хоть рассрочку на всё время обучения в институте растянули. Ну да — теперь я не вольный слушатель, а полноценный студент. Пусть и к военной кафедре приписан целевиком, будто крепостной, но всё же, всё же…

Появился дежурный, и начальники караулов поспешили к нему на инструктаж и за назначениями.

— Линь? — прозвучало под конец. — Столовая блока эм-гэ-семь-пять. Следующий!

Я махнул рукой подчинённым и двинулся к входу на территорию отстойника.

Карл первым нагнал меня и спросил:

— Ну и?

— В блок к городским, всё как ты хотел.

Озвученная дежурным буквенно-цифровая абракадабра расшифровывалась предельно просто: нас отрядили в столовую блока, где проживали горожане мужского пола с полным пятилетним образованием, прошедшие инициацию на седьмом витке.

Ян показал мне большой палец, и Матвей предупредил студентов:

— Не расслабляйтесь.

Карл снял с головы шляпу и принялся обмахивать ею раскрасневшееся лицо.

— Брось, Мэтью! — фыркнул он, не приняв это предупреждение всерьёз.

— Не расслабляйтесь, — повторил громила, после добавил: — И зови меня — Матвей.

Студент вновь фыркнул, а вот я с бывшим сослуживцем был всецело согласен. Операторов, отучившихся полный семилетний курс или тем паче получивших гимназическое образование, давно расселили по общежитиям, да и окончивших пять классов абитуриентов в отстойнике оставалось не так уж и много. Значит, наш сегодняшний контингент в той или иной степени проблемный. Ну или как минимум — сомнительный; сто к одному, проштрафившихся операторов из разных групп собрали. Прав Матвей: расслабляться не стоит.

Впрочем, и особых причин для беспокойства я покуда тоже не видел. Проблемные — не проблемные, разберёмся. Опять же в отстойнике лишь на первый взгляд всё примитивно, как рельс, устроено, на деле абитуриентов опекали сразу по нескольким направлениям. К примеру, земляков неизменно раскидывали по разным корпусам, с самых первых дней обучения заставляя принять тот простой факт, что теперь для них весь мир делится на тех, кто обладает способностью управлять сверхэнергией, и всех прочих.

Мы прошли мимо футбольного поля, на котором, несмотря на ранний час, уже гоняли мяч два десятка парней, и двинулись по центральному проезду, ориентируясь на указатели. Навстречу протопала колонна шагавших не в ногу абитуриентов, растрёпанных и заспанных. Дальше попались навесы, под ними на уложенных рядками циновках медитировали три десятка начинающих операторов.

Созерцательным практикам в институте уделялось несравненно больше внимания, нежели на курсах в комендатуре или в среднем специальном энергетическом училище, но только лишь ими обучение в отстойнике конечно же не ограничивалось. Вот и сейчас я прекрасно ощущал доносившиеся со стороны здешнего полигона всполохи сверхэнергетических помех.

Территория нужного блока была огорожена не столь уж высоким забором, комендант направил нас в распоряжение дежурного по столовой, но перед тем уточнил:

— На связи от вас кто?

Ян поднял руку и прикоснулся двумя пальцами к виску, на миг зажмурился и отрапортовал:

— Связь установлена!

Удержаться от завистливого вздоха удалось с превеликим трудом: сам-то на такие штучки был неспособен категорически. И просто связаться с другим оператором не мог, а уж подсознательно контролировать ментальный канал и подавно. Впрочем, остальные в этом плане от меня недалеко ушли, и даже Ян всякий раз после дежурства жаловался на головную боль. Хорошего мало, зато, если аналитики уловят связанные с применением сверхспособностей энергетические возмущения в нашей зоне ответственности, узнаем об этом тотчас, без малейшего промедления. Это в обычной ситуации я и без всяких аналитиков помехи не пропущу, а здесь начинающих операторов, которые толком свои новые способности ещё не осознают даже, как селёдок в бочку набили, тут от энергетических искажений не только мигрень заработать можно, но и что похуже.

Именно поэтому сразу после разговора с дежурным по столовой я занялся тонкой настройкой заземления. Мой внутренний потенциал был набран в противофазе, что до предела повышало чувствительность, пришлось дополнительно отгораживаться от энергетического фона и выискивать баланс, при котором я продолжал ощущать создаваемые сверхсилой помехи, но едва-едва, дабы ясновидение не ошкуривало нервную систему почище наждачной бумаги.

Если уж на то пошло, я бы предпочёл дежурству в столовой наряд на спортивную площадку. Там то густо, то пусто — получилось бы и дух перевести, и на снарядах позаниматься, а здесь операторы сплошным потоком идут, в туалет сбегать и то проблема. Приём пищи у всех групп по времени разнесён, у одних поздний завтрак заканчивается, у других уже обед начинается.

Карла и Матвея я поставил контролировать раздачу, где с завидной регулярностью вспыхивали ссоры из-за мест в очереди, Яна отправил дежурить на входе. Он в случае необходимости должен был подстраховать у рукомойников Костю — там тоже частенько стычки случались. Ну а сам начал фланировать по залу. Был тот неизменно набит под завязку, но времени на приём пищи операторам давали в обрез, преимущественно обходилось без ссор.

Изредка кто-нибудь что-нибудь ронял, но посуда была сплошь из нержавейки, собирать осколки не возникало нужды. Единственными приборами из стекла были солонки, вот одна такая и скакнула с пустого стола, когда проходил мимо, и не упала на пол, а полетела точнехонько мне в затылок.

Откалиброванное в начале дежурства ясновидение резануло голову зигзагом незримой молнии — очень уж неряшливо сработал хулиган, слишком много помех породил преобразованием сверхсилы в кинетическую энергию. Солонки я не увидел, просто осознал случившееся в окружающей обстановке изменение и совершенно машинально нейтрализовал импульс метательного снаряда, потратив на это малую долю своего потенциала.

Стеклянная посудина с никелированной крышкой ухнула вниз, и вновь я погасил её скорость, а заодно вывел из-под действия силы тяжести, заставив зависнуть в десяти сантиметрах от пола. Развернулся, и солонка сама собой прыгнула в раскрытую ладонь. Это воздействие далось куда сложнее предыдущих, но не сплоховал, произвёл впечатление на зрителей. А смотрели на меня сейчас решительно все собравшиеся в столовой операторы, даже о еде забыли. Раньше бы подобным вниманием смутился, ну а теперь просто к сведению принял. Дело житейское.

Я вытянул руку и поставил солонку на ближайший стол, огляделся. От раздачи уже спешил Матвей, а вот обедавшие в дальнем углу наставники вмешиваться не торопились, отдав ситуацию мне на откуп. Медлить я не стал, на миг сосредоточился и восстановил порождённый ясновидением росчерк, после двинулся по проходу, чтобы почти сразу остановиться перед веснушчатым пареньком, следившим за моим приближением с разинутым ртом.

— Твоя работа? — поинтересовался я у него.

Тот отчаянно замотал головой, но тут же взял себя в руки, глянул на товарищей и объявил:

— Она сама полетела! Все видели!

— Сама? — Мысль эта мне понравилась, и я будто невзначай опёрся обеими руками на край стола. — Возможно. Само по себе чего только не случается!

При физическом контакте у меня получалось дозировать расход энергии вплоть до сотых долей сверхджоуля, а охлаждение предметов и вовсе давалось несравненно легче нагрева, так что я не побоялся переборщить и лёгким усилием воли заморозил компот, остатки солянки в тарелках и нетронутые макароны по-флотски у соседей веснушчатого балбеса.

— Вы только гляньте! — объявил я после этого во всеуслышание. — И снова! Чудны дела твои, господи!

Лица сидевших за столом парней так и вытянулись, а я ещё и попросил Матвея присмотреть за ними, прежде чем отошёл к столу наставников. Там выяснил имя хулигана, заодно справился и насчёт его товарищей. Записывать что-либо не возникло нужды: всё же с техникой «Дворца памяти» у меня наблюдались заметные подвижки. Не забуду никого совершенно точно.

К концу дежурства я самым натуральным образом упрел и ощущал себя варёным овощем, до того вымотался. Хотелось сейчас лишь одного: засесть в каком-нибудь питейном заведении, полупустом и тихом в силу летних каникул, пропустить там пару кружек холодного пива, светлого и чуть горьковатого, освежающего.

Карл именно это и предложил, но, увы-увы, меня ждали на военной кафедре. Да и вообще…

— Говорю же: на пик витка сегодня выводить будут! — напомнил я. — Какое мне пиво?

Здоровяк снял соломенную шляпу и протёр бритую наголо макушку носовым платком.

— Пьер, на такой жаре кружка пива за полчаса выходит! Научный факт!

— Не, — мотнул я головой. — И без того какой-нибудь гадостью накормят, не стоит лишнюю нагрузку на почки и печень давать.

— Вот ты скучный! — фыркнул Ян. — Да пошли! Один раз живём!

— Мне в любом случае ещё отчёт писать, — отмахнулся я и спросил: — Матвей, ты же на военную кафедру сейчас?

— Ага.

Я попрощался со студентами, пообещав вырваться на вечернюю тренировку, и на пару с бывшим сослуживцем потопал по территории студенческого городка. Солнце жарило просто немилосердно, рубашка на спине вмиг промокла от пота, а лёгкий ветерок облегчения не приносил, скорее уж наоборот. Мало того что воздух гнал сухой и горячий, так ещё от песка приходилось отплёвываться.

Восстановление сгоревших в ходе недавних событий учебных корпусов шло полным ходом, а какая стройка без пыли?

Пока шли, повстречали два патруля студенческой дружины, да и при входе на военную кафедру теперь дежурил не одинокий старшекурсник с красной нарукавной повязкой, а трое аспирантов в полной боевой выкладке — у всех помимо оружия при себе имелись ещё и подсумки с противогазами. К обеспечению безопасности стали относиться куда серьёзней прежнего: пусть караульные нас и знали, всё же потребовали предъявить служебные удостоверения, тогда только разрешили пройти внутрь.

Матвей сразу отправился на встречу с куратором, я же занял один из свободных столов, наскоро набросал докладную о сегодняшнем инциденте и только после этого заглянул к уже освободившемуся Василию Архиповичу.

— Разрешите?

— Заходи-заходи! — улыбнулся мужчина средних лет, сложением больше походивший не на институтского преподавателя, а на тяжелоатлета или борца; воротник сорочки на его бычьей шее попросту не сходился. — Ну, рассказывай, что ты там за представление устроил.

Я опустился на стул для посетителей и выложил на стол докладную.

— Сообщили уже?

— А то как же! — усмехнулся Василий Архипович и развернул к себе принесённый мной листок. — Солидарная ответственность, значит? — уточнил он пару минут спустя.

— Так точно! — подтвердил я. — Записью в личном деле никого не напугать, они там все уникальные и неповторимые, а вот без обеда остаться — это серьёзно. Теперь десять раз подумают, стоит ли со сверхспособностями хулиганить.

— Приемлемо, — буркнул хозяин кабинета, — но давай на будущее без самодеятельности. По протоколу действуй, хорошо?

— Как скажете.

Василий Архипович смерил меня пристальным взглядом, откинулся на спинку кресла и хрустнул костяшками пальцев.

— Ну что — готов на начальника караула экзамен сдавать?

— Всегда готов, — ответил я девизом скаутов и сразу поправился: — Если только не завтра. На завтра планы.

— Воскресенье — это святое, — успокоил меня собеседник. — В понедельник на дежурство тебя ставить не будут, подходи сюда к восьми.

— А что сдавать-то? — озадачился я, поскольку ни о какой аттестации до сего дня и речи не шло. — Не готовился даже…

— И не надо. Физическую подготовку и практику тебе уже зачли, общая часть точно проблем не вызовет, а спецдисциплины и без всяких экзаменов должны от зубов отскакивать. Поблажек не дам, и не надейся.

— Кто бы сомневался. — Я с тяжким вздохом поднялся со стула и уточнил: — Свободен?

— Да, иди.

Я покинул кабинет, спустился на первый этаж и столкнулся там с Вениамином Мельником.

— О, Петя! — протянул мне руку аспирант, пиджак которого отмечала розетка солдатского креста. — Завтра ждём тебя в клубе, приходи в обязательном порядке.

— Завтра? — Я покачал головой. — Не, другие планы на день.

— Приходи-приходи! — повторил Вениамин. — И Лию приводи. Вы же на танцы вечером собрались? Вот перед ними и зайдёте на собрание.

— Всё-то ты знаешь, — усмехнулся я.

— Инга рассказала.

— Ладно, придём, — пообещал я, попрощался с аспирантом и двинулся на выход.

Если начистоту, идти на заседание актива военной кафедры нисколько не хотелось. И дело было вовсе не в какой-то там обиде из-за того, что вместо солдатского креста меня наградили медалью «За храбрость» — ничего не попишешь, как лицу гражданскому на большее рассчитывать не приходилось, — просто… Ну лето же на дворе! Лето! Какой интерес, скажите на милость, в душном помещении заседать?

Но деваться некуда, придётся идти. Обязательства, так их разэдак!

Покинув корпус, я, к своему немалому удивлению, наткнулся на Матвея. Тот поджидал меня, сидя на лавочке.

— По кружке пива? — предложил громила.

— Не, — мотнул я головой. — Процедуры.

— Тогда квас пей. А я — по пиву. Жарко!

Этим своим категоричным заявлением Матвей меня изрядно удивил, но я в любом случае собирался иди обедать, так что от вопросов воздержался и кивнул.

— Лады.

У нас у обоих имелись талоны на питание, вот и пошли в студенческую столовую, благо в летние каникулы там обходилось без привычных для учебного года очередей. Мой товарищ заставил поднос тарелками, я же позволить себе набить желудок попросту не мог и ограничился перловкой с подливой, паровой котлетой и стаканом компота.

— То-то, смотрю, ты снова с лица спал! — не преминул отметить Матвей. — Так совсем похудеешь скоро.

— Ты чего сочиняешь? — возмутился я. — Пять пудов на последнем взвешивании было! Меня родные на снимках узнавать перестали! Лицо в фотокарточку не помещается!

— Скажешь тоже!

— Да серьёзно!

— И ты вот этим наешься?

Я вздохнул.

— Нет, конечно. Но меня наверняка после процедур вывернет, так какой смысл продукты переводить?

— Делать тебе нечего, — покачал головой Матвей. — Дошёл бы до пика румба, как все нормальные люди, так нет же — выше головы прыгнуть решил. И на кой?

— Я — перфекционист.

— Кто?!

— Хочу выжать из ситуации всё возможное.

— Смотри, как бы пупок не развязался.

— Типун тебе на язык!

Так вот и пообедали, а после заглянули в буфет. Матвей попросил налить пару кружек пива, я взял себе кваса.

— Какие новости? — поинтересовался после этого у товарища, охладив наши напитки до оптимальной температуры.

— Момент! — Тот выставил перед собой указательный палец, взял кружку и в один присест её осушил, после шумно выдохнул и вытер губы тыльной стороной ладони. — Хорошо!

Я отхлебнул кваса и кивнул.

— Неплохо, да.

— Мы с Варькой пожениться решили, — сообщил Матвей. — Распишемся в конце месяца.

— Ну ничего себе! — поразился я. — Вот вы даёте!

— А чего резину тянуть? — пожал плечами здоровяк. — Взводный обещал комнату выделить в общежитии, а как ребёнок родится, в коммуналку переедем. Через годик и отдельную квартиру выбьем, думаю.

Я уставился на товарища во все глаза.

— Подожди-подожди! Так Варька в положении?!

Матвей кивнул.

— Ну так!

— Вот вы быстрые!

Здоровяк приложился ко второй кружке и заявил:

— Много гостей собирать не будем, но ты обязательно приходи. Уже ближе к делу с местом и временем определимся.

Я поскрёб затылок и пообещал:

— Приду. Только я не один.

— О чём речь! Девчонку свою тоже приводи. Сами-то жениться ещё не собираетесь?

— Даже как-то не думал об этом, — признался я.

— И зря. — Матвей допил пиво и хлопнул меня по плечу. — Ладно, побегу!

Я тоже задерживаться в буфете не стал. Достал карманные часы, глянул на циферблат и поспешил в первую лабораторию. У соседнего корпуса навстречу попалась шумная компания студентов, у многих, помимо традиционных значков с символикой РИИФС и цифровым обозначением номеров витков и румбов, на рубахах алели ещё и стилизованные изображения костра. Такими памятными знаками ректорат отметил тех, кто отличился при отражении нападения на студгородок или принимал участие в тушении пожаров и оказании первой помощи раненым.

На входе в лабораторный корпус не обошлось без проверки документов, ещё и в списке посетителей мою фамилию выискивали, прежде чем пропустить, будто не каждый день сюда наведываюсь. На подземном уровне вооружённую до зубов охрану и вовсе усилили оператором из аналитического дивизиона ОНКОР. Там я, не дожидаясь особого распоряжения, выложил в деревянный ящичек выкидной нож и не удержался от досадливой гримасы, когда ворохом колючих помех пробежалось по коже сверхэнергетическое воздействие.

Не иначе стажёра поставили опыта набираться, очень уж неряшливо сработал. А ещё высшее образование у человека, поди…

Но делать замечаний оператору я не стал, прошёл в лабораторию и двинулся прямиком в раздевалку. Завернулся там в простыню, всунул ноги в шлёпанцы и знакомой дорогой отправился в процедурный кабинет. По мере приближения к пику витка травяные сборы, парилки и массаж в значительной степени утратили свою эффективность, продвинуть меня к верхней суперпозиции они не могли, вот и пришёл черёд передовой медицинской химии.

Я понятия не имел, какие мне назначили препараты, только назвался, и медсестра сверилась со списком, вручила две пилюли и стаканчик воды, после велела располагаться на кушетке. Вот на этой кушетке следующие десять минут и пролежал под капельницей.

Мало-помалу мир сделался чётким и ясным, показалось даже, что при желании легко смогу прикоснуться к растворённой в пространстве сверхэнергии; просто возьму и дотронусь до неё пальцами. Иллюзия, конечно, но забавная. И ещё в голове тихо-тихо начала отдаваться пульсация Эпицентра. Какая бы химия сейчас ни текла по моим венам, чувствительность она подняла самым решительным образом, пришлось даже задействовать алхимическую печь и полностью сжечь весь внутренний потенциал. Иначе никакое заземление не помогло бы отрешиться от сверхэнергетических возмущений, порождаемых другими операторами.

Когда из руки выдернули иглу и наложили повязку, я на пробу уселся на кушетке, но никакого дискомфорта не испытал, тогда спокойно поднялся на ноги. Кинул взгляд на настенные часы и двинулся на поиски Леопольда. Тот отыскался в комнатушке, которую делил с тремя другими аспирантами, при моём появлении сразу поднялся из-за стола и уточнил:

— Готов?

— Да, уже прокапался, — указал я на повязку.

— Тогда идём.

Прежде мне доводилось бывать лишь на двух нижних ярусах, сегодня спустились ещё ниже. Ничего особенно примечательного там не обнаружилось — помещение и помещение, круглое в основании и с куполообразным потолком. Когда вышел в его центр, будто посреди арены шапито очутился. Стены оказались облицованы знакомыми уже соляными блоками, под ногами белели они же. Всего оборудования — циновка. Даже освещения не было, лишь из коридора вырывались отсветы ламп.

— Держи!

Леопольд протянул мне мензурку с опостылевшими за последнее время студнеобразными грибами; я выдохнул, задержал дыхание и влил в себя мерзкую белую жижу. В живот будто дроблёный лёд скользнул, горло перехватило, даже закашлялся.

— Ух! — выдохнул я, отплёвываясь. — Раньше так не цепляло!

— Раньше тебе финальную секунду нарастить не нужно было, — заявил лаборант, забрал пустую склянку и предупредил: — Как будешь готов, входи в резонанс. Можешь не торопиться, подготовься нормально.

Подготовься? Да как вообще можно подготовиться к шквалу энергии, интенсивность которого станет расти в геометрической прогрессии от сорока четырёх тысяч сверхджоулей на первой секунде до трёх миллионов на финальной восемьдесят третьей? Вот как, а?!

Я раздражённо мотнул головой, и окружающая реальность отреагировала на это движение с заметным опозданием — явно стали подводить органы чувств, а то и нервная система. Пришлось опуститься на циновку и погрузиться в медитацию, попытаться отыскать состояние равновесия, найти баланс между дарованной препаратами чувствительностью к сверхэнергетическим проявлениям и вызванной приёмом грибов восприимчивостью к ним же.

Сейчас я был способен работать с расширенным диапазоном сверхсилы и мог пропускать через себя более интенсивные потоки энергии, но это обстоятельство не только усиливало возможности, но и заметно усложняло удержание их под контролем. Пусть ничего принципиально нового делать и не требовалось, вот только…

Тут я взял себя в руки и задавил сомнения в зародыше, выровнял дыхание, мягким усилием воли погрузил сознание в поверхностный транс. Отрешиться от пульсации в голове удалось далеко не сразу, но постепенно связь с Эпицентром всё же перестала отбивать ритм пульсацией-метрономом.

Когда Леопольд притворил за собой дверь, оставив меня в полнейшей темноте, я не потянул в себя сверхсилу, как проделывал обычно, чтобы после закрутить призрачным волчком, просто вдохнул и скользнул в резонанс. Помехой не стало даже отсутствие каких-либо источников освещения, сгустки призрачного сияния возникли из ниоткуда и понеслись надо мной стремительным хороводом, чтобы миг спустя замереть в эффекте стробоскопа.

Тогда-то и накрыло. В лёгких будто лопнул пузырь с ледяной водой, и я начал захлёбываться, но тут же опомнился и обуздал вышедшие из-под контроля сверхспособности, принялся разгонять энергию по организму и выравнивать внутренний потенциал. Поначалу это не вызывало никаких сложностей, но по мере увеличения пропускной способности входящего канала, меня стало потряхивать, пальцы задрожали, начали посверкивать в темноте голубые искорки электрических разрядов.

Но это ерунда, дело привычное. Всего ничего продержаться остаётся…

Подумал так — и в тот же миг отодвинувшиеся куда-то на задний план, но окончательно не пропавшие огни вдруг потеряли неподвижность, сорвались с места и стремительно крутанулись, только теперь уже не вокруг меня. Я перестал быть центром мироздания, осью вселенной, сместился куда-то на периферию, и центробежная сила толкнула — плавно, только не сказать, что совсем уж мягко. Так и покатился кубарем!

В стену не врезался, распластался на полу в шаге от неё. Вбитые на тренировках рефлексы помогли сгруппироваться, и обошлось без ушибов, но внутренний потенциал колыхнулся так, что меня едва не разорвало. Удержать эту прорву энергии даже не попытался, не стал и разжигать алхимическую печь — просто побоялся не успеть, — взял и скинул большую часть сверхсилы в пространство, оставив в запасе лишь три жалких мегаджоуля.

Ха! Жалких! Для оператора девятого витка, прошедшего инициацию на тридцать втором румбе, мой текущий потенциал достигал трети от предельного выхода резонанса.

Мало? Да ничуть!

Но — недостаточно. За последнее время я поднял свой потолок до пятидесяти семи мегаджоулей и должен был довести его сейчас до шестидесяти, если б только всё не испортил…

Увы, в том, что достичь суперпозиции не вышло, я нисколько не сомневался.

Что-то пошло не так. Что-то не получилось.

И Леопольд это предположение конечно же подтвердил.

— Такое случается, — попытался утешить он меня. — Всё же с тридцать второго румба тебя тянем, удивительно ещё, как раньше без осечек обходилось.

— Хочешь сказать, это обычное дело? — уточнил я, зажимая краем простыни нос, из которого потекла кровь.

— Чем больше румбов от оптимума, тем выше риск возникновения побочных эффектов. Хотя тут, конечно, всё индивидуально. Возможно, придётся твою программу пересмотреть и сосредоточиться на поддерживающей терапии.

Известие это меня нисколько не порадовало, вот и уточнил с тяжёлым вздохом:

— И насколько это всё затянется?

Лаборант руками развёл.

— Заведующий отчёт только в понедельник увидит. Наверняка захочет консилиум собрать. На всё про всё точно не меньше недели уйдёт.

Я ругнулся в сердцах и отправился в раздевалку, где долго стоял в душевой кабинке под струями холодной воды. Всего так и корёжило.

Провалился! Не смог выйти на пик витка, хоть все условия к тому и были созданы. Более того - совершенно непонятно, как теперь всё дальше пойдёт. Хорошо, если это единичная осечка была, а ну как снова особенности нестандартной инициации свинью подложили? И что тогда? Обратно на тридцать второй румб скатываться?

Не хочу!

А вот чего мне сейчас хотелось, так это расслабиться, поэтому отправился в спортивный комплекс на тренировку по сверхболу. Не могу сказать, будто так уж новым видом спорта увлёкся — обратить на него внимание посоветовал Герасим Сутолока, ну и втянулся понемногу, пообещал своему наставнику-теоретику походить на тренировки хотя бы до начала учебного года.

В отличие от йоги сверхбол требовал минимума мыслительной активности и мог сравниться в этом отношении с пинг-понгом. Действие, действие и ещё раз действие. Реакция и рефлексы. То, что нужно.

Спортивную одежду я хранил в шкафчике, переоделся и вышел на площадку, где в ожидании начала тренировки разогревались Карл, Ян и Костя. Сверхъестественными воздействиями они направляли друг в друга, перехватывали на лету и запускали обратно тяжеленный каучуковый мяч, но занимались больше для виду, а попутно беззастенчиво глазели на «ведьмочек» из группы поддержки команды кафедры теории резонанса.

Симпатичные длинноногие девчонки в купальниках оседлали мётлы и то кружили друг за другом на высоте нескольких метров, то вдруг начинали выписывать какие-то замысловатые фигуры практически высшего пилотажа. Мётлы, понятное дело, были исключительно для антуража, все барышни обладали способностью к левитации. На соревнованиях они кружили над стадионом в коротких платьицах, их показательных выступлений зрители ждали ничуть не меньше, нежели, собственно, самих матчей.

С моим появлением студенты бросили валять дурака; мы быстренько расчертили на песке квадрат, вписали в него четыре поменьше, заняли каждый свой, и тогда Карл встрепенулся.

— Да, Пьер! Так тебя можно поздравить? Вышел на пик витка?

Я покачал головой.

— Не получилось.

Меньше всего сейчас мне хотелось выслушивать выражения сочувствия, но и не пришлось.

— Бывает, — пожал плечами Карл, вытер пот с макушки и спросил: — Готовы?

— Давай!

Правила игры были предельно просты: требовалось запулить мячом в чужой квадрат, так чтобы он отскочил в аут, а при попадании в собственный перенаправить его кому-нибудь другому. И всё это без задействования рук, ног и прочих частей тела, исключительно с помощью сверхспособностей, что при отсутствии интуитивных навыков телекинеза проделать было не так-то и просто.

Карл кинул мяч в центр квадрата и усилием воли отправил его Косте, тот по своему обыкновению отбил спортивный снаряд прямо в воздухе, ещё до касания песка, ну и понеслось. Втянулся я не сразу, но разыгрался, разогрелся, начал использовать кручёные подачи, которые давались необычайно легко. Я попросту придавал мячу вращение своего внутреннего волчка, и тот отскакивал от земли совершенно непредсказуемым образом, парни заработали не одно штрафное очко, пытаясь его перехватить.

Постепенно начали подходить студенты из секции, молодой тренер-аспирант поглядел на нас и предупредил:

— Доигрывайте и двигайте на поле.

Оно и неудивительно: никто из нашей четвёрки звёзд с неба не хватал, да и занимались мы только второй месяц, всё внимание наставник уделял основному составу сборной военной кафедры, которую тренировал. При желании можем весь вечер в «квадрат» резаться. Чем не тренировка?

Тут Ян в очередной раз упустил мой кручёный мяч, и тот покатился от площадки к вкопанной в землю лавочке, с которой за нами уже какое-то время наблюдала компания Северянина. Сам он сидел в обнимку с очередной подружкой, обок расположились Слава-Бугор, Панкрат-Заноза и незнакомый долговязый паренёк, на вид немногим младше остальных.

А! Этого тоже помню. Один из тех, что с Гошей-покойничком в «собачку» играл.

Северянин поставил ногу на подкатившийся к нему мяч и усмехнулся:

— Вот ведь криворукие…

— Сам такой! — огрызнулся Ян, и мяч прыгнул к нему, словно притянутый мощным магнитом кусок железа.

Северянин поднялся с лавочки и предложил:

— Зарубимся в вышибалы?

Ян обернулся и выжидающе глянул на нас.

— Или перетрусили? — хохотнул мигом очутившийся на ногах Панкрат.

— Рот закрой, мелочь пузатая! — осадил шустрого коротышку Карл и заявил: — Я не против.

Мне эта грызня была до одного места, но не поддержать приятелей никак не мог, опять же ещё толком не успокоился после фиаско в лаборатории.

— Можно и в вышибалы, — заявил я, хрустнув костяшками.

Костя ничего говорить не стал, лишь поманил наших оппонентов пальцем.

Каучуковый мяч для игры в сверхбол был весьма увесистым, получить таким со всего маху приятного было мало, вот в этом и заключался весь смысл игры. Ну а удастся при этом выбить противника за пределы площадки или же попросту выбить из него дух — значения уже не имело.

Северянину со товарищи повторного приглашения не потребовалось, мы быстро разметили поле, и Ян без промедления запустил мяч в Славу. Спортивный снаряд прогудел подобно пушечному ядру, но замер сантиметрах в тридцати от лица крепыша. Бугор развёл руки, красуясь перед товарищами, впрочем, затягивать представление не стал и почти сразу контратаковал.

Поначалу вроде бы метил в Карла, а уже над разделительной чертой мяч словно натолкнулся на незримую преграду и отскочил в меня, до предела при этом ускорившись. Среагировал я самым естественным для себя образом: поставил блок, задействовав технику закрытой руки. Удара вовсе не почувствовал, но Слава восторженно заорал:

— Есть!

Он растопырил пятерню, и Панкрат немедленно по ней хлопнул, вот этим моментом я и воспользовался, даже не попытался остановить вращение мяча, который усилием воли подвесил перед собой, и передал ему импульс — такой, что каучуковый шар немного деформировался при этом.

Свистнул воздух, коротышка задействовал сверхспособности, да только самую малость замешкался, ещё и не учёл вращение мяча, и тот отрикошетил в долговязого паренька, который ничего подобного не ожидал и едва успел пригнуться. Спортивный снаряд улетел в аут.

— Не обделался, часом? — издевательски крикнул Ян.

Стоявший во второй линии Северянин недовольно поморщился и потребовал:

— Аккуратней! Не отвлекаемся, прикрываем друг друга!

Я счёл это распоряжение пустым трёпом, но очень скоро убедился в собственной ошибке. Против нас вышла сыгранная команда, ну а мы были каждый сам по себе. Карл попытался взять на себя роль координатора, но такие моменты нарабатываются не день и не два, а ментальное взаимодействие спасти ситуацию не могло по той простой причине, что я в любом случае из общей схемы выпадал. Да и Карл с Костей в этом плане не блистали, только отвлекались бы.

Понемногу Северянин со товарищи начали доминировать даже на нашей половине площадки, и если мы с Карлом смягчали удары, задействуя технику закрытой руки, а Костю выручали навыки боксёра, то Яну пришлось лихо. Прилетало ему пару раз — будь здоров, еле на ноги поднимался.

Противник этот момент учёл и перестроил игру, избрав главной целью нашего вихрастого товарища, а когда мы начали прикрывать его, вновь изменил тактику и стал подлавливать на ошибках остальных. Ещё и зрители набежали, принялись сыпать комментариями, свистеть и смеяться невпопад.

Ну, невпопад — это для нас…

Тут-то я и поймал себя на том, что вместо душевного успокоения завожусь пуще прежнего. Остановить игру, признав поражение, никак нельзя — репутация на кону, а выиграть или хотя бы даже свести матч к ничьей шансов не было ни малейших. Единственный вариант — перейти к более привычному противостоянию.

Мысль эта показалась вполне разумной, и, когда Слава решил в очередной раз покрасоваться и, раскинув руки, вознамерился остановить пущенный с нашей стороны мяч сантиметрах в тридцати от головы, я поддался искушению и нарушил правило, которое запрещало оперировать сверхсилой в зоне противника, незаметно для остальных воздействие Бугра нейтрализовал.

Спортивный снаряд лишь самую малость замедлился, а потом раздалось столь сочное «шмяк!», что даже возникло опасение, не перестарался ли. Голова крепыша мотнулась, его повело в сторону, вот и не устоял на подкосившихся ногах и уселся задом на песок. Только этого было мало.

— Какие-то вы слишком нежные, девочки! — заявил я, подступив вплотную к разделительной черте.

Едва ли кто-то из зрителей устоял бы на ногах после подобного удара мячом по голове, но эта немудрёная острота много кого рассмешила, и долговязый приятель Северянина, разгорячённый и нервный, поддался импульсу и двинул кулаком мне в лицо.

Точнее — сделать это попытался. Я привычно сместился в сторону, перехватил его запястье и откинулся назад, не забыв поставить подножку. Паренёк заскочил на нашу территорию, налетел на прямой Кости и прилёг на песок отдохнуть.

— Два — ноль! — заорал Ян, из расквашенной мячом губы которого сочилась кровь. — Сосунки!

