Утро было холодным, тревожным и хмурым – в полном соответствии с настроением всех, особенно Валентины. Она была рада, что Любочка уже ушла в школу и не видела всего, что творилось в доме – обыск не спектакль… Сейчас перед оперативниками стояла нелегкая задача – найти камешки, украшения, драгоценности, которые вполне могут оказаться в этом доме. А чтобы найти, надо искать! Искать и не сдаваться!
Тамара Степановна сидела за столом, отрешенная от всего, и казалось, что уже никакая сила на свете не заставит ее заговорить. В глазах ее застыли слезы. Так было сейчас. До этого она удивлялась и возмущалась приходу милиции, самому подозрению, что она могла утаивать сокровища, которые якобы лежат в этом доме. Она то смеялась, то ругалась, грозя разобраться и с Комовым, и с Валентиной, но когда ее нервное напряжение зашкалило за нормальную отметку и неумолимо поползло еще дальше вверх, Крапову усадили и Валентина, ничего не скрывая, рассказала ей о причине обыска. Она добавила все о чистосердечном признании и, поскольку Комов отдал ей инициативу, решив, что женщине с женщиной легче договориться о взаимодействии, заметила, что не верит в ее, Краповой, полное неведение, и посоветовала спасти себя, все рассказав и показав… Тамара Степановна начисто проигнорировала это предложение, и тогда Валентина начала ее спрашивать - по своему методу, с отвлекающим маневром. Она задавала ничего не значащие вопросы о разных мелочах, которые, как правило, знать ей было вовсе не обязательно, и когда подозреваемый расслаблялся и переставал ждать опасности, когда его реакция теряла остроту и сиюминутность, то именно в это самое время вдруг как гром среди ясного неба звучал важный, глобальный вопрос и уже по реакции человека, еще только готовящегося ответить, можно было видеть, предполагать, каким должен быть правдивый ответ… Это был не просто допрос, но и игра, выматывающая и ту, и другую сторону и отнимающая много сил.
- А… вот эта вазочка хрустальная, она у вас откуда? Расскажите ее историю…
- Вазочка? – Тамара Степановна облегченно вздохнула. – Да ведь это не моя… Это Ольги Петровны. Я Антонине Петровне предлагала ее взять на память, но она отказалась.
- Да? А мне казалось, что вы ее купили недавно…
- Господи, да на какие бы деньги я ее купила! Нам хватает только на питание. Да ведь и Антонина Петровна может подтвердить… Я клянусь вам, Валентина Васильевна – зря вы ищете. У нас ничего нет. Хоть весь дом переверните. Всю квартиру.
- А муж… он ведь помогал вам материально?
- Помогал… Как же… Дождешься от него… Без него и дочку подняла…
Ее слова казались искренними, но Валентина все-таки уловила в них какую-то фальшь. Так… Дальше надо быть внимательнее…
- Тамара Степановна, а почему ваш муж жил здесь, а вы – в Белоруссии? Были бы рядом – глядишь, и жизнь семейная наладилась бы…
- Ага! Чтоб вместе с ним…
Крапова осеклась, поняв, что сказала лишнее.
- Так вы, Тамара Степановна, с самого начала знали, чем он занимается?
- Ничего я не знала! И нечего меня ловить!
- Что вы! Вас никто не ловит… Если бы я хотела вас поймать, я бы спросила совсем о другом, - загадочно произнесла Валентина.
Немного помолчав, Крапова все же спросила:
- О чем это?
- Ну, я спросила бы вас, например, верите ли вы в это переселение душ… В котором вы убедили Ольгу Петровну… Да так убедили, что живете теперь в ее квартире – далеко не худшей, заметьте, в центре города, и пользуетесь ее мебелью, ее посудой, книгами – словом, всем! Но ведь я знаю, что вы ответите… Что верите, конечно…
- Конечно… И в карму верю. В наследство от предыдущих жизней…
Валентина давно заметила, что в Краповой силен дух противоречия, и потому довольно язвительно сказала, что она, собственно, так и знала. И тут Крапова вскинулась и, делая вид, что решается на значительный поступок-признание, а на самом деле просто поняв, что Валентина уже не верит ни одному ее слову, торжественно, хотя и несколько язвительно сказала:
- Постойте! А если я вам отвечу – нет. Не верю! И дальше что?
