В проект «Оппенгеймер» Кристофер Нолан не пригласил своего любимого исполнителя – Пустоту. Фирменной нолановской пустоты пространства не чувствуется даже там, где она напрашивается – в пустыне Нью-Мексико. А все прочие сектора заполнены каким-то нереальным, просто немыслимым прежде для режиссера количеством людей.
Так же Нолан оставил за скобками свое фирменное парадоксалистское занудство – «Оппенгеймер» получился фильмом понятным, временами веселым, со множеством изящных небольших ходов, гэгов и пасхалок. Длящуюся три часа ленту смотришь если и не на одном дыхании, то с равномерным удовольствием.
Повествование тоже вполне ясно, не оставляя особых запутанностей и загадок, несмотря на переплетение в фильме трех событийных линий – жизнь Оппенгеймера, неформальный «суд» над ним – слушания по допуску его к секретной информации, и неформальный суд над его главным гонителем – Льюисом Штраусом при утверждении в сенате на должность министра.
Скорее можно поразиться тому, насколько Нолан ни на йоту не отступил от житийного канона американского «светского святого великомученика». Талантливый физик и яркий неуравновешенный человек. Общается с Эйнштейном как с добрым любящим дедушкой. Связан с коммунистами, но совсем чуть-чуть, из общей любви к человечеству. Среди женщин-коммунисток путается, но с кем не бывает, да и женщины попадаются ему чуткие и понимающие. Создает атомную бомбу против Гитлера. Никакими секретами с советами не делится, наоборот, когда к нему обращаются через друзей советские агенты, сдает их, хотя как-то неловко. Сбрасывают атомную бомбу на японцев чтобы передать советам сигнал, а главное – чтоб спасти жизни американских парней. Угрызениями совести конечно мучится. После войны выступает за международный контроль над ядерным оружием, а разработку термоядерного оружия, к которой стремится неудержимый и хамоватый Эдвард Теллер, тормозит то ли из гуманизма, то ли из личной ревности, то ли вообще не тормозит. Становится самым известным человеком в мире в качестве «папы Атомной Бомбы». Выступает против эскалации холодной войны, но тупые и недальновидные политики его не понимают. Доступ к секретным материалам после позорного судилища, напоминающего сталинскую тройку, теряет благодаря интригам подлого и мстительного Льюиса Штрауса (не путать с пророком неоконства Лео Штраусом, хотя разницы особой и нет). Но в конечном счете справедливость зеркально торжествует и самого Штрауса прокатывают в сенате благодаря голосу молодого и никому не известного сенатора Кеннеди, еще одного политического святого американского либерализма (но, рука-лицо, Джон Кеннеди был к тому моменту влиятельным сенатором уже 6 лет, неожиданность его отказа голосовать за Штрауса, да еще и увязанная с делом Оппенгеймера, была связана с другим – до этого Кеннеди прославился отказом голосовать за резолюцию сената, осуждавшую одиозного Джозефа Маккарти и никто такого голосования от "маккартиста" Кеннеди не ждал). В конце Оппенгеймеру по воле Кеннеди, уже президента, дают медальку – точнее президентскую «Премию Энрике Ферми», к которой (что в фильме не подчеркивается) прилагался чек на сумму, превышающую Нобелевскую премию, такую же премию Ферми за год до того получил соперник Оппенгеймера - Теллер. «Когда они тебя наградят, они будут награждать не тебя, а себя» - говорит старый мудрый еврей Эйнштейн традиция приписывать которому разной степени достоверности трюизмы стала одним из главных мотивов прессы ХХ века.
Ближе всего по степени сгущения человеческих масс, насыщенности повествования и каноничности истории «Оппенгеймер» стоит к «Темному рыцарю» и, особенно, к «Возрождению легенды» (кстати сказать, блестящему антиреволюционному фильму). И это как бы должно маркировать для зрителя – в этом проекте Нолан не столько самовыражающийся творец, сколько специалист-исполнитель, ставящий свое умение снимать на службу внешним политическим целям.
Что это за цели?