Панкрат-Заноза неожиданно шустро ринулся на меня; я пинком в бедро остановил его рывок и сразу отступил, опасаясь атаки со стороны Северянина, но того уже оттянул на себя Карл, а коротышку взял в оборот Костя. С земли поднялся Бугор, а только я шагнул к нему, намереваясь повалить обратно, как прозвучала пронзительная трель свистка и прибежали дружинники.

— Прекратить безобразие! — заорал звеньевой. — Кто начал драку?!

Я руками развёл.

— Какое безобразие? Какая драка? Вы чего в тренировочный процесс вмешиваетесь?

У старшекурсника чуть глаз от изумления не выпал.

— Чего-о-о?!

Я указал на частично уцелевшие полосы на песке и пояснил:

— Это спортивная площадка. А у нас идёт тренировка по двоеборью. Сверхбол и

рукопашный бой. Четыре на четыре. Всё по-честному.

— А…

— Рукопашный бой без задействования сверхспособностей, — добавил я и обратился за поддержкой к зрителям: — Так ведь?

Свидетелей, готовых подтвердить мои слова, нашлось предостаточно, и дружинники в итоге отстали, но далеко не ушли, начали за нами следить.

— А кто выиграл? — спросила вдруг симпатичная брюнеточка из числа зрителей.

— Переигровка будет, — мрачно объявил Карл.

Северянин кивнул.

— Всенепременно.

На том и разошлись, благо особо помять друг друга не успели.

Костя подхватил мяч и спросил:

— Ну что — на поле?

Ян закатил глаза.

— Какое ещё поле, ты чего? Идём в кабак!

Мы и пошли. Сели на летней веранде студенческого кафе «Под пальмой», заказали сразу по две кружки светлого пива, дабы лишний раз официантку туда-сюда не гонять, расслабились. Разве что поначалу молча повздыхали, когда Карл заметил:

— Эх, Николя бы точно не упустил шанса этим прохвостам по мордям надавать!

Это да — Коля был не дурак подраться, но чего уж теперь?

Выпили за него, после уже просто пили. Ну а почему бы и нет? В Новинск какой-то модный театр из столицы с гастролями приехал, Лия только два билета достать сумела, вот и пошла на спектакль с Ингой. А какой мне смысл одному в квартире куковать? Никакого…

Часть первая. Глава 2

Глава 2

Утром разбудил Миша Попович. Изначально я намеревался позаимствовать у соседа будильник, но у того тоже оказались планы на воскресенье, он и сам встал ни свет ни заря.

— Куда собрался? — поинтересовался я на кухне, оторвав от календаря листок «5 августа».

— Милена пропуск к Эпицентру выбила, мотанёмся одну идейку проверить, — пояснил Нигилист, усилием воли разогревая чайник.

— Круто!

Миша вздохнул и как-то очень уж озадаченно поскрёб затылок.

— Круто, — признал он после этого, — только понять не могу, зачем ей это надо. Я ж в теории полный ноль! Все мои идеи — детский лепет, попытка изобрести велосипед!

— Скажешь тоже!

— Именно. Я ж в теоретическом плане пока только по самым вершкам пробежался!

Я налил себе заварки, добавил кипятка и усмехнулся.

— Милене просто умные молодые люди нравятся. А ты институтских зубрил видел? Задохлики! Глаз не на ком остановить.

И шуткой это заявление было лишь отчасти: пусть сам Попович особой крепостью сложения отнюдь не отличался, но после полугодового курса в комендатуре мог дать фору большинству студентов.

— Ну тебя! — отмахнулся он. — Даже если так, есть куда более лёгкие способы меня до своего уровня подтянуть, чем пропуск к Эпицентру выбивать. Думаешь, это так просто?

Я точно знал, что согласование такого рода поездок обычно занимает не один день, и пусть даже Милена имела некое отношение к аналитическому дивизиону ОНКОР, рядовому сотруднику без внятного обоснования подобную инициативу зарубили бы на корню.

— Свежий взгляд, — сказал я после недолгих раздумий. — Сам говоришь — теорию ты знаешь поверхностно, поэтому не зашорен. Как пить дать, что-то ей в твоих рассуждениях интересным показалось. А что именно, не говорит, не желая к общепринятым выводам подталкивать.

— Мне б твоё воображение, Петя! — вздохнул Миша и махнул рукой. — Ладно, у тебя-то со щитом как дела обстоят? Научился стабилизировать?

Цилиндрический полог сверхэнергии малой интенсивности мы разработали совместными усилиями; для абсолютного большинства операторов создание подобной конструкции никакого практического смысла не имело, а вот мне позволяло гасить кинетическую энергию пуль решительно любого калибра. В момент пробития преграды они делались заметными для моего урезанного ясновидения, нейтрализовать после этого кинетическую энергию было уже делом техники.

— Завтра сдавать буду, — сказал я.

— Расскажешь потом, как пройдёт. Мы только в среду вернёмся.

— Само собой.

Засиживаться на кухне я не стал, быстро позавтракал, натянул короткие прогулочные штаны и рубаху-поло да и поспешил в пункт проката. Взял велосипед со вторым сиденьем, закреплённым на раме, заплатил за день и покатил к студгородку. Приехал заранее и успел не только наполнить квасом бидон в соседней палатке, но и осушить кружку, прежде чем появилась Лия.

Барышня выпорхнула с проходной в лёгоньком сарафанчике выше колен и косынке; я даже засмотрелся на её загорелые ноги.

— Петя, привет!

— Привет!

Мы поцеловались, ничуть не смущаясь взглядами случайных прохожих, бидон повесили на руль, корзинку и свёрнутые валиками полотенца закрепили сзади на багажнике. Лия разместилась на дополнительном сиденье боком, по-дамски, одной рукой ухватилась за руль, другой обняла меня, и — помчали!

Сначала потряхивало на неровной брусчатке, затем пришлось огибать ямы и выбоины на проезжей части, но ерунда — катались за город таким макаром не первый раз, сложностей с управлением не возникло. Пока ехали по улицам Новинска, я внимательно следил за дорожным движением и на разговоры не отвлекался, да и Лию занимало преимущественно то, как бы не дать взлететь под порывами встречного ветра подолу сарафана. Ну а потом городские окраины остались позади, и мы выехали в поле. Повеяло зноем и ароматом высушенных солнцем трав, в небе закружили птицы.

— Инга предупредила, что нас на собрании актива военной кафедры ждут, — сказала Лия, когда я отвернул от трамвайной линии, уходившей к лодочной станции, и покатил вдоль опушки соснового бора.

— Ты не против? — уточнил я.

— Нет, конечно! — уверила меня барышня. — Я же там почти всех знаю!

И в самом деле — мало того что Инга и Вениамин её своим товарищам давным-давно представили, так и сама Лия на военную кафедру в июне перевелась, а с её общительным характером перезнакомиться со всеми за месяц ничего не стоило.

— Потом, как и договаривались, в горсад на танцы пойдём, — добавил я.

— А кто будет?

— Василь с Машей, Лев с Софьей. Антон, даже не знаю, кого на этот раз приведёт.

Лия рассмеялась.

— А твой сосед?

— Нет, они с Миленой к Эпицентру уезжают. Какие-то у них там дела.

Не полагаясь на сверхспособности, я размеренно крутил педали, разве что слегка уменьшил силу тяжести, когда колёса начали скакать на толстенных сосновых корнях. Какое-то время мы ехали под сенью высоченных деревьев, потом вновь выскочили на открытое пространство, помчали от перелеска к перелеску вдоль берега водохранилища, удаляясь от лодочной станции и забираясь в совсем уж глухие места.

Утреннее солнышко давненько поднялось над горизонтом и ощутимо припекало, но доносившийся от воды прохладный ветерок освежал и не давал окончательно упреть. Мы скатились в низинку, сплошь усыпанную цветками иван-чая, проехались по накатанной тропинке и не повернули вслед за ней к берегу, начали пробираться по целине. Высокие травы вскоре сменились зарослями ивняка, и после недолгого лавирования меж деревьев нам открылся небольшой дикий пляж — песчаная прогалина, окружённая со всех сторон непролазными зарослями. Ещё и длинные языки камыша образовывали бухточку — место было укромней не придумаешь.

— А рядом точно никого? — засомневалась Лия, когда я снял бидон с руля и установил его на песок.

Мой внутренний потенциал был набран в противофазе, так что я просто ослабил заземление и — ничего. Никаких энергетических аномалий, за исключением заряда спутницы, почувствовать не удалось. Впрочем, это ещё ни о чём не говорило, поскольку находиться поблизости могли не операторы, а самые обычные люди.

Лия расстелила на песке полотенце, поставила на него корзинку и сняла косынку, а я задействовал активный поиск — выплеснул из себя немного сверхсилы, заставил разойтись её вокруг нас будто волну от брошенного в воду камня. И снова — ни малейшего отклика.

— Нет тут никого, — заявил я тогда. — За метров триста-четыреста ручаюсь.

— А я твоё воздействие почувствовала! — заявила Лия и наморщила вздёрнутый носик. — Могла бы закрыться!

Я снисходительно усмехнулся и чмокнул девчонку в лоб.

— Это я присутствие обычных людей выявлял. Если бы до того операторов ощутил, не стал бы активный поиск задействовать.

— Поверю на слово, — улыбнулась Лия и взялась за сарафанчик, но только приподняла его подол и тут же вновь опустила обратно. — Ой, Петя, я купальник надеть забыла! — захлопала она глазами.

При одной только мысли о том, как Лия в своём коротеньком платьице ехала через весь город без нижнего белья, у меня едва челюсть не отвисла, а барышня рассмеялась, вмиг избавилась от сарафана, развернулась и помчалась к воде, сверкая своим не столь уж и белым задом — загорать голышом мы сюда выбирались далеко не первый раз.

Я миг любовался открывшимся видом, потом сбросил оцепенение, разделся и побежал следом. Влетел в тёплую воду, нырнул, поплыл вдогонку за барышней. Настиг уже на глубине, там рукам волю давать не стал, обнял подружку, лишь когда, вдоволь наплававшись, вернулись на мелководье.

Мы довольно долго так и барахтались, а потом Лия высвободилась и выбежала на берег, растянулась на горячем песке. Я последовал за ней и лёг сверху, но барышня мигом спихнула меня, ещё и попеняла:

— Ну, Петя, ты чего? Не на улице же! Это неприлично!

— А голышом загорать — прилично? — улыбнулся я.

— Не путай нудизм со всякими непотребствами! — парировала Лия, глянула на меня и хихикнула. — Хотя в твоём случае разницы действительно никакой!

Я фыркнул и перевернулся на живот, девчонка аж затряслась от смеха.

— А другие пловчихи твоему загару не удивляются? — поинтересовался я после недолгого молчания.

— Не-а, — мотнула та головой. — У нас там все бесстыжие!

Я не удержался, провёл ладонью по её спине от шеи до копчика и сказал:

— Лучшее лето в моей жизни!

Лия заинтересованно приподнялась на локтях, перехватила мой взгляд и прикрыла грудь рукой.

— И почему же?

— Ты ещё спрашиваешь?

— Ну в самом деле, Петя! Что изменилось-то? Мы и раньше дружили…

— Кто-то плохо себя ведёт, — заметил я и в шутку пригрозил: — Кого-то придётся отшлёпать.

Лия поелозила на песке и глянула с хитрым прищуром.

— Если только вечером.

— Ловлю на слове.

— Да, Петя! — встрепенулась барышня. — У тебя же вчера последняя процедура была! И как тебе на пике витка?

— Оказалось, не последняя, — вздохнул я. — Не смог продолжительность резонанса нарастить. Не вышло.

— Ой, мне так жаль…

— Да брось! — отмахнулся я. — Расскажи лучше, у тебя как дела.

Помимо подготовительного курса собственно военной кафедры, Лия продолжала посещать плаванье, йогу, сават и групповые занятия пирокинетиков, организованные Герасимом Сутолокой, у которого занимался и я, только индивидуально.

— У меня всё замечательно, — улыбнулась Лия. — Правда-правда! Я тебе рассказывала, как Гера убедил Федору Васильевну мою программу откорректировать? Он такой молодец! Я за два месяца отставание от однокурсников наверстала, к сентябрю по контролю сверхэнергии точно в стандарты уложусь!

— Здорово! А в группе у вас как?

— Отлично просто! Гера роль диспетчера доверил, считает, у меня к этому врождённые способности. Мало кто способен энергетические потоки нескольких операторов синхронизировать, а я почти без подготовки сразу с четырьмя работаю! Представляешь?

— Ты молодец!

— Гера говорит, я полна талантов!

Очередное упоминание наставника невесть с чего вызвало иррациональное раздражение, я дотянулся до бидона с квасом, задействовал часть сверхсилы на его охлаждение, хлебнул сам, предложил Лии:

— Будешь?

Та приложилась к бидону и слегка перестаралась, в ложбинку меж грудей потекла струйка кваса. Барышня перехватила мой взгляд и смутилась.

— Не смотри! — потребовала она, а потом и вовсе убежала в воду. Почти сразу вернулась, уселась на полотенце и заявила: — Петя, ты меня в краску вгоняешь!

— А что я? Я просто смотрю!

— Нет, не просто смотришь!

— Брось!

Лия фыркнула и улеглась на полотенце.

— Давай загорать. Хорошо?

— Давай.

— Петя! Я серьёзно! Не вздумай приставать!

Это оказалось непросто, но сдержался. Уговорил себя дождаться вечера.

В Новинск вернулись к часу пополудни. Не могу сказать, будто так уж ничегонеделанье на пляже надоело, просто и солнце слишком уж немилосердно припекать начало, и прихваченная с собой немудрёная снедь закончилась, а на свежем воздухе, несмотря на жару, не на шутку аппетит разыгрался.

Я отвёз Лию к проходной студгородка и поехал сдавать велосипед в пункт проката. Обратная дорога далась неожиданно тяжело, едва до дома дополз. Но там постоял немного в душе, освежился и взбодрился.

Пиджак на вечерний выход я решил не надевать, ограничился льняными брюками, рубахой с коротким рукавом и парусиновыми туфлями да ещё лёгкой летней кепкой. Ни в одно из многочисленных кафе по пути в институт не завернул, встретил у проходной прихорошившуюся Лию и повёл её по тенистому бульвару Февраля. Шли мы без всякой спешки, сначала пообедали на открытой террасе небольшого семейного ресторанчика, потом заглянули в кафе-мороженое. Только после этого свернули в узкий проход, который привёл нас во двор-колодец, где и располагался вход в клуб.

Там Лия оставила меня, присоединившись к компании других барышень, а я углядел на нашем привычном месте Карла и Яна, подошёл к ним. В просторном помещении было жарко и душно, лёгкие порывы ветра, залетавшие в открытое окно, ситуацию ничуть не спасали.

— Слава, ты о нас не забыл? — окликнул буфетчика Ян. — Нам уже не два пива, а три!

— Сейчас всё будет! — отозвался тот. — Минуту!

— Чего-то Хмель сегодня как сонная муха, — отметил Карл.

— Да он жару не переносит, — усмехнулся Ян.

Впрочем, наговаривали они на буфетчика совершенно напрасно: тот почти сразу обеспечил нас тремя кружками пива, я охладил их, мы чокнулись и выпили.

— Губа болит, — пожаловался Ян. — Мячом прилетело будь здоров, к вечеру вчера распухла, как у верблюда.

Вид у него и в самом деле был ровно после хорошей трёпки, Карл даже счёл нужным утешить приятеля:

— До свадьбы заживёт!

— Ещё скажи: научный факт! — скривился Ян. — Да я до свадьбы хвост успею отрастить! Или жабры! Стану этим… как его… человеком-амфибией, во!

— Опять со своей поругался? — догадался я.

— Да ну её! То не так, это не эдак!

В этот момент председательствующий на собрании Вениамин Мельник постучал ложечкой по горлышку стеклянного графина и повысил голос:

— Товарищи, прошу вашего внимания! — Он сделал паузу, а после наступления тишины продолжил: — Сегодня обсудим военно-политическую обстановку на границах республики и сопредельных территориях. Касатон, начинай!

Черноволосый, смуглый и подтянутый аспирант с розеткой солдатского креста на пиджаке поднялся со своего места и принялся вещать:

— Газеты вы все читаете и сами, скажу только, что ситуация складывается непростая. Султанат поглотил наши бывшие касизские и закасизские провинции, получившие независимость с развалом империи, и определённо не собирается останавливаться на достигнутом. Вероятно, в дальнейшем они предпримут попытки, упирая на исторические права, вернуть под свой контроль Таврический полуостров, но нельзя исключать и вторжения на территорию республики. В Центральной Латоне тоже неспокойно. Ускоренными темпами продолжается милитаризация Оксона, что грозит окончательно разрушить все послевоенные договорённости. Заокеанские капиталисты плевать хотели на ограничения Лиги Наций, они поставляют Третьему рейху любые материалы и оборудование, лишь бы только платили деньги. Айлийские империалисты тоже не прочь перекроить мировой порядок и погреть руки на чужой войне, только они делают ставку на Средин, Окрест и шовинистические режимы наших северо-западных карликовых соседей. И дело не ограничивается гарантиями безопасности, островитяне открывают кредиты, которые целиком и полностью идут на оплату оружия, и поощряют агрессивную внешнюю политику. Дошло до того, что пришедшие к власти в Окресте националисты предъявили претензии на часть наших западных и юго-западных губерний!

— Так Средин тоже на восток поглядывает! — крикнул Ян. — Окресту бы при своём остаться!

— Сами себе яму роют! — согласился с этим высказыванием кто-то из собравшихся, и Мельник вновь постучал ложечкой по графину.

— Тишина, пожалуйста! — потребовал он.

Касатон Стройнович глотнул воды и продолжил.

— Ещё даже более скверный характер приобретает положение на юго-восточных рубежах республики. Нихонский оккупационный корпус взял под свой полный контроль большую часть Джунгарии, ими сформировано марионеточное правительство во главе с великим ханом, проводятся репрессии и этнические чистки. Теперь линия напряжённости протянулась на несколько тысяч километров от Алтаунских гор вплоть до океанского побережья. Нихонцы обладают стратегической инициативой в силу того простого обстоятельства, что имеют возможность скрытно сформировать ударную группу и перейти границу в любом месте по собственному усмотрению, вынуждая нас действовать от обороны. Ясно, что в первую очередь они постараются заблокировать движение по трансконтинентальной железной дороге, но понимание этого факта особой конкретики в ситуацию не привносит.

Вслед за этим заявлением послышался новый возглас:

— Надо атаковать самим!

— Правительство на это не пойдёт! — с уверенностью заявил Вениамин Мельник.

Стройнович выразился и того категоричней:

— Превентивный удар ничего не даст. Нихонские войска рассредоточены, в ударный кулак их соберут непосредственно перед нападением на республику.

— А они точно нападут? — усомнился кто-то из барышень.

— Вероятность этого чрезвычайно высока, — отметил Касатон после недолгой паузы. — Следовало в своё время заключить с Джунгарией договор о военной помощи и гарантиях безопасности, но эта возможность была бездарно профукана.

— И что теперь?

С ответом на этот вопрос заминки не возникло.

— Готовиться! — объявил Стройнович.

— Не нужно думать, будто в правительстве недооценивают угрозу вторжения! — подхватил Вениамин Мельник. — Но и риск столкновения с Окрестом высок как никогда! И не стоит забывать о Средине! Нельзя просто взять и перебросить армейские части Западного и Центрального военных округов, это было бы стратегически неверно. Именно поэтому ещё в мае был сформирован особый восточный корпус под командованием генерал-лейтенанта Рогача. Поддержку ему оказывают пограничники и железнодорожники, а также ОНКОР.

У Карла от удивления даже глаза округлились.

— Но как же так?! — вскочил он с места. — ОНКОР не имеет полномочий действовать за пределами научной территории!

— Не имеет, — подтвердил Касатон Стройнович с редкостно самодовольной улыбкой. — Но никто не мешает его подразделениям перейти в оперативное подчинение армии, а отдельным сотрудникам стать военспецами и советниками.

— Да ну! — выдал я. — Никто на это не пойдёт!

— Уже пошли! — уверил меня Мельник. — В понедельник будет официально объявлено об усилении Особого восточного корпуса зенитно-артиллерийским полком. А ещё пограничный корпус получит от нас отдельную зенитную роту. Ну и жандармы за счёт ОНКОР обновят вооружение бронепоездов. Усилят их и операторами.

— Капля в море! — высказался какой-то скептик.

— Отнюдь! — возразил Касатон Стройнович. — Это лишь начало! Набор добровольцев из числа выпускников военной кафедры и бойцов ОНКОР уже завершён, но в самое ближайшее время начнётся обучение по востребованным военным специальностям студентов старших курсов. Внести свой вклад в обеспечение безопасности республики сможет каждый!

Ян поднял руку и спросил:

— А только зенитчиков будут набирать?

— Если кто-то подойдёт для решения других задач, ему об этом сообщат, — уклончиво ответил Вениамин Мельник и повысил голос: — Не стоит недооценивать значимость противовоздушной обороны! Лишить вражескую авиацию господства в воздухе — вот наша приоритетная задача!

Начались прения, и попутно исполнявший роль секретаря собрания Стройнович начал записывать желающих пройти курсы зенитчиков. Карл толкнул меня локтем в бок и спросил:

— Что думаешь, Пьер?

— Ничего не думаю, — усмехнулся я. — Я же только на второй курс перешёл!

Карл посмотрел на Яна, и тот покачал головой.

— Ну не в зенитчики же!

— Сейчас инициативу не проявим, потом вообще никуда не возьмут! — резонно заметил здоровяк.

Они ещё немного поспорили, чтобы в итоге всё же подойти к Стройновичу и предложить свои кандидатуры. Я допил пиво и задумчиво глянул в сторону буфета, но решил ограничиться одной кружкой. Мне ещё Лию на танцы в горсад вести, а завтра зачёты сдавать. Увлекаться выпивкой определённо не стоило.

Дебаты в результате затянулись, время начало поджимать, и я отозвал Лию от компании барышень, предложил закругляться.

— Я сейчас, — шепнула та и убежала в дамскую комнату.

Вернувшийся от буфета с двумя кружками пива Карл поинтересовался моими планами на сегодняшний вечер и предложил:

— Может, лучше нам компанию составите?

— Не, — с улыбкой покачал я головой. — Ваши барышни меня на дух не переносят.

— Да брось, Пьер!

— Так и есть. Да и договорились уже с людьми. Давайте чисто мужской компанией на неделе встретимся!

— О! — оживился Ян. — Это дело!

Я попрощался со студентами, перехватил двинувшуюся на выход Лию, и мы побежали к ближайшей трамвайной остановке. До горсада домчались буквально за пять минут, но и так, когда поднялись на летнюю веранду кафе, компания оказалась уже в полном сборе. Василь по своему обыкновению не отводил взгляда от Маши Медник, а Лев что-то увлечённо обсуждал с рыжим Антоном. Софья общалась с незнакомой мне студенткой, очень даже симпатичной и фигуристой.

Я смерил оценивающим взглядом барышень и решил, что кузина Юлии Сергеевны, несмотря на простенькое платьице и почти полное отсутствие украшений, смотрится куда изысканней и утончённей, нежели Маша в своём пошитом в столичном ателье наряде. И что наполнило сердце теплотой — загорелая и спортивная Лия на их фоне нисколько не терялась. Скорее уж наоборот.

— Всём привет! — помахал я, подходя к столу. — Что пьёте?

В кувшине обнаружился сидр со льдом, и я наполнил стакан своей спутнице, а сам сходил в буфет за пивом. Взял одну кружку себе, вторую прихватил попросившему об одолжении Василю. Только сделал пару глотков, и заиграл оркестр, Лия мигом потянула меня на танцплощадку. Да и остальные за столом сидеть не стали, последовали за нами. Перевести дух и обменяться последними новостями удалось лишь минут через сорок.

— Вышел на пик витка? — поинтересовался Лев, приложившись к стакану с содовой.

— Не-а, — поморщился я. — Запорол.

— А что так? — удивился Антон.

Я пожал плечами.

— Кто б мне сказал! На последней секунде слетел.

Рыжий студент хотел что-то произнести, но его вновь потянула танцевать подруга, а Лев наставил на меня худой указательный палец.

— Это всё от недостатка самоконтроля.

— Да ну, — поморщился я. — Нормально у меня всё с самоконтролем! Это с чувствительностью проблемы. Столько таблеток скормили, столько капельниц прокапали, а всё без толку!

Мой бывший одноклассник покачал головой.

— Все препараты — лишь костыли, на них далеко не уедешь! Тебе нужно обрести внутреннее равновесие. Делай упор на йогу!

Я вздохнул.

— Будто я не делаю!

Лев фыркнул.

— При всём уважении к Федоре Васильевне, — заметил он, — Михаил Прокопьевич как наставник даст ей сто очков вперёд.

— Он настоящий учитель! — поддакнула просветлевшая лицом Софья. — Творческая личность!

— Именно! — прищёлкнул пальцами Лев, с благодарностью глянув на барышню. — Михаил Прокопьевич исповедует творческий подход, а не механическое заучивание поз и движений! В основе его практики лежит духовное развитие! Он — истинный гуру!

— Пётр, вам непременно стоит пообщаться на этот счёт с Михаилом Прокопьевичем! — добавила Софья. — Это удивительный человек!

Лично я не видел в господине Горицвете ровным счётом ничего выдающегося, но свою точку зрения касательно его персоны благоразумно озвучивать не стал, вместо этого вздохнул:

— Когда бы мне ещё на все занятия время найти!

— Я тебе брошюру дам, — пообещал Лев. — Ты завтра на йоге будешь? Там и увидимся.

В этот момент Лия, о чём-то шушукавшаяся до того с Машей Медник, поднялась из-за стола и окликнула меня:

— Петя, не теряй!

Барышни направились к дамской комнате, а я указал на опустевшую кружку и сказал:

— Сейчас вернусь.

Но вот так сразу в буфет не пошёл, присоединился к Василю, который на веранде дымить не пожелал и вышел с папиросой на улицу.

— Никак не бросишь? — спросил у него.

— Скажешь тоже! — пыхнул дымом бывший сослуживец, за два летних месяца заметно похудевший и одновременно раздавшийся в плечах. Так и остался крепко-сбитым и плотным, но мясистым теперь его было уже не назвать. Лицо и то усохло, никак не изменился лишь нос картошкой. — Спас говорит, некурящих следователей не бывает.

— О как? — удивился я. — Так ты сейчас в надзорном дивизионе? Я думал, в следственный определили.

— В надзорном, ага. Ассистент следователя, — кивнул Василь и встрепенулся. — Погоди, так ты, получается, Иллариона Валериановича знаешь?

— Ну так! — усмехнулся я и пояснил: — Он у меня право ведёт.

О нашем общении по работе упоминать не стал. Ни к чему это. Лишнее.

Василь вздохнул.

— Мы с Машкой надеялись обратно в столицу уехать, да не срослось. Тут все на ушах в июне стояли, нас тоже припрягли. Опять же сверхспособности ускоренными темпами развиваем.

— Тоже дело.

Мой бывший сослуживец кивнул и щелчком отправил окурок в урну, после оглянулся на террасу, но барышни ещё не появились, не стал возвращаться за стол и он.

— Всё это здорово, — сказал Василь, — только немного не то. Да, мы за эти два месяца кучу сомнительного элемента проверили, очень полезный опыт, но всё время на подхвате у кого-то были. Никакой самостоятельности, чисто техническая работа. Подай, принеси, не мешай. — Он огляделся по сторонам и даже слегка подался ко мне, произнёс, заговорщицки понизив голос: — У нас сейчас две сводные опергруппы формируют. Одну в Зимск направят по линии идеологического комиссариата, другую на восток в помощь армейской контрразведке. Мы с Машкой добровольцами вызвались, но непонятно, возьмут ли и если возьмут, то куда. Лучше бы с комиссариатом поработать, конечно. Сейчас нового начальника по особой научной территории назначили — Ефим Суббота, слышал о таком?

Фамилия показалась знакомой, но и только. Я покачал головой.

— Да и не важно! — отмахнулся Василь. — Суббота к себе заместителем Леонида Зимника взял, а мы с ним в командировке отлично сработались. Пробивной мужик, далеко пойдёт.

В способностях нашего бывшего инструктора без мыла пролезть куда угодно лично я нисколько не сомневался, но вот просьба о переводе оправданной отнюдь не показалась.

— Слушай, Василь, а есть вообще смысл Новинск на Зимск менять? Сколько там населения? Тысяч двести?

— Да больше! — возразил тот. — Тысяч триста точно есть, а то и все четыреста. Губернский город, не хухры-мухры! Там заводов не меньше, чем в Новинске! И ты понимаешь, тут — болото, так на вторых ролях и останемся. А в опергруппе инициативы больше, есть шанс себя проявить.

— Ну хорошо, если так.

— Петь, только это всё между нами!

— Само собой! — уверил я товарища и обратил внимание на компанию, неспешно шествовавшую по аллее.

Три молодых человека, три барышни. Поначалу взгляд сам собой зацепился за городскую форму ОНКОР, после только я узнал бывших сослуживцев: Максима Бондаря и приятелей-«псов» — Илью и Сергея. Их спутницы были в лёгких платьицах; определённо видел этих барышень прежде, только не смог припомнить, где и при каких обстоятельствах.

Дальше я приметил нашивки парней и озадаченно хмыкнул: шевроны Максима отмечали три сержантских лычки, у его спутников таковых было по две.

— Макс повышение получил, а «псов» на курсы приняли. — пояснил мне Василь, который знал всё и обо всех. — Барчука тоже взяли, — добавил он и сплюнул под ноги.

Как видно, Маленский не оставлял попыток вернуть расположение Маши, но я эту тему поднимать не стал, спросил о другом:

— А чего пролетарии не с Фаей и Раей?

— Близняшек ещё весной куда-то из Новинска перевели, — заявил Василь и ухмыльнулся: — Ты мне лучше вот что, Петя, скажи: этих барышень они за идеологическую близость выбрали или по причине доступности в интимном плане?

Я ответил столь же циничной улыбкой.

— Тот факт, что они откровенно страшненькие, может свидетельствовать и о том, и о другом.

— Тоже из комендатуры, — подсказал Василь. — В женском отделении были.

— А чего это «псы» с Максом общаются? — спросил я. — Он же не из пролетариев?

— А с кем им ещё общаться? Младший начальствующий состав же.

Тут бывшие сослуживцы заметили нас, но подходить не стали, только небрежно кивнули на ходу и важно прошествовали дальше.

Я хмыкнул и решил на следующей тренировке Макса за такое поведение слегка покритиковать. Имелась у меня заготовка, которую давненько уже на нём отработать собирался, да всё повода не было.

Следом появились Марина и Антон. Если эта парочка и прикатила в горсад на одном трамвае с сослуживцами, то держались они подчёркнуто сами по себе — то ли в принципе не общались, то ли просто наедине друг с другом побыть хотели. Барышня приветливо нам улыбнулась, её кавалер ограничился кивком.

— Ничего так фигура, — отметил Василь. — Маринку тоже, кстати, на курсы взяли. Я краем уха слышал, капитан Городец по своей линии пристроил.

— Серьёзно?

— Ага.

Я озадаченно глянул вслед шагавшей по аллее парочке, но отнюдь не из желания оценить вид Марины сзади, хоть посмотреть там и было на что, просто известно, какая линия у капитана Городца — абы кому он протекцию составлять не станет даже из большой личной симпатии. Впрочем, при той провокационной проверке оперативниками контрольно-ревизионного дивизиона проявила себя Маринка более чем достойно, пусть вечно и строила из себя трусиху. Может, её тогда и приметили ещё?

— Да! — встрепенулся вдруг Василь. — Дыба в армию перевёлся, на неделе в особый восточный корпус советником уезжает.

— Серьёзно? — присвистнул я. — Ему это на кой? Неужто начальство хвост прижало?

— Ага, Вяз сожрал. Но Дыба внакладе не остался, у армейцев нашим на два звания выше дают, прапорщиком будет, а то и цельным подпоручиком.

Я не утерпел и спросил:

— А что о Боре слышно?

— Ускоренные курсы закончил, получил старшего унтера железнодорожного корпуса. Вроде, командиром зенитного расчёта в бронепоезде назначили, но это не точно.

Я хмыкнул, заметил вернувшихся за стол барышень и сказал:

— Пойду за пивом схожу.

— Не, моя очередь, — возразил Василь.

Спорить и в голову не пришло, тем более что очередь была и в самом деле его. Но и проходить на террасу я не стал, поскольку на глаза вновь попались знакомые лица: на сей раз в горсад пожаловали монархисты.

— Просто вечер встреч какой-то! — проворчал я себе под нос и с места не сдвинулся.

Меня тоже заметили, а опускаться до постыдного бегства не хотелось. А то как бы кое-кто о себе лишнего не возомнил. И речь не о Юлии Сергеевне, вовсе нет. Недобро глянули, проходя мимо, Анатоль, Роман и Кеша.

Вот тоже странно, этому-то мальчику на побегушках я когда дорогу перейти успел?

Настя меня своим вниманием не удостоила вовсе, а Юлия хитро сверкнула васильковыми глазами, что-то шепнула подруге и свернула к уборной. Там она надолго не задержалась, а после за спутниками не пошла, направилась ко мне.

— Развлекаешься? — спросила барышня, поправив свисавшую с плеча на длинном ремешке сумочку с золочённым замочком.

— Да вот на танцы выбрались, — пояснил я, испытывая странную неловкость.