- А дальше – вот что… - спокойно начала ожидавшая именно такой реакции Валентина. – Меня давно мучает один очень интересный вопрос. Ну, прямо-таки жизненно важный… Вот почему, почему среди множества квартир в нашем городе вы выбрали для своей аферы именно эту? Одиноких пожилых женщин много… И мужчин… Есть у них квартиры и получше… С более удобной планировкой… И не на первом этаже… Знаете ведь, почти во всех объявлениях о покупке или обмене квартир пишется, чтобы первые и последние этажи не предлагали…
Валентине показалось, что в глазах Краповой промелькнул страх. Вспыхнул каким-то нехорошим желтым огоньком и погас… Что ж, значит, надо идти дальше тем же путем, и она продолжила:
- А у вас как раз первый этаж… Это так неудобно… Холодно… Под вами – пустой подвал… Как-то даже и страшновато, а? Вы не находите?
Страх затаился уже не только в глазах собеседницы. Ее словно прошило этим страхом и она как-то скукожилась на своем стуле, стала меньше в объемах, но, видимо, усилием воли, в которой ей нельзя было отказать, взяла себя в руки, выпрямилась, собралась с мыслями и, уже не наблюдая, как идет обыск, принялась говорить - горячо и вдохновенно, вероятно, чтобы отвлечь Валентину и не стать-таки жертвой ее проницательности. Да и сама она тоже нуждалась в том, чтобы отвлечься.
- Я, Валентина Васильевна, не считаю это аферой. Это игра случая. А случай – он ведь тоже дается нам свыше… Мы шли с Любочкой… С Любашей моей… Господи, что с ней будет? Что будет? Она из школы скоро придет… Не напугайте ребенка. Она такая ранимая…
- Не надо было вдалбливать ей всякие невероятные вещи… У девочки с психикой могло быть неладно…
- Да почему вы думаете, что я ей что-то вдалбливала? Мы шли, и она вдруг…
- Ага. Про маму из прошлой жизни вспомнила. Это мы уже проходили. Не надо, Тамара Степановна. Я догадываюсь, почему вы выбрали эту квартиру. Но очень хотела бы услышать это от вас.
И опять – желтый огонек в глазах. И вдруг Крапова отбросила свою версию – она ей, видимо, просто надоела, к тому же ей хотелось увести всех подальше от правды – во всяком случае, Валентине показалось именно так.
- Хорошо. Я скажу вам все. И уж не моя вина, а ваша, как говорится, беда, если вы мне не поверите. Афера, говорите? Пусть афера. Называйте это как хотите. Что такое лей лайн, знаете?
- Лей лайн? Лайн в переводе с английского – кажется, линия, - неуверенно ответила Валентина.
- Ну, да! Линия! Представьте себе прямую линию, проведенную между вершинами гор, или холмов… Так вот, сеть таких пересекающихся линий – которые, заметьте, никто не видит, - имеет в основе своей тонкую энергетику. Сейчас я попробую объяснить более понятно… Лей лайн – это источник энергии, эта энергия как бы льется на нас, на все, что есть на этой планете, сверху, а, коснувшись земли, делает поворот на девяноста градусов, потом еще немножко движется по земле и уходит внутрь ее, в землю. Может быть такое? Ну, хотя бы теоретически?