Во-первых, обратиться к самому выдающемуся достижению Америки, обеспеченному в эпоху правления партии демократов. И здесь «манхэттенский проект», осуществленный при Рузвельте и довершенный при Трумэне, не имеет себе равных. В космосе американцы были вторыми, а на Луну, так получилось, отправились не при Кеннеди, а при Никсоне, к тому же с помощью найиста Вернера фон Брауна (которого только что припечатали в новом «Индиане Джонсе). Иными словами, «Оппенгеймер» - это «деды побеждали».
Во-вторых, важно направить американским левым интеллектуалам послание, что как бы они не привержены традициям фрондировать и ругать правительство, но, все-таки, стране надо служить, так как это делал Оппенгеймер, с правительством сотрудничать, а в американскую демократию верить, что она каждому раздаст по заслугам – кому премию, а кому провал в сенате. Образ Оппенгеймера с его интеллектуализмом, свободомыслием и свободными нравами, великими заслугами и репутацией мученика здесь подходит идеально.
«Проблема Оппенгеймера заключалась в том, что он любил женщину, которая не любила его: правительство США» - еще один из приписываемых Эйнштейну афоризмов. В фильме нужно было точно балансировать между иконой Оппенгеймера как свободомыслящего леволиберального интеллектуала, пострадавшего за правду, и реальностью достаточно хваткого и склонного к конформизму и карьеризму политика от науки, который оказался блестящим администратором и эффективным менеджером. Необходимо было, чтобы первый образ «продавал» второй и подсвечивал его своей святостью, а не разрушал его.
Представим себе, кстати, как бы сняли эту историю наши прикормленные Фондом Кино новиопы-русофобы: «Аааа! Что! Связался с начальством?! Сделал ему бомбочку?! А оно тебя по щщам, по щщам! Ох не шейте вы ливреи, евреи!» И Данила Козловский в главной роли с монологом о том, что генерал Гровс на полигоне нагадил себе в штаны. Одновременно с этим рассказывалось бы, что у русских никакой бомбы не было, а просто прыгнул по приказу Берии миллион зеков, но при этом бомбу, которой не было, украли у американцев.
Третьей задачей Нолана было напомнить, что если интеллектуалы с правительством дружить не будут, то придут страшные людоеды-республиканцы, такие как Эйзенхауэр и Льюис Штраус и всем придется очень плохо. Но, в конечном счете, американская демократия восторжествует.
Приятным для нас в России дополнением было то, что один из центральных лейтмотивов фильма – это тезис: «Русских нельзя недооценивать». Президент Трумэн ( староватый по сравнению с оригиналом и рифмующийся с Байденом) смеется, что Россия слишком слаба и бедна, чтобы создать атомную бомбу. Поэтому появление русской бомбы почти сразу оказывается для американской политической элиты шоком. Явная отсылка к разговорам о «стране-бензоколонке» и «порванной в клочья экономике». Оппенгеймер в показанном выступлении предупреждает, что Америка и Россия – два скорпиона в банке, которые могут победить другого только ценой собственной жизни.
Давно уже замечено, что лучшие наши партнеры - это демократы рузвельтовцы и кеннедисты и американские левые интеллектуалы типа Оливера Стоуна. Но где ж таких выкопать из под пепла обезумевших агрессивных глобалистов? Фильм Нолана дает понять, что они все-таки есть и даже, порой, формируют повестку.
Кстати, о повестке – в привычном за последние годы голливудском смысле повестки в фильме нет вообще – никаких дежурных геев, ходульного феминизма, негров по списку и мантр об экологии. Большому политическому заказу всё это мельтешение гейсоцреализма ни к чему.
Нолан с этим заказом справился блестяще. Фильм увлекательный, свободный от обычных нолановских пустот, длиннот и путаницы, изобилующий яркими диалогами и афоризмами. «Хотите секретности - постройте город» (фильм мы смотрели в Обнинске, очень зашло, а главное – пришло понимание, что советская схема закрытых городов тоже была скопирована именно с детища Оппенгеймера – Лос Аламоса).
Нолан блестяще жонглирует то облегченной версией визуализации научного поиска в духе «Интерстеллара», то легкой порнографией, то картинами созидательного труда, то напряженными диалогами, то видениями и снами героев.