Юлия Сергеевна окинула пристальным взглядом террасу, заметила Лию и уточнила:

— Всё ещё крутишь роман со своей курносой малышкой?

Ответить не успел: от буфета подошёл с двумя кружками пива Василь, и случилась неловкая пауза. Застигнутая его появлением врасплох барышня принялась накручивать на палец цепочку с подвеской в виде золотой рыбки, и я поспешил сгладить неловкость момента.

— Юлия, это Василь. Василь, это Юлия.

— Очень приятно, — холодно улыбнулась госпожа Карпинская, развернулась и зашагала по аллее.

Василь присвистнул.

— Вот это штучка! — Он проницательно глянул на меня и вдруг уточнил: — Погоди, у тебя с ней что-то было?!

Я забрал одну из двух кружек, сделал длинный глоток холодного горьковатого пива и попросил:

— Только между нами.

— Ну ты даёшь! — поразился мой товарищ. — И ты её на Лию поменял? Обалдеть!

— А что не так с Лией? — нахмурился я.

— Да всё с ней так, — уверил меня Василь. — Но тут же совсем другой класс!

— Мне класс Юлии Сергеевны до одного места, знаешь ли. Мне с ней на светские рауты не ходить.

Василь оглянулся и посмотрел вслед дворяночке, затем приложился к запотевшей кружке, поскрёб затылок и признал:

— И в самом деле. Ладно, пойдём, а то нас потеряли уже.

Но нет, не потеряли. Когда подошли к столу, Лия взахлёб рассказывала Маше о своём замечательном наставнике и его индивидуальном подходе к обучению; меня это вновь покоробило. Быстренько ополовинил кружку и утянул барышню танцевать.

Пробыли мы в городском саду до позднего вечера. Дневная жара отступила, но свежести не прибавилось ни на грош, наоборот — навалилась духота, возникло ощущение приближающейся грозы.

— Ночью дождь будет, — заметила Лия, когда мы, распрощавшись с остальными, двинулись от горсада к студенческому городку.

На улицах в центре Новинска повсеместно горели электрические фонари, хватало и припозднившихся гуляк, благо комендантский час отменили ещё в последних числах июня. Частенько на глаза попадались пешие и мотоциклетные патрули комендатуры, а вот полицейских видно не было. Насколько знал, на попечении полицейского управления оставили в основном западные районы города.

Но хоть из-за ужесточения режима на улицах стало куда меньше всякого хулиганья, об осторожности я не забывал и внимательно поглядывал по сторонам, попутно играл с настройками заземления, то увеличивая дальность своего ясновидения, то пытаясь сосредоточить его в определённом секторе и отсечь случайные помехи.

— Останешься на ночь? — спросил я Лию будто между прочим.

— Ага, — улыбнулась барышня, взяв меня за руку. — Только заведи будильник на пять утра — у нас завтра групповой выезд за город. Гера считает, что мы уже готовы в полную силу работать.

— Серьёзно? — удивился я.

— Ну, Петя! Мы два месяца взаимодействие отрабатывали! А на следующей неделе вообще куда-то под Зимск поедем.

— Это зачем ещё? — неприятно поразился я.

— Гера убеждён, что Новинск слишком близко к Эпицентру, тут условия тепличные. Попробуем вне научной территории поработать. Он пока в ректорате поездку продавливал, сколько нервов из-за нас потратил!

Гера, Гера, Гера…

Я вновь ощутил раздражение и не сдержался, буркнул:

— Да какие ещё тепличные условия? Что он вообще в этом понимает?!

— Петя, ну ты что? — воззрилась на меня Лия. — Знаешь, как его в ректорате ценят?

— Он не оператор, — привёл я последний аргумент.

— Он оператор, — огорошила меня неожиданным заявлением спутница. — Его даже на подстройку в Айлу отправляли. Там что-то не так прошло, и он способности потерял.

— Это он так говорит?

— Нет, это Федора Васильевна по секрету рассказала. И вообще, Петя, не будь букой!

Новость перевернула моё представление о наставнике с ног на голову, и ничего не оставалось, кроме как примирительно улыбнуться.

— Просто начинаю тебя к нему ревновать, — попытался перевести всё в шутку.

— Да какая может быть ревность! Мы с тобой просто дружим!

Увы и ах, но наши отношения иначе как просто дружбой Лия расценивать отказывалась категорически. Когда в последних числах июня допоздна засиделись на кухне, а проснулись наутро в одной кровати, расставание с девственностью она приняла как должное, а вот серьёзность моих намерений с тех самых пор попросту игнорировала.

Какое-то время шли молча, и раздражённое сопение Лии начало порядком действовать на нервы, я немного поколебался и всё же спросил:

— А с чего ты вообще Федору Васильевну на этот счёт расспрашивать взялась?

Лия замедлила шаг и остановилась на углу моего дома.

— Петя, ты и в самом деле ревнуешь?

Ну и что я мог сказать?

«Нет, не ревную» или «ревную, конечно»?

Так куда ни кинь, всюду клин! Не ревную — значит, безразлична? Вслух ничего такого Лия не скажет, но вдруг подумает? Ну а признание в ревности неминуемо обернётся если не ссорой, то долгими разговорами о собственническом инстинкте и месте женщин в современном обществе. Вот я и выдал, будто в прорубь нырнул:

— Выходи за меня!

У Лии разом глаза округлились.

— Что?!

— Выходи за меня замуж. Я тебя люблю…

— Нет! — отрезала барышня и уже мягче добавила: — Ты меня не любишь. Ты только так думаешь.

Я взял её за руки.

— А есть разница?

— Есть, — подтвердила Лия. — Это просто защитная реакция. Мы знакомы не первый год, но никогда друг другом не интересовались. Девочкам нравился Аркаша, мальчики были без ума от Инги. И скажи, что это не так!

— И что с того?

— Мы изменились, Петя. Мы стали совсем-совсем другими людьми, но в глубине души хотели бы добиться успеха в прошлом, ещё тогда. Отсюда наша симпатия, мы даём друг другу то, что неспособен дать никто другой. Только это всё временно. У нас ведь вся жизнь впереди!

— Вздор!

Лия покачала головой.

— После… того случая я хожу к психотерапевту. Эрнест Карлович всё очень доступно объяснил. И когда я приняла это, сразу стало легче жить.

У меня аж глаза защипало от обиды и разочарования. Захотелось отыскать господина Рейса и удавить его собственными руками, но переборол себя и улыбнулся.

— Это всё ерунда, Лия. Мы сами решаем…

Девчонка замотала головой.

— Нет, Петя. Ты мне очень нравишься, но это не любовь. Любовь — она как удар молнии, с первого взгляда. И сам ты никогда не сможешь быть уверен, люблю я тебя или просто благодарна за спасение от насильников. Так и будешь сомневаться. — Лия порывисто шагнула вперёд и обняла меня. — Давай не будем всё портить, Петя! Хорошо? Ты мне очень-очень нужен. Я за тобой как за каменной стеной. Знаю, что всегда прикроешь и поддержишь. Это так важно… Ты даже не представляешь, как это важно!

Я вздохнул и погладил барышню по спине.

— Можешь на меня рассчитывать.

Послышался скрип железных петель, из приоткрывшейся калитки выглянул дворник.

— Так я не понял, молодые люди: заходить будете или так и станете на улице миловаться?

Лия покраснела и быстро шмыгнула мимо бородатого дядьки во двор, я поспешил за ней. Мы поднялись на третий этаж, вошли в квартиру. Внутри у меня всё так и ныло, я разулся и прошёл на кухню, намереваясь напиться. Лия подступила и обхватила меня сзади.

— Ну вот, ты расстроился…

— Ничего подобного!

— И обиделся…

— Да с чего ты это взяла?

— Раньше сразу в койку тянул! — рассмеялась барышня.

И я подумал: «какого чёрта?», не стал нарушать традицию и на этот раз. Мне это было нужно. Да и не только мне, но и нам. Кто кого в койку затянул — ещё вопрос.

Ночью навалилось смутно знакомое ощущение неправильности.

Вскочил, выбежал за дверь, со всех ног рванул вверх по лестнице и очутился в просторном вестибюле одного из учебных корпусов, там — пятёрка операторов. Парни рысцой неслись через холл, выскочил прямо на них, а сам голый и без оружия.

Накатила паника, но подавил её усилием воли, я ведь сам себе оружие! У меня внутренний потенциал в полсотни мегаджоулей!

Выплёскивать его разом не стал, мешкать тоже не мешкал: на одном длинном выдохе заполонил помещение сверхэнергией и этим не ограничился, позволил той изливаться из меня и дальше. Операторы враз сбились с шага, но никто из них не пренебрёг защитой, никого разрядом не дёрнуло. Щёлкнуло немного позже, когда долговязый молодчик вскинул руку, намереваясь приложить меня молнией. Он на миг открылся, энергия в противофазе соприкоснулась с его потенциалом, и от кончиков пальцев по предплечью и далее к шее протянулся сверкающий жгут. Разом загорелась одежда, завоняло горелой плотью, парень схватился за сердце и упал на колени, а после ничком повалился на пол.

Готов!

Почивать на лаврах я не стал и задействовал технику двойного разряда: шибанул по одному из противников молнией и сразу по дублирующему каналу пробросил поток необработанной энергии. Первое воздействие оказалось блокировано заземлением, зато второе поразило оператора, и тот забился в судорогах, прожариваемый изнутри.

И ещё один!

Дальше я потратил несколько драгоценных секунд на создание управляемой шаровой молнии с поводком-пуповиной, и намеченный мной в качестве цели белобрысый крепыш за это время успел выплеснуть из себя достаточно энергии, чтобы нейтрализовать всю заполонявшую вестибюль сверхсилу разом. Внутренний потенциал он отгородил шлюзом и сумел избежать замыкания, а вот шаровая молния легко пробила защиту и оставила в груди здоровенную обугленную дыру.

Третий!

Увы, теперь у противников оказались развязаны руки, и щуплый коротышка без промедления перешёл от обороны к нападению. Он приложил меня волной теплового излучения, я встретил её линзой уплотнённого ионизированного воздуха, отделался спалёнными бровями и направленным импульсом вывел себя из-под следующего удара, но последний оператор оказался не промах, предвосхитить его атаку моё ущербное восприятие оказалось не в состоянии.

Удар. Боль. Пробуждение…

Часть первая. Глава 3

Глава 3

Будильник я предусмотрительно завёл на половину пятого. Пусть и рань несусветная, зато на всякие приятные глупости время осталось, не пришлось вот так сразу из кровати выбираться. После, когда мы уже просто лежали в обнимку, Лия вдруг спросила:

— И часто тебе кошмары снятся?

— Вообще никогда не снятся! — ответил я и глазом не моргнув.

— Врунишка! — улыбнулась барышня и вздохнула. — Мне почти каждую ночь снились, пока мы с тобой…

Она замолчала, не завершив фразу, и тут уж от улыбки не удалось удержаться мне.

— Ну-ну? — ухмыльнулся я. — Пока мы дружить не начали, хочешь сказать?

— Не вредничай, Петя! — попросила Лия. — Давай так: у нас с тобой свободные отношения…

Она тут же прикрыла рот ладошкой, а потом принялась хохотать, даже слёзы из глаз потекли.

— Ты чего? — опешил я.

— Ой, мамочка! — с трудом выдавила из себя Лия, промокнула глаза краешком простыни и снизошла до пояснений: — Петь, ты не думай, это не истерика. Просто в старших классах Инга очень любила о преимуществах свободных отношений рассуждать, а я всегда за традиционный брак выступала. И вот теперь она обручена, а я во все тяжкие ударилась!

— Скажешь тоже — во все тяжкие! — фыркнул я, не удержался и заметил: — И вчерашнее предложение в силе. Можем хоть сегодня о помолвке объявить!

Лия прижалась ко мне всем телом, поцеловала и попросила.

— Не надо, Петя. Ты очень-очень хороший, но не обязан жениться, только лишь потому что стал моим первым.

— Да не в этом дело!

— Это не любовь! — вновь чмокнула меня Лия. — Нам просто хорошо вместе, но это не любовь. Да ты и сам это понимаешь, просто слишком упрям, чтобы признать.

— Ерунда!

— А насчёт кошмаров сходи к психотерапевту. Эрнест Карлович замечательный специалист. — Барышня развернула к себе будильник, глянула на циферблат и соскочила с кровати. — Надо собираться! Гера терпеть не может, когда кто-то опаздывает!

Я откинулся на подушку и горестно протянул:

— Опять Гера…

Лия уселась рядом и погладила меня по голове.

— Не ревнуй, хорошо? Если я в него вдруг влюблюсь, сразу же тебе об этом расскажу, и мы решим, как быть дальше.

— Вдруг? — уточнил я, приподнявшись на локте. — То есть ещё нет?

Лия вздохнула.

— Не знаю, Петя, — призналась она. — Я сейчас просто не готова к серьёзным отношениям. Не желаю брать на себя какие-либо обязательства и что-то решать. Хочу просто радоваться жизни. Не у одного тебя это самое лучшее лето…

Лия наклонилась меня поцеловать, и я воспользовался моментом, обнял её и завалил на кровать. В итоге вместо неспешной прогулки до студгородка мы всю дорогу бежали, да ещё на проходной пришлось дожидаться, пока вахтёры растолкают дрыхшего в дежурке стажёра из аналитического дивизиона. Зачем и для чего его сюда отрядили, такое впечатление, не до конца понимал даже он сам, но ничего не попишешь, распоряжение об усилении пропускного режима не на пустом месте родилось.

Дальше Лия убежала принимать душ и переодеваться, ну а я дождался её на лавочке, забрал у барышни сумку с заранее приготовленными для выезда вещами и повёл к служебным воротам через пустой и сонный студгородок. Герасим выбил у руководства полуторку, и грузовик уже дожидался пирокинетиков неподалёку от пропускного пункта. Шофёр курил рядом, а вот из пятёрки операторов к назначенному времени удосужились подойти лишь два подтянутых старшекурсника, судя по выправке имевших какое-то отношение к военной кафедре.

Сам Герасим нервно вышагивал у машины, то и дело поглядывая на часы. Хронометр с кожаным ремешком был не из дешёвых; я приметил его уже давненько и немного даже завидовал.

— Доброе утро! — звонко поздоровалась сразу со всеми Лия и обратилась непосредственно к наставнику: — Надеюсь, я не сильно опоздала?

Герасим вновь взглянул на часы и вздохнул:

— Не важно, Лия. — И протянул мне руку. — Здравствуй, Пётр.

Я переборол иррациональное раздражение и ответил на рукопожатие.

— Сегодня занятия не будет, — предупредил Герасим. — Вернёмся поздно.

— Понял, — кивнул я и больше не сказал ничего.

А вот Лия никакой неловкости не испытала вовсе.

— Душно! — заявила она. — Так и парит. Точно гроза будет.

Герасим глянул в небо, затянутое едва заметной сизой дымкой, и задумчиво произнёс:

— Пожалуй, так.

И тут встрепенулся один из старшекурсников.

— О, бегут!

И точно — от корпусов к нам вприпрыжку неслись огненно-рыжая и отчаянно конопатая барышня и худощавый студент, ничем внешне не примечательный. Старшекурсники забросили свои вещевые мешки в кузов и сами забрались следом, Герасим присоединился к ним и протянул руку Лии. Та чмокнула меня и с помощью наставника влезла в полуторку.

— Петя, пока! — помахала она на прощание узенькой ладошкой.

Я отсалютовал в ответ, а там и опоздавшая парочка до машины добежала, парень подсадил барышню и заскочил в кузов следом, полуторка рыкнула мотором и покатила к шлагбауму на въезде в отстойник.

Стало тоскливо, я вздохнул и отправился на спортивную площадку, сел там на одну из лавочек, смежил веки, успокоил дыхание и принялся медитировать, снимая раздражение и нервозность. В своих чувствах к Лии нисколько не сомневался и приступ ревности таким уж необоснованным вовсе не считал, но оставался шанс, что дело отнюдь не в любви, а исключительно в собственническом инстинкте и уязвлённом самолюбии, вот и пытался упорядочить мысли.

Увы, так ни к какому определённому выводу в итоге и не пришёл, только ещё хуже стало. Тогда плюнул на попытки обрести душевное равновесие и отправился заниматься на спортивные снаряды. Турник, брусья, кольца. Отжаться, покачать пресс. Выкинуть всю эту дурь из головы.

И — помогло.

На квартиру я забежал буквально на пять минут. Принял душ, напился из-под крана, переоделся в летний льняной костюм, пошитый взамен пришедшего в негодность при нападении на институт. Поглядел на себя в зеркало и, как обычно, испытал лёгкий приступ неуверенности — не лучше ли ограничиться рубахой? — но выкинул сомнения из головы, поспешил на военную кафедру.

Там, к моему немалому удивлению, обошлось без билетов и экзаменационной комиссии. И даже особо заковыристых вопросов Василий Архипович, в отличие от наших обычных бесед, не задавал. Мы всё больше общались на какие-то отстранённые темы, а затем он поставил свою закорючку на листе согласования.

— А чего ты хотел? — ухмыльнулся инструктор, от которого не укрылось моё недоумение. — Я и без того твой уровень подготовки знаю. Посмотрим, как практику сдашь.

И мы отправились в тир. Пиджак я предусмотрительно снял на входе, получил пистолет и патроны, быстренько снарядил магазины, а потом выдвинулся на стрелковую позицию, где без особого труда выполнил все обязательные упражнения. Нигде высшего балла не выбил, но и по времени, и по набранным очкам всякий раз укладывался в утверждённые нормативы с немалым запасом.

Напоследок требовалось пройти «коридор», и Василий Архипович поглядел на меня с нескрываемым сомнением.

— Точно переодеться не хочешь?

Я лишь покачал головой, обратился к сверхсиле и разом выбросил часть её из себя, но вместо того, чтобы сформировать овал стандартного щита, окружил себя экраном со всех сторон, будто в полом цилиндре очутился. Плотность энергии в созданной мной структуре была ерундовой, и стенки цилиндра немедленно начали деформироваться и расплываться, тогда усилием воли я закрутил его вокруг себя, стараясь не нарушить при этом структуру. Стабилизировал вращение, и потери энергии немедленно пошли на убыль, тогда подступил к нарисованной на полу белой краской черте.

— Готов!

— Начали! — скомандовал Василий Архипович и щёлкнул кнопкой спортивного секундомера.

Ассистенты инструктора тут же открыли огонь, но в меня не угодил ни один из выпущенных ими каучуковых шариков. Те пересекали защитную пелену и сразу теряли скорость, падали на пол. Точнее, это я дополнительным усилием воли гасил их кинетическую энергию всякий раз, когда ясновидение рапортовало о пробитой завесе и подсказывало траекторию движения метательных снарядов.

Всё бы ничего, но одновременно поддерживать вращение цилиндра и не давать разрушиться ему самому, воздействовать на каучуковые шарики и продвигаться вперёд было не так-то и просто, до отметки в противоположном конце коридора я добирался секунд двадцать.

Василий Архипович озадаченно хмыкнул.

— Оригинально! С боевыми так сможешь?

— Смогу, — хрипло выдохнул я, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. — Даже крупный калибр удержу. Наверное.

— Интересно, — вновь хмыкнул инструктор, поставил очередную подпись и протянул бланк мне. — Сейчас беги в службу охраны, после них на кафедру кадровых ресурсов.

Я взглянул на листок и обнаружил, что должен пройти собеседование у заместителя коменданта Р. М. Лога и консультанта А. П. Кучера. И если Роберт Маркович точно не станет тратить на меня своё драгоценное время, то у Альберта Павловича без подвоха однозначно не обойдётся.

Ладно, поживём увидим.

Корпус, в котором ранее располагалась канцелярия службы охраны, полностью выгорел, пришлось тащиться на аудиенцию почти через весь студгородок. Но зато, как и предполагал изначально, заместитель коменданта подмахнул бумажку не глядя.

— Характеристику на тебя положительную написали, молодец. Продолжай в том же духе, — только и сказал он, прежде чем отпустить меня. — Свободен!

Кафедра кадровых ресурсов тоже переехала, но в новом корпусе бывать уже доводилось, не заплутал и пришёл точно к назначенному времени. А там Альберт Павлович обрадовался мне как родному, что с его обычным поведением нисколько не вязалось. Я насторожился даже.

— Пётр Сергеевич, человек мой дорогой! — Куратор вышел из-за стола и руки в стороны раскинул. — А мы тебя совсем заждались! Правда, Иван?

Иван Богомол выглянул из соседнего помещения и подтвердил:

— А то как же! Давно всё готово!

— Готово — что? — насторожился я.

— А вот сейчас и увидишь, — заговорщицки улыбнулся Альберт Павлович. — Прошу пройти в кинозал!

К моему немалому удивлению, ни шуткой, ни таким уж особенным преувеличением это высказывание не оказалось. Отвели меня в просторную аудиторию с киноаппаратом, занавешенными окнами и экраном во всю стену.

— Задание проще не придумаешь, — объявил куратор, вручая карандаш и пару листов писчей бумаги, — смотришь хронику и записываешь имена всех, кого только узнаешь. Ну или хоть какие-то установочные данные, если имя неизвестно. И время отмечать не забывай.

— Мою наблюдательность, что ли, решили проверить? — озадачился я.

— Наблюдательность, внимание, память, — как-то рассеянно покивал Альберт Павлович и махнул рукой. — Иван, запускай!

Застрекотал проекционный аппарат, на экране возникло изображение сквера перед главным корпусом РИИФС, замелькали фигуры людей. Очень скоро я сообразил, что это кинохроника собрания преподавателей и студентов, посвящённого открытию прошлого учебного года, и принялся высматривать знакомые лица и фигуры. А таковых оказалось немало.

Белым кадром высветилась склейка, торжественная линейка сменилась какой-то лекцией, а затем мне начали демонстрировать явно любительскую съёмку студенческих гуляний на речном пароходике. Я насторожился было, но ничего крамольного в кадр не попало, лишь заметил барышень из компании Карла. Далее показали занятия военной кафедры, помимо старшекурсников и преподавателей узнал нескольких инструкторов, проходивших службу в автобронетанковом дивизионе ОНКОР; время от времени мелькала в кадре и сама техника.

Ну а потом я в сердцах помянул недобрым словом Альберта Павловича, поскольку пришёл черёд костюмированного шествия и новогоднего бала-маскарада, а там все были в масках, попробуй опознай кого-нибудь по силуэтам фигур!

Очередной скачок, и от праздников случился резкий переход к учебным будням. Аудитории и лекции, лекции и аудитории. Под конец показали снятый с верхнего этажа одного из корпусов штурм дворца культуры, но толком в дыму ничего разобрать не получилось, да и камера беспрестанно дрожала; даже разболелась голова.

К счастью, на этом показ подошёл к концу. Экран погас, включился свет, и я начал спешно приводить в порядок набросанные на скорую руку заметки, а перед глазами так и продолжили мелькать изображения людей, зданий и техники. Пришлось даже крепко-крепко зажмуриться и помассировать веки, тогда-то и встрепенулся, поражённый неожиданной догадкой, и с подозрением уставился на вошедшего в аудиторию Альберта Павловича.

— Там ведь не были вклеены гипнокоды?

— Ну что ты! — рассмеялся куратор. — Ты к ним невосприимчив!

— Мало ли…

— Нет, ничего такого там не было, — уже без всякого веселья в голосе заявил Альберт Павлович и протянул руку, а получив лист с перечнем имён, уточнил: — На словах ничего сказать не хочешь?

— А должен?

— Вовсе нет. Идём. А ты, Иван, на сегодня свободен, только плёнку прибери.

Я кивнул на прощание Богомолу и последовал за Альбертом Павловичем, который двинулся по коридору, едва слышно мурлыча себе под нос какую-то мелодию. В кабинете поджидал сюрприз: там нашего возвращения дожидался Георгий Иванович Городец собственной персоной.

Усатый и скуластый капитан комендатуры с хозяйским видом развалился в кресле и даже не подумал освободить Альберту Павловичу его законное место.

— Ну? — вопросительно протянул он, не соизволив поздороваться.

Консультант тряхнул листами.

— Сам посмотри, сколько наш юный друг бумаги испортил!

Тогда только капитан Городец поднялся из-за стола и протянул мне руку.

— Поздравляю, Пётр, с заслуженным повышением! Ты теперь не абы кто, а младший сержант резерва!

Я ответил на рукопожатие и уточнил:

— Как так?

— Все студенты военной кафедры в резерве корпуса числятся, — пояснил Георгий Иванович.

Вот тут я и не удержался от тяжёлого вздоха.

— Если б раньше…

— О солдатском кресте жалеешь? — усмехнулся Городец. — Брось! Заработаешь ещё свой орден.

— Радуйся, что жив остался и при полном наборе конечностей, — укорил меня Альберт Павлович. — Не в моих принципах жаловаться на судьбу, но нам с Георгием Ивановичем даже медали не досталось.

— Меня, допустим, и не за что награждать было, — самокритично отметил капитан.

Консультант в ответ только досадливо рукой махнул. Насколько я сумел понять из редких обмолвок, Альберт Павлович принял участие в обороне дворца культуры, по крайней мере, во время его осады он находился именно там. Правда, о своих действиях распространяться был не расположен и всякий раз отделывался пространными сентенциями.

— Ну что, Петя, — вновь обратился ко мне Георгий Иванович, — новое удостоверение получишь в рабочем порядке, прибавку к жалованию назначат со следующего месяца. На этом всё. Всё ведь, Альберт?

Консультант покачал головой.

— Не совсем.

— А что ещё? — насторожился я.

— Будь добр, не планируй ничего на первую половину воскресенья, — попросил Альберт Павлович. — На футбол хочу тебя сводить.

Известие это нисколько не порадовало, с куда большим удовольствием я провёл бы время с Лией, вот и попытался отказаться:

— Да я не любитель…

— Не имеет значения! Встречаемся в девять у центрального входа городского стадиона. Рассчитывай минимум до двух там пробыть.

У меня вырвался обречённый вздох, и Городец ободряюще улыбнулся.

— Дело не в футболе, Петя. Просто Альберт тебя людям представить хочет. Пора связями не только в студенческой среде обрастать.

— Что значит: дело не в футболе? — с возмущением воззрился на товарища институтский консультант. — Запомни, Георгий: футбол — это святое! — Он взглянул на меня и указал на дверь. — Всё, Петя, можешь идти.

Ну, я и пошёл. Ещё во время киносеанса слышал отдалённый рокот, а с крыльца и воочию увидел, как наползает с северо-запада чёрная-пречёрная туча. Ветер резкими порывами гнал клубы пыли, я глянул на часы и со всех ног припустил к главному корпусу. Когда заскочил под козырёк, на землю упали первые капли дождя, ну а потом и вовсе, как говорится, разверзлись хляби небесные. Ливануло как из ведра, засверкали молнии, зазвенели от раскатов грома стёкла.

Оставалось лишь понадеяться, что грозовой фронт не захватит округу, выбранную Герасимом для обучения пирокинетиков, а то в чистом поле им придётся лихо. Это под крышей хорошо: тепло, светло и мухи не кусают.

Для начала я позвонил в первую лабораторию, и Леопольд сообщил, что решение на мой счёт ещё не принято, собрание по этому вопросу намечено на половину четвёртого.

— Лучше будет, если сам к Вдовцу подойдёшь, — заявил он и повесил трубку.

Я решил так и поступить, а поскольку свободного времени оставалось с избытком, наведался в столовую и плотно пообедал, потом засел в читальном зале и написал письмо домой, не забыв похвастаться повышением. Для отправки послания просто спустился на первый этаж, где в одном из служебных помещений после ужесточения пропускного режима обустроили почтовый пункт. Для удобства студентов и выборочной перлюстрации, надо понимать.

Оплатив конверт и марки, я сдал их клерку, а там и время визита в лабораторию подошло. Грозовую тучу уже унесло дальше и на улице едва-едва моросило, поэтому сломя голову нестись по лужам я не стал, двинулся к нужному корпусу без всякой спешки. И не промок особо, и брюки грязной водой не забрызгал.

Секретарша заведующего лабораторией выслушала меня и телефонным аппаратом не воспользовалась, подошла к двери, без стука приоткрыла её и заглянула в кабинет. Легкомысленное платьице было коротким, а ноги длинными и стройными, да и всё остальное тоже не подкачало; я невольно загляделся даже.

— Филипп Гаврилович, к вам Линь, — произнесла девица, выслушала ответ и развернулась ко мне, оставив дверь открытой. — Вас ждут.

Я медлить не стал и обнаружил, что касательно консилиума Леопольд определённо погорячился. Помимо его самого и хозяина кабинета на совещание по моему вопросу пришли только Лизавета Наумовна и Федора Васильевна.

Вот именно мануальный терапевт и проскрипела:

— Явился — не запылился! — Поджала губы и покачала головой. — Учишь тебя, учишь…

Наверняка собиралась по своему обыкновению и бестолочью поименовать, а то и более крепкого словца не пожалела бы, но при остальных сдержалась. Я воспользовался моментом и сел на свободный стул, устроил на коленях кожаный портфель.

— Посиди пока, — попросил Филипп Гаврилович и постучал карандашом по лежащим перед ним бумагам. — Касательно Ивана Соболя не могу не отметить, что план терапии учитывал все индивидуальные особенности пациента!

Я чуть глаза не закатил. Они ещё и не мой случай обсуждают!

Лизавета Наумовна поджала губы и заявила:

— Спазм энергетических каналов был вызван слишком интенсивным графиком процедур! В моём заключении давалась рекомендация не отклоняться от стандартной программы!

— Руководство поставило задачу уменьшить сроки развития операторов шестого витка! — отрезал заведующий лабораторией. — Позволю себе напомнить, что средняя продолжительность лечения за прошлый месяц сократилась на семь процентов, даже с учётом времени восстановления способностей Соболя! Всё, переходим к следующему вопросу! Что имеете сказать касательно случая Петра Линя?

Леопольд немедленно заявил:

— Настаиваю на том, что проблема срыва не в плохом самоконтроле. Ошибкой было подстёгивать процесс развития способностей за счёт сильнодействующих препаратов! В подобных случаях применение экспериментальных культур микроорганизмов показывает несравненно более стабильные результаты по сравнению с традиционной фармакологией.

— Давно ли та фармакология стала традиционной? — мягко улыбнулась Лизавета Наумовна.

А заведующий лабораторией высказался и того резче:

— При всём моём уважении, Леопольд Борисович, данная проблема лежит вне ваших разработок в микробиологии. К тому же доцент Звонарь настоятельно рекомендовал добиться результата, не усложняя и без того запутанную клиническую картину вводом в уравнение дополнительных переменных.

Леопольд экспрессивно закатил глаза, а я не на шутку удивился тому обстоятельству, что к нему обратились по имени-отчеству, да ещё и упомянули какие-то там разработки. Сам-то считал его простым лаборантом; когда мы пару раз пили в буфете пиво, то о всякой ерунде болтали, не о научных исследованиях.

— Вероятней всего, корень проблемы лежит в нестандартной конфигурации входящего энергетического канала, — предположила Лизавета Наумовна. — Допускаю, что имеет место ограничение его пропускной способности.

— Не вижу смысла гадать на кофейной гуще! — явно в пику ей высказалась Федора Васильевна. — Предлагаю до конца дня оценить состояние пациента, а завтра провести повторную попытку с задействованием стандартных мер контроля. — Она поднялась на ноги и строго произнесла: — Пётр, чтобы на вечернем занятии был как штык!

Сухо попрощавшись с присутствующими, суровая тётка покинула кабинет. Леопольд тоже задерживаться не стал.

— Я включу в протокол собрания своё несогласие с принятым решением, — предупредил он заведующего лабораторией, прежде чем последовать за мануальным терапевтом.

Лизавета Наумовна задумчиво поглядела на меня и произнесла:

— Нельзя исключить сбой настройки на Эпицентр.

— Есть простой способ это проверить, — улыбнулся Филипп Гаврилович и обратился ко мне: — Известно ли тебе, Пётр, что спираль в айлийском источнике проложена по часовой стрелке?

Я покачал головой.

— Первый раз слышу.

— Это так, — подтвердил заведующий. — Попробуй мысленно представить, что ты движешься относительно Эпицентра именно так, а не обычным образом.

Представить? И что это даст? Ерунда какая-то!

Но вслух высказывать сомнений в здравости суждений собеседника я не стал, закрыл глаза и выполнил озвученное мысленное упражнение. Реакция воспоследовала незамедлительно: накатила дурнота, едва со стула не сверзился, а совладать с тошнотой и вовсе получилось с превеликим трудом.

— Уф-ф, — выдохнул я, посидел, переводя дух, и лишь после этого поднял упавший с колен портфель. — И что это было?

— Экспресс-тест настройки на Эпицентр, — не слишком-то понятно ответил хозяин кабинета и посмотрел на Лизавету Наумовну. — Ну, убедилась? Давайте закругляться, повторную процедуру проведём завтра в три.

Дамочка спорить не стала, поднялась на ноги и спросила у меня:

— Пётр, сможешь пройти диагностику прямо сейчас?

— Конечно!

Я вскочил со стула, и тут же зашумело в голове, пришлось упереться рукой в стену. Но устоял, не упал и даже снисходительную улыбку заведующего приметить успел.

Ничего-ничего. Веселитесь-веселитесь. Главное, помогите на пик витка выйти…

В приёмной Лизавета Наумовна смерила пристальным взглядом секретаршу, и я воспользовался моментом, предупредительно открыл перед ней дверь. Мы спустились на первый этаж и двинулись к больничному комплексу. Небо прояснилось, вновь жарило солнце, было тепло и влажно, как в бане, от земли поднимался пар.