Валентина отметила, что Крапова осмелела и старается запутать их, заставить поверить в ее сверхъестественные способности, чтобы отвлечь от главного. Слушать ее, честно говоря, было интересно, и Валентина решила не перебивать – пусть выложит все, на что способна. А когда опустошит сама себя – с ней легче будет разговаривать начистоту. И потому она спокойно ответила:
- Наверное, может… Впрочем, я полагаюсь на вас… На ваш мистический опыт…
- Конечно, может! И вот это самое место, где энергия соприкасается с землей, уже никогда не будет простым. Конечно, вам интересно, почему, и я скажу сразу, я не буду вас томить – потому что энергия, коснувшись земли, образует энергетический центр! Умные и проницательные люди всегда знали, где находятся такие центры. Именно на этих местах строились храмы… А святая вода – это, по-вашему, что такое? Это вода, на которую нисходит божественная энергия…
Крапова указала рукой на сервант, в котором стояла очень красивая, в форме виноградной кисти, бутылка с водой, и торжественно сказала:
- Вот она. Но я принесла ее не из церкви.
Даже Комов, сидящий на краю стола и слушающий одновременно и беседу Валентины с Краповой, и сообщения ведущих обыск оперативников, не выдержал и спросил:
- А откуда?
- А ниоткуда! Эта вода налита здесь, в квартире, из обычного водопроводного крана! Но она святая, потому что… именно здесь, в этом месте, находится энергетический центр!
- А, так они, эти центры, не все застроены святилищами? Есть, оказывается, и свободные, да?
- Конечно, Валентина Васильевна. Я вычислила такой центр… Рамкой… И своим общим состоянием… Вот, если хотите, ответ на вопрос – почему выбрана именно эта квартира… Если вы не хотите верить памяти моей Любочки о ее прошлой жизни… Эта квартира принесла нам обновление… Успокоение… Если бы не вы…
- Да? Как интересно, - протянула Валентина, готовясь задать довольно каверзный для Краповой, но, возможно, самый существенный для следствия вопрос.
- А знаете, Тамара Степановна, я вам верю… Не знаю, как Владимир Иванович, а я вам верю. И потому с той же убедительностью прошу объяснить, где вы были вчера, когда я пришла к вам в квартиру? Ваша дочь вернулась из школы раньше обычного, дверь, как она уверяла, была заперта изнутри, и потому она долго не могла ее открыть, но в квартире вас не оказалось… И куда это вы пропали? Ну ведь не в шкаф же спрятались?
- Валентина Васильевна, разрешите мне вам все-таки сказать, что вы задаете довольно странные вопросы… Я еще не выжила из ума, чтобы мне прятаться от собственной дочери… У нас просто замок такой… тугой, вот ей и показалось…
- Но она снаружи, из коридора протолкнула ключ, он упал на пол, потом открыла дверь и его там увидела… Как это могло показаться?
- Показалось, показалось. Ну, не подозреваете же вы, что у меня был… любовник, и я поэтому не открывала?
- Нет, не подозреваю…
- А… почему? Я что, такая страшила? – растерянно спросила Крапова.
- Нет, что вы! Просто я думаю, что у вас есть дела поважнее… я подозреваю вас совсем в другом… Да и не я одна… Вот и Владимир Иванович Комов тоже… Мы, знаете ли, подозреваем, что вы что-то ищете… Закрывшись в квартире. Уж не сокровища ли, добытые вашим мужем?
Крапова не дрогнула. Кажется, по лицу ее чуть заметно пробежала тень, но женщина стояла как скала – у нее не было другого выхода.
- Эк куда вас занесло! Сокровища! Если бы так… Если бы… Я бы не отказалась хоть одним глазом взглянуть на них… Из чистого любопытства…
- Ну, так давайте вместе и взглянем… Для этого надо, видимо, спуститься в подвал? Ведь именно там находилась мастерская, в которой…
Показалось ли Валентине, что Крапова побледнела и непроизвольно сжала сложенные впереди руки? Наверное, да, потому что она продолжала довольно уверенно:
- Давайте спустимся! Ведите! Если вы умеете проходить сквозь стены, то и я, может, тоже проскользну… Это я к тому, что подвал замурован…
- А… прямо из вашей квартиры нельзя туда войти?
Крапова еще сильнее стиснула руки, но продолжала гнуть свое:
- Да как же это прямо из квартиры-то? Думайте хоть, что говорите!