Не обходится и без емких образов, центральный из которых – отравленное смертельным ядом яблоко.
Конечно, это отравленное Яблоко Ньютона (с отдаленной отсылкой на роковой библейский плод Древа Познания). Символ того, что наука физика с её открытиями может нести смерть. Атомная бомба оказывается именно таким отравленным яблоком.
Случай с яблоком, кстати, вполне реальный и входит в оппенгеймеровский житийный канон. Работая в Кембридже Оппенгеймер положил отравленное яблоко на стол своему научному руководителю Патрику Блэкетту (кстати, в отличие от ученика ставшему нобелевским лауреатом). Вообще, для Оппенгеймера было характерно, особенно в молодости деструктивное и опасное поведение, на чем особого акцента в фильме не делается.
Главный прием, к которому прибегает Нолан в своем фильме – это искусные опущения, пропуски важных фактов и гипотез или передача их между строк, полунамеком. Можно сказать, что из характеристики пространства нолановских фильмов искусно замаскированные пустоты перетекли в характеристику сюжета «Оппенгеймера».
Главное, что необходимо понимать и всегда помнить – Роберт Оппенгеймер был выходцем из богатой еврейской семьи из Нью-Йорка. Именно этот факт позволил ему учиться в Кэмбридже, обладать «душою прямо геттингёнской», кататься из Голландии в Швейцарию.
Это же обстоятельство сближало его с эмигрантами-евреями, бежавшими от нацистов, как Эйнштейн и такими учеными как Лео Силард, Джеймс Франк и другие «ядерные диссиденты», выступавшие за международный контроль над ядерным оружием.
Единственным диссидентом из диссидентов оказался Эдвард Теллер, которого в юности так впечатлил коммунистический переворот в Венгрии, устроенный Белой Куном, в дальнейшем кровавым палачом русского Крыма, что он навсегда стал фанатичным антикоммунистом, стремившимся вооружить Америку и «Свободный мир» любой ценой.
Во многом этническим заповедником была тогда и компартия США, около которой долгие годы отирался Оппенгеймер, как и многие другие интеллектуалы-евреи, особенно в Калифорнии. Позднейшая эпоха маккартизма, с масштабными гонениями на коммунистов, в этом смысле изрядно напоминала еврейский погром, одной из жертв которого оказался Оппенгеймер (что отчасти скрадывается тем фактом, что его гонителем был тоже еврей Люис Штраус).
Хотя формально о еврействе Оппенгеймера говорится в фильме немало, но влияние его происхождения на его статус тщательно замыливается. Наиболее чувствительно еврейская тема всплывает в связи с нелепым утверждением, что «обогнать» немцев, опережающих американцев на полтора года, позволит антисемитизм Гитлера, якобы назвавшего квантовую механику прямо в лицо Эйнштейну «еврейской [смягчено] наукой».
На самом деле Гитлер видел Эйнштейна один раз, слушал его лекцию, отнесся вполне уважительно (а вот Эйнштейн Гитлера разумеется презирал). Боролась с теорией относительности и, что могло бы сказаться на ядерном проекте, с квантовой механикой группа «арийских физиков», во главе с нобелевским лауреатом и яростным великогерманцем и нацистом престарелым Филиппом Ленардом. Когда-то Ленард сам в числе первых высказал гипотезу, что атом неоднороден, но к концу жизни превратился в яростного врага Эйнштейна и всей «новой» физики.
Однако кампания Ленарда против новой физики особой поддержки нацистов не получила, несмотря на идеологическую правоверность ее участников. А к 1940 году «арийские физики» были вынуждены фактически капитулировать перед новыми физиками, подписав пакт о ненападении. Неизвестно никаких фактов, чтобы нацистские лидеры тормозили урановый проект по идеологическим причинам. Напротив, нацистам был присущ своего рода техноромантизм, который так ярко проявился в ракетной и авиационной отрасли.
Хотя, если говорить о паттернах мышления, то этот техноромантизм и мог быть в известной степени препятствием. Атомная бомба была ведь не столько техническим устройством, усиливающим человека, сколько изменением состояния материи. Это были, выражаясь цитатой из «Третьего человека» не «часы с кукушкой». И для немецкого ума бомба на расщепленном атоме, в отличие от ракеты «Фау-2», и в самом деле могла показаться скучноватой.