Лизавета Наумовна шла, о чём-то напряжённо размышляя, и отвлечь её от раздумий банальным вопросом о делах я бы точно постеснялся, но очень уж любопытно было прояснить момент с потерей способностей в случае неудачной подстройки на другой источник сверхэнергии, вот и завёл разговор на эту тему.

— Ой, Петя, брось! — взмолилась дамочка. — Тебе до подстройки на другой источник как до луны!

Я на это высказывание не обиделся, поскольку всё так и было, и пояснил причину своего интереса:

— Мне для общего развития.

— Да, такое возможно, — подтвердила Лизавета Наумовна. — Случаются всякого рода осложнения, но это просчитанный риск.

— И каков он для айлийского источника? Это ведь не секретная информация?

Собеседница смерила меня пристальным взглядом умных серых глаз и подтвердила:

— Не секретная. — Потом добавила: — Предельная доля нештатных ситуаций при переключении на айлийский источник утверждена в размере десяти процентов.

От удивления я даже присвистнул.

— Вот так и подумаешь ещё, надо ли оно вовсе!

Лизавета Наумовна улыбнулась.

— Полная потеря способностей — это крайний, чрезвычайно редкий вариант. И чем опытней ассистент, тем меньше вероятность развития побочных эффектов. У Филиппа этот показатель не превышал шести процентов.

— Почему же тогда его отозвали? — поинтересовался я. — Какой в этом смысл?

— Я свечку не держала, но полагаю, всё дело в подковёрных интригах. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, у Филиппа тоже случались неудачи, а каждый из откомандированных в Айлу операторов имеет высокопоставленных покровителей.

Я не удержался от тяжёлого вздоха, и Лизавета Наумовна рассмеялась.

— Таковы правила игры. За тебя, к примеру, может попросить Звонарь, и будь уверен: его крайне раздосадует, если с протеже случится такого рода неприятность. А раздосадованный чем-либо Макар Демидович, уж поверь на слово, становится совершенно невыносим.

— А этот Соболь? Он полностью способности утратил?

Лизавета Наумовна покачала головой.

— Нет, просто надорвался. Восстановится через месяц, если режим нарушать не станет. Такое случается.

За разговором мы дошли до больницы и поднялись на этаж. У кабинета дожидался своей очереди десяток студентов, но занята оказалась лишь аппаратная, процедурная пустовала.

— Проходи, раздевайся до пояса и обнуляй потенциал, — распорядилась Лизавета Наумовна, а сама ушла в каморку с умывальником.

Я повесил пиджак на плечики, расстегнул и снял сорочку. На длинном вдохе обратился к сверхэнергии, привычным уже образом до предела её уплотнил и принялся ускоренными темпами пережигать в алхимической печи. Когда в процедурную вошла сменившая ситцевое платье на белый халат Лизавета Наумовна, мой внутренний потенциал недотягивал и до килоджоуля, что доставляло прямо-таки физический дискомфорт.

— Расстегни ремень и немного приспусти брюки, — попросила врач. — Да, так достаточно. Начинай тянуть энергию, но в резонанс не входи.

С блаженным вздохом я начал набирать потенциал, и тогда Лизавета Наумовна прошлась своими тонкими пальчиками от моего виска к шее, затем прижала обе ладошки и повела ими от ключицы к груди и ниже. По коже побежали мурашки, а уж когда одна из рук миновала живот и скользнула к паховой складке, меня и вовсе будто разряд электричества прошил. Нестерпимо захотелось накрыть женскую ладонь своей и сдвинуть ниже, взгляд сам собой скользнул по стройной фигуре Лизаветы Наумовны, и та даже шикнула:

— Петя, угомонись!

Но совладать с возбуждением оказалось не так-то и просто. Начал думать о Лии, только всё без толку.

Ну вот как так? Я ведь её люблю! А на деле меня сейчас даже соблазнять нет нужды, сам из последних сил сдерживаюсь.

Это ведь неправильно! Или у нас в самом деле не любовь, просто хорошо вместе, а я вбил себе в голову невесть что?

Проклятье!

Ладно хоть вскоре внутренний потенциал превысил три мегаджоуля, и стало не до самокопания, вожделение тоже отступило на второй план. С каждой секундой приходилось прилагать всё больше и больше усилий, дабы удерживать под контролем эдакую прорву энергии. Обычно с подобными объёмами работал только на занятиях йогой, а тут и условия совсем не те, и внешнее воздействие из равновесия выбивало.

Лизавета Наумовна не просто изучала мой входящий канал, но ещё каким-то образом заставляла вибрировать его почище гитарной струны. Едва-едва удавалось справляться с этими колебаниями и не позволять им распространиться дальше и взбудоражить внутренний потенциал.

Ко всему прочему, чем дальше, тем сложнее становилось равномерно распределять энергию по организму, накапливалось всё больше неправильностей, которые пока что, подобно камешкам в ботинках, просто мешали сосредоточиться, но со временем грозили стать реальными проблемами.

— Продолжай! — распорядилась Лизавета Наумовна. — Не останавливайся!

Некстати вспомнилось, что слышал эти слова при совсем других обстоятельствах и не в форме приказа, а в виде просьбы, но игривое настроение уже давно оставило меня, начало казаться, будто тащу на закорках мешок в полцентнера весом и не просто тащу, а на марш-броске в два десятка километров. Весь потом покрылся.

Наконец Лизавета Наумовна отстранилась, а когда я успокоил дыхание и привёл внутренний потенциал к допустимому пределу, спросила:

— Ты разве со старой каргой это упражнение не отрабатываешь?

Я сообразил, что речь о Федоре Васильевне, и кивнул.

— Отрабатываю. Вхожу в резонанс и пытаюсь удерживать в себе энергию.

Лизавета Наумовна покачала головой.

— Не зацикливайся на резонансе. Тренируйся набирать потенциал обычным образом. Это крайне важный навык, особенно для тебя.

— Хорошо. Буду.

— В остальном всё очень даже неплохо. Лучше, чем стоило ожидать. Занятия йогой определённо пошли тебе на пользу. Только устрой уже свою личную жизнь! Ну в самом деле!

Я хоть и смутился, но за словом в карман не полез:

— Всё у меня в порядке с личной жизнью. Это просто вы так действуете.

— Льстец! — рассмеялась Лизавета Наумовна.

Ничего не оставалось, кроме как перевести разговор на другую тему.

— Так понимаю, вы с Федорой Васильевной не ладите?

— С Бедой никто не ладит. Руки у неё золотые, а вот характер поганый. Вечно на всех свысока смотрит, а у самой единственное достижение — из первого женского выпуска. Кто из её товарок в институте остался, давно диссертацию защитил, а у неё и личная жизнь не сложилась, и в науке полный ноль, вот и бесится. Не приведи господь в старости такой стать…

Покинул я процедурную изрядно взбудораженным, скомканно попрощался с Лизаветой и спустился в фойе больницы, чтобы первым делом купить там стакан газированной воды с малиновым сиропом и в один присест его осушить. Тогда только начало отпускать.

Взглянув на часы, обнаружил, что до тренировки по рукопашному бою остаётся ещё полчаса, вот и взял в газетном киоске свежий номер «Февральского марша» с броским заголовком: «Спасение или разорение?», сел на лавочку, полистал газету.

Речь в передовице шла о финансировании правительством военных расходов и строительстве новых оружейных фабрик за счёт кредитов, привлекаемых за границей под немилосердный процент. Журналист рассуждал о целесообразности таких трат и сомневался в том, что они вызваны исключительно оборонными нуждами; высказывалось предположение о попытках правящей коалиции рассчитаться с промышленниками по своим предвыборным обещаниям, в том числе и кулуарным.

А как по мне — не важно, зачем и почему, если кредиты не разворуют, а в дело пустят.

В итоге я взял ещё один стакан газировки, потом только двинулся к спортивному комплексу. Александр Малыш так и продолжал вести курсы рукопашного боя для актива военной кафедры, мы с Максом Бондарем обычно выступали его ассистентами, при этом и сами с завидной регулярностью огребали от наставника, да и друг из друга пыль выбивали при каждом удобном случае.

В раздевалке застал Карла, успел потрепаться с ним о всякой ерунде, заодно предупредил, что завтра выходим в первую смену. Известие это здоровяка нисколько не обрадовало.

— Лучше и в самом деле в зенитчики записаться, — проворчал он.

Ну а дальше собралась вся группа, и Александр Малыш отправил нас с Максом тягать штанги и гири, а сам занялся студентами. Некоторое время спустя мы начали ассистировать ему, попутно отрабатывали приёмы и связки ударов, а затем дошло дело и до спарринга, коим обычно и заканчивались тренировки.

Сам Малыш всегда брал на себя роль рефери, судьями же на протяжении последнего месяца неизменно выступали операторы от аналитического дивизиона и профильной кафедры.

— Основным преимуществом задействования сверхспособностей во время рукопашного боя, — пояснил нам в своё время инструктор, — является возможность избежать каких-либо энергетических возмущений. Желаете знать, что это даёт? Во-первых, никто не распознает в вас оператора. Во-вторых, никто не определит ваше местонахождение дистанционно. И самое главное: противник не сможет предугадать ваши действия с помощью ясновидения.

Это был камень в мой огород. Если поначалу я реагировал на выпады Макса едва ли не инстинктивно, то по мере освоения им предложенной наставником техники оказался своего преимущества лишён. Да — сам тоже успел многому научиться, но, когда Бондарь до предела взвинчивал скорость, обычно уступал ему по очкам. Если, конечно, не подлавливал на контратаке, но случалось такое не столь уж и часто.

— Начали! — скомандовал Малыш, и я резко отпрянул в сторону.

Едва уловимым движением Бондарь приблизился и нанёс удар. Выгаданная мной фора позволила уклониться от выпада и ткнуть в ответ левой. Кулак наткнулся на блок, и я откинул себя назад кинетическим импульсом. Сработал не слишком чисто, и один из судей тут же поднял руку, сигнализируя об уловленном выбросе сверхсилы.

Дальше последовал обмен быстрыми ударами, каждый из которых вполне мог расщепить дубовую доску. Цели не достиг ни один, но в результате мне пришлось уйти в глухую оборону. Макс воодушевился и усилил напор, нарвался на прямой в голову и ответил крюком под рёбра, а дальше оплошал, и я успел перехватить его запястье, коротким доворотом корпуса придал ускорение и швырнул в стену. Бондарь приземлился на ноги и рванул к потолку, уйдя от удара ногой, который я нанёс в усиленном сверхспособностями прыжке.

На этот раз штрафное очко заработал мой визави, но равный счёт продержался недолго. Заскочив на потолок, Макс немедленно контратаковал, я отбил его пинок в голову, и тогда парень попросту рухнул вниз, вцепился в меня и утянул за собой. Падение на маты вышло жёстким, хоть я и откатился в сторону, пару очков в свою пользу мой оппонент всё же записал.

Он вновь ринулся в атаку, тут-то я его и подловил. Наплевав на помехи, сотворил линзу уплотнённого воздуха. Бондарь завяз, потерял скорость и пропустил подножку, ну а дальше я рухнул на него и взял на болевой приём, начал ломать заземление, блокируя сверхспособности.

На сей раз в противостоянии голой мощности и отработанной техники верх взяла последняя; победа в поединке осталась за мной.

— Грязно сработал, — указал мне Малыш. Потом отчитал и Макса: — А ты начал слишком полагаться на сверхспособности. Линь — ладно, а вот от тебя такого не ожидал. Устроили какой-то балет! — Инструктор недобро хрустнул костяшками пальцев, но учить нас уму-разуму не стал и отпустил в раздевалку. — Проваливайте уже, танцоры!

Был он определённо не в самом лучшем расположении духа, так что мы сочли за благо от оправданий воздержаться и отправились в душ.

— Слышал, тебе младшего сержанта присвоили, — заметил вдруг Бондарь. — Поздравляю!

— Спасибо!

— Вот это да! — оживился Карл. — Пьер, и ты молчал? Это дело надо отметить!

— Почему бы и нет? — пожал я плечами. — Макс, ты как?

— Извини, сегодня не могу, — отказался тот и поделился новостью: — Кстати, Малыша тоже повысили. Он старшина теперь.

— Никак заместителем командира учебного взвода поставили? — предположил я.

— Нет уже учебного взвода. Осенний поток выпустили, а нового набора не было, залётчиками едва отделение укомплектовали. Малыша туда командиром поставили. Он осенью сам учиться пойдёт. Институт и корпус курсы повышения квалификации организовали, теперь не только военная кафедра будет кандидат-лейтенантов выпускать.

Карл кивнул.

— Да, слышал что-то такое, — подтвердил он.

Мы наскоро приняли душ и договорились встретиться на веранде «Под пальмой», только не сейчас, а через два часа. Дальше у меня по расписанию была йога, так что я просто натянул обратно чуть влажные от пота трико и майку и перешёл в соседний, куда более просторный зал.

Там то и дело раздавались резкие выкрики и шум падения тел на маты. Несколько десятков студентов в экзотичных восточных одеяниях кланялись друг другу, а потом не слишком умело, зато очень старательно отрабатывали броски. Их товарищи странно вышагивали то на полусогнутых ногах, то боком, плавно водили руками и отрабатывали связки не ударов даже, скорее просто движений. Здесь же прохаживался господин Горицвет, который с недавних пор не только вёл занятия йогой, но и обучал всех желающих ориентальному боевому искусству, именовавшемуся им путём гармонии духа, или же путём прекращения убийства.

— Неправильно отвечать агрессией на агрессию! — вещал Михаил Прокопьевич между делом. — Агрессию противника стоит гасить его же агрессией, а вы при этом должны оставаться в гармонии с окружающим миром и с самим собой! Обращайте силу нападающего против него же!

Внимали ему неофиты едва ли не с открытыми ртами. После недавнего нападения на институт немалая часть студентов разочаровалась в идеях пацифизма, именно они и составили костяк группы, численность которой увеличивалась не по дням, а по часам. Уж не знаю, где господин Горицвет нахватался премудростей рукопашного боя, но горазд он был не только болтать языком, мог и на практике доказать собственную состоятельность в качестве наставника.

Уклонения и броски в его исполнении поражали чёткостью и отточенностью, тем более что выходил он победителем из учебных поединков отнюдь не только лишь с одними неумёхами-новичками. Тот же Лев оказался мало что способен противопоставить гуру, поэтому забросил тренировки саватом, переключился на новое направление и так преуспел в нём, что вскоре стал помогать Горицвету натаскивать других студентов. Вторым ассистентом сделался председатель студенческого клуба Яков Беляк, но этот здоровяк пока что компенсировал недостаток техники грубой физической силой.

Шум и крики мне нисколько не мешали, я уселся в уголке, закрыл глаза и постарался расслабиться. Пусть техника закрытой руки и позволила избежать синяков и ушибов, пренебрегать восстановлением организма не следовало, вот я и погрузился в лёгкий транс, принялся гнать сверхэнергию волнами и очень быстро покрылся лёгкой испариной. Упражняться после этого не бросил, напротив — стал усложнять воздействие, до предела ускоряя процессы регенерации.

Занятие рукопашным боем подошло к концу, студенты потянулись в раздевалку, им на смену начали подходить те, кто желал обрести просветление путём медитаций. Хватало и тех, кто практиковал оба подхода.

К их числу относился и Лев. На правах помощника он завёл разговор с Михаилом Прокопьевичем, и тот принялся что-то ему разъяснять, отвлёкся лишь, чтобы отвесить ритуальный поклон Федоре Васильевне.

К этому времени собралась и прикладная группа, как именовали нас подопечные Горицвета, эти наставнице вопросами не докучали, у неё всё было по-армейски строго. Расселись и без дополнительных указаний погрузились в транс, добиваясь полнейшей сосредоточенности перед началом отработки индивидуальных упражнений.

Федора Васильевна подошла ко мне и спросила:

— Ну и что у тебя с энергетическими каналами?

— Полный порядок.

— Так я и думала.

Я рассказал о новом способе развития внутреннего потенциала, и на жёстком лице мануального терапевта по бокам ото рта залегли вертикальные морщины-складки. Как видно, симпатии к Лизавете Наумовне она отнюдь не испытывала, но после недолгих раздумий кивнула.

— Да, в твоём случае это не лишено смысла. С этого и начни. — Федора Васильевна кинула косой взгляд на Горицвета и досадливо поморщилась. — Ишь, раздухарился, многостаночник! И в том он эксперт, и в этом! А на деле дилетант дилетантом! И как только могло в голову прийти пахартские медитативные техники с нихонскими боевыми искусствами совместить!

Я никак откликаться на это замечание не стал, но и обратиться к сверхсиле не успел.

— Длинный — друг твой? — спросила вдруг Федора Васильевна.

— Вместе в гимназии учились.

— Они с Мишей — два сапога пара! Оператор несостоявшийся и оператор невозможный.

Сосредоточенность как рукой сняло, я поднял взгляд и спросил:

— Почему — невозможный?

— Он где инициацию прошёл?

— На первом румбе первого витка.

Федора Васильевна тяжело вздохнула, будто моей тупости поразилась.

— Истинный радиус Эпицентра какой? — поинтересовалась она после этого.

В памяти засело какое-то некруглое число, но вводный курс общей теории сверхэнергии давно выветрился из головы, и я неуверенно произнёс:

— Точно не тринадцать километров, чуть меньше.

— Двенадцать километров семьсот шестьдесят два метра! — отчеканила Федора Васильевна. — Фактически первый виток начинается с девятого румба!

— Да не… — протянул я. — Прекрасно помню, что давить сразу начало, как только на Спираль заехали.

Тётка презрительно фыркнула.

— Давить вас ещё на двадцать пятом километре начало, бестолочь! Всё дело в соотношении интенсивности излучения и скорости движения!

Я нахмурился.

— И как тогда Лев инициацию прошёл?

Федора Васильевна пожала плечами.

— А бес его знает! Но раз твой друг здесь, а не заперт в какой-нибудь лаборатории, с этой загадкой кто-то уже разобрался. Всё, приступай!

И я приступил. Сначала скинул внутренний потенциал, затем начал набирать его заново и успел довести до одиннадцати мегаджоулей, прежде чем накатила дурнота. Следующие два подхода оказались и того менее результативны, ну а дальше я занялся выполнением своих обычных упражнений, чтобы уже в финале тренировки погрузиться в полноценную медитацию.

Некоторое время спустя уловил приближение Федоры Васильевны и мягко скользнул в резонанс. Тотчас хлынула энергия, очень скоро заполнила меня целиком, я едва не утонул в ней, лишь каким-то чудом не позволил сознанию вынырнуть из транса и сохранил связь с Эпицентром. Жёсткие пальцы сжали шею и надавили меж лопаток, заставив выпрямить спину, сразу стало легче, входящий канал перестал судорожно сокращаться, пропали будоражившие внутренний потенциал колыхания.

А потом меня вышибло из резонанса, и навалилась невероятная тяжесть. Пятьдесят с лишним миллионов сверхджоулей рвали изнутри, и удержать их под контролем не было ровным счётом никакой возможности.

— Терпи! — потребовала Федора Васильевна.

Секунда, вторая, третья… Давление стало невыносимым, обернулось холодным огнём, выжигавшим меня изнутри.

— Терпи!

Пятая, шестая…

Ледяное пламя принялось пульсировать, растеклось по телу, заморозило кровь и конечности.

Седьмая…

Скрипнули зубы, на глазах выступили слёзы, и я спешно разжёг алхимическую печь. Разом отступил холод, и стало легче дышать, но распиравшее изнутри давление никуда не делось, лишь самую малость ослабло.

— Не торопись! — потребовала Федора Васильевна, которая отпустила мою шею и теперь нажимала пальцами на спину тут и там в попытке стабилизировать внутренний потенциал.

Я до предела уменьшил интенсивность алхимической печи, ощутил головокружение, но совладал с ним и пережигал сверхэнергию никак не меньше четверти часа. Удержать сумел три с четвертью мегаджоуля.

Федору Васильевну мой очередной рекорд отнюдь не впечатлил, но и от критики она воздержалась. Да я был сейчас и неспособен воспринимать нотации, еле дополз до раздевалки и минут пять мок под душем, прежде чем хоть как-то прояснилось сознание.

Тогда вытерся, оделся и вышел в коридор, а там столкнулся со Львом, который оживлённо втолковывал Якову:

— Представляешь, он встретил учителя в своих странствиях по Джунгарии! Они уже почти двадцать лет знакомы, он даже в Нихоне его навещал несколько раз! — И уже мне: — Привет, Петя!

Председатель студенческого клуба прошёл в раздевалку, на меня даже не взглянув, а я поздоровался с бывшим одноклассником и справился о его планах на выходные, но долго разговор не продлился, разошлись в разные стороны. Разве что ещё брошюру о йоге за авторством господина Горицвета получил.

Дальше я первым делом заглянул в общежитие Лии и — безрезультатно, она с выезда к этому времени ещё не вернулась. Сие обстоятельство откровенно раздосадовало, но трагедии из этого делать не стал и отправился в студенческое кафе.

Там меня уже дожидались Карл и Ян, а немного позже подошёл Костя; компанию ему составила симпатичная брюнетка — та самая, которая поинтересовалась результатом нашей игры в вышибалы с компанией Северянина. Потом ещё знакомые подтянулись, даже несколько столов сдвинуть пришлось. Изредка я отлучался позвонить Лии, но всякий раз ответ дежурной по этажу оставался неизменным: «не появлялась», «не появлялась», «не появлялась». А на дворе — поздний вечер, ночь даже!

Как на грех слова о свободных отношениях вспомнились, тошно стало. Умом понимал — ерунда это всё, только зря себя накручиваю, а самого так и потряхивало всего. Пришлось налечь на пиво…

Часть первая. Глава 4

Глава 4

Утро началось с головной боли. Не помогли ни крепкий чёрный чай, ни контрастный душ, так всю смену и промучился. Ладно хоть сегодня абитуриенты проблем не доставляли, а работало наше звено на свежем воздухе. Всю ночь шёл дождь, да и к двум пополудни толком не распогодилось: небо хмурилось низкими облаками, было непривычно влажно. Надо сказать, меня отсутствие обычной для лета испепеляющей жары откровенно порадовало.

Покинув «отстойник», я распрощался с товарищами и поспешил в спортивный комплекс. Служебное удостоверение и клятвенные заверения, что пришёл по делу, позволили миновать тётеньку-вахтёра без приобретения входного билета, ещё и Лию успел перехватить на выходе из раздевалки до начала тренировки.

— Петя! — Девчонка обрадованно подбежала, привстала на цыпочки и поцеловала. — Представляешь, а мы вчера уже за полночь вернулись! Нас гроза в поле застала, все до нитки промокли, потом ещё грузовик сверхсилой из грязи вытягивали!

Я улыбнулся и спросил:

— Сходим куда-нибудь вечером?

— Давай в кино? Сто лет в кино не была!

— Замётано! Останешься у меня с ночевой?

Лия наморщила свой вздёрнутый носик и уточнила:

— А Миша не вернулся ещё?

— Завтра только.

— Тогда останусь. Гера обещал нас сегодня на полигон взять, там всё и обговорим. Хорошо?

— Конечно!

Я поцеловал Лию, а когда та побежала, шлёпая босыми ступнями по кафельному полу, перехватил какие-то очень уж оценивающие взгляды других пловчих и спешно ретировался.

Пообедал, ознакомился со свежей прессой да и отправился в первую лабораторию, а там всё как обычно: таблетки, капельницы, грибы. Разве что показался каким-то непривычно хмурым Леопольд, но на прямой вопрос о причинах дурного настроения лаборант лишь вздохнул:

— Не нравится мне всё это, — и от пояснений воздержался.

Ну а я цепляться к нему не стал; и не так близко мы знакомы были, и не до того уже. На этот раз простынку накрутил на себя не тогой, а юбкой, поскольку сегодня контролировать процесс резонанса должна была Федора Васильевна с ассистентами, что подразумевало обязательное использование пиявок.

Нацепили их на этот раз в двойном размере: спереди дали присосаться к виску, ключице, груди, солнечному сплетению, животу и паховой складке, а сзади посадили на основание затылка и уже ниже вдоль всего позвоночника.

Впились те будто бобры. Терпеть этих кровососущих гадин не могу!

После капельницы и студня белёсых грибов меня и без того уже мутило, так что смотреть я старался строго перед собой и за действиями Федоры Васильевны не следил. Размеренно дышал, удерживая сознание на грани транса, даже не морщился от болезненных укусов. Скривился лишь раз — когда минут через пятнадцать к мануальному терапевту присоединилась пятёрка ассистентов, и все они дотянулись сверхсилой до пиявок. Тогда меня словно спицами ткнули, ещё и леску сквозь тело протянули.

Я повёл плечами, и Федора Васильевна немедленно потребовала:

— Не вертись! — И сразу начала обратный отсчёт.

На счёт «три» закрылась дверь и помещение погрузилось в кромешный мрак. На счёт «два» пиявки засветились едва различимым сиянием. На счёт «один» места их укусов отозвались болезненной пульсацией. Ну а последовавшая затем команда «поехали!» была адресована отнюдь не мне. Самостоятельно войти в резонанс я не успел, шестёрка операторов попросту вогнала меня в него, даже марионеткой себя ощутил.

И вместе с тем столь чисто в транс не входил ещё никогда, прежде и не осознавал даже, насколько несовершенна моя техника и как сильно сказывается на турбулентности входящего энергетического потока проблемная инициация. А тут — оценил, тут всё как по маслу прошло.

Призрачные светила не завертелись безумным хороводом, они сразу возникли там, где надо, сверхсила лилась предельно упорядоченным потоком, мне только и оставалось, что равномерно распределять её по организму, что давалось на удивление легко. И даже, когда приблизился к пределу потенциала, не проявилось ровным счётом никаких побочных эффектов. Меня вели чётко и слаженно, будто блесну тянули через толщу воды.

Ну а потом блесна из воды выскочила. Резко дёрнуло, призрачные светила крутанулись колесом, и колесом крутануло меня самого. Столь управляемый до того внутренний потенциал разом вырвался из-под контроля — словно упавшая с высоты капля ртути расплескалась, и я сумел удержать в себе лишь малую его часть. Соединявшие пиявок с ассистентами энергетические нити лопнули, помощников мануального терапевта раскидало по сторонам, а сама она хоть и устояла на ногах, но оказалась вынуждена отступить на несколько шагов назад. Я же остался недвижим, только внутри так всё свело, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Бестолочи! — проскрипел жёсткий голос Федоры Васильевны, она сотворила сгусток сияния, оглядела в его болезненно-белом свете пятёрку операторов и тяжко вздохнула. — Как есть бестолочи!

Если кого-то из её ассистентов и приложило о стены, виду они не подали, все по взмаху руки покинули помещение, температура в котором разом опустилась градусов так на двадцать. Меня даже дрожь колотить начала, но не из-за того, что озяб, вовсе нет.

Шок. Просто шок.

Я попытался сделать вдох и не смог, тогда попробовал встать, но мышцы свело спазмом, завалился набок.

— И этот туда же! — проворчала Федора Васильевна и принялась реанимировать меня быстро и жёстко.

Сам не заметил, как дышать начал.

— Сорвалось? — послышался от входа голос Леопольда. — А я ведь предупреждал!

— Ой, да не зуди ты, умник! — отмахнулась от него тётка и похлопала меня ладонями по щекам. — Ну как, очухался?

— Ага, — подтвердил я с некоторой долей неуверенности.

Но нет — и в самом деле очухался.

Сердце бьётся, руки-ноги шевелятся, голова соображает.

Порядок.

— В Эпицентр его надо отправлять! — вынесла вердикт Федора Васильевна.

Леопольд подумал и кивнул.

— Не помешает.

От помощи я отказался, доковылял до раздевалки самостоятельно, а там долго-долго стоял под горячим душем, пока наконец не избавился от противного ощущения озноба. Ещё и занемевшие мышцы размял. Ну а как отогрелся, сразу рванул в туалет. Выворачивало меня наизнанку долго и качественно.

Лаборанта искать не пришлось, он дожидался в коридоре, вот я сходу и спросил:

— И что это было?

Тот вытянул из-под белого халата карманные часы, взглянул на циферблат и уточнил:

— Сильно занят сейчас?

Я пожал плечами.

— Да нет, наверное.

— Тогда идём, тут в двух словах не объяснить.

Отвёл Леопольд меня в свой кабинет, благо время было обеденное и тот пустовал. Лаборант порылся в шкафу и вытянул стеклянный штоф с зеленоватой жидкостью, выдернул из него деревянную пробку, щедро плеснул в обычную чашку и передвинул её мне.

— Пей!

Я принюхался к напитку, уловил запах трав и едва уловимый спиртуозный дух, на всякий случай уточнил:

— Это что?

— Спирт медицинский, на разных травах настоянный. Тебе сейчас в самый раз.

— А себе чего не налил? — насторожился я.

Леопольд рассмеялся.

— У меня рабочий день в самом разгаре! — пояснил он. — Опять же травы там не простые, а сплошь в Эпицентре собранные. Пей!

Мышцы вновь начало тянуть, дышать и то приходилось, прилагая дополнительные усилия, так что я отказываться от выпивки не стал и поднёс кружку ко рту.

— Одним глотком, — предупредил лаборант.

И хорошо, что предупредил. Нет, провалилась в меня настойка на удивление мягко, даже горла не обожгла, но вот в желудке полыхнуло огнём, и выдох оказался очень уж жёстким. Я помотал головой и вытер выступившие на глазах слёзы, хотел было попенять Леопольду на слишком уж высокую крепость пойла, но, когда отдышался, сразу навалилась расслабленность и отступила болезненная ломота, так что просто откинулся на спинку стула и зажмурился.

Тут только пришло понимание, что едва не дал дуба. Если б не вмешательство Федоры Васильевны, наверняка бы и дал. Вовсе даже не факт, что меня с помощью традиционной медицины откачать успели бы.

Лаборант заткнул горлышко пробкой и спрятал штоф обратно в шкаф.

— Даже незначительные нарушения процедуры инициации приводят к разного рода девиациям…

— К чему? — озадачился я, стряхивая приятную расслабленность.

— К отклонениям от нормы, — пояснил Леопольд. — В твоём случае всё достаточно очевидно. Как тебе известно, Спираль проложена таким образом, что интенсивность излучения равномерно увеличивается на южных дугах и остаётся постоянной на северных. И сделано это не только для того, чтобы в случае затяжной инициации соискатели не перескакивали на другой виток, как случилось с тобой. Вот скажи, откуда берётся столь существенная разница между тридцать вторым румбом предыдущего витка и первым следующего?

Неожиданный вопрос едва не поставил в тупик, пришлось напрячь память и припомнить лекции по общей теории сверхэнергии.

— Переход с витка на виток носит не плавный, а дискретный характер.

Лаборант глянул в ответ с нескрываемым скептицизмом и вновь спросил:

— А почему?

Но тут уж я расписался в собственном незнании, пожав плечами.

— На южной дуге при движении соискателей в среде с постоянно увеличивающейся интенсивностью излучения происходит прожиг энергетических каналов. На северной дуге этот процесс предельно замедляется, но полностью не прекращается. А вот в случае остановки транспорта или серьёзной потери скорости, инициация срывается. Впрочем, сейчас не об этом. Прожиг энергетических каналов, Пётр. Для тебя важен именно этот момент. Всякий раз в начале очередного витка усиливается воздействие на организм оператора, в результате чего происходит снижение чувствительности и увеличение сопротивляемости.

Я понимающе протянул:

— Ах, вот ты к чему! Хочешь сказать, из-за выхода на десятый виток моя чувствительность ниже эталонной для операторов девятого витка?

Леопольд кивнул.

— Если не вдаваться в детали, то да.

— Но я ведь только-только заскочил на десятый виток! И пятидесяти метров не проехал!

— С этим тебе повезло, — кивнул Леопольд. — Именно поэтому медикаментозными средствами и удалось дотянуть до показателей восемнадцатого румба. А вот на пик витка уже никак не выйти. Не тянешь ты, не хватает чувствительности.

— Вообще — никак? — опешил я.

Лаборант с ответом торопиться не стал, подумал немного, потом сказал:

— Традиционными путями — никак. — Он вновь достал часы и сказал: — Минуту.

Вышел из кабинета, оставив меня в прострации, а вернулся с заставленным тарелками подносом. От предложения разделить трапезу я отказался, но вот травяного чая выпил с превеликим удовольствием. Моментально пот прошиб, пришлось даже лоб носовым платком промокнуть.

Леопольд, пока не расправился с первым и вторым, о делах не заговорил, потом только спросил:

— Знаешь, что они там решат? — для наглядности ткнув указательным пальцем в потолок.

— И что же?

— Выпишут направление на дополнительную подстройку к Эпицентру.

— Это поможет?

Леопольд покачал головой, но с ответом торопиться не стал и сначала прожевал кусочек котлеты, потом только сказал:

— Один шанс из ста. Весь смысл в том, чтобы снять с себя всякую ответственность за неудачу и отдать принятие решения на откуп Звонарю. Понимаешь, настоящий учёный не может быть конформистом. А Вдовец не учёный, он — функционер. Ему важен не результат, а мнение вышестоящего руководства и тех, кто на это мнение способен повлиять. За показателями людей не видит.

После настойки и кружки чая нервное напряжение меня уже отпустило, и я принял заявление лаборанта совершенно спокойно.