Но Валентина, не обращая никакого внимания на ее слова, спросила у Комова:
- Вы все проверили? Никакого хода в подвал отсюда нет?
- Почти все. Сейчас ребята лоджию штурмуют, - спокойно ответил Комов и добавил: - Там есть подозрительный такой лаз вниз…
Кажется, Краповой стало трудно дышать и она проговорила довольно тяжело, с расстановкой:
- Этот лаз… Я сейчас объясню… Раньше Ольга Петровна там, внизу, кур держала… И я решила возродить… Вот для чего этот… люк.
- Надо же! Ну, надо же! А я-то сижу и думаю, Тамара Степановна – а уж не прокопали ли вы там подземный ход? Ну, из-под вашей лоджии – в подвал… А?
Крапова вдруг резко встала, но тут же тяжело опустилась на стул. Она молчала, пока из лоджии слышались резкие, но глухие удары. Молчала, когда кто-то крикнул оттуда: «Есть!». Молчала, когда Владимир Иванович, перестав делать записи в своем блокноте, в спешном порядке тоже отправился в лоджию. И вдруг прошептала:
- Но я ничего не нашла…
- Стало быть, мы не ошиблись…
Крапова посмотрела на нее невидящими глазами – чувствовалось, что мысли ее были где-то очень далеко, потом вернулась к реальности, осмотрелась вокруг, как будто увидела все заново, иным зрением, и тихо-тихо стала рассуждать как бы сама с собой:
- Но разве я сделала что-то плохое? Я ничего ни у кого не украла, не взяла. Мы с Ольгой Петровной, несмотря на разницу в возрасте, были подруги… А подвал… Просто она мне рассказывала про этот подвал кое-что интересное. Говорила, что ночью ее куры вдруг неожиданно просыпались и начинали шуметь, кудахтать, хлопать крыльями – что-то их пугало… Или кто-то… Я говорила – может, просто мыши или крысы… Но Ольга Петровна считала, что там происходит нечто таинственное… Ей даже казалось, что она видела чьи-то тени, слышала чьи-то голоса… А я люблю таинственное… И я проникла… Но там ничего нет… Ничего ценного… Так что никакого преступления я не совершила… Я всех люблю… Почему же ко мне так?
Валентина молчала, так как прислушивалась к тому, что происходило внизу. Чувствовалось – то же самое волновало и Крапову, но она не хотела этого показывать и потому говорила чуть слышно, с большими паузами, во время которых тоже старалась уловить идущие снизу звуки.
Вошел Комов с непроницаемым лицом, на котором ничего нельзя было прочитать. Валентина знала, что это такое – ему стало известно нечто важное, требующее правдивых объяснений, признаний – одним словом, показаний, и теперь он мысленно, словно режиссер, выстраивал сцену – как лучше задать сокрушительный вопрос, какими словами, каким тоном, чтобы не дать Краповой времени и возможности очнуться, прийти в себя, увильнуть от ответа. Он начал так:
- Не нашли мы, Тамара Степановна, сокровищ. Я верю вам. Верю, что вы их тоже в глаза не видели…
Крапова с облегчением улыбнулась, губы ее – притворно или нет – задрожали и она голосом, тоже дрожащим, ответила:
- Я рада… рада, что вы мне поверили. Ой, как рада-то! Спасибо вам, Владимир Иванович!
Она готова была вскочить из-за стола, броситься ему на шею и запечатлеть на его лице свой благодарный поцелуй… Валентина отметила про себя, что все идет хорошо, Крапова расслабилась, потеряла бдительность, остроту восприятия и теперь, видимо, самое время вторгнуться в ее настоящий мир и узнать, что же скрывает эта женщина. Это явно видел и Комов, но решил еще продлить спокойное существование подозреваемой.
- Да мне спасибо-то не за что. Виноваты…
- Ой, да что вы, что вы! Давайте я по такому случаю – хоть чайку, а?