Кстати, когда американцам понадобились «часы к кукушкой» для полета на Луну, они наняли немца.
Но это ментальное ограничение касалось отнюдь не всех немцев. Вернер Гейзенберг искренне был уверен в том, что исход войны будет решаться атомным оружием и работал над тем, чтобы Германия, в благодетельность торжества которой в Европе он верил, не оказалась безоружной перед англосаксами.
Однако Германия была сравнительно с США бедной страной, ресурсы которой поглощала ведущаяся ею в огромных масштабах война в которой она регулярно подвергалась все более усиливавшимся бомбардировкам и находилась во все более плотной блокаде. США были несопоставимо богаче и сами выбирали – где и как расходовать свой военный потенциал.
Американцы могли мобилизовать огромные ресурсы и немыслимые деньги (о чем прямым текстом проговорено устами генерала Гровса в фильме Нолана) на интегрированный атомный проект, немцы – не могли. Ограничиваясь серией разработок и экспериментов, хотя, как показывают современные исследования, зашли на этом экспериментальном пути достаточно далеко и стояли на пороге разработки тактических ядерных боеприпасов.
В атомной гонке Германия проиграла битву экономик, а не идеологий, как бы ни пытался фильм Нолана убедить нас в обратном.
И хорошо, что проиграла. Самое страшное, что могло бы произойти в атомной истории человеческой цивилизации – это бомба, сброшенная на Гитлера. По счастью атомная бомба была опозорена бессмысленным убийством десятков тысяч японцев. Приходится долго и казуистично за нее оправдываться. Память о Хиросиме стала одним из факторов, препятствовавших применению ядерного оружия, по крайней мере в прошедшие 78 лет.
Убийство Гитлера и нацистов с помощью атомной бомбы, напротив, освятило бы её и сделало бы оружием разрешенным к применению. Не говоря уж о том, что американцы, конечно, не отказались бы сбросить её на Берлин, лишив русских и славы и военного трофея. То, что бомбу не успели разработать до конца войны с Германией, оказалось великим благодеянием, в котором Оппенгеймер точно неповинен – он старался как мог.
Ценность Оппенгеймера как руководителя проекта была как в его авторитете в мире европейской новой физики, так и в его происхождении, делавшем его своим и для Эйнштейна, и для Силарда, и для Теллера, и для Ферми (ненавидевшего нацистов в том числе из-за своей жены-еврейки) и для многих других. Но, при этом, Оппенгеймер не был эмигрантом, он был прирожденный американец в ковбойской шляпе. Поэтому для правительства США он был идеальным посредником и коммуникатором между американцами и эмигрантами. В этом смысле, несмотря на немалое число важных научных работ, в том числе ставшие пророческими исследования коллапса звезд и черных дыр, столь привлекательные для Нолана, Оппенгеймер похож на своего русского коллегу Курчатова – не столько исследователь, сколько предельно компетентный коммуникатор и организатор, человек, который способен понять идеи, собрать их вместе и упаковать их, создав объект.
Левые взгляды Оппенгеймера в годы войны тоже ничему не мешали. Администрация Рузвельта, с её ориентацией на левый глобализм, была широко открыта как для евреев, так и для скрытых или явных коммунистов и сочувствующих, которые рассматривали режимы в СССР и в США как две версии одного и того же социализма – только одна для «диких» русских, другая для «продвинутых» американцев. США и СССР в послевоенном мире должны были быть тесно сотрудничающими гегемоном и субгегемоном и именно на это был нацелен ООН-овский миропорядок.
Внезапная смерть Франклина Рузвельта накануне установления сконструированного им и его командой глобального миропорядка, имела драматические последствия. Режим «галантерейщика» Трумэна резко разорвал с глобализмом предшественника и перешел к конструированию господства только для Америки с помощью атомной бомбы, предпочтя перейти с СССР в режим Холодной Войны, с её территориальным разделом и железным занавесом, вместо того, чтобы создавать общий «розовый» мир.