— И что дальше? — поставил вопрос ребром. — Если подстройка не даст результата — что тогда?

Леопольд махнул рукой.

— Да всё нормально будет, не переживай! Рано или поздно дадут добро на использование моей методики, а я результат гарантирую!

Лично мне становиться подопытным кроликом нисколько не хотелось, но я всё же спросил:

— И что за методика?

— Сейчас все заняты исследованием взаимодействия сверхэнергии и нервной системы оператора, а я специализируюсь на микробиологии. — Он выдвинул верхний ящик стола и вынул из него шарик из плексигласа с запаянной внутри капсулой. — Знаешь, что это?

Я кивнул.

— Грязь с двенадцатого витка Эпицентра.

Леопольд усмехнулся.

— Эта грязь — лишь питательная среда для бактерий. Попробуй!

Я перехватил брошенный мне шарик и воздействовал на него сверхсилой. Тот попытался вывернуться из пальцев, а после едва заметно нагрелся и засветился.

— Люминесценция! — с гордостью объявил лаборант. — Случайная мутация позволила бактериям перерабатывать сверхэнергию, а дальше я занялся целенаправленной селекцией и добился стабилизации наследственных свойств. Уникальный случай! Никто в мире такого не повторит! В других источниках для подобных исследований попросту не хватит интенсивности излучения!

Даже не пытаясь скрыть скептицизма, я катнул шарик обратно и спросил:

— Мне это как поможет?

— Это — никак, — признал Леопольд. — Но возьмём, к примеру, грибы, которыми всех потчуют для повышения чувствительности нервной системы... Если придать их свойства микрофлоре кишечника…

Зазвонил телефонный аппарат, лаборант снял трубку, сказал:

— Хорошо, Филипп Гаврилович, я ему скажу.

Я встал и указал пальцем на потолок.

— Подняться?

— Да, иди. Удачи!

К слову, Леопольд оказался совершенно прав: заведующий меня даже не принял, перепоручил секретарше выдать направление на внеочередную подстройку и предупредить, что выезд намечен завтра на половину восьмого. Пришлось идти падать в ноги к заместителю коменданта с просьбой о переносе дежурства, ладно хоть тот оказался уже в курсе — поворчал, конечно, ради приличия, но не слишком сильно. Уж не знаю, кто успел подсуетиться — не иначе задействовал свои связи Звонарь, — но поездку к Эпицентру провели через ректорат как командировку в связи со срочной производственной необходимостью. И всё бы ничего, вот только услать меня из Новинска решили аж до субботы, что нисколько не порадовало.

Но повздыхал-повздыхал да и отправился на полигон. Прежде Герасим всегда работал со мной индивидуально, с командой пирокинетиков я до позавчерашнего дня ни разу не пересекался, даже не знал, кого как зовут, поэтому самую малость волновался. И самому лицом в грязь ударить не хотелось, и о возможном подвохе беспокоился.

Не просто же так нас сегодня вместе свести решили?

Но когда пришёл на полигон, пятёрка пирокинетиков тихо-мирно резала металлические мишени.Ярчайшие лучи света били на расстояние в полкилометра, всё будто в приключенческом романе о гиперболоиде происходило, именно такое впечатление возникло.

Я подошёл и поздоровался с Герасимом, понаблюдал за операторами, перед каждым из которых висел сгусток сияния. Управлялся тот с помощью фокусирующей линзы уплотнённого воздуха, и я не утерпел, спросил:

— А не проще мишени просто сжечь, расплавить или взорвать? Они же пирокинетики!

Наставник глянул на меня свысока.

— На таком расстоянии — нет, — коротко ответил он и прищёлкнул пальцами. — Лия, Алевтина! Переходите к кубам!

«Кубами» оказались чугунные блоки, и вот там я даже присвистнул от удивления. Барышни легко разогревали увесистые металлические чушки докрасна, при этом оперировали они энергией с виртуозной точностью, помех не ощущалось вовсе. Складывалось даже обманчивое впечатление, будто чугун раскаляется сам собой.

Лия улучила момент, отвлеклась и чмокнула меня в щёку.

— Привет, Петя!

— Ну вы вообще! — покачал я головой, прикинув объём задействованной барышнями энергии.

Рыжая Алевтина только рассмеялась.

— Да это просто! Движение молекул ускоряешь, и всё!

Просто?

Я озадаченно хмыкнул и после недолгих раздумий пришёл к выводу, что ничего сложного тут и в самом деле нет. Главное только задействовать требуемое количество энергии, а нагрев пойдёт сам собой. Если не заморачиваться с фокусировкой, с чем у меня всегда были проблемы, сложностей не возникнет совершенно.

Делов-то, движение молекул ускорить!

Я выбрал своей целью чугунный куб весом пуда так в три, сфокусировал на нём внимание и разом перебросил полмиллиона сверхджоулей в попытке повторить результат пирокинетиков. В тот же миг оглушительно щёлкнуло, блок треснул и развалился на несколько частей.

Прибежавший на шум Герасим хотел было отчитать барышень, но сразу разобрался в случившемся и закатил глаза.

— Пётр, ну неужели тебе нужно объяснять элементарные вещи? Пирокинетики управляют тепловой энергией на интуитивном уровне, а это упражнение по равномерному нагреву предметов направлено на осознанное задействование способностей!

— Так и я…

Договорить мне не дали.

— А ты чистый хаос. Этим и ценен! — отрезал наставник и хлопнул в ладоши. — Лия, Алевтина, ставьте щит! Пётр, твой выход! Время пошло!

Герасим и прежде сводил меня на тренировках с другими операторами, но раньше поединки всегда носили индивидуальный характер, преодолевать коллективную защиту до сегодняшнего дня не приходилось. Впрочем — принцип ясен…

Барышни подошли к делу творчески и одним только видом воздействия не ограничились, воздвигли многослойный щит, включавший в себя, помимо силового экрана и линзы уплотнённого воздуха, плоскость кинетической энергии с вектором, противоположным направлению моего движения. Я немного растерялся даже, но тут же поборол нерешительность, без труда развеял прекрасно различимый ясновидением первый слой защиты, шагнул вперёд, на ходу нейтрализовал едва не отбросивший на пару шагов назад импульс, начал продавливать фронт давления и немедленно завяз в активированной в самый последний момент гравитационной ловушке.

Вот же козы драные! Подловили!

Уплотнившийся воздух окутал со всех сторон, лишая подвижности, и пришлось вытянуть из рукава козырного туза. Резкий выдох я сопроводил выплеском сверхсилы, и пусть энергия в противофазе не свела на нет удерживавшее меня на месте гравитационное воздействие, зато разметала все конструкции и забила фон, лишив барышень возможности оперативно их восстановить.

Ну а я резко подался назад и сразу в сторону, возникло ощущение, будто продавливаю себя через слой жидкой глины, но — прорвался!

Герасим щёлкнул кнопкой спортивного секундомера и вынес вердикт:

— Приемлемо.

— Да какой?! — возмутилась рыжая Алевтина. — Мы бы его десять раз поджарить успели!

— Вы бы — успели, — кивнул наставник. — Вдвоём. А вот поодиночке — надорвались бы!

Барышни возмущённо засопели, но до их недовольства Герасиму не было ровным счётом никакого дела. Он отмахнулся от них, запрокинул голову и козырьком приложил ладонь ко лбу, глянул в небо. Я последовал его примеру и разглядел несколько странного вида самолётов, облетевших полигон стороной. Что удивило — неслись они совершенно бесшумно.

— Планеры, — пояснил нам Герасим.

— Ой, а ты ведь тоже летаешь? — заинтересовалась Лия. — Расскажи!

— Летаю, — подтвердил наставник. — У института учебный авиаотряд есть, там и навыки пилотирования ставят, и экспериментальную технику обкатывают. Есть простые планеры, они на голой сверхтяге в воздух поднимаются, а есть с силовыми установками…

Барышни внимали Герасиму чуть ли не с открытыми ртами, а вот на меня невесть с чего накатил приступ раздражения.

— Может, к делу приступим? — не сдержался я. — А то планы на вечер имеются. Что у нас ещё на сегодня?

Наставник пожал плечами.

— Запускай «медузу». Много энергии не вкладывай, сотни килоджоулей будет достаточно.

Я сосредоточился и усилием воли создал пару шаровых молний, только не отработанным уже до автоматизма методом «выдоха», это были почти полноценные конструкции, связанные со мной энергетическими пуповинами. Дальше я сотворил ещё две, а вот с третьей парой провозился куда дольше — очень уж сложно стало контролировать их все одновременно. И не контролировать даже, а просто не позволять развеяться.

— Медленно! — укорил Герасим, и если наедине такого рода упрёки меня нисколько не задевали, то сейчас захотелось огрызнуться в ответ.

Но сдержался, и тогда наставник спросил:

— Какое предельное удаление обеспечиваешь?

Отвечать я не стал, заставил зависшие вокруг меня шаровые молнии разлететься по сторонам. Отвести их на пять метров не составило никакого труда, а вот дальше начались проблемы. За одной из пуповин и вовсе не уследил, она оборвалась, и сгусток энергии отправился в самостоятельное плавание, несколько секунд дрейфовал, потом замерцал и с тихим хлопком развеялся.

— Десять метров? — задумчиво пробормотал Герасим и поморщился. — Мало!

— Сколько смогу! — просипел я, пытаясь удержать под контролем оставшиеся пять шаровых молний.

— Расстояние для тебя критично! — отрезал наставник и позвал: — Авдей!

Прибежал один из старшекурсников, с интересом поглядел на энергетические сгустки, но ничего спрашивать не стал.

— Учебный поединок, задействуй «пузыри»! — распорядился Герасим, отступая, и резко бросил: — Начали!

Если начистоту, я даже не понял, что же такое представляли собой эти самые «пузыри» — моё урезанное ясновидение уловило что-то вроде сгустков перегретого пара под давлением в оболочке уплотнённого внешним воздействием воздуха. Не важно! Щупальца «медузы» среагировали на угрозу самостоятельно. Энергию в противофазе притянуло к обычной, три шаровых молнии лопнули, нейтрализовав попутно чужие конструкции, и я перехватил управление над двумя оставшимися, благо теперь это уже не составило никакого труда.

В первую дополнительно влил полсотни килоджоулей и подорвал, уничтожив сразу три «пузыря», а вторую направил в пирокинетика, и тот спешно сотворил пару новых конструкций, бросил их наперехват. Я заставил шаровую молнию резко вильнуть в сторону и крутануться вокруг студента, захлестнув его энергетической пуповиной, ну а дальше осталось лишь кинуть на неё напряжение.

Заземление противника не продержалось и секунды, и я моментально развеял атакующее воздействие, обошлось без травм.

— Вот! — тут же насел на подопечного Герасим. — Думал, раз на золотом румбе инициацию прошёл, о защите можно не беспокоиться? Чёрта с два! Мало того что зевнул, так ещё заземление перед поединком усилить не удосужился!

Старшекурсник угрюмо уставился на носки своих кед, и тогда наставник обратил внимание на меня.

— Если не ошибаюсь, Пётр, ты весьма продвинулся в противопулевой защите? — уточнил он. — Продемонстрируешь нам эту технику?

Несмотря на духоту, по спине пробежался нехороший холодок — не иначе проявилась интуиция, но отказаться было бы глупо, так что малодушничать не стал, выделил должное количество сверхэнергии и отработанным усилием воли создал из неё нематериальный цилиндр, закрутил его против часовой стрелки, не позволяя потерять форму и рассеяться.

Пирокинетики немедленно собрались поглядеть на эдакую диковинку, а Герасим кинул в меня пару камушков, убедился в действенности защиты и обратился ко второму старшекурснику:

— Никифор, давай! — И спешно добавил: — Только не перестарайся!

Предупреждение запоздало — температура воздуха вокруг меня разом подскочила градусов на сто; я будто в парилке очутился. Вдохнул и закашлялся, но не сплоховал и тут же привычным образом направил энергию на охлаждение окружающей среды.

Теплоёмкость воздуха невысока, а нагрелся он исключительно в пределах моего цилиндра, поэтому справился без труда. И сразу прозвучала новая команда:

— Сергей, твой выход.

Я разом потерял контроль над энергетическим цилиндром, воздух внутри него до предела уплотнился и запечатал меня, будто муравья в янтаре, едва не раздавил.

Вновь пришлось прибегать к арсеналу негатива, и, когда я выдрался из ловушки, Герасим признал:

— Неплохо, неплохо. — Но куда жёстче добавил: — Но недостаточно быстро, чтобы выжить, если бы против тебя действовали в полную силу.

У меня аж веко от обиды задёргалось. Вот чего он ко мне придирается, а? Чего дураком перед Лией выставляет?

Нарочно, да?

— Это против пуль защита вообще-то! — резко выдал я.

— Какая разница, что именно тебя прикончит?! — взорвался Герасим. — Объяснить, в чём твоя ошибка?

— Уж будьте так любезны!

— Стандартный кинетический полог, пусть даже и на несколько порядков мощнее, как и любые другие аналогичные структуры, отличаются высоким уровнем передела сверхсилы в тот или иной вид энергии. Сразу после сотворения они становятся частью этого мира, операторам приходится осваивать специальные техники, дабы отслеживать действия оппонента. И то это работает не со всеми диапазонами. Понимаешь, к чему я клоню?

Я покачал головой.

— Не совсем.

Герасим страдальчески вздохнул.

— Сверхэнергия — чужда этому миру, поэтому собранные из необработанной сверхсилы конструкции представляют откровенно противоестественные аномалии, а все операторы наделяются некоторой чувствительностью непосредственно в момент инициации. Кто-то менее восприимчив, кто-то более, но этот твой полог будто маяк в ночи! Да им даже целиться не нужно, можно вслепую бить! И плотность энергии мизерная — защитой она послужить не сможет. Не на таком расстоянии!

— Точно! Фокусироваться вообще не пришлось, — подтвердил Сергей.

Лия кивнула в знак подтверждения, это и помогло взять себя в руки, я не стал переходить на личности, виня в своём провале наставника, вместо этого спросил:

— И какой выход?

— Для чего тебе этот…

Герасим не сумел подобрать нужного слова и выжидающе поглядел на студентов.

— Цилиндр, — подсказал Авдей.

— Стакан, — предложил свою версию Никифор.

— Вот-вот, — кивнул Герасим. — Не он ведь тормозит снаряды, так?

— Нет, — признал я. — Он лишь позволяет оценить направление движения, скорость и кинетическую энергию.

Наставник запустил пальцы в длинные волосы, шумно выдохнул и следующим вопросом поставил меня в тупик:

— Так зачем тебе задействовать именно структуру? Она же своей упорядоченностью выдаёт тебя с головой! Делает воздействие на порядок более заметным!

— А как иначе? — резко выдал я в ответ.

Герасим закатил глаза.

— Наполни пространство вокруг себя неструктурированной сверхсилой, как я тебе советовал при бое с операторами накоротке! Полностью проблему это не решит, но энергетическая аномалия, по крайней мере, станет не столь вопиющей!

У меня едва челюсть от изумления не отвисла, а потом я собрался с мыслями и покачал головой.

— Не сработает!

— А ты попробуй!

С кривой ухмылкой я отошёл от всех метров на пятнадцать и выплеснул из себя пару сотен килоджоулей энергии в противофазе. Ничего сложного в этом не было — давненько уже отрабатывал эту технику для сшибок с другими операторами на короткой дистанции. Неструктурированная сверхсила рассеивалась куда быстрее упорядоченной в какую-либо конструкцию, приходилось безостановочно восполнять потери, а я и без того уже прилично растратил набранный потенциал, поэтому медлить не стал и обратился к Герасиму:

— Готов!

Растворённая в пространстве энергия будто сделалась продолжением моей нервной системы, я сразу ощутил летевший в мою сторону камень и без всякого труда его уронил, но все пирокинетики разом загомонили:

— Так ещё хуже стало! Его и с километра заметно будет! Такую аномалию при всём желании не пропустить!

Герасим поднял руку, призывая всех замолчать, потом спросил:

— Самого его чётко ощущаете?

— Самого — нет, — признала рыжая Алевтина.

Наставник самодовольно улыбнулся и приказал:

— Авдей, «пузырь»!

Я даже испугаться не успел. Энергетическая конструкция взорвалась облачком пара в пяти шагах от меня, да и брошенная Никифором молния прошла мимо, а на излёте и вовсе погасла.

— Ну вот! — развёл руки в стороны Герасим.

— Что вы там о москитах и скорпионах говорили? — припомнил я наставнику его прошлое высказывание. — Меня ж так чем-нибудь дальнобойным прихлопнут! Вольют в конструкцию побольше энергии и прихлопнут!

Но уверенности Герасима это заявление отнюдь не поколебало.

— Главное, что ты понял сам принцип! А теперь уменьшай концентрацию энергии в пространстве!

Увы, но проблему это не решило: окружавшее меня облако сверхсилы в противофазе в любом случае ощущалось другими операторами предельно чётко. Они на него будто стрелки компасов на мощный магнит наводились.

— Да уж, — озадачился Герасим, поскрёб затылок и прищёлкнул пальцами. — А теперь сделай то же самое, только с обычной сверхэнергией!

Очень, просто нестерпимо захотелось послать его куда подальше, но и проверить работоспособность теории хотелось ничуть не меньше, вот и нейтрализовал остатки потенциала, после обратился к обычной сверхсиле и принялся напрямую выбрасывать её в пространство на предельной мощности.

Скорость рассеивания сверхсилы нисколько не порадовала, зато энергетическая аномалия стала ощущаться другими операторами далеко не столь отчётливо, как прежде.

— Сокращай область, уменьшай концентрацию! — потребовал Герасим.

И вот с этим его распоряжением возникли определённые сложности, поскольку в неструктурированной сверхсиле то и дело возникали лакуны, а на расходе энергии уменьшение концентрации если и сказывалось, то отнюдь не с линейной зависимостью. Даже при метровом диаметре сигнальной зоны на её поддержание уходило около пятнадцати процентов мощности. Энергетический фон в этом случае был далёк от нормального, ладно хоть облако неструктурированной энергии не помогало, а мешало другим операторам брать меня на прицел.

— Смазанный он какой-то! — заявила Алевтина. — Не могу прицелиться!

Остальные тоже как-то очень уж неуверенно покивали, и только Лия наморщила вздёрнутый носик.

— А мне, наверное, так всё же проще.

— Ну так ты с четвёртого витка! — хмыкнул Авдей. — У тебя чувствительность выше. Операторы с первых трёх тоже во всём разберутся, а остальные уже нет.

— Да что они могут-то с первых трёх витков? — презрительно фыркнул Сергей — самый младший из пятёрки пирокинетиков.

Герасим погрозил ему пальцем, а я позволил развеяться облаку сверхсилы и с облегчением перевёл дух.

— Усиливай контроль энергии, — распорядился наставник. — Увеличивай равномерность её распределения, уменьшай насыщенность и рассеивание, оптимизируй объём. В результате снизишь заметность для других операторов.

— Это всё здорово, — поморщился я, — но у меня всё на энергию в противофазе завязано! С этим как быть? Невозможно входящий поток от потенциала отделить, а сверхсила в противофазе для остальных всё равно что для быка красная тряпка!

В глазах Герасима блеснул интерес.

— А почему, собственно, и не отделить? Техника заземления у тебя на высоте, попробуй в этом направлении поработать. Готовых рецептов нет, тут твой случай уникален, но начать следует с упражнений на развитие разных полушарий головного мозга. Ты правша? Тогда больше задействуй левую руку. А ещё ритм выбивай три такта правой и одновременно четыре левой или наоборот. Жонглируй так же — три мячика и четыре. А вот ещё…

Герасим принялся сыпать советами, я еле дождался, пока его фантазия иссякнет. Тогда позвал Лию, и барышня попрощалась с пирокинетиками, а напоследок послала воздушный поцелуй наставнику и взяла меня под руку, зашагала рядом.

Как-то даже настроение разом испортилось. Оно и до того не ахти было, а тут и вовсе скисло.

— Ну ты чего, Петя? — принялась тормошить меня девчонка. — Опять приревновал, что ли?

— Да ничего подобного! — пошёл я в отказ.

— А что тогда? — продолжила допытываться Лия. — На Геру обиделся? Так он не со зла придирался, а для пользы дела недостатки выявлял. Он нас всех в хвост и в гриву гоняет!

Некоторое раздражение в связи с придирками я конечно же испытывал, но жалобы на этот счёт прозвучали бы глупо, да и причина дурного настроения крылась совсем в другом. И поскольку вываливать свои проблемы на подружку нисколько не хотелось, ограничился полуправдой.

— Да меня завтра на Кордон усылают. Только в субботу уже вернусь.

— Ой, как неудачно получилось! — расстроилась Лия. — Мы в понедельник в Зимск уезжаем до конца месяца, думала, с тобой на неделе чаще видеться будем… — Но она тут же улыбнулась, так что на щеках залегли милые ямочки, и заявила: — Но сегодня-то у нас всё хорошо, так? Вот и давай веселиться!

И мы пошли веселиться. Угомонились далеко за полночь, даже уснули в объятиях друг друга, как если бы боялись, будто это в последний раз. Но нет, конечно же — нет. Всё у нас будет хорошо. Именно что — у нас.

Утро преподнесло сюрприз. Приятный или не очень — я так сразу и не смог определиться, очень уж оказался неожиданным поворотом событий озадачен. Точнее даже — откровенно сбит с толку.

Распрощавшись с Лией у проходной, я на территорию студгородка заходить не стал и двинулся прямиком к служебным воротам, откуда и должен был отправиться на Кордон институтский транспорт. Пока стоял, у меня дважды проверил документы патруль комендатуры, но в этом как раз ничего удивительного не было — к усилению режима давно все привыкли. А вот дальше подошла Лизавета Наумовна.

Подошла она с дорожной сумкой, и я сразу сообразил, что на Кордон мы поедем вместе, удивился этому обстоятельству и ему же порадовался. А ещё — самую малость озадачился. Пока что лишь самую малость.

— Здравствуйте, Лизавета! — улыбнулся я и предположил: — Неужели опять на Кордон перебираетесь?

— До сентября в командировке там пробуду, — подтвердила дамочка. — Собиралась на следующей неделе уехать, но раз такая оказия подвернулась, решила за тобой присмотреть.

— Да что со мной будет?

— А кого вчера Федора еле откачала?

Я капельку покраснел даже от смущения.

— Так уж «еле»! — фыркнул с демонстративной непринуждённостью и поспешил перевести разговор на другую тему: — А я думал, у вас работы невпроворот. Квоты же на инициацию чуть ли не в два раза повысили!

Лизавета Наумовна откинула с лица волосы и покачала головой.

— В летний поток самых перспективных включили. Осложнений меньше было, за июль всех в кондицию более-менее привели.

— А на Кордоне чем займётесь, если не секрет?

— Диагностикой. Всех соискателей этого года заранее на Кордоне собрали — грамотность подтягивают, теорию дают, диспансеризацию проводят.

— А ещё они к излучению Эпицентра адаптируются, — предположил я.

Лизавета улыбнулась.

— Не без этого.

И вот тут к выезду с территории подкатила двухдверная малолитражка со сложенным верхом, вот тут я и озадачился по-настоящему. Автомобиль был мне прекрасно знаком, водитель — тоже.

— Карета подана! — объявил Альберт Павлович, выбираясь из-за руля.

Я только глазами захлопал, а Лизавета Наумовна спокойно подошла к откинувшему крышку багажника консультанту и вручила тому свою сумку.

— Дела на Кордоне, Альберт? — поинтересовалась она после этого.

— Поручили условия размещения соискателей проинспектировать, — подтвердил мой куратор и предупредительно распахнул перед Лизаветой дверцу со стороны пассажирского места. — А раз уж я на своей машине еду, институтскую решили не гонять. Экономия!

Я в столь невероятное совпадение не поверил, но благоразумно придержал язык за зубами. Да ещё Лизавета шагнула через порожек, и лёгкая ткань платья обтянула её бёдра так, что прямо-таки дух перехватило; из оцепенения вырвал резкий стук, с которым Альберт Павлович прикрыл дверцу.

Опомнившись, я кинул свой вещмешок в багажник, опустил крышку и устроился на заднем откидном сиденье. Не могу сказать, будто оно было очень уж удобным, но поездка предполагалась не из долгих, да и лучше так, чем на жёсткой лавке в кузове грузовика.

На контрольно-пропускном пункте мы зарегистрировались должным образом, предъявив дежурному удостоверения личности и командировочные бумаги, дальше ехали без остановок до самого Кордона. Хоть патрульные вездеходы и мотоциклы попадались с завидной регулярностью, нас никто ни разу так и не остановил.

Изредка мы обгоняли попутные колонны, к Новинску тоже катил встречный транспорт, но после ночного дождя дорога толком не просохла, пыли не было вовсе, вот и мчали со сложенным верхом, подставив лица свежему ветру. Лизавета только немного поворчала, что у неё причёска растреплется, но это она не всерьёз, больше из женского кокетства, как мне кажется.

Альберт Павлович был в ударе, сыпал байками из жизни студентов и политическими анекдотами, заскучать за без малого часовую поездку мы попросту не успели. У меня даже поясницу не так сильно свело из-за неудобной позы, как того стоило ожидать. Подвез консультант нас непосредственно к госпиталю, и я вознамерился помочь спутнице с багажом, но нам оказалось не по пути: Лизавете Наумовне была назначена аудиенция у главврача, мне же надлежало предстать пред ясные очи доцента Звонаря.

— Альберт, Пётр…

На прощание дамочка одарила консультанта дружеским поцелуем в щёку и улыбнулась мне, подхватила дорожную сумку и зацокала каблучками туфель по гранитным ступеням. Пока она поднималась на крыльцо, мы не произнесли ни слова, и, если уж на то пошло, куратор следил за покачиванием обтянутых платьем бёдер даже пристальней меня. Я ещё и отвлёкся от этого захватывающего зрелища первым, спросив:

— Альберт Павлович, мне что-то нужно знать?

Округлое лицо куратора не растеряло своей безмятежной мягкости, взгляд и тот не потяжелел.

— Нет, Петя. Просто не надорвись, очень тебя прошу.

Напутствие нисколько не воодушевило, и я кивнул.

— Постараюсь. — Достал из багажника вещмешок и уточнил: — А обратно вы когда?

Альберт Павлович стряхнул задумчивость и улыбнулся.

— Сие тайна великая есть! — сообщил он мне. — Но думаю задержаться здесь до субботы, заодно тебя обратно отвезу. Если что-то поменяется, я заранее предупрежу, о транспорте пока не договаривайся. Но в любом случае в воскресенье встречаемся на футболе.

Вот тут я и не удержался от тяжёлого вздоха. С учётом грядущего выезда пирокинетиков в Зимск свой законный выходной хотелось провести с Лией, а не следить за двумя десятками балбесов, гоняющих по полю мяч, и от Альберта Павловича такое моё настроение не укрылось.

— Не в моих принципах смешивать личные и рабочие интересы, но это как раз то единственное исключение, которое я могу себе позволить. Воскресенье. Девять утра. Стадион. И чтоб без опозданий! Понял?

— Так точно!

Куратор не слишком-то тепло улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Тебе понравится!

Он опустил крышку багажника, уселся за руль и укатил прочь, а я так и остался стоять у крыльца. Последняя фраза консультанта прозвучала очень уж неопределённо, и закралось вполне обоснованное подозрение, что речь шла отнюдь не о футбольном матче. Вот что опять Альберт Павлович задумал? Только-только жизнь в обычную колею вошла!

Вспомнился протянутый им рукоятью вперёд револьвер и человек на земле, передёрнуло.

Впрочем, строить предположения касательно намерений куратора я мог до бесконечности, а посему выкинул недобрые предчувствия из головы, устроил на плече лямку вещмешка и двинулся ко входу в госпиталь. В фойе оказалось неожиданно многолюдно для августа, столько юношей и девушек прежде тут бывало лишь в июне и декабре. Ещё удивил минимальный уровень сверхэнергетических помех. Огляделся и решил, что из операторов здесь только наставники и вахтёры. Все остальные, надо понимать, соискатели на передержке.

Я предъявил документы и поднялся на второй этаж. Перед двадцать вторым кабинетом выстроилась очередь, но я молодых людей и барышень проигнорировал, постучал в дверь и, не обратив ни малейшего внимания на недовольный ропот, заглянул внутрь.

— Разрешите, Макар Демидович?

На больничной кушетке лежал обнажённый по пояс юноша, но им занималась конопатая девица в белом халате, и доцент сделал приглашающий жест.

— Пётр, заходи!

Он сразу расписался в командировочном удостоверении и шлёпнул треугольную печать, а после вернул бумаги, присовокупив к ним ещё и бланк направления.

— Пробегись пока по врачам, — распорядился Макар Демидович, — и обязательно уложись до двух. Жду тебя самое позднее в половине третьего. — И уже не мне: — Ну что там, Нюронька?

Я задерживаться в кабинете не стал, изучил полученное направление уже в коридоре. Ничего сверхординарного не обнаружил, да и сам бланк ничем не отличался от тех, которые вручают соискателям после инициации. Всех отличий — кинозал вычеркнут да несколько дополнительных кабинетов от руки вписано, в том числе и третий.

Но для начала направился я в кабинет за номером двенадцать. К нему тоже выстроилась очередь, и какой-то крепыш даже возмутился:

— Эй, куда?!

Но я лишь бросил в ответ:

— Туда, — без стука распахнул дверь и шагнул через порог. — Физкульт-привет!

Семён и Лёня занимались странной установкой, которая с мерным жужжанием вращала вокруг ошалелого юноши выгнутый половинкой полого цилиндра стальной лист, а вот Вася бездельничал, он сразу оторвался от газеты и раскинул руки в стороны.

— Ба! Какие люди!

За время службы на Кордоне я частенько сиживал с аспирантами в пивной и даже играл с ними в футбол, так что обнялись, похлопали друг друга по спине. Дальше смолк гул установки, Семён что-то быстро написал в учётной книжке и сунул её пареньку, а Лёня проводил того на выход и вывесил табличку: «Технический перерыв».

— Ну как ты там в своём Новинске? — поинтересовался он после этого.

— Да всё отлично. Работаю, в институт поступил.

— Ну и молодец! Чай будешь?

Я отказываться не стал и указал на установку:

— А это что за агрегат?

— Диагностику заготовок проводить, — пояснил Семён, начав наполнять бак холодной водой.

— Чего? — не понял я.

Аспиранты рассмеялись.

— Ну, соискателей же! — заявил Вася. — Кому-то из высокого начальства пришла в голову мысль, что подростки без сверхспособностей поддаются дрессировке и обучению проще, нежели с оными, вот в феврале всех соискателей на год вперёд и свезли на Кордон.

— Аж пятнадцать тысяч набрали! — округлил глаза Лёня. — Целый городок построили!

— Отбраковка приличная будет, — решил я.

— Меньше, чем обычно, — возразил Вася. — Они ж в зоне повышенного излучения живут.

— Кто отсеется, тех в корпус зачислят, — добавил Семён. — А барышням в Новинске работа найдётся.

— О да! — многозначительно улыбнулся Лёня.

Я перевёл разговор на общих знакомых и с превеликим разочарованием узнал, что Вову-футболиста в прошлом месяце перевели в другую часть.

— Старичков вообще мало осталось, — заметил Семён. — Ротации же!

Вася взглянул на часы и заявил:

— Ладно, хорош чаи гонять! Петь, приступай! Нам до конца дня ещё под сто заготовок принять надо. Динамику отслеживаем, ага.

Я поставил пустую кружку на стол и уточнил:

— К чему приступать?

Семён гоготнул и достал секундомер.

— Воду грей!

— Да ладно! — заподозрил я розыгрыш. — Вы серьёзно?

Вася помахал у меня перед лицом бланком направления.

— Предельно!

— Да на кой?!

Ничего конкретного аспиранты ответить не смогли, посоветовали не тянуть резину и все вопросы адресовать Звонарю. Я ругнулся в сердцах и скрылся в каморке, там переоделся в комбинезон, натянул кеды и вышел обратно.

— Поехали!

Я нагрел воду, затем потратил минуту на генерацию электроэнергии, а потом ненароком сжёг предохранитель в конструкции, призванной измерить уровень помех. Решил подшутить и ослабил заземление, вот и перестарался.

— Да ну тебя! — расстроился Лёня.

— Сами виноваты! — огрызнулся я. — И вообще — какие планы на вечер? Может, по пиву?

Мы уговорились встретиться на прежнем месте, и я отправился по врачам. Начал с двадцать четвёртого кабинета. В него очереди не было, а дверь стояла распахнутой настежь, вот и заглянул внутрь.

— Разрешите, Максим Львович?

Подтянутый господин с щегольскими усиками и прилизанными волосами оторвался от газеты, вдавил в пепельницу окурок.

— Да-да?

Я подошёл и протянул бланк направления.

— А-а-а… — понимающе протянул врач. — Марина Сергеевна, господин Звонарь просил провести обследование безотлагательно. Я пока настрою установку, а вы займитесь стандартными анализами.

Я поморщился.

— Опять жечь?

Мужеподобная ассистентка щёголя улыбнулась и указала на стул.

— Это обычная процедура. Садитесь.

Обычная? Ну да! Даже несмотря на табачный дым и намеренно устроенный сквозняк, в кабинете ощутимо пахло палёной кожей. Я с обречённым вздохом опустился на стул и выложил перед собой руки. Одно запястье обожгли, второе порезали, затем наложили повязки. Было не слишком больно, скорее уж просто неприятно.