Крапова встала и хотела двинуться на кухню, но подошедший к ней сзади Комов быстро вытянул из-за ее плеча свою руку, сжатую в кулак, раздвинул пальцы и на его ладони сверкнуло золотое колечко.
- Узнаете?
Казалось, что Крапова перестала дышать. Было тихо. Понятые, которые и так за все это время не проронили ни слова, казалось, совсем окаменели и не сводили глаз с хозяйки дома. Она же, не отрывая взгляда от колечка, попыталась что-то спросить, но, очевидно, горло сжимали спазмы и женщина не могла вымолвить ни слова.
- Вижу, узнали… Говорю для сведения всех присутствующих – судя по описанию, это кольцо убитой Татьяны Капустиной!
- Нет! Я… я не знаю! Я ничего не знаю! И буду говорить, повторять это до скончания века!
Комов видел лицо Краповой сбоку, так как по-прежнему стоял за ее спиной, выбрав эту позицию, чтобы предотвратить ее возможные агрессивные действия. Валентина же смотрела прямо в нее как в зеркало - буря чувств пронеслась в этих бешеных от злобы и ужаса глазах, волны эмоций бились в безумной схватке сами с собой, но постепенно шторм стал затихать, женщина, с трудом глотая воздух, стала падать назад, но благополучно приземлилась на подставленный полковником стул.
- «Не знаю» придется оставить, тем более, что веку уже конец. Есть свидетели, которые знают…
- Нет у вас свидетелей! Никого нет! – прошипела Крапова, держась рукой за сердце.
Валентина предложила ей таблетку валидола, который всегда носила с собой, но в ответ получила такой ненавидящий, стреляющий взгляд, что невольно поежилась. Впрочем, так в нее стреляли не раз и это было не самое страшное…
- И вообще это кольцо вы… подбросили! Знаем, как вы умеете шельмовать людей!
- Интересно, откуда же мы его взяли, чтобы вам подбросить? Оно было на руке Капустиной, когда она пошла к вам… на свидание.
- Нет! Какое еще свидание?
Валентина глазами попросила Володю, чтобы он дал ей слово. Комов кивнул и она пошла в эту словесную разведку.
- Свидание, на которое вы, Тамара Степановна, вызвали ее поздно вечером в день убийства… Вызвали запиской… Через мальчика… И она пошла, потому что в записке вы упомянули, что дорогому ей человеку угрожает опасность…
Последние слова Валентины были лишь предположением, но Крапова об этом не знала… Она опустила голову, как-то вся обмякла и пробормотала:
- Это Долгополов мне принес! Долгополов! Ведь не хотела же брать, как чувствовала! Хотела выбросить! Он! Он! Он и документы у себя в мастерской сжег – там такое творилось, а он – концы в воду. Вернее, в огонь. Золотишка-то у него много… Портит, ох, как портит оно людей!
- Портит, Тамара Степановна! Еще как! На преступление толкает. И на вранье. Не мог Долгополов поджечь свою мастерскую – он в это время был уже арестован… А вот вы – могли. Знаете, в чем весь ужас, Тамара Степановна? Я вам сейчас скажу. Убийство безвинного человека оправдать нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Но иногда преступника можно понять – убил сгоряча, из ревности, или в драке, или же отомстил обидчику, не выдержав оскорблений либо других действий… Но все это происходит, как правило, спонтанно, неожиданно, и убийца раскаивается… Почти всегда – искренне. А вы… Вы готовили, сознательно, не один день готовили это убийство, вы специально подставляли Долгополова, чтобы подозрение пало на него… И на встречу с Татьяной вы пошли, захватив с собой поясок, который и подбросили потом Долгополову…
- Нет! Это не мой пояс!
Крапова вновь накопила силы для сопротивления и готова была ринуться в бой, но пыл ее остудил Комов – просто он среагировал быстрее, чем Валентина:
- Принадлежность пояска довольно просто установить – у нас есть такая аппаратура, которая не то что мельчайшие волокна – пылинки может идентифицировать…
- И Ольге Петровне вы помогли отправиться на тот свет, а? – безапелляционно спросила Валентина. – Ведь квартира была нужна вам именно пустой, так? Наследство мужа не давало вам покоя?