Огромное количество рузвельтовских левых – и в правительственных кругах, и среди интеллектуалов, внезапно оказались вместо близких к правительству – неблагонадежными иноагентами и по сути шпионами. В расправе над этой влиятельнейшей в американском обществе прослойкой и был смысл явления, которое широко и неточно называют «маккартизмом, но которое продолжалось еще долго после того, как Джозеф Маккарти был выброшен из политической жизни, а закончилось лишь с кеннедиевской «оттепелью» (взаимная симпатия Кеннеди и Хрущева не была случайной, оба руководили «оттепелями» и «реабилитансом»), о пути к которой можно посмотреть фильм о другой жертве «маккартизма» - сценаристе-коммунисте Далтоне Трамбо.
Роберт Оппенгеймер с его левоглобалистскими взглядами был осколком рузвельтовского проекта в новом мире холодной войны. И в этом смысле был анахронизмом, с каждым годом становившимся все более неуместным. При демократе Трумэне его как-то терпели, хотя его кампания направленная на срыв начала разработки термоядерного оружия, оказалась неуспешной. А вот при республиканской администрации Эйзенхауэра Оппенгеймеру решили свернуть голову.
Произошло это после успешных американского и советского ядерных испытаний. Американское, по схеме Теллера-Уилана, в ноябре 1952, доказало, что противодействие Оппенгеймера разработке супербомбы было необоснованным и возник вопрос о подлинных его причинах. Советское – в августе 1953 доказало, что СССР от США в разработке супербомбы не отстает, а это значит, что: во-первых, рассчеты на восстановление ядерной монополии с помощью супербомбы не оправдались, во-вторых, Оппенгеймер своим сопротивлением граничившим с саботажем сорвал сроки и обеспечил «советам» временную фору, и, наконец, в третьих и главных, в ядерной программе США сохраняется огромная дыра в безопасности.
Последовало знаменитое письмо-донос Уильяма Бордена, который в фильме представлен как какой-то неуравновешенный маргинал с трясущимися руками, действующий по заказу мелочно мстительного Штрауса. В оппенгеймеровском мифе Борденоу отведена роль Иуды (хотя последователем Оппенгеймера он не был и никого не предавал).
На самом деле сотрудник Конгресса США (не конгрессмен, не сенатор, а именно сотрудник аппарата) Борден был закаленным ветераном ВВС США, идейным либералом-интервенционистом, фанатиком американского милитаризма, ядерным ястребом, одним из идеологов превентивного ядерного удара. «Однин из самых влиятельных и эффективных представителей ядерного оружия в истеблишменте атомной энергетики» Борден был яростным лоббистом разработки супербомбы и Оппенгеймер был его прямым идейным и аппаратным врагом. Борден был убежден в том, что имеющиеся в его распоряжении косвенные факты однозначно указывают на то, что Оппенгеймер работал в советских интересах и в этом смысле был абсолютно честен.
Насколько он был прав? Думается, и да и нет.
Оппенгеймер стоял во главе проекта, ведущую роль в котором играла международная корпорация физиков-евреев, неформальным лидером которой был Альберт Эйнштейн. Большинство из них, за вычетом Теллера с его особым мнением, были убеждены, что они вооружают Америку как демократическую страну, вооружают против Гитлеров и нацистов.
Обеспечивать США мировую гегемонию в качестве ведущей капиталистической державы они были не намерены. Поэтому деятели эйнштейновского круга были убеждены в том, что атомная бомба должна иметься и у США, и у СССР, а этот факт должен привести к появлению мирового правительства, держащего атомную энергию под своим контролем. Этот проект мирового правительства, продолжавшего рузвельтовские идеи, был настоящим кошмаром для американских правых.
Эйнштейн мог сколько угодно публично иронизировать над влюбленностью Оппенгеймера в правительство и власть, и даже называть его "дураком", но он отлично знал, что этот "дурак" будет реализовывать в ядерной правительственной политике США эйнштейновскую линию и от неё не отступит. «Мне они очень напомнили отношения отстраненного от работы мастера с подмастерьем, который взялся закончить начатую им работу» - так высказался об Оппенгеймере и Эйнштейне в одном из интервью сам Нолан, - да мне тоже понравилась такая терминология.