— Проходите! — указала Марина Сергеевна на дверь в смежное помещение.

С установленной там измерительной камерой я работал неоднократно, в инструктаже не возникло нужды, сделал всё как надо. Уже выбравшись наружу, не утерпел и спросил:

— И как?

Максим Львович поглядел с плохо скрываемым неодобрением, но всё же отмалчиваться не стал и сказал, одновременно записывая результаты на бланк:

— Сопротивляемость организма сверхэнергии увеличилась до средних показателей десятого витка.

— А это плохо или хорошо?

— Это объективно.

Пояснений не последовало, и от дальнейших расспросов я воздержался, пообещал зайти через час. В этот час и уложился, поскольку благодаря протекции Звонаря меня везде принимали в первоочередном порядке, а толпившихся в коридорах соискателей вводил в заблуждение синий рабочий комбинезон, обходилось без скандалов.

Занятая обустройством на новом месте Лизавета Наумовна и вовсе сразу шлёпнула штампик и выставила за дверь.

— Ой, Петя, не дуйся! — заявила она напоследок. — Позавчера тебя осматривала, ничего за день измениться не могло!

Я пожал плечами и спустился в подвал, поколебался немного и решил перед визитом в третий кабинет посетить «гадалку». Жгучая брюнетка для начала изучила записанные на бланке результаты обследований, уделив особое внимание данным из двадцать четвёртого кабинета, потом пристально глянула и указала на вход в каменную келью.

— Проходи.

Задание оказалось проще некуда: от меня требовалось просто сидеть и ждать, пока не уловлю сверхэнергетическое воздействие, а как только уловлю, незамедлительно об этом сообщить. Поскольку речь шла не о ментальном сигнале, а об энергетическом излучении, проблем с этим возникнуть не могло, и я с относительным комфортом разместился в каменном мешке и погрузился в лёгкий транс.

Ждал, ждал, ждал. Заподозрил даже, что каким-то образом ухитрился это немудрёное испытание провалить, но почти сразу после этого ощутил пробежавшую по коже щекотку, вроде как чужой взгляд почувствовал, вот и выдохнул:

— Всё!

Но на этом обследование вовсе не закончилось. Стоило только покинуть нишу и рассказать о своих ощущениях, брюнетка позвала в соседнее помещение, дверь в которое до того была завешена ковром. Короткий коридор привёл в процедурный кабинет с белым кафелем на полу и стенах, яркими электрическими лампами под потолком, застеклёнными шкафчиками и прочим современного вида убранством, нисколько не вязавшимся с полутёмным залом гадалки.

— Руку! — потребовала та, и ловко наложила на левый бицепс жгут. — Кулаком поработай.

— Это зачем ещё? — забеспокоился я. — Что колоть будете?

— Жидкие грибы принимал? — ответила брюнетка вопросом на вопрос. — У вытяжки из них действие то же, но клиническая картина чище, а воздействие более контролируемое.

С этими словами она воткнула в набухшую вену иглу и впрыснула препарат. Как-то сразу закружилась голова.

— Идём!

Меня вернули в келью, и на этот раз сверхэнергетическое воздействие я уловил куда раньше, а само оно проявило себя заметно чётче.

— Ну и как? — поинтересовался я, когда брюнетка заполнила бланк, записав на него результаты обследования.

На ответ особо не рассчитывал, но та, как ни странно, отмалчиваться не стала.

— Без патологий. Естественный уровень чувствительности соответствует средним значениям девятого витка, после медикаментозного воздействия достигает предельных величин.

— То есть восприимчивость у меня нормальная? — сообразил я.

— Именно так.

С одной стороны, такое заключение порадовало, с другой — не очень.

Что-то же было во мне не так? Что-то же не позволяло выйти на пик витка!

В третий кабинет я зашёл откровенно сбитый с толку. Плешивый дядька в синем рабочем комбинезоне при моём появлении расплылся в широченной улыбке.

— Ну кто бы подумать мог? Снова ты!

— Здравствуйте, Трофим Фёдорович! — вздохнул я, протягивая бланк. — Прислали вот.

— Да в курсе уже! — усмехнулся тот и подошёл к одному из тёмных проходов, сначала включил там свет, затем усилием воли активировал энергетические экраны. — Ну, сколько пробьёшь?

Я поморщился, опустился на табурет и погасил разом все десять щитов.

Трофим Фёдорович аж крякнул от удивления и не удержался от крепкого словца, а я спросил:

— И к чему это всё? Понимаю, соискателей сразу после инициации обследуют, а меня-то зачем?

Дядька уселся напротив и принялся заполнять бланк.

— А если подумать? — в свою очередь поинтересовался он, макнув стальное перо в чернильницу.

Я пожал плечами.

— Нет, так-то часть обследований какую-то новую информацию может дать…

Трофим Фёдорович покачал головой.

— Почему ты здесь?

— На пик витка выйти не могу.

— Вот! — воздел дядька указательный палец. — В этом-то всё и дело. Думаешь, ты один такой уникальный? Да ни в коем разе! Где место уникальным вещам, я тебе уже говорил!

— Это не ответ.

— Чтоб ты знал, Петенька, причины, которые мешают операторам выйти на пик способностей, относятся к пяти категориям. — Трофим Фёдорович принялся загибать пальцы. — Преимущественно проблемы возникают в силу пониженной чувствительности, аномально высокой сопротивляемости либо же из-за неблагоприятного сочетания этих параметров. Ещё таким образом способны проявляться недиагностируемые патологии, ставшие следствием сбоя инициации. И, на минуточку, у операторов могут быть проблемы с головой. — Он постучал себе пальцем по виску. — Допустим, человек сам не верит, что добьётся успеха. В случае операторов, знаешь ли, психические отклонения зачастую куда важнее чисто физиологических.

Я вскочил из-за стола.

— Да всё у меня с головой в порядке!

— Это ты так думаешь, — усмехнулся дядька. — А где-то среди совершенно бесполезных обследований запрятан тест и на этот счёт. Ты полагаешь его простой формальностью и проходишь, не волнуясь и не переживая за результат. И вот уже проясняется клиническая картина…

Я — псих и сам не верю, что сумею добиться успеха, а потому подсознательно всё порчу? Чушь собачья!

— Да ну вас! — махнул я рукой, забрал бланк и вышел за дверь.

Поднялся в двадцать четвёртый кабинет и не особо даже порадовался тому обстоятельству, что скорость моей регенерации по сравнению с прошлогодним обследованием ещё немного возросла. Вздохнул только и отправился к Звонарю.

Тот ознакомился с медицинскими записями, многозначительно хмыкнул и накидал распоряжение обеспечить меня питанием в соответствии с диетой за номером три.

— Дополнительно можешь брать что хочешь, — предупредил Макар Демидович, протягивая бланк, — но спецрацион съедай до последней крошки. — Он посмотрел на часы. — Времени у тебя сорок минут. Без четверти три встречаемся во дворе.

— А дальше? — не удержался я от вопроса.

Доцент глянул на меня озадаченно.

— В смысле — дальше? К Эпицентру поедем!

Чего-то подобного стоило ожидать изначально, но очень уж предупреждение Альберта Павловича в душу запало. Враз стало не по себе.

Не надорваться. Только бы не надорваться.

Иллюстрация к тексту. Жанр: Боевая фантастика, Социальная фантастика, Шпионский детектив

Глава 5

В кои-то веки к Эпицентру выдвинулся со всем возможным комфортом. Не трясся на мотоцикле, не потел в душном автобусе и не отбивал зад на лавке в кузове грузовика, а вольготно разместился на заднем сиденье вездехода. Напротив расположился доцент Звонарь со своей конопатой ассистенткой, обок сидела Лизавета Наумовна.

— Вы уж простите великодушно, что выдернул сразу по приезде, — обратился к ней Макар Демидович без малейшего намёка на раскаянье в голосе, — но мы тут просто зашиваемся вдвоём.

Лизавета понимающе улыбнулась, и только. Звонарь тоже к поддержанию беседы склонен не был и взялся листать научный журнал, его ассистентка поначалу поглядывала на меня с интересом, но вскоре ей это развлечение наскучило, отвлеклась. Пока ехали по узеньким улочкам Кордона, я украдкой косился на коленки Лизаветы, а вот стоило только колонне выехать на трассу, и как-то разом проснулись крепко-накрепко вбитые за время патрулирования здешней округи рефлексы. Ну да — начал шарить глазами по степи, холмам, лесной опушке.

Во главе кортежа катил броневик, пыли его колёса поднимали не так уж и много, да и оседала та быстро, к нам под брезентовый верх вездехода уже не залетала. Дул свежий ветерок, и солнце нисколько не жарило, ещё и укачало, казалось бы — самое то вздремнуть после сытного обеда, да какое там! Сна ни в одном глазу, слежу за обстановкой.

Обед, к слову, вопреки опасениям оказался очень даже неплох. Мне выдали густой суп-пюре, к нему тарелку странных на вкус сухариков, макароны с жареной рыбой и чайник с травяным настоем. Справляться, какие именно продукты пошли на приготовление блюд, я не стал, наверное, поэтому и перекусил с аппетитом, а не давился едой через силу.

После заставы на двадцать пятом километре начало ощутимо припекать, меня пробрал пот, пришлось то и дело вытирать лицо носовым платком. Будто не в машине ехал, а примерно с такой же скоростью бежал или даже с помощью сверхспособностей автомобиль в движение приводил. Когда прибыли к пропускному пункту, штаны и рубаху-поло впору выжимать было, да и панама стала влажной.

Только вот это были ещё цветочки! Думал, сейчас попытаюсь выйти на пик витка, быстренько отстреляюсь и сяду пить чай под навесом, но у Звонаря на мой счёт оказались совсем иные планы.

— Лизавета Наумовна, вы с Нюрой берите на себя четвёртый и пятый витки, а мы с Петром займёмся седьмым, восьмым и девятым.

Тут-то я и сообразил, что формулировка в приказе о командировке: «в связи с производственной необходимостью» отнюдь не была пустой формальностью и бить баклуши мне никто не даст, пахать придётся от рассвета до заката.

В итоге мы высадили спутниц на четвёртом витке, а сами укатили на седьмой. Там я установил раскладной столик и воткнул в землю солнечный зонтик, а дальше в сопровождении мотоцикла прикатил автобус с начинающими операторами. Боец с противотанковым ружьём залёг на позиции, доцент стал оформлять бумаги и колоть спецпрепарат, а мне пришлось битый час контролировать первую подстройку на Эпицентр молодых людей и барышень, каждый из которых был в разы мощнее меня.

Ладно хоть опыт по этой части я наработал немаленький, да и занятия сверхйогой не прошли даром: помимо того что изначально был способен различать токи и скопления энергии, теперь ещё и на собственном опыте знал, каким образом следует выводить неофитов из транса, и понимал, когда именно это следует делать. Звонарь на сей раз со своими пожеланиями и рекомендациями не лез — видно, прекрасно понимал, что мне и без того с седьмым витком работать непросто.

Начинающие операторы в основе своей проблем не доставляли и действовали грамотно, мало кого приходилось выводить из резонанса принудительно. Да они и сами преимущественно не задерживались в трансе дольше чем на десять секунд. Правда, даже так успевали втянуть в себя столько сверхсилы, что я и не пытался гасить её за счёт собственного потенциала, а вскрывал энергетические узлы и прокидывал от них цепочку ионизированных молекул воздуха к вкопанному в землю рельсу, что приводило к самопроизвольному пробою. Операторов при этом потряхивало не слишком-то и сильно, а у меня самого разве что волосы периодически дыбом становились. По сравнению с первыми шагами на этом поприще — ерунда, не стоящая внимания.

По итогам часа Макар Демидович удостоил меня скупой похвалы и даже налил чашку травяного чая. Надо сказать, второе порадовало несравненно сильнее первого. А то начало казаться даже, что с потом вся жидкость из организма вышла. Натуральным образом сушёной рыбой себя ощутил. И следующие два часа на восьмом и девятом витках дались ничуть не легче.

Жарко. Жарко. Жарко.

И ведь не просто солнце припекает, ещё и Эпицентр своим излучением изнутри прожаривает. Отвык я от такого. Да и не задерживался никогда здесь так долго. Но слабину не дал, справился.

— Ну что же… — улыбнулся Звонарь, стоило только нам обработать последнего оператора. — Теперь твоя очередь.

— Это как? — озадачился я. — Подстройку сделать или попробовать на пик витка выйти?

— И то, и другое, — объявил Макар Демидович и дал знак бойцу с противотанковым ружьём оставаться на своей позиции.

Я передёрнул плечами, сошёл с полянки, в центре которой чернела проплешина спёкшейся земли, и, лишь удалившись на безопасное, как мне показалось, расстояние от других операторов, замер и прислушался к своим ощущениям. Не могу сказать, будто уловил некий ритм, но здесь и сейчас удалось ощутить воздействие Эпицентра без всяких медикаментов и мерзких склизких грибов.

А ну как и в самом деле вытяну счастливый билет и выйду на пик витка?

Вот только я прекрасно помнил, как швырнуло меня на выходе из резонанса, и, поскольку кубарем лететь в кусты с риском напороться на сук нисколько не хотелось, решил подстраховаться и тщательно продумал всё наперед, а потом на миг запрокинул голову, глянул на солнце и резким усилием воли вогнал себя в состояние резонанса.

Эффект стробоскопа проявился в ту же секунду, летний зной схлынул без следа, ошеломительно холодным потоком хлынула сверхсила. С полминуты я просто стоял, наращивая потенциал, затем раскинул руки и выбросил в разные стороны десяток шаровых молний, соединённых со мной энергетическими пуповинами. Сотворить «медузу» получилось на удивление легко, в состоянии транса даже самые затейливые воздействия и структуры давались несравненно проще, а эту связку за последний месяц я пускал в ход на тренировках неоднократно.

Выплеск!

По всем десяти каналам из меня полилась сверхсила, так что на последних секундах транса вокруг образовалось кольцо до предела насыщенного энергией пространства, и тогда я попытался придать ему вращательное движение, закрутить по часовой стрелке.

Чуть не надорвался, возникло даже ощущение, будто ноги по колено в землю провалились, а на плечи надавило само небо, но — справился. Всё быстрее, быстрее и быстрее вокруг меня завертелся незримый смерч. Воздух заискрился, сыпанул электрическими разрядами, но на некотором удалении, сам я оказался посреди глаза бури. И синхронно, только в противоход внешнему торнадо, с бешеной скоростью крутился энергетический волчок внутри меня самого.

Техника ускоренного выброса сверхсилы способствовала удержанию в состоянии резонанса, вызванная ею инерция позволяла растянуть продолжительность транса до предела, и вроде бы всё шло как надо, а потом зависшие надо мной светила бешено крутанулись и слились в ослепительное пятно солнца. Для выхода на пик витка не хватило самой малости, ладно хоть ещё расчёт оказался верен, и разнонаправленные вращения сверхсилы внутри и вовне компенсировали друг друга. На миг ощутил себя камушком, угодившим меж двух жерновов, даже искры из глаз посыпались, но устоял на ногах, не полетел кубарем при выходе из резонанса, как это случилось при прошлой самостоятельной попытке выйти на пик витка.

Только вот внешний энергетический смерч никуда не делся и даже стал виден невооружённым глазом. За счёт скорости вращения сверхсила перестала рассеиваться, моё воздействие обрело стабильность и стало самоподдерживающейся структурой. В воздух взлетало всё больше песка и камней, мелькали ветки кустов и сорванные с них листья.

И вот что теперь с этим всем делать?!

Я сделал хорошую мину при плохой игре. Постоял так секунд двадцать, придав себе невозмутимый вид, немного отдышался и собрался с мыслями, а потом разжёг алхимическую печь и принялся тянуть рассеянную в пространстве сверхсилу по энергетическим каналам обратно, незамедлительно пережигая её и нейтрализуя.

Внешний контур заземления не выдержал и перегорел, меня ощутимо дёрнуло, а по земле принялось расползаться пятно изморози, но в остальном всё прошло по плану, и в какой-то момент лишившуюся значительной части энергии структуру просто разметало. Сверхсила рассеялась облаком морозного пара, и я с облегчением перевёл дух.

Пронесло!

— Эффектно, но не слишком эффективно! — прокомментировал мои экзерсисы доцент Звонарь. — Я бы даже сказал, бестолково. Впрочем, для негатива, пожалуй, не лишено смысла. Простое насыщение пространства сверхсилой в противофазе не приведёт к поражению операторов, озаботившихся заземлением, а вот эффект вращения окажет дополнительную нагрузку на пассивные защитные техники. Только учти: вне Эпицентра скорость вращения для замедления рассеивания сверхсилы придётся поднять на порядок.

Хоть я ни о чём таком изначально и не помышлял, растерянности не выказал, лишь вздохнул.

— Но выйти на пик витка не получилось.

— Было бы странно, если б получилось! — фыркнул доцент.

Тут я и вовсе духом пал, но всё же не преминул уточнить:

— И что теперь?

Макар Демидович поднялся со складного стульчика, взял в одну руку чемоданчик с препаратами, а в другую портфель с бумагами и пожал плечами.

— Будем искать причину. Ты сюда за этим и приехал, — заявил он и скомандовал: — Всё, поехали!

Поехали? Мне ещё стол с зонтом складывать вообще-то!

Руки дрожали, колени подгибались, глаза заливал солёный пот, да и в остальном самочувствие оставляло желать лучшего, а вот Звонарь — как огурчик. Ясно, что он в теньке бумажки заполнял и уколы делал, пока я на солнцепёке операторов обрабатывал, вот только на девятом витке Эпицентра кого угодно за час проймёт. Ему же — хоть бы хны.

В себя я пришёл только на тридцатом километре. До того молча сидел на заднем сиденье, отдувался, вытирал лицо носовым платком да следил за окружающей обстановкой. Раскрасневшаяся ассистентка доцента погрузилась в лёгкий транс, а вот Лизавета Наумовна выглядела лишь самую малость утомлённой. Они со Звонарём вели светскую беседу; некоторое время спустя разговор зашёл о том, что к сентябрю в институте подготовят ещё одну пару квалифицированных специалистов для сопровождения операторов-неофитов в Эпицентр, после вспомнили и обо мне.

— Завтра отъезжаем от госпиталя в половине девятого, — предупредил Макар Демидович. — Второй выезд в три. Лизавета Наумовна, вас больше беспокоить не буду, Нюра возьмёт отпуск до конца недели, мы с Петром вдвоём поработаем.

Я выдавил из себя нечто похожее на улыбку, поскольку оказанному доверию нисколько не порадовался.

Ёлки-палки! Да мне теперь смену в «отстойнике» за счастье отработать будет!

— Сейчас загляни в двадцать четвёртый кабинет, — продолжил инструктаж Звонарь. — Лизавета Наумовна, вы осмотр проводить будете?

Та покачала головой.

— Пожалуй, нет. Если изменения и проявятся, то не раньше пятницы.

— Тогда на этом всё.

Я тяжело вздохнул.

— И в чём смысл?

Удивительное дело, но Звонарь снизошёл до объяснений.

— Длительное воздействие интенсивного энергетического излучения способствует проявлению скрытых патологий, что даст возможность поставить более точный диагноз. Обо всех изменениях в самочувствии сообщай незамедлительно.

Ощущал я сейчас себя загнанной лошадью, но говорить об этом не стал, вместо этого спросил:

— Макар Демидович, а практикуется разделение внутреннего потенциала на два изолированных друг от друга заряда?

Конопатая ассистентка так удивилась, что даже из транса вывалилась.

— Кому бы это понадобилось?

Доцент Звонарь с благодушной улыбкой похлопал её по руке.

— На первоначальном этапе изучения сверхэнергии и не такие изыскания проводились, дорогая моя!

— А такие?

Макар Демидович смерил меня пристальным взглядом и подтвердил:

— И такие. Выдвигалось предположение, будто два независимых потенциала превзойдут единый, но оно оказалось ошибочным. Не припомню, чтобы кто-нибудь занимался этим последние лет десять.

Я тут же уточнил:

— А не знаете, ошибка была доказана практическим путём или дальше теоретических выкладок дело не пошло?

— Голая теория и сейчас никого ни в чём не убедит, а уж тогда и подавно! — усмехнулся доцент. — Но учебных пособий точно не существует, самое большее, на эту тему писались дипломные работы и диссертации.

— Придётся изобретать велосипед, — вздохнул я, не скрывая разочарования.

— Начни с поиска в архиве, — посоветовала Лизавета Наумовна. — Думаю, Макар Демидович не откажется составить ходатайство для получения соответствующего допуска.

Доцент поджал губы, потом кивнул.

— Да, в твоём случае такого рода практика будет небесполезна. Напомни в субботу.

На этом разговор и увял, а там и до Кордона добрались. На сей раз Максим Львович со своей помощницей провели все необходимые замеры куда быстрее утреннего обследования, а дальше я спустился в двенадцатый кабинет, забрал свои вещи и наведался в канцелярию. Ордера на заселение в общежитие медиков не получил, вместо этого мне выделили койку в помещении для отдыха дежурной смены.

Да и нормально. Один чёрт, здесь только ночевать стану.

Душ располагался на этаже, я освежился под струями тёплой воды, затем переоделся и заглянул в столовую. После утомительной поездки в Эпицентр есть не хотелось, но режим питания нарушать было нельзя, вот и поужинал. Не могу сказать, будто кусок в горло не лез, только и особого удовольствия трапеза не доставила, за исключением разве что на диво ароматного компота, сваренного из свежих ягод.

На улице я в первой попавшейся на глаза палатке купил две порции ванильного пломбира, с одной расправился на ближайшей лавочке, другой стал лакомиться уже на ходу. Возникла мысль наведаться к бывшим сослуживцам, но в расположение автомобильной части постороннего бы не пустили, так что сходил к егерям и — без толку. Не застал в казарме ни Аркашу Пасечника, ни Никиту Алтына. Мой бывший одноклассник патрулировал окрестности Эпицентра, его сослуживца и вовсе куда-то перевели.

Я поймал себя на мысли о том, что к разочарованию примешивается вполне ощутимое облегчение, но лишь пожал плечами и заниматься душевным самокопанием не стал, отправился в одиночестве бродить по улочкам, благо к вечеру жара спала и больше не хотелось сунуть голову в коробку с сухим льдом. Почти сразу обратил внимание, что на Кордоне заметно прибавилось молодёжи. Некоторые юные барышни прогуливались под ручку с кавалерами в форме отдельного научного корпуса, но преимущественно соискатели держались друг друга. За порядком приглядывали комендантские патрули — бойцы с красными нарукавными повязками попадались на глаза куда чаще прежнего.

Начало смеркаться, и я двинулся во дворик, где по вечерам устраивались танцы. Троица аспирантов к этому времени уже должна была подойти, но нигде за столами я их не заметил, не обнаружились они и среди танцующих под быструю мелодию пар.

Я немного поколебался и всё же, памятуя о завтрашней поездке в Эпицентр, на алкоголь решил не налегать, попросил в буфете стакан газированной воды без сиропа. Охладил лёгким усилием воли, с удовольствием сделал пару глотков, тут меня и окликнули.

— Линь! Ефрейтор!

Обернулся и обнаружил за одним из столиков командира мотоциклетного взвода и его заместителя по технике.

— Игорь Юрьевич! Данила Сигизмундович! — поздоровался я, приблизившись. — Как служба?

— Идёт, — коротко ответил прапорщик, пыхнув дымом. — Присаживайся! У тебя-то как дела?

— Потихоньку, — неопределённо ответил я, опускаясь на свободный стул.

— Обратно на Кордон перевели? — поинтересовался взводный. — И к кому теперь?

Я покачал головой.

— На обследование откомандировали. А из корпуса меня ещё весной комиссовали по состоянию здоровья. Сейчас в службе охраны РИИФС работаю.

Поведал о злополучной перестрелке, после разговор зашёл об июньском нападении на институт, и взводный вздохнул.

— Весело там у вас, как погляжу. А здесь как раз с лета затишье. Только нам от этого не легче…

Честно говоря, меня мало интересовали жалобы на командование, которое забирает самых опытных бойцов и толковых специалистов, присылая взамен зелёных новичков, но никак не получалось придумать повод откланяться, а просто встать и уйти было бы в высшей степени невежливо. Всё же без малого полгода с этими людьми бок о бок проработал.

— Читали? — хлопнул Данила Сигизмундович по лежавшей перед ним газете. — Монархисты требуют проверить законность финансирования корпуса и ограничить траты на закупку новой техники. Ограничить траты! Да мотоцикл отремонтировать целая проблема! Запчасти чуть ли не с боем выбивать приходится!

Тут, на моё счастье, к столу подошли два незнакомых лейтенанта, и я воспользовался случаем улизнуть. Направился к буфету, а когда оркестр заиграл старенький фокстрот «Джон Грей», я невольно стал напевать:

— Нет, ни за что на свете…

Пусть для барышень-операторов звучавшая по тексту песни отговорка и не была актуальна, на популярности этой зажигательной мелодии в студенческой среде сие обстоятельство нисколько не сказывалось. И не сказать ведь, будто я на себя с Лией ситуацию примерил — ну какие дети, ну в самом деле? — но будто пластинку заело, так и бормотал себе под нос:

— Нет, ни за что на свете…

Потом заметил сидевшую в одиночестве Лизавету Наумовну и замедлил шаг. Первым порывом было составить ей компанию, но засомневался и передумал, сразу обругал себя за непростительное малодушие и решительно двинулся к дамочке, но именно в этот момент к её столику подошёл Альберт Павлович, выставил фужер на тонкой высокой ножке и кружку пива.

Тут уж я колебаться не стал и повернул в сторону. Невесть с чего накатило острое желание выпить, сопротивляться ему не стал. Как ни крути — заслужил.

В четверг и пятницу я дважды в день прожаривался в Эпицентре, ассистируя проходящим подстройку к источнику сверхэнергии операторам, после безуспешно пытался пробиться на пик витка, а по возвращении в госпиталь неизменно проходил разнообразные обследования, в смысл которых меня никто и не думал посвящать. И даже на прямые вопросы о полученных результатах неизменно слышал в ответ заверения о том, что выводы делать ещё слишком рано. Раздражало это безмерно.

Попробовал даже насесть с этим на троицу аспирантов, но те ограничились настоятельным советом не крутить шуры-муры с соискательницами, а о работе на вечерних посиделках предпочитали не говорить вовсе.

— Ты пойми, — заявил утомлённый расспросами Вася, — мы клинической картины целиком не видим. Все данные к Звонарю сходятся, вот его по этому поводу и пытай. А нас — не нужно. И прекрати ты уже колотить по столу!

Я оставил попытку трижды стукнуть левой рукой и одновременно четыре раза хлопнуть по столешнице правой, вздохнул и взял запотевшую кружку с пивом.

— Никакой от вас пользы, а ещё диссертации пишете!

— Вот когда защитимся, тогда и обращайся за консультацией, — усмехнулся Лёня.

— По предварительной записи, — добавил Семён.

— За наличный расчёт, ага! — подытожил Василий.

Только и оставалось, что послать их к чёртовой бабушке.

Вася отсмеялся, хлебнул пива и заявил:

— Слушайте, мне тут одна птичка на хвосте принесла, что в первой лаборатории скоро вакансия образуется!

— Да какие там вакансии? — скривился Семён. — Журнал регистрации расхода препаратов вести и студентов в процедурные водить?

— Не, младшего научного сотрудника ищут, — мотнул головой Василий. — Леопольду исследовательский проект согласовали, будет сверхбактерий разводить.

Лёня поскрёб затылок.

— Так, может, к нему получится устроиться, если с первой лабораторией не выгорит?

— Да ну! — отмахнулся Семён. — Он же двинутый!

— Леопольд-то? — уточнил я. — Нормальный он. Пару раз вместе пиво пили.

Троица аспирантов уставилась на меня во все глаза.

— Если предложит в эксперименте поучаствовать — беги, — заявил Вася, вроде бы даже на полном серьёзе. — Помню, на четвёртом курсе он на себе колонию дрожжей испытал — так потом неделю в уборную зайти невозможно было!

Семён и Леонид закивали.

— А помните, пятнами с ног до головы покрылся?

— Точно! Они ещё светились в темноте. Вот это был номер!

Я не поверил ни единому их слову, но посмеяться — посмеялся.

На субботу Звонарь запланировал только один выезд, поэтому вопреки обыкновению по врачам я отправился не поздним вечером, а сразу после обеда. Под конец обхода поднялся на третий этаж к Лизавете Наумовне. Очереди у её кабинета не было, сама она заполняла какие-то бумаги.

— Проходи в процедурную, раздевайся до трусов, — попросила, задумчиво прикусив кончик карандаша.

Я разделся, лёг на застеленную чистой простынёй кушетку и невольно вспомнил, чем закончилась аналогичная процедура в таком уже далёком январе, но все эти глупости мигом вылетели из головы после первого же укола иглой. Лизавета Наумовна не пыталась выправить мои энергетические каналы и сместить узлы, но даже простая диагностика сегодня оказалась на редкость неприятной, не сказать — болезненной.

Иглы вонзались как-то очень уж жёстко, последующее сверхъестественное воздействие заставляло морщиться и стискивать зубы, а сама Лизавета показалась непривычно напряжённой. Не видел её такой, пожалуй, всё с того же января.

— Что-то случилось? — поинтересовался я в промежутке между уколами.

Лизавета откинула с лица локоны светло-каштановых волос и стиснула в пальцах очередную иглу.

— С чего взял?

— Вы меня не в первый раз в подушечку для иголок превращаете — очень, знаете ли, разница с предыдущими процедурами ощутима. Техника акупунктуры совершенно иная.

Лизавета поглядела на свои пальцы, которые нисколько не дрожали, и улыбнулась, только как-то совсем уж безрадостно. И — недобро.

— Ничего у меня, Петя, не случилось. Кое-чего не случилось, только и всего.

Я немного поколебался, не зная, стоит ли продолжать разговор, но лежать и молчать было глупо, вот и спросил:

— И чего же не случилось, если не секрет?

Ответом стало пожатие плечами.

— Чуда, наверное. И знала ведь, что нет смысла склеивать разбитую фарфоровую чашку, стоит выкинуть её в мусорное ведро, забыть и жить дальше, но все мы подвержены самообману.

Стало неловко, пожалел даже, что не удержал язык за зубами, но всё же переборол нежелание лезть в чужую душу и предположил:

— Так понимаю, это камень в огород Филиппа?

Очередная игла вонзилась лишь самую малость мягче предыдущих, а Лизавета жёстко усмехнулась.

— Камень? Да это целая скала!

— Наверное, это не моё дело…

— Ой, да брось! — фыркнула Лизавета. — Филипп спит со своей секретаршей, только и всего. С мужчинами подобное случается сплошь и рядом. Такие отношения привлекают именно отсутствием обязательств, делать из них проблему попросту глупо. Только вот чертовски неприятно узнавать о подобном от посторонних!

Сложить одно с другим получилось без всякого труда, и я спросил напрямую:

— Уверены, что Альберт Павлович не приукрасил ситуацию?

Лизавета Наумовна рассмеялась, как показалось, на сей раз совершенно искренне.

— Ох и хитёр ты стал, Петя! С тобой надо ухо востро держать!

Я и в самом деле намеренно сформулировал вопрос таким образом, чтобы выдать своё предположение за подтверждённый факт, но признавать этого не собирался и разыграл недоумение.

— Почему это?

Лизавета лишь покачала головой.

— Давай не будем жонглировать словами, — попросила она и следующую иглу воткнула в меня, такое впечатление, намеренно жёстко. — Что же касается твоего вопроса по существу, могу сказать одно: Альберт патологически честен. На моей памяти никто и никогда ещё не обвинял его в прямой лжи. Умолчать о чём-то, выдать желаемое за действительное, раздуть из мухи слона — это он всегда пожалуйста, соврать — нет.

Заявление в немалой степени удивило, и я полюбопытствовал:

— Так хорошо его знаете?

Лизавета Наумовна улыбнулась.

— Помнишь, я как-то сказала, что будь нам обоим по восемнадцать, мы с тобой друг на друга и не взглянули бы даже?

— Угу, — промычал я.

— Вот так у нас с Альбертом и вышло. Мы оба были слишком целеустремлёнными, чтобы общение могло перерасти в нечто большее. Остались друзьями.

Возник резонный вопрос, с какой тогда целью Альберт Павлович решил вмешаться в личную жизнь Лизаветы, но озвучивать его показалось неуместным, а там и процедура к концу подошла.

Подниматься с кушетки я повременил, полежал немного, собираясь с духом, потом сел и с облегчением обнаружил, что сеанс акупунктуры, несмотря на неприятные ощущения, остался без последствий; немного зудела кожа, вот и всё.

Лизавета оставила меня в одиночестве, а сама отправилась составлять заключение, и только тогда сообразил, что она не полюбопытствовала, откуда знаю Альберта Павловича я сам.

Было ей это неинтересно, знала ответ наверняка или сделала какие-то выводы на основании моего поведения?

Едва ли в данной конкретной ситуации стоило переживать по этому поводу, но на будущее имело смысл учесть, что из вопросов зачастую можно получить столько же информации, сколько из ответов на них, если не больше.

Я оделся, покинул процедурную и нарочито бодро спросил:

— Жить буду?

— По моей части замечаний нет, энергетические каналы стабильны, — объявила Лизавета, расписалась, шлёпнула штамп и протянула листок. — Занесёшь Макару Демидовичу?