Разумеется, «группа Эйнштейна» считала необходимым делиться с Советским Союзом ядерными секретами, как официально, так и неофициально. Назвать это «шпионажем» в узком смысле слова было вряд ли правомерно. Шпионами себя никто из этих деятелей точно не считал.
Оппенгеймер в качестве руководителя американского атомного проекта вряд ли лично накачивал советскую резидентуру информацией (свидетельства в эту пользу содержатся в неких опубликованных в 2000-ные годы «мемуарах Судоплатова» от которых за версту разит фальсификацией, как и от всех других «мемуаров» подобного жанра от «любовницы Берии» до «мемуаров Серова»). Однако он, несомненно, создавал достаточно комфортные условия, чтобы информационный конвейер, передававший информацию СССР работал исправно, в частности обеспечил фанатичному коммунисту Клаусу Фуксу место на вершине технологической цепочки, куда сходилась большая часть информации.
Случай Фукса также интересен. Он был отправлен в Америку британцами подчеркнуто игнорировавшими данные о принадлежности Фукса к коммунистам. Когда Фукс был разоблачен, британцы не без сопротивления осудили его, отказались выдать США, где его непременно ждал бы электрический стул, а вскоре досрочно освободили из тюрьмы и переправили в ГДР, где он стал академиком и членом ЦК СЕПГ.
Всё это стало возможным благодаря странному срастанию английской и советской секретной элиты в 1940-50-е годы, когда действовала «кембриджская пятерка», правительство лейбористов передавало СССР реактивные двигатели «Нин-I», британские спецслужбы десятилетиями игнорировали атомную шпионку Мелиту Норвуд, так что её в СССР даже успели тайно наградить «Орденом Трудового Красного Знамени». Американцам потребовалась целая цепочка провокаций – дело Пеньковского, арест Джорджа Блейка (история «побега» которого из английской тюрьмы заставит рыдать любую здравомыслящую маршрутку), наконец секс-скандал с министром Профьюмо, чтобы «расцепить» советы и британцев.
Оппенгеймер был важным функционером глобалистской элиты, отвечавшей за ответственнейший участок и с работой в целом справился. Доступ СССР к атомным секретам был при его участии обеспечен, торможение американской термоядерной программы – обеспечено. Глобализация контроля за ядерным оружием, за которую он ратовал, не удалась, но и не могла удастся в связи со сворачиванием всего «рузвельтовского проекта».
В отличие от многих других перворазрядных деятелей рузвельтовской эпохи, таких как отец ООН Элджер Хисс, или отец бреттон-вудской системы Гарри Дэкстер Уайт, Оппенгеймера не только не осудили, хотя из обвинений Бордена вытекала судьба супругов Розенбергов, но и даже публично не мучили. Дело ограничилось полосканием грязного белья на слушаниях по допуску к атомным секретам с обсуждением интимных приключений фигуранта и его лжи контрразведчикам в ходе так называемого инцидента Шевалье.
Кстати, в связи с этим инцидентом, Нолан с каким-то прямо-таки насекомьим отвращением показывает выдающегося американского контрразведчика Бориса Пэша, русского офицера Бориса Федоровича Пашковского – участника Первой Мировой и белой борьбы, мичмана русского флота, георгиевского кавалера. Борис был сыном священника Федора Пашковского, позднее митрополита Феофила, с 1935 г. возглавлявшего де факто независимую Американскую Митрополию в США (враждовавшую с РПЦЗ и примирившуюся с РПЦ МП только в период разрядки).
Пэш был человеком умным, жестким, выдающимся контрразведчиком и действительно убежденным антикоммунистом. Помимо безопасности Манхэттенского проекта он провел масштабную операцию «Алсос» по сбору информации о нацистской ядерной программе. Позднее он занимался спецоперациями в Европе в духе Холодной Войны, вышел в отставку и даже незадолго до смерти успел посетить Россию после падения коммунистической власти.