— Конечно!

Мы попрощались, и я направился на приём к доценту, а уже у лестницы навстречу попался Альберт Павлович собственной персоной.

Я едва не вздрогнул от неожиданности, мой же куратор расплылся в широкой улыбке.

— На ловца и зверь бежит! Ты как — освободишься до восьми?

— Должен, — решил я, поскольку уже обошёл всех врачей, а на вторую половину дня Звонарь сегодня ничего не планировал.

— Ну и чудненько. Успеем тогда в Новинск засветло вернуться. Жди меня у госпиталя.

Мы разошлись, и я даже начал спускаться по лестнице, но только дошёл до середины пролёта и быстренько взбежал обратно, выглянул в коридор, желая убедиться в правильности своего предположения. Уже приоткрывший дверь тридцать седьмого кабинета Альберт Павлович погрозил пальцем и скрылся внутри, а я пожал плечами и двинулся на второй этаж.

Сегодня определённо был не мой день, и разговор с Макаром Демидовичем стал очередным тому подтверждением. Сначала доцент долго перебирал бумаги, внимательно изучал заключения специалистов и сортировал их, раскладывая перед собой, потом вздохнул:

— Да уж, тяжёлый случай!

У меня внутри всё так и перевернулось.

— Всё так плохо?

Доцент Звонарь поднял на меня взгляд и досадливо поморщился.

— Запомни на будущее: юношеский максимализм с разделением всего и вся исключительно на чёрное и белое до добра не доведёт. Ситуация, скрывать не стану, непростая, но по сравнению с тем, через что проходили операторы двадцать-тридцать лет назад, это не цветочки даже, а так — ерунда на постном масле.

Меня немного отпустило, и я указал на медицинские записи.

— И что со мной?

— Сказывается нарушение процедуры инициации, — ожидаемо и вместе с тем не слишком понятно ответил Макар Демидович. — Редкая девиация, на моей памяти таких ещё не случалось. Обычно операторы не могут выйти на пик витка в силу низкой чувствительности, у тебя же она в норме, мешает повышенная сопротивляемость. Организм просто неспособен полноценно работать со всем диапазоном сверхэнергии, доступным операторам девятого витка.

Я миг осмысливал услышанное, затем припомнил пояснения Трофима Фёдоровича и недоумённо нахмурился.

— Но разве такого рода отклонения — не обычное дело?

Звонарь вздохнул.

— Вовсе нет. Преимущественно развитию способностей препятствует неблагоприятное соотношение показателей чувствительности и сопротивляемости организма, в этом случае проблема решается за счёт медикаментозной терапии, направленной на увеличение восприимчивости. Баланс выравнивается, и это позволяет оператору закрепиться на пике витка, дабы постепенно выправить внутреннюю энергетику и отказаться от приёма препаратов. У тебя ситуация несколько иная.

— Как так?

— Согласно первоначальным обследованиям твоя восприимчивость чуть выше среднего уровня операторов девятого витка, а сопротивляемость к сверхэнергии находится на медиане витка десятого. Соотношение не из лучших, однако диета и регулярный приём препаратов довели чувствительность до эталонной, в ограниченном диапазоне она даже вышла за пределы нормы, пусть и на уровне погрешности измерения. Но!

У меня по спине мурашки побежали.

«Но!» Всегда есть «но»!

— После длительного нахождения в зоне повышенного излучения, — продолжил Макар Демидович, — сопротивляемость организма достигла предела десятого витка, а это привело к возвращению прежнего перекоса.

— Такое разве возможно? — опешил я. — Разве предел сопротивляемости не закладывается при инициации?

Доцент только руками развёл.

— Это объективный факт, подтверждённый аппаратным контролем. — Он постучал пальцами по лежавшим на столе бумагам. — Как видишь, в твоём случае нет ничего однозначного, ведь для любого практика внутренних витков защитные возможности организма куда важней чувствительности.

Я помассировал виски подушечками пальцев, затем сказал:

— Интенсивному излучению я подвергался в Эпицентре. Если какое-то время его не посещать, разве это не приведёт к снижению сопротивляемости?

Макар Демидович покачал головой.

— В резонансе ты пропускаешь через себя столько энергии, что организм мобилизует внутренние ресурсы, и я не имею ни малейшего понятия, каким образом можно временно подавить этот процесс или взять его под контроль.

Ответ нисколько не порадовал. Вот вообще нисколько. И вдвойне не понравился отстранённый вид собеседника, который, такое впечатление, мысленно расширял отведённый мне абзац в своей докторской диссертации до страницы, а то и двух.

— И что теперь делать? — поинтересовался я, хоть и опасался, что не услышу ничего утешительного.

Звонарь взглянул на часы, отпер верхний ящик стола и достал из него коробочку с пилюлями, отправил одну из них в рот, запил водой.

— Возможны варианты, — произнёс он после этого. — Можешь оставить всё как есть. Постоянно сидеть на медикаментах никакого здоровья не хватит, показатели постепенно сползут румба до двадцать второго — двадцать третьего, но, если не бросишь практиковаться, ниже точно не просядут.

Я даже раздумывать над этим предложением не стал и решительно помотал головой.

— Не подходит!

Ну в самом деле — застрять между низкой и высокой суперпозициями хорошего мало. О подстройке на тот же айлийский источник в этом случае можно будет попросту забыть, да и внутренний резерв сократится самым радикальным образом.

А это не по мне. У меня — приоритеты.

Доцент явно ожидал именно такой реакции на свои слова, поскольку взывать к благоразумию не стал и продолжил перечислять варианты:

— Повысить восприимчивость выше текущих значений представляется мне затеей нереальной. Она и так у тебя предельная для девятого витка, — прямо заявил он. — Медикаментозным снижением сопротивляемости никто, насколько знаю, никогда не занимался. Работу в этом направлении придётся начинать с нуля, что тоже не выход. Остаётся управление внутренними возможностями организма. Начни со сверхйоги, потом уже поймёшь, в каком направлении стоит двигаться дальше.

С тем же успехом доцент мог посоветовать достичь просветления, но я всё же уточнил:

— Думаете, это реально?

— Взять под контроль разума бессознательные рефлексы организма? — уточнил Макар Демидович и фыркнул. — Ну разумеется! Зайди через час, я составлю рекомендации и перечислю наиболее подходящие практики. Заодно и ходатайство о допуске к дипломным работам и диссертациям оформлю.

Я поблагодарил собеседника и покинул кабинет, нисколько не обнадёженный услышанным. Нет, так-то грех жаловаться — всё же меня не выкинули на помойку к другим уникальным в своём роде предметам, мной занимаются, только от этого не легче. Медитации если и дадут свои плоды, то очень и очень нескоро. Самопознание — дело небыстрое, а уж столь тонкая настройка организма и вовсе потребует годы практик.

Ну вот за что мне это всё? За что, а?

Стало обидно и горько, едва сумел жалость к самому себе задавить.

Плевать! Прорвусь! Могло быть и хуже. И это отнюдь не пустые слова. Меня ведь и в самом деле могло вовсе не быть. А я — есть. Я — жив.

Не сказать, будто на душе от подобных размышлений так уж сильно полегчало, но мало-помалу от сердца отлегло и плакать расхотелось. Сходил в комнату отдыха, собрал вещи, переоделся и обнаружил, что до восьми вечера заняться совершенно нечем. Заглянул в двенадцатый кабинет и обсудил последние новости с троицей аспирантов, затем поднялся к Звонарю и получил от него комплект документов, часть из которых предназначалась для меня, а часть надлежало вклеить в учётную книжку.

Ещё получил оформленный надлежащим образом табель, из которого следовало, что за ассистирование операторам со всеми доплатами набежало ни много ни мало сто восемнадцать рублей. И пусть нужды в деньгах с учётом отложенных наградных и прочих доплат я не испытывал, сумма порадовала. Невольно задумался даже, тем ли делом занялся. Тут в месяц точно семьсот-восемьсот рублей выходило бы!

Впрочем, не в деньгах счастье. У меня приоритеты, да и вкалывать на износ пришлось бы. Опять же — только два месяца в году такие урожайные, за сопровождение повторных подстроек куда скромней тарифные ставки.

Я свернул полученную в кассе стопку банкнот и сунул её в карман, немного поколебался, но к Лизавете Наумовне не пошёл, так до восьми часов и просидел во дворе госпиталя, благо там имелась возможность укрыться под навесом от палящих лучей солнца, а в палатке на углу продавали квас.

И всё бы ничего, только Альберт Павлович не появился ни в восемь, ни в половине девятого. Его автомобиль подкатил с опозданием в сорок пять минут, когда уже понемногу начало смеркаться, ещё и до Новинска ехать нам предстояло в гордом одиночестве, а не в составе автоколонны. Меня это обстоятельство, так скажем, не воодушевило.

— Вы серьёзно? — воззрился я на куратора. — У нас тут стреляют вообще-то!

— У вас тут стреляли, — с невозмутимым видом поправил меня Альберт Павлович. — В последнее время оперативная обстановка стала спокойней, обходится без эксцессов.

Эти слова меня нисколько не убедили.

— Можем нарваться.

— Риск вполне оправдан. Садись!

Деваться было некуда, я кинул мешок назад и устроился на пассажирском сиденье, а стоило только отъехать от контрольно-пропускного пункта и покатить по трассе в сторону Новинска, погрузился в лёгкий транс, принялся играть параметрами заземления, то усиливая его, то до предела ослабляя, пока не поймал состояние, которое позволяло контролировать обстановку на расстояние в добрую сотню метров.

После ограничил восприятие узким сектором, захватывавшим дорогу и обе обочины, что дало возможность ещё сильнее увеличить дистанцию уверенного обнаружения операторов. О простых людях тоже не забывал, время от времени направлял вперёд короткий импульс сверхсилы. Под конец поездки взмок, но это были сущие пустяки по сравнению с теми неприятностями, в которые могли влипнуть, проворонив засаду.

А вот Альберту Павловичу — хоть бы хны. Так всю дорогу и крутил баранку с безмятежной улыбкой, словно бы прилипшей к его округлому лицу.

Фомы Коромысло на него нет!

Но как бы то ни было, доставил меня в Новинск куратор в целости и сохранности, высадил у дома, наказал быть завтра на футболе без опозданий да и укатил прочь. Я вытянул за цепочку карманные часы, взглянул на них и от визита к Лии отказался. Пока вещи разберу и душ приму, пока до студгородка добегу — уже одиннадцатый час будет. Да и к себе не позвать — окно кухни светится, явно Миша с Миленой чаёвничают.

Вот тоже странно: Лия так легко о свободных отношениях рассуждает, а когда сосед дома, никогда на ночь не остаётся.

Ладно, чего уж теперь? Надо завтра с ней обязательно увидеться, а то непонятно, насколько их дурацкая практика затянется. Вот ведь Герасим удружил, так удружил. А ещё Альберт Павлович со своим футболом пристал как банный лист!

Я испытал внезапный приступ раздражения и даже злости решительно на всех, оно и немудрено — очень уж насыщенной выдалась неделя, устал невероятно. Мне бы в кровать завалиться, а там хоть трава не расти.

Так и поступил, даже вечерять не стал.

Утром встал ни свет ни заря по сигналу позаимствованного у Миши Поповича будильника. Пиджак оставил висеть в шкафу, ограничился рубахой с коротким рукавом, льняными брюками, лёгкими парусиновыми туфлями и непременной кепкой. Обошёлся без завтрака, первым делом заглянул в ближайшую парикмахерскую и постригся под бокс да ещё побрился, оттуда поспешил в студгородок. Лию застал в общежитии, но толком поговорить не вышло: и самого время поджимало, и она сборы к завтрашнему выезду затеяла, а Инга ей усиленно помогала, в связи с чем барышни только при мне два раза поругаться успели.

Мы условились встретиться во второй половине дня, и я рванул на городской стадион, благо заранее выяснил, что до него от студгородка можно напрямую добраться на трамвае третьего маршрута. Не ближний свет — спортивное сооружение располагалось на границе центра и западных кварталов Новинска, прежде бывать в той округе не доводилось.

Но не заплутал, просто пошёл вслед за компанией молодых людей, которые, несмотря на неоднократные требования кондуктора не нарушать общественный порядок, всю дорогу от института горланили спортивные речовки. Народу на улице оказалось с избытком, преимущественно все двигались в одном направлении, так что не заблудился. Прошёл два квартала и сначала услышал музыку, а после вывернул к футбольному стадиону, неподалёку от центральных ворот которого играл духовой оркестр.

Здесь же стояло несколько палаток с мороженым и прохладительными напитками, а вдоль края площади тянулись два навеса, под которыми разместили длинные столы. Меж стекавшихся ко входу на стадион болельщиков бродили лоточники с папиросами и немудрёной снедью, а ещё тут наблюдался явный переизбыток стражей порядка.

Я заметил легковой вездеход и фургон с эмблемами ОНКОР, ещё среди толпы мелькали белые кители и фуражки постовых. Давненько уже не видел, чтобы мои бывшие коллеги работали рука об руку с сотрудниками полицейского управления, а тут — получите и распишитесь.

Попасть на стадион торопились далеко не все: у рюмочных, коих в соседних домах размещалось не одна и не две, толпились разношёрстные компании болельщиков с пивными кружками в руках. И каково же было моё удивление, когда у арки с вывеской «11 метров» я углядел Альберта Павловича в летнем пиджачке, сорочке с расстёгнутым воротом и легкомысленно сдвинутой на затылок кепке!

Вот это номер!

Институтский консультант отсалютовал мне свободной рукой, а стоило только подойти, и он поставил на поднос проходившей мимо официантки пустую кружку, взамен взял две полных.

— Запиши на мой счёт, Катенька, — небрежно бросил Альберт Павлович, передавая одну мне.

Я отказываться не стал и даже отпил, прежде чем спросить:

— А не рановато начали?

Куратор лишь улыбнулся в ответ и обвёл рукой толпившихся тут же болельщиков.

— Не в моих принципах ставить светские условности выше объективной необходимости. — Он приложился к запотевшей кружке и добавил: — И атмосферы спортивного праздника.

— И за кого болеем? — уточнил я, зная, что сборная института в городском первенстве участия не принимает.

— Играют «Факел» и «Машинист». Сам решай, кто тебе ближе: пожарная охрана или железнодорожники.

Мне не было ровным счётом никакого дела ни до тех, ни до других, я бы и матч с превеликим удовольствием проигнорировал, да куда там! Допили пиво, отправились на стадион, на трибунах которого яблоку некуда было упасть. Все билеты были распроданы, но у Альберта Павловича оказался выкуплен абонемент на две персоны.

Места нам достались не из худших, поднявшееся над домами солнце светило со спины и не слепило глаза, но и так очень скоро я начал обливаться потом. Трибуны размеренно гудели, то и дело взрываясь оглушительными криками, а вопли «судью на мыло!» зачастую перекрывали даже речовки организованных групп болельщиков.

Альберт Павлович голосил ничуть не тише остальных, то и дело вскакивал на ноги и размахивал руками, всецело захваченный той самой «атмосферой спортивного праздника», а вот я, дабы не провести два часа совсем уж бездарно, то начинал экспериментировать с заземлением, пытаясь выявить в толпе других операторов, то постукивал пальцами по лавке, стремясь выдать три удара одной рукой и четыре другой. Матч меня занимал мало. Точнее — не занимал вовсе.

Но самым печальным оказалось то обстоятельство, что после игры пришлось возвращаться в уже знакомое питейное заведение с вывеской «11 метров».

— Тут институтские собираются, — пояснил Альберт Павлович. — Лаборанты и аспиранты, стажёры, вахтёры, младшие научные сотрудники, молодые преподаватели. Публика специфическая, но ты впишешься.

Мы подошли к буфету, и куратор выложил на прилавок пятёрку, закрыл долг и попросил налить нам ещё по кружке светлого. После двух часов на солнцепёке, возражать против выпивки мне и в голову не пришло. Пожалуй, имело смысл ограничиться квасом или газированной водой, но, как в своё время выразился Карл, «выламываться из компании» точно не стоило. Научный факт, ага.

Болельщики только-только начали подходить со стадиона, я заметил сразу несколько знакомых лиц. Узнал лаборанта, вечно решавшего шахматные этюды, пару аспирантов из актива военной кафедры и одного из ведших семинары по логике стажёров, да ещё мне отсалютовали кружками коллеги из службы охраны.

Мы с Альбертом Павловичем вышли в заставленный столами внутренний двор, и я спросил:

— А точно надо тут своим становиться?

— Всенепременно, — подтвердил куратор. — На первых порах я тебя подстрахую, заодно с завсегдатаями перезнакомлю, но с началом учебного года буду вынужден на более перспективное направление переключиться.

«В три раза более перспективное?», — захотелось съязвить мне, памятуя о стремлении Альберта Павловича войти в некий клуб тридцать третьего румба, но вовремя прикусил язык. Правда, отвертеться от обязанности становиться завсегдатаем в «Одиннадцати метрах» всё же попробовал.

— А как же Иван?

— У него свой фронт работ, — отрезал Альберт Павлович и вздохнул. — Пётр, ты пойми: не в моих принципах нагружать людей бессмысленными заданиями или требовать от них жертвовать своим личным временем без всякой последующей отдачи. Я, конечно, могу просто приказать, но оглядись по сторонам и скажи, что ты видишь.

— Болельщиков? — предположил я.

Куратор закатил глаза.

— Нужных людей, Петенька. Нужных и полезных. Все они обеспечивают функционирование института на низовом уровне. Поверь, связи в этой среде серьёзно упростят тебе жизнь. Не говоря уже о том, что многие из этих «болельщиков» рано или поздно пойдут на повышение.

Я вздохнул, хлебнул пива и спросил:

— И что от меня требуется?

— Ничего особенного. Просто заводи знакомства и держи ушки на макушке. Для начала хватит и этого. Только определись с командой, за которую станешь болеть. Это момент принципиальный.

Следующий час я выслушивал наставления и краткие характеристики собравшихся, монотонно кивал, никак не выказывая горячего желания поскорее отсюда убраться. Даже принёс нам ещё по паре кружек пива, но Альберта Павловича такой покладистостью обмануть не сумел.

— Какие-то планы на сегодня? — спросил он, вытирая с губ пену носовым платком.

— У меня вообще-то и личная жизнь имеется! — с вызовом ответил я.

— Учись совмещать приятное с полезным, — спокойно произнёс в ответ куратор, огляделся и вздохнул: — Хотя кому я это говорю! С Юлией Сергеевной у тебя это прекрасно получалось без всяких советов. А здесь… Да уж, здесь с этим могут возникнуть сложности.

Замечание о госпоже Карпинской я пропустил мимо ушей, а вот со второй частью высказывания собеседника оказался всецело согласен, поскольку барышень и на стадионе, и в «Одиннадцати метрах» было откровенно немного и все они сопровождали кавалеров. Опять же мне до них дела нет, мне бы с Лией сегодня увидеться.

Болельщики понемногу начали расходиться, мы тоже допили пиво и стали продвигаться к выходу, вот только по пути Альберт Павлович то и дело останавливался перекинуться парой слов со знакомыми, а знал он тут, вне всякого сомнения, решительно всех. Меня даже потряхивать начало, но поскольку плюнуть на всё и уйти не имелось никакой возможности, оставалось упражняться в искусстве лицедейства и не выказывать раздражения.

«Ну же! Закругляйся!» — мысленно пришпорил я куратора, когда тот ввязался в обсуждение игры голкипера железнодорожников, и в этот самый момент в арку прошёл Иван Богомол.

Альберт Павлович заметил помощника одновременно со мной, его округлое лицо вмиг растеряло всю свою мягкость, но тут же вновь разгладилось.

— Идём, — коротко сказал куратор и поспешил навстречу коллеге, удивительно ловко лавируя меж точивших лясы болельщиков.

Я такой сноровкой похвастаться не мог и слегка отстал, нагнал старших товарищей уже на улице. Те решительно шагали к замершему поодаль от арки легковому автомобилю, судя по регистрационным номерам, числившемуся за институтом, и я ускорился, спросил:

— Свободен, надеюсь?

Не тут-то было!

— Едешь с нами, — отрывисто бросил Альберт Павлович, от благодушного настроения которого не осталось и следа.

Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше, вот и не стал беспрекословно выполнять распоряжение куратора, раздражённо спросил:

— Куда и зачем?

— Тут недалеко, — подсказал Иван Богомол, распахивая заднюю дверцу автомобиля. — На Тридцатого июня.

Улица эта располагалась в непосредственной близости от главного корпуса РИИФС, но, хоть нам и было по пути, я предпочёл бы добраться до студгородка самостоятельно и потому повторил:

— Зачем?

Альберт Павлович наполнил лёгкие воздухом и закрыл глаза, потом медленно выдохнул и заявил:

— Опознаешь кое-кого.

Сердце у меня словно незримая рука сдавила. Никаких официальных учреждений на улице Тридцатого июня не располагалось, и, следовательно, от меня требовалось опознать не задержанного, а покойника. Кого-то из моих знакомых.

Кого?!

Именно этот вопрос я и выдавил из себя, страшась услышать ответ и одновременно не в состоянии мучиться всю дорогу неизвестностью. Ответ Альберта Павловича поставил всё с ног на голову.

— Предполагаемого Сомнуса, — огорошил меня куратор и рывком распахнул дверцу. — Всё, едем!

Я обошёл машину, забрался на заднее сиденье к Ивану, беззвучно ругнулся.

Сомнус! Один из самых разыскиваемых иностранных агентов, действующих в Новинске!

У меня был к нему личный счёт, и переживать из-за гибели этого выродка я точно не собирался, да только брать его следовало непременно живым. Брать и колоть, пусть даже мозги в студень превратятся! А убить при задержании — ну как же так?!

Я захлопнул дверцу, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Что ж — поехали…

Часть первая. Глава 5/2

Молчаливый водитель привёз нас к трёхэтажному угловому дому, у въезда во двор которого стояли два вездехода с эмблемой ОНКОР, карета скорой помощи и несколько легковых автомобилей без опознавательных знаков. Кругом толпились люди в форме и штатском, патрульные перекрыли обе улочки и не пропускали к месту происшествия зевак.

Я выбрался из машины, огляделся и сразу приметил знакомые лица: что-то строго выговаривал трём понурившим головы молодым людям капитан Городец, а рядом с легковушками в компании то ли следователей, то ли криминалистов курили Илларион Валерианович Спас и Василь Короста.

За оцепление автомобиль проезжать не стал, мы выбрались из него, и Альберт Павлович предъявил патрульным служебное удостоверение.

— От института на опознание! — заявил он и скомандовал: — Линь, за мной!

Препятствовать нам не стали, консультант направился прямиком к Георгию Ивановичу, а я подошёл поздороваться с представителями надзорного дивизиона.

— Ты чего тут? — не сдержал удивления Василь.

— На опознание выдернули, — воспользовался я объяснением куратора.

— В самом деле? — остро глянул на меня Спас и многозначительно хмыкнул.

— А почему именно тебя? — заинтересовался мой бывший сослуживец.

— Не беги впереди паровоза, — осадил подчинённого Спас и пыхнул папиросным дымом почище того самого паровоза. — Эх, молодёжь…

Тут меня окликнули.

— Линь! — позвал Альберт Павлович, который двинулся к арке в сопровождении капитана Городца и одного из хмурых оперативников.

Я припустил следом, миновал выставленных у ворот караульных и заскочил в проходной двор, где в закутке между глухой стеной и сараем работали криминалисты. Вокруг лежавшего ничком тела установили на треногах мощные электрические фонари, а фотограф делал снимок за снимком, каждый раз с нового ракурса. Один специалист зарисовывал в блокноте схему, другой замерял для него расстояния рулеткой, третий соскребал что-то с земли стальной ложечкой, тут же вытирал с лица пот бледный молодой человек, который непосредственно перед нашим появлением задействовал для изучения места преступления сверхспособности.

Одного раздражённого жеста Городца оказалось достаточно, чтобы криминалисты расступились. Едва ли они числились в следственном дивизионе, скорее уж место преступления пока что оккупировал дивизион контрольно-ревизионный.

— Последний месяц объект проводил здесь ночи с субботы на воскресенье и всякий раз покидал съёмную квартиру с десяти до одиннадцати часов утра, — начал отчитываться оперативник. — Когда объект не появился в половине двенадцатого, я послал человека проверить обстановку, он и обнаружил тело. Дальше действовали по протоколу.

Альберт Павлович огляделся и начал перечислять:

— В доме два десятка квартир. Двор проходной. Утро воскресенья. — Он вздохнул. — Надо понимать, никто ничего подозрительного не видел и не слышал?

Судя по унылому виду оперативника, так оно и было. Дальше консультант его мучить не стал и попросил Городца, ещё даже более хмурого, нежели обычно.

— Показывай.

Георгий Иванович отпустил подчинённого, после указал на тело и спросил у меня:

— Узнаешь?

Человек в дорогом, явно пошитом на заказ костюме лежал лицом вниз, и я покачал головой.

— Нет.

— Никаких ассоциаций не возникает?

Альберт Павлович страдальчески закатил глаза:

— Да господи боже мой! У него даже при просмотре кинохроники никаких ассоциаций не возникло!

— Здесь — другое! — возразил капитан и добавил: — И это вовсе не доказывает правоту твоей версии, Альберт!

Институтский консультант досадливо поморщился и предложил:

— Давай ближе к делу!

Георгий Иванович хмуро глянул в ответ и поманил меня к телу, предложил опуститься на корточки и заглянуть в лицо. Я к этому времени уже решительно ничего не понимал, но выполнил распоряжение, а узнав покойника, от неожиданности ругнулся:

— Вот чёрт!

В глухом закутке лежал магистр психологии Эрнест Карлович Рейс!

«Ну хоть у меня алиби есть», — мелькнула в голове дурацкая мыслишка, едва удержался, чтобы не ляпнуть этого вслух. Сказал о другом, просто заметил на земле лишь несколько бурых пятен, вот и сказал:

— Не вижу ран.

— Выстрел в глаз с близкого расстояния, — просветил меня капитан Городец. — Вероятней всего, использовалось оружие двадцать второго калибра.

Двадцать второго?! Его прикончили из дамского пистолетика?!

Вспомнилось, как сам палил по тёмной фигуре из ТТ, и я с нескрываемым сомнением произнёс:

— Думаете, это Сомнус?

— Ты нам об этом скажи! — хмыкнул вставший за моей спиной Альберт Павлович. — Это ты с ним на лодочной станции и лесопилке сталкивался!

Сталкивался — да. А с Рейсом — в аудитории. И он оттуда меня даже выставил, что могло быть отнюдь не желанием приструнить вольного слушателя, а попыткой избежать опознания. Вот только, как тогда узнавания не ворохнулось, так и сейчас соотнести магистра психологии с вражеским агентом не получилось.

И как теперь определённый ответ дать?

Я выпрямился и пожал плечами.

— У Сомнуса на животе шрамы должны быть, — напомнил я кураторам, предложив простейшее решение проблемы. — Как осмотрите его, так и будет вам ясность.

— Не факт, — возразил Георгий Иванович. — Целенаправленным воздействием оператор с базовой медицинской подготовкой вполне способен свести такого рода отметины за несколько недель. — Он достал из внутреннего кармана перьевую ручку и указал на судорожно стиснутый кулак. — Видишь?

Я присмотрелся и обнаружил, что пальцы сжимают обрывок золотой цепочки.

Городец выпрямился, вернул ручку в карман, взамен вытянул конверт, из которого вытряхнул себе на ладонь кулон в виде золотой рыбки.

— Узнаёшь?

Едва ли куратор действительно нуждался в моём ответе, так что я, в свою очередь, уточнил:

— Тут нашли?

Георгий Иванович кивнул, убрал подвеску обратно в конверт и предложил:

— Альберт, забирай его и вези к нам. Я тут освобожусь и решим, как дальше быть.

«Забирай его» — это не о кулоне. «Забирай его» — это обо мне.

Не могу сказать, будто обрушившиеся снежным валом новости вогнали в полуобморочное состояние, но мне и в голову не пришло протестовать, когда мы вновь погрузились в автомобиль и покатили прочь.

Эрнест Карлович Рейс и Юлия Сергеевна Карпинская. Подвеска в виде золотой рыбки и дамский пистолет. Цепочка вырисовывалась препаскудная: я ведь точно знал, что Юленька спит и видит, как бы поквитаться с магистром психологии, и причина для ненависти у неё из разряда тех, по причине которых можно и пулю в человека всадить.

С этим всё было ясно. Загадкой оставалось лишь обстоятельство, заставившее моих кураторов заподозрить в господине Рейсе неуловимого Сомнуса.

В автомобиле за всю дорогу никто не произнёс ни слова, ехали в гробовой тишине. Я даже требовать объяснений не стал, куда именно мы направляемся, до того погрузился в напряжённые раздумья, благо на месте оказались уже через десять минут.

Привезли нас в штаб-квартиру ОНКОР. На пропускном пункте мурыжить не стали, сразу пропустили внутрь и Альберта Павловича, и меня; даже нож сдать не потребовали. Куратор явно бывал тут не единожды, да и я, шагая за ним по пустым коридорам, очень скоро сообразил, куда именно мы направляемся. Ну да — ждал нас специальный агент контрольно-ревизионного дивизиона, с которым я общался после памятной стычки с припадочным дворянчиком в «Гранд-отеле».

Впрочем, надолго в его кабинете я не задержался, почти сразу меня отвели в комнату с кинопроектором, где пришлось битый час наблюдать за новопреставленным господином Рейсом, причём большей частью мне демонстрировали не нарезку из хроники, а кадры оперативного наблюдения за ним.

Да только всё без толку. Ну вот никак не получалось соотнести магистра психологии с оператором, едва не прикончившим меня на лесопилке. Ясно и понятно, что шпионам сам бог велел личины менять, но у всякого лицедейства есть свои пределы.

Так я в итоге Альберту Павловичу и заявил.

— По лодочной станции ничего не скажу — давно дело было, да и не разглядел тогда ничего толком, но, если хотите знать моё мнение, на лесопилке был не Рейс.

Как ни странно, такое заявление куратора нисколько не смутило.

— И почему ты так решил? — лишь уточнил он.

Я зажмурился и помассировал веки, потом сказал:

— Тот, на лесопилке, двигался совершенно иначе. Это не штатский был. Может, и не профессионал, но натаскивали его точно профессионалы.

— Рейс несколько лет жил за границей, — напомнил куратор. — Могли поставить технику.

— Я не узнал его по голосу.

— Не аргумент.

— Всё равно не верится, что это был он.

Альберт Павлович распахнул дверь и жестом пригласил меня на выход.

— Вот и мне не верится, — признался куратор с тяжёлым вздохом и перевёл разговор на другую тему: — По Юлии свет Сергеевне что скажешь? Могла она с Рейсом счёты свести?

— Понятия не имею. Я об их отношениях ничего не знаю.

— Да неужели?

— Доподлинно — нет. Могу предположить, что он воспользовался неуравновешенным состоянием Карпинской, ну или она так полагала.

— О да! Эрнест Карлович практиковал нетрадиционный подход в работе с юными барышнями. Вот только в случае с Юлией Сергеевной его метод дал сбой, и, хоть обошлось без публичного скандала, в кулуарах кое-какие слухи об устроенной госпожой Карпинской истерике всё же ходили. Как думаешь, могла она его прикончить, сочтя себя опозоренной?

Я не колебался и мгновенья, прямо заявил:

— Вздор!

— Даже так?

— Полагаю, она могла застрелить Рейса, — был вынужден признать я, припомнив взгляд, коим Юленька однажды наградила Эрнеста Карловича. — Но она не истеричка. В жизни не поверю, что убежала бы, оставив на месте преступления обрывки цепочки и такой приметный кулон.

Альберт Павлович поджал губы.

— Выяснение отношений переросло в ссору, она достала пистолет, он схватил её за шею. Непроизвольный выстрел, паника, бегство.

Я покачал головой.

— Вы сейчас про какую-то другую Юлию Сергеевну говорите. Если она подкараулила его там с пистолетом, значит, собиралась убить. Собиралась и убила. Откуда панике взяться?

— Её мог спугнуть случайный свидетель.

— Вы второй труп нашли? Нет? Значит, и свидетеля не было.

Альберт Павлович хмыкнул, распахнул дверь кабинета и пригласил меня внутрь. В прокуренном помещении никого не оказалось, я уселся на один из стульев для посетителей, мой куратор встал у окна и сцепил за спиной руки.

— Почему вообще взяли Рейса в разработку? — поинтересовался я.

Ответом стало неопределённое пожатие плечами.

— Помнишь Георгия Стрельца?

— Гошу-Жоржа?

Альберт Павлович кивнул.

— Несомненно, именно он обеспечил террористов образцами спецпрепарата для проведения опытов по переводу действующего вещества в газообразную форму, но прямых связей с оксонцами нам выявить так и не удалось. Да и не стали бы этого невротика к серьёзным делам привлекать. Значит, был кто-то ещё. Кто-то имеющий на него влияние, способное перекрыть даже инстинкт самосохранения. Разумеется, в первую очередь в разряд таковых попал Рейс.

— И почему вы сразу его не взяли?

— На каком основании?

— Да хоть бы и неофициально!

— Пытаться залезть в голову оператора со специализацией в ментальном воздействии — плохая идея, — уверил меня куратор. — И потом, целесообразность всякого рода неофициальных мероприятий оценивается ответственными лицами ещё даже более тщательно, нежели задержаний официальных. При всём своём аморальном поведении Рейс был высококлассным специалистом с прекрасной репутацией и положением в научном сообществе. Именно поэтому мы ограничились наружным наблюдением и разработкой круга общения, дабы при первом удобном случае прихватить его на горячем и перевербовать.