Пэша в американских левых кругах принято ненавидеть, хотя ничего плохого Оппенгеймеру он не сделал. Скорее напротив, тот факт, что в ходе «инцедента Шевалье» Оппенгеймеру удалось обмануть такого профессионального и недоверчивого контрразведчика говорит о немалом мастерстве физика в умении шифроваться.
Буквально несколькими штрихами Нолану, кстати, удается набросить на Пэша и тень подозрения за самоубийство красавицы-коммунистки Джин Тэтлок, связь с которой Оппенгеймера являлась предметом многочисленных пересудов. В какой-то момент нам мельком показывают сцену, из которой может возникнуть впечатление, что Тэтлок кто-то топит в ванной.
В первом государстве рабочих и крестьян возглавляемым коммунистической партией Оппенгеймера скорее всего казнили бы за десятую долю тех подозрений, за которые в США он отделался легким унижением. Однако этих унижений с лихвой хватило, чтобы в мифологии американского левого либерализма Оппенгеймер, несмотря на то, что никогда не участвовал открыто в антивоенном движении, не делал радикальных и реально «прогрессивных» высказываний, то и дело «сдавал» тех или иных своих знакомых, не подвергся настоящим репрессиям и был скоро «реабилитирован», тем не менее занял место Святого Великомученика. Самая жестокая и страшная репрессия подстерегала Оппенгеймера после его смерти в 1967 году, через два года его дочь Кэтрин «Тони» попыталась устроиться в ООН в качестве переводчика, но из-за отца ей в секретном допуске так же отказали и она покончила с собой в 32 года.
И житийный фильм Нолана, построенный на искусных умолчаниях и манипуляциях вниманием, совсем как у фокусников «Престижа» - лишнее тому подтверждение. Характерно, что режиссер лишь легким намеком обозначил такую несущественную, но бьющую по престижу Оппенгеймера вещь, как его непорядочность в обращении с женами коллег, мол, это лишь слухи. Однако именно такие «слухи» разрушили дружбу физика со знаменитым химиком Лайнусом Полингом, после того как жена Полинга рассказала, как Оппенгеймер уговаривал ее поехать с ним в Мексику. Появись эта история в кадре – и аура «святого» в наш неопуританский век была бы изрядно подпорчена.
Мятущийся гений, самоотверженный патриот Америки, несправедливо осужденный коалицией циничных подлецов и параноиков мученик – таковым Нолан изобразил Оппенгеймера строго согласно канону.
Влиятельный амбициозный функционер «группы Эйнштейна», который сумел дать США бомбу, обеспечить доступ Советов к информации о бомбе, эффективно затормозил американскую термоядерную программу и добился того, что в гонке за супербомбой США и СССР пришли почти синхронно, умевший всех хорошо дурачить, манипулировать людьми и, по большому счету, избежавший сколько-нибудь серьезного наказания. Такого Оппенгеймера в фильме Нолана, конечно, нет и быть не могло.
К сожалению, не может его быть и в российском кино, застрявшем между Козловским и Андреасяном.
Американцы сняли великолепный фильм о том, что настоящий интеллектуал должен работать на свой родной ВПК, даже если его мучат сомнения. Именно самопреодоление Оппенгеймера, который и во имя патроиотизма, и ради собственных амбиций заставляет себя не думать о последствиях и крови на руках (по крайней мере пока работает над проектом), который делает то что должно и говорит то что надо – это, пожалуй, центральное послание нолановского фильма.
Представить себе подобный фильм хотя бы о Курчатове от российского кинопрома пока что невозможно. Вместо этого наши "кинотворцы" выдали какой-то всхлип про альтернативного Курчатова на основе рассказа Айзека Азимова, в котором, конечно никакого Курчатова нет: "СССР. Холодная война. Начало 1960-х. В секретном научно-исследовательском институте, где работает Курчатов, счетчики Гейгера перестают регистрировать радиационный фон. Отказывает сначала один счетчик, потом другой, пока не отказывают абсолютно все во всем здании. Курчатов начинает подозревать, что это заговор западных шпионов".
Стыдно.
Время «Укрощения огня» и даже плохонького "Выбора цели" давно ушло и сегодня в наших ушах по прежнему воет утомительная песнь козловских. Это трагично.