— Уже три месяца прошло! Неужели ничего за это время нарыть не смогли?

Альберт Павлович вздохнул.

— Перед инициацией соискатели в обязательном порядке проходят медицинскую комиссию, которая помимо всего прочего фиксирует их половую зрелость, а сношения с лицами, достигшими половой зрелости, ненаказуемы.

— А как же врачебная этика?

— Я тебя умоляю! — горестно выдал куратор. — Да его в «Общество изучения сверхэнергии» который год зазывают!

Распахнулась дверь, к нам зашли хозяин кабинета и капитан Городец.

— Ну и? — сходу спросил последний.

— Не он, — коротко ответил Альберт Павлович и указал на меня. — Пётр в этом уверен, и я склонен с ним согласиться.

— Ты — склонен? — желчно выдал Георгий Иванович. — Да ты об этом с самого начала твердить не переставал!

— И остаюсь при своём мнении. Я убеждён, что Рейс тем или иным образом был связан с Сомнусом, именно это и стало причиной убийства! Очевидно, противник выявил наружное наблюдение и обрубил концы! — заявил Альберт Павлович и взмахом руки отмёл возможные возражения. — Но это мы ещё обсудим в рабочем порядке. В первую очередь надо определиться, как быть с Карпинской!

Специальный агент контрольно-ревизионного дивизиона удивлённо хмыкнул:

— А нам-то до неё какое дело? Пусть следствие идёт своим чередом. Подбросили кулон для отвода глаз или нет — не важно!

— Эдуард, ты же прекрасно знаешь, что семейство Карпинских находится в разработке у аналитического дивизиона, — недовольно покривился Георгий Иванович. — У нас дело заберут сразу, как только в протоколе засветится эта фамилия. Ещё и головомойку устроят, что до этого вообще дело дошло!

Специальный агент смерил задумчивым взглядом телефонный аппарат.

— Думаешь, стоит заранее согласовать линию поведения с разведкой?

Георгий Иванович выразительно посмотрел на Альберта Павловича, и тот тяжело вздохнул.

— Не в моих принципах утаивать от коллег важную информацию, да и не получится всучить им кота в мешке, придётся вскрыть все карты. В итоге мы потеряем контроль над ситуацией, а любое промедление в выявлении вражеской агентуры недопустимо!

— С этим не поспоришь, — признал хозяин кабинета. — И как нам тогда быть?

— Никак, — проворчал капитан Городец. — Не будем вносить в протокол кулон, только и всего.

— Невозможно!

— Эдуард Лаврентьевич, дорогой, — мягко улыбнулся Альберт Павлович, — а какие у нас варианты? Если украшение госпожи Карпинской на место преступления подбросили, её невиновность будет рано или поздно установлена, а семья сочтёт случившееся провокацией, что поставит под удар операцию коллег. Ну а в случае если она и в самом деле застрелила Рейса, в ходе расследования окажется раскрыта вся подноготная дела, что недопустимо.

Но специального агента эти аргументы не переубедили.

— Ничего не делать — не выход. Убийство преподавателя РИИФС вызовет много шума. Господи боже мой! Да нам в любом случае придётся объяснять, каким образом наши оперативники оказались на месте происшествия первыми. И мотив налицо, на Карпинскую в любом случае выйдут уже к утру!

— И пусть выходят! — по-волчьи оскалился Георгий Иванович. — Не вижу ничего предосудительного в том, что эту кучу дерьма возьмутся разгребать умники из следственного дивизиона!

— Что же до вашего интереса к персоне господина Рейса, — пожал плечами Альберт Павлович, — то дело в банальном сигнале о его связи с пациенткой, не достигшей половой зрелости. Вполне приемлемый повод для вербовки, не так ли? Такое на публику выносить не станут.

Не стал отмалчиваться и я.

— С момента ссоры Карпинской и Рейса прошёл год, и широкой огласки она не получила. Скорее уж следствие сосредоточится на мотиве ревности. Шерстить начнут его недавних пассий.

Капитан Городец развёл руками.

— И не поспоришь! Воистину устами младенца глаголет истина!

Эдуард Лаврентьевич досадливо поморщился и махнул рукой.

— Чёрт с вами! Только тогда помимо кулона уберём из описи ещё и часы с бумажником. Мало ли какое жульё на тело наткнуться могло? Убийство отдадим следственному дивизиону, сами отработаем версию о причастности к убийству Сомнуса. Итак…

Что последовало за этим «итак» узнать не удалось в силу того простого обстоятельства, что меня выставили за дверь. Совещание продолжалось ещё минут сорок, всё это время я провёл как на иголках, едва удержался от того, чтобы не сделать ноги. И сделал бы, не потребуй дождаться окончания разговора Альберт Павлович.

Когда кураторы наконец появились, вид у них был далеко не самый жизнерадостный, отпрашиваться я повременил, опасаясь головомойки. Альберт Павлович пристально уставился на Георгия Ивановича, и тот с обречённым вздохом вытянул из внутреннего кармана конверт с золотым кулоном, протянул его товарищу.

— Надо полагать, учреждение оперативного отдела при службе охраны института — твоя идея? — спросил Городец, не разжимая пальцев.

— Моя, — признал консультант.

— Сразу понял, откуда ветер дует, — нахмурился капитан.

Альберт Павлович выдернул конверт из цепких пальцев коллеги и безмятежно улыбнулся.

— Не принимай на свой счёт, Георгий, — попросил он. — Мы с тобой прекрасно понимаем друг друга, но формализм Эдуарда Лаврентьевича меня попросту убивает!

— На ковёр-то к начальству ему ходить, а не тебе, — вступился за сослуживца Городец, посмотрел на часы и отсалютовал нам на прощание. — Всё, бывайте!

Он ушёл, а вот мне такой трюк провернуть не удалось. Уже на крыльце Альберт Павлович протянул конверт с подвеской и сказал:

— Держи.

Я и не подумал принять утаённую от следствия улику, вместо этого спросил:

— И зачем это мне?

Куратор закатил глаза.

— А сам как думаешь? Не в моих принципах вставлять коллегам палки в колёса, но и такими возможностями разбрасываться просто глупо. Подобного рода услуги не относятся к разряду тех, о которых забывают сразу после их оказания, знаешь ли.

Сдержать раздражение не удалось, очень уж взвинчены были нервы.

— Да какие ещё услуги?! Вы мне предлагаете кулон вернуть? И как прикажете это провернуть? «Юленька, у тебя цепочка порвалась»? Если она к убийству непричастна, то и не поймёт ничего даже, а если причастна, то я себя с головой выдам!

Альберт Павлович досадливо поморщился.

— Ну нельзя же быть столь прямолинейным! Прояви творческий подход!

— А именно?

— Перво-наперво нам нужна ясность касательно причастности Юлии Сергеевны к убийству. Ты её неплохо знаешь, попробуй определить по ходу беседы. Тебя ведь учили с людьми разговоры разговаривать? Вот и задействуй навыки!

Я неопределённо пожал плечами, чем куратора нисколько не воодушевил.

— Вне зависимости от выводов сдай весь расклад с подброшенной на место преступления подвеской. Если возникнет уверенность в невиновности, постарайся установить, кто имел возможность позаимствовать украшение. — Перебить себя Альберт Павлович не позволил, заставив умолкнуть раздражённым взмахом руки, на миг смежил веки и продолжил: — Легенда такова: сам ты к правоохранительным органам отношения не имеешь, кулон рядом с трупом обнаружил твой хороший друг Василь Короста. Будучи осведомлён о ваших отношениях с Карпинской, улику он утаил и незамедлительно передал тебе.

Вот тут я куратора прямо зауважал. Очень уж впечатлило, как он без всякой подготовки сметал на живую нитку историю, замешав воедино чистую правду и откровенную ложь.

— Шероховатости зашлифуй сам, своя голова на плечах имеется, — объявил Альберт Павлович и потыкал меня пальцем в грудь. — И вот ещё что, Петя: тебя рассматривают в качестве кандидата на перевод во вновь создаваемый оперативный отдел, поэтому сейчас не самое подходящее время для выговоров и взысканий. Уяснил?

Я кивнул, впрочем, не особо этим предупреждением впечатлённый. На ближайшие четыре года в моих приоритетах значилось получение высшего образования, присвоение звания кандидат-лейтенанта и развитие сверхспособностей, а никак не карьерный рост в службе охраны института. Впрочем, и спустя рукава отнестись к полученному заданию я позволить себе не мог. Помимо всего прочего, банально хотелось ощутить хотя бы даже и косвенную причастность к выявлению вражеской агентурной сети. Это не в «отстойнике» за порядком приглядывать. Реальная работа!

Увы, не имелось никакой возможности задвинуть эту самую реальную работу в долгий ящик или хотя бы отложить до завтра, так что все планы отправились прямиком псу под хвост, и вместо свидания с Лией я занялся поисками госпожи Карпинской.

При всех своих достоинствах всезнанием Альберт Павлович похвастаться не мог, разве что предложил для начала заглянуть на квартиру дворяночки.

— Если не застанешь её дома, позвони мне на кафедру, постараюсь к этому времени выяснить, в городе ли она.

Но уж в этом я нисколько не сомневался.

— Точно в городе, — вздохнул я. — И алиби наверняка нет, Сомнус наобум действовать не стал бы.

Альберт Павлович многозначительно хмыкнул, но поминать свою принципиальную позицию касательно выдвижения бездоказательных предположений не стал. Он определённо разделял мою точку зрения о причастности неуловимого вражеского агента к ликвидации Рейса, точнее даже — это я разделял убеждённость куратора в этом вопросе.

Впрочем, у него и так нашлось что сказать напоследок.

— Возможно, у этой истории есть двойное или даже тройное дно. Возможно, Карпинских подставили под удар осознанно. Как ни крути, твоя зазноба далеко не самый очевидный кандидат в убийцы Рейса. Разумеется, расчёт мог быть сделан на то, что мы не упустим шанса осложнить жизнь монархистам, но если нет… Аккуратней там, Пётр. Аккуратней.

На этом мы и разошлись. Вернее — разъехались. Альберт Павлович сразу укатил прочь на служебном автомобиле, ну а мне пришлось топать до трамвайной остановки, благо та располагалась в соседнем квартале, а до главного корпуса института шёл прямой маршрут. В итоге много времени дорога к дому Юлии Сергеевны не заняла, оказался на месте в половине третьего.

«Весь день псу под хвост», — с досадой подумал я, встав на углу и не спеша проходить во двор. И дело было отнюдь не в расположившихся на лавочке перед закрытой по случаю воскресного дня бакалейной лавкой кумушках — от них меня прикрывали кусты сирени, — просто решил для начала отследить присутствие других операторов. Ну и уловил конечно же, чему нисколько не удивился. Район благополучный и до центра рукой подать, а сегодня воскресенье, много кто после рабочих будней дух переводит и диван продавливает.

Техника по развитию памяти помогла удержать в голове нарисованную ясновидением картинку, и я юркнул в арку, продолжая краем сознания контролировать все энергетические аномалии разом. И лишь беспрепятственно поднявшись по скрипучей лесенке на второй этаж, сосредоточил своё внимание непосредственно на квартире. Никакого отклика не получил, но взвинчивать чувствительность и повторять попытку с риском привлечь внимание слишком уж бдительных соседей не стал, вместо этого спокойно постучал в дверь.

У операторов, прошедших инициацию на трёх первых и трёх последних витках, внутренний потенциал с гулькин нос, ощутить создаваемые ими помехи — задача нетривиальная. Обычный круг общения Юлии фонил в пределах нормы, всех подружек и приятелей дворяночки я непременно почувствовал бы и так, а вот насчёт неё самой уверенности не было, поэтому, не дождавшись ответа, постучал ещё раз, чуть решительней и громче.

Скрипа половиц не расслышал, и потому недовольный возглас:

— Кто там? — оказался полнейшей неожиданностью.

Голос со всей определённостью принадлежал Юлии Сергеевне, вот я и не удержался, заявил в ответ:

— Почта!

Дверь немедленно распахнулась, и ко мне выглянула госпожа Карпинская, заспанная и с мешками под глазами.

— Ты плакала, что ли?

— Гриппую, — пояснила Юля, высморкалась в белый платочек с вышитой на уголке монограммой и пожаловалась: — От этой напасти никакие сверхспособности не помогают!

«Алиби нет», — сразу сообразил я. Хворь не такая серьёзная, чтобы её наперсница Настенька осталась приглядывать за подружкой, она точно укатила со всей компанией куда-нибудь на природу.

— Тебе чего? — спросила Юля, вытирая выступившие на глазах слёзы. — С какой стати объявился-то?

— Поговорить надо, — сообщил я и, не дожидаясь приглашения, переступил через порог, попутно мягко оттеснив барышню в сторону.

— Это о чём ещё? — озадачилась та.

— О королях и капусте.

Я в две секунды избавился от парусиновых туфель, знакомой дорогой прошёл в комнату Юли и плюхнулся на кровать.

— Эй! — возмутилась та, заскочив следом. — Ты чего ещё удумал?!

— Садись, — указал я на кресло и заложил руки за голову, — а я за неимением кушетки тут полежу.

— Петенька, ты никак перегрелся?

— Слышал, у мозгоправов так принято, — заметил я, внимательно следя за реакцией на свои слова, да ещё задействовал сверхъестественное чутьё, но помех от внутреннего потенциала барышни так и не уловил.

Не беда, успею подстроиться, если только за порог не выставят. А к этому всё и шло, презрительным фырканьем Юлия Сергеевна не ограничилась и указала мне на дверь.

— Вот и запишись на приём!

— Делать больше нечего! Слушай, мне надо с кем-нибудь поговорить, а кроме тебя не с кем.

— С малышкой своей курносой поговори!

— Так как раз о ней разговор и пойдёт!

Терпение Юлии Сергеевны лопнуло, она сверкнула васильковыми глазами, ухватила меня за руку и попыталась стянуть с кровати.

— Проваливай!

Святая простота!

Даже борцовские навыки не задействовал, просто дёрнул дворяночку на себя. Сказалось преимущество в весе, Юля плюхнулась мне на колени, а подняться я ей не позволил, надавив ладонью меж лопаток.

— Отпусти немедленно! — зашипела барышня.

— Пообещаешь выслушать — отпущу.

— Убирайся!

Я хмыкнул и повёл ладонью по её ноге, задирая халатик всё выше и выше. Отсутствие на барышне нижнего белья придало ситуации особую пикантность, Юля сдавленно пискнула и отчаянно задёргалась, а я подлил масла в огонь, от души шлёпнув её по заднице и попутно отметив:

— К слову, твоя попа по-прежнему идеальна.

— Отпусти немедленно!

Подушечки пальцев защипало лёгкое энергетическое возмущение, я целиком и полностью сосредоточился на этих ощущениях и повторил:

— Так ты меня выслушаешь?

— Да!

— Обещаешь?

— Отпусти немедленно!

Я выполнил требование, и барышня рассерженной кошкой вскочила с кровати, судорожным движением оправила халатик и резко бросила:

— Подлец! Ненавижу тебя!

— Брось! Не подлец, а революционный матрос. Или злишься, что я тебя отпустил и выпал из роли?

Юля покраснела, её внутренний потенциал непроизвольно колыхнулся, но уже через мгновенье барышня взяла себя в руки, обуздала эмоции и села в кресло, вопреки обыкновению крепко-накрепко прижав колени друг к другу.

Сам собой возник вопрос, сколь близка к истине оказалась высказанная мной догадка, да ещё подумалось, что вполне мог довести ситуацию до совмещения приятного с полезным, но — нет, конечно же — нет.

— Говори! — потребовала Юлия Сергеевна, насупившись.

— Уже задумывалась о замужестве?

Начало беседы я продумал заранее и сделал ставку именно на этот вопрос, намереваясь подцепить собеседницу на крючок, а на деле ту им просто-напросто загарпунил. Отчётливо донеслись энергетические помехи, а васильковые глаза барышни распахнулись от изумления, Юля ошарашенно выдохнула:

— Это предложение?

— Вопрос не столько о тебе, сколько о барышнях твоего возраста и образования.

Юлия Сергеевна картинным движением приложила ладонь к сердцу и с показным облегчением перевела дух.

— Ух, напугал!

— Это было грубо, — отметил я.

— Грубо было лапать меня за задницу! Что скажет об этом твоя малышка?

Я вздохнул.

— Вот о ней и речь. Насколько это нормально, когда барышня даже слышать ничего не хочет о замужестве?

— Ты сделал ей предложение и получил от ворот поворот?

— Угу.

Юлия Сергеевна задумалась.

— Причин может быть превеликое множество, — произнесла она наконец с самую малость усилившимся акцентом и не акцентом даже, наверное, а мягким выговором, из-за которого будто бы проглатывались окончания слов. — Страх, что замужество положит конец её карьере, или ожидание более выгодной партии, к примеру.

— Слишком цинично и прагматично, — покачал я головой. — Она не такая.

— Ты можешь ей просто не нравиться. Не думал об этом?

Я поморщился, но заявил со всей уверенностью:

— Да нет, нравлюсь.

— Значит, она не уверена в твоих чувствах.

— Стал бы я тогда ей предложение делать?

Юлия Сергеевна сверкнула глазами.

— А зачем ты вообще его сделал?

— Приревновал, — честно сознался я, но эта причина собеседнице достойной не показалась.

— Брось, Петя! — отмахнулась она. — Откуда эта мелкобуржуазная мораль? Узы брака не удержат от измены! А если у вас всё хорошо, зачем регистрировать отношения? Ради детей?

— Так далеко я не загадывал.

— Тогда чего ради? Сколько вы встречаетесь — два месяца, три? Не рановато?

Я вновь откинулся на подушку и уставился в потолок.

— Так принято, — произнёс, прекрасно осознавая, сколь жалок приведённый аргумент. — Ухаживаешь за девушкой, добиваешься благосклонности, делаешь предложение…

— Ах, благосклонности, значит! Ну вот ты и ответил на свой вопрос! Твоя малышка подозревает, что замуж её позвали не от большой любви, а потому что так принято! —произнесла враз заледеневшим и уже нисколько не мягким тоном Юля и ещё даже более холодно добавила: — А мне ты, значит, предложение не сделал, потому что до тебя благосклонности уже добился другой?!

К этому времени я достаточно хорошо отрегулировал собственное заземление, чтобы улавливать малейшие колебания внутреннего потенциала собеседницы, и сейчас от захлестнувших ту эмоций меня вполне ощутимо перетряхнуло. Никак не выказать этого стоило немалого труда, но не выказал. Вот упомяни барышня своё слишком уж породистое лицо, точно бы себя выдал, а этот выстрел ушёл в молоко.

— Не говори ерунды! — возмутился я, желая снизить накал страстей. — Кто ты и кто я? Наш брак невозможен в силу банальных социальных противоречий. Я такую возможность изначально не рассматривал даже, а потом отношения вошли во вполне определённую колею, которая устроила нас обоих. Нет разве?

Юлия Сергеевна фыркнула, на миг забылась и закинула ногу на ногу, но тут же опомнилась и прикрыла коленки полой халата.

— Можно подумать, я там чего-то не видел! — усмехнулся я.

— Не важно! — отмахнулась барышня и порывисто встала. — Я иду пить чай, — объявила она, прежде чем покинуть комнату.

Пришлось тащиться на кухню следом.

— И мне налей.

На какое-то время беседа увяла, потом Юля пристально глянула и спросила:

— Уверен, что любишь её?

— Не большой специалист в этих делах, но думаю — да.

Юлия Сергеевна закатила глаза.

— Ой, только не говори, что это твоя первая любовь!

— К первой любви я охладел за неделю или две. Тут другое.

— Может, ты и небезнадёжен, Петенька.

Я отпил чая и спросил:

— Встречаешься с кем-нибудь? Или отношения не складываются из-за того, что кто-то уже добился твоей благосклонности?

Провокационный вопрос я задал вполне осознанно, но отклик на него оказался едва уловим. Барышня досадливо поморщилась и отрезала:

— Слава богу, не средневековье на дворе!

— Сословная система и дворянство — это пережитки тёмных веков, — выдал я совершенно машинально и погрузился в лёгкий транс, попытался выровнять дыхание, подстроить его под дыхание собеседницы, благо из-за насморка слышал сопение Юленьки предельно отчётливо.

— Не о том речь! — отмахнулась Юлия Сергеевна. — Что ты собираешься делать, скажи? Я вполне допускаю, что девчонка просто проверяет твои чувства.

Наверное, мне и в самом деле было не с кем обсудить свою личную жизнь, разговор затянулся до позднего вечера и как-то неожиданно перешёл на проблемы в общении с противоположным полом самой Юлии Сергеевны.

— Идея заводить отношения с абсолютами — порочна, — заявила она, вновь начав мило проглатывать окончания слов. — Пусть шлифовка техники снижения чувствительности займёт не меньше года, а то и два, потом я смогу принимать в расчёт исключительно собственные симпатии и антипатии, а никак не побочные эффекты инициации.

— А о том, что кавалерам в ближайший год ничего не светит, надо понимать, ты благоразумно не говоришь?

Юлия Сергеевна хихикнула.

— За кого ты меня принимаешь? На такое даже намекать неприлично! До свадьбы ни-ни! Хвала создателю, от поцелуев меня давно уже не корёжит, а большего никто и не заслужил.

И она снова хихикнула, а я прищёлкнул пальцами.

— Да, кстати! А кто из ухажёров подарил тебе подвеску в виде золотой рыбки?

И — ноль эффекта. Мало того что Юля и бровью не повела, так ещё и её внутренний потенциал остался абсолютно спокоен.

— Это презент дяди Фёдора, — сообщила мне барышня. — Я теперь числюсь в его любимицах.

— Покажешь? — попросил я, заставив собеседницу удивлённо распахнуть глаза.

Внутренний потенциал Юлии определённо колыхнулся, но не особенно интенсивно, едва-едва. Скорее уж действительно по причине удивления, нежели из-за страха разоблачения.

«Нет, точно не она», — окончательно уверился я в своём первоначальном мнении и развёл руками.

— Что ты на меня смотришь? Покажи!

— Зачем? — насторожилась барышня.

— Сначала покажи, потом объясню, — ушёл я от конкретного ответа, и тут задребезжал дверной звонок.

— Настя вернулась! — всполошилась Юлия Сергеевна, судя по спазму внутреннего потенциала встревоженная этим обстоятельством несказанно сильнее, нежели моим интересом к золотой подвеске. — Рано она сегодня. Всё, Петя, выметайся!

Барышня вышла с кухни, а я, мысленно чертыхаясь, обулся, отпер дверь чёрного хода и выскользнул на лестничную площадку. Там вновь выругался, на этот раз уже вполголоса, прислонился спиной к стене и задумался, как быть дальше.

Задание Альберта Павловича я выполнил лишь наполовину. Пусть даже и мог эту беседу в любой подходящий момент продолжить, да только с Юленьки станется заподозрить, что это я втихую у неё цепочку с кулоном умыкнул. Неспроста же о нём разговор завёл!

Меня неожиданно резко передёрнуло, но вовсе не из-за раздражения: пробежавшие по коже мурашки оказались вызваны судорогой внутреннего потенциала Юлии Сергеевны, на энергетику которой я так и остался настроен.

«О, пропажу кулона обнаружила, — догадался я, — но с чего бы из-за простого украшения так переживать, если дело не в убийстве? Неужто побрякушка так ей дорога?»

Враз пробила испарина, и я начал приводить своё заземление к обычному состоянию, вот только энергетические помехи не только не стихли, но и стали ещё ощутимей, пусть и потеряли былую чёткость. Едва ли столь бурную реакцию могла вызвать пропажа кулона, скорее уж внутренний потенциал барышни потерял стабильность из-за истерики.

Что же такого ей сказала вернувшаяся домой в неурочный час Настенька?

Поведала об убийстве Рейса?

Я выдохнул короткое проклятие и осторожно приоткрыл дверь чёрного хода, приник ухом к узенькой щели. Тишина. Ни криков, ни всхлипов, ни даже просто голосов. И при этом сверхэнергетические помехи никуда не делись, они доносились до меня куда отчётливей прежнего. А ведь я уже сбил настройку на внутренний потенциал Юли!

Что за ерунда?!

От парусиновых туфель я избавился прямо за порогом, затем бесшумно скользнул на кухоньку и замер, прислушиваясь. Вновь — ничего. Излишнее любопытство могло выйти боком, но очень уж неправильной казалась ситуация, чтобы упускать возможность подслушать разговор подружек!

Дверь в комнату Насти оставалась закрытой, а вот в Юлину была распахнута настежь, но ничего кроме сдавленного сопения разобрать не получилось. Ещё доносились скрип половиц и шорох одежды. И будто мало того — явственно ощущаемая ясновидением энергетическая аномалия показывала наличие в комнате лишь одного оператора, а никак не двух.

Подобный эффект мог возникать лишь при очень-очень близком контакте, так чем они там, чёрт возьми, занимаются?!

Некстати вспомнилось признание барышни о поцелуях с соседкой, и вот так сразу выкинуть эту ерунду из головы не получилось, а дальше в комнате и вовсе включился радиоприёмник. Громкость выкрутили на полную катушку, и тут уж я не утерпел, наплевал на возможные последствия, в два быстрых шага приблизился к двери и заглянул внутрь.

Юля склонялась над письменным столом, сзади на неё навалился мужчина в неброском сером костюме. Одной рукой он зажимал девушке рот, другой приставил к виску миниатюрный револьвер, а помимо этого блокировал невеликие способности жертвы энергетическим воздействием.

Чем я себя выдал — не знаю. Не скрипнул половицей, не вздохнул, даже к сверхсиле обратиться не успел, а незнакомец неуловимым движением развернулся и наставил на меня револьвер.

Клац!

Боёк шибанул по капсюлю, и я погасил вспышку тепловой энергии, прежде чем та успела воспламенить пороховой заряд; выстрела не прозвучало. В тот же миг Юля со всего маху вонзила в бедро позабывшего о ней мужчины стискиваемый в руке карандаш, получила локтем в лицо и повалилась на пол между столом и стеной, и я воспользовался этой заминкой, начал выплёскивать из себя набранную сверхсилу и напитывать ею пространство.

С пальцев незнакомца сорвался электрический разряд, ослепительная искра шибанула в меня, но не сумела совладать с заземлением и стекла под ноги; паркет прыснул щепками и задымился.

Мимолётный росчерк молнии послужил каналом, связавшим рассеянную в комнате энергию в противофазе напрямую с внутренним потенциалом оператора, и случился пробой, но концентрация сверхсилы была не слишком высока, и обошлось без серьёзных увечий. Вот я и метнулся вперёд, намереваясь решить исход схватки в рукопашной. Метнулся вперёд, а рухнул на стену, перехваченный вывертом гравитации.

Незнакомец оказался стреляным воробьём — он не растерялся и полностью изолировал собственный потенциал от внешнего фона, моментально купировав пробой. И пусть возведённые барьеры заодно лишили доступа к сверхсиле, оперировать уже набранным зарядом они помешать не могли. Ладно хоть энергия в противофазе так и продолжала наполнять комнату, взаимодействие с ней гарантированно разрушило бы любую стандартную конструкцию, и полагаться сейчас мой оппонент мог исключительно на прямые воздействия с предельно высоким уровнем переработки сверхсилы.

Ему почти хватило и этого.

Ма-а-ать!

Падение с двухметровой высоты на стену едва не переломало кости, а следом, лишив всякой подвижности, навалилась чужая воля, но вбитые на курсах навыки противодействия подобного рода атакам помогли вывести себя из-под действия аномальной силы тяжести и упасть на кровать. И тотчас сверху посыпалась сшибленная кинетическим ударом побелка, а обои лопнули, расчерченные длинной трещиной!

Я спешно скатился на пол и едва успел рассеять линзой уплотнённого ионизированного воздуха выплеск теплового излучения, температура в комнате разом подскочила на добрый десяток градусов. За первой атакой без всякого промедления последовал скачок давления, призванный взорвать лёгкие, его отвёл в сторону. На кровать посыпалось стеклянное крошево взорвавшихся электролампочек, а в лицо вновь уставился ствол револьвера!

Едва слышно хлопнул выстрел, и отработанным усилием воли я лишил пулю кинетической энергии, чтобы тотчас перейти в контратаку. При помощи техники медузы выпустил сразу четыре шаровых молнии, одна рассеялась из-за недостаточного контроля, две других разметало встречным воздействием, зато последняя угодила точнехонько в грудь оператора!

Увы, толком влить в неё энергию я не успел, от хлопка даже стёкла не задребезжали, да и противнику он вреда не причинил, лишь тряхнул электрическим разрядом и заставил задымиться пиджак. А ещё — самую малость ошеломил. И я воспользовался моментом, удержал от разрушения энергетическую пуповину и погнал через неё сверхсилу, намереваясь нанести решающий удар. Конец силового жгута сыпанул искрами, но выданный им разряд оказался неспособен превозмочь активное заземление соперника.

Зараза!

Сходу отыскать брешь в чужой защите не вышло, и я вознамерился обвить противника силовой нитью, дабы затянуть её и рассечь тело надвое, но тут на глаза попался воткнутый в бедро оператора карандаш, и какое-то наитие заставило перекинуть воздействие на него. И — сработало! Графитовый сердечник послужил электродом, позволившим дотянуться до внутреннего потенциала противника, тотчас полыхнула электрическим разрядом дуга. Получай!

Незнакомца скрутила судорога, он упал на колени и упёрся руками в пол, но стоило лишь мне двинуться на сближение, и выплеск сверхсилы откинул прочь, шибанув спиной и затылком об угол шкафа.

Вот же гад! Сыграл ва-банк и мало того, что ценой полного обнуления потенциала выжег всю заполонявшую комнату сверхэнергию и разрушил соединивший нас канал, так ещё и умудрился при этом уцелеть!

Его, конечно, крепенько приложило разрядом, дымились обугленные остатки карандаша и штанина, да только и мне пришлось не сильно легче! Заземление приказало долго жить, во рту появился металлический привкус, следом накатило острое предчувствие надвигающейся катастрофы, так что я без промедления шваркнул противника простейшим электрическим разрядом.

Взять точный прицел помешал ионизированный тем воздух, молния шибанула в радиоприёмник, прожгла дыру размером с кулак и разворотила его внутренности, а в следующий миг пространство перетряхнула явственно ощутимая судорога.

Этот выродок вошёл в резонанс!

Пространство будто сгустилось, меня с головы до ног облепила незримая плёнка. Чужая воля дистанционным воздействием заблокировала доступ к сверхэнергии, и хоть я мог войти в транс и легко разметать эту блокаду, затягивать схватку банально побоялся. Противник был куда сильнее меня и определённо гораздо опытней. Замешкаюсь – убьёт.

Воздух затрещал от разрядов статического напряжения, следом начали проявляться контуры некой энергетической структуры, и я спешно толкнулся вперёд выплеском необработанной сверхсилы. Едва ли не полностью опустошил свой резерв, зато вражескую заготовку попросту разметало. Посреди комнаты вспыхнуло северное сияние, а под потолком закружились снежинки, но ошеломить и выбить из резонанса оператора не вышло, тот успел прикрыться многоуровневой защитой, перед которой спасовало даже моё ясновидение. Вместо энергетических каналов и узлов — одна сплошная муть!

Пришлось шагнуть вперёд самому. Противодействие оказалось неожиданно сильным, прореху в щите буквально выгрыз; ладно хоть набил руку на нейтрализации всякого рода экранов, только поэтому и справился.

Такого поворота событий противник не ожидал и непозволительно промедлил с контратакой; на шаге вперёд я шибанул его в грудь. Ударил не столько кулаком, сколько чистой энергией, задействовав технику открытой руки, будто собирался кирпичную кладку проломить. Ещё и левой добавил по шее, точнее — добавить попытался, просто не успел.

Первый тычок пробил заземление на раз, наши потенциалы замкнуло, и хруст рёбер сопроводила ярчайшая вспышка. Руку дёрнул электрический разряд, и меня откинуло назад, а оператор отлетел в противоположном направлении, врезался спиной в стену. Глаза без двух секунд покойника прикипели ко мне ненавидящим взглядом, но из резонанса его уже вышибло, а вся накопленная сверхсила рассеялась. Всё, что он сумел сделать, — это посмотреть на дыру в своей груди, где среди обугленной плоти белели обломки рёбер, кашлянуть кровью и повалиться на пол. Замертво, разумеется, с такими ранами не живут. Только не с выгоревшими энергетическими каналами, взорванным лёгким и запечённым сердцем.

Вот же гадство какое…

Не могу сказать, будто смерти оппонента я совсем уж не порадовался, просто мелькнула некстати мыслишка, что перестарался и по головке меня теперь точно не погладят. Ну да — я его узнал. Как он вылупил свои зенки, так и узнал, не раньше и не позже.

— Ох, неспроста говорят, будто Бог троицу любит, — пробормотал я, баюкая руку с обожжёнными пальцами, и невесть с чего добавил: — Аминь!

Впрочем, плевать! В любом случае не рискнул бы ударить вполсилы, даже если бы сразу понял, что сцепился с неуловимым Сомнусом, и сообразил, кто именно скрывается под этим оперативным псевдонимом.

Приоритеты приоритетами, но инстинкт самосохранения ещё никто не отменял.

Читать книгу