Когда перед ней был убийца, вся ее природная и благоприобретенная жесткость всплывала на поверхность – вот она, бери, владей ею как оружием, без жалости и сострадания!
Этот вопрос, кажется, доконал Крапову и она, отрицательно покачав головой и закрыв голову руками, вновь замолкла. Такое волнообразное поведение – пик эмоций, ненависти, отрицания вины – спад – опять пик – длилось бы еще невесть сколько, если бы один из оперативников, орудовавших в подвале, не появился из балконной двери с деревянным ящичком в руках. Ящичек был обмотан старой, рваной мужской рубашкой в клеточку.
- Несу вам находку, Владимир Иванович. Стену пришлось чуть ли не долбить. Хитро спрятано было – прибор показывает, что есть металл, а внешне – ничего! Оказывается, когда в тайник этот ящичек пристроили, то целую плиту в стене заменили… Удачно все закамуфлировали…
Ящичек был водружен на стол, а к его открытию, словно на спектакль, пригласили всех зрителей, в том числе и понятых. Но никто не был так напряжен, никто не находился так близко к обмороку, как Крапова. Она впилась глазами в ящичек, словно хотела открыть его одним своим взглядом. И не надо было быть сыщиком, чтобы понять – она видит эту находку впервые. Оказалось, что ящичек заперт на замок, ключ же найти не удалось.
- Может быть, вы нам откроете? – обратился к Краповой Владимир Иванович.
Женщина отвернулась, кусая губы – на нее явно накатывала волна прилива энергии и она боялась сказать, прокричать что-нибудь лишнее.
- По идее, у вас должен быть ключ. Или же вы знаете, где он, - продолжал Комов.
- Я ни-че-го не знаю! – чеканя каждое слово, произнесла Крапова. – Более того – и знать не хочу! Подкидываете тут… коробки всякие…
- Э-э-э, не скажите. Наследство это ваше, я думаю. От мужа. Что ж, сейчас увидим, прав я или нет.
Крышка деревянного ящичка под натиском стамески треснула, и через образовавшуюся щель его наконец удалось открыть! Отодвинули полу клетчатой мужской рубашки, в клочок которой, и это сразу отметили Комов с Валентиной, были завернуты найденные Зоей Алексеевной год назад серые камешки, и комната наполнилась сиянием, словно из этой деревянной коробки, как из волшебного сундучка, выглянуло маленькое солнце. Кольца, серьги, кулоны, ожерелья, браслеты состояли не только из драгоценных металлов и драгоценных камней, но и были наполнены особым светом, который искристыми лучами, тонкими дрожащими лучиками, а то и маленькими вспышками, пучками розовато-фиолетового, аквамаринового, нежно-голубого и многих других цветов и оттенков вырывался наружу, в эту мрачноватую комнату, и наполнял ее особым волшебством и таинственностью.
Прежде чем составить опись найденного, Комов обратился к Краповой, застывшей, словно каменное изваяние:
- Вы это искали, Тамара Степановна? Ради этого вам надо было во что бы то ни стало заполучить квартиру Голяндиной? Ведь так?
Валентина продолжила натиск:
- Может, вы бы еще и потерпели, но эти публикации в газетах о бриллиантовой мафии… Они были для вас как звездопад… Красиво и опасно… И вы подозревали, что мафия может протянуть свои щупальца к этим сокровищам… Узнать о делах вашего мужа… И вы решили – хватит бездействовать! Так? Так! И газетки, найденные на квартире, что вы снимали, об этом говорят… Чуть ли не подшивка целая – об аферах с драгоценными камнями…
Взгляд Краповой какое-то время был застывшим и ничего не выражающим. Вдруг она вновь наполнилась силой – сказался прилив энергии – и сначала зашептала, а потом закричала, завыла зло и отчаянно:
- Все прахом пошло! Все пошло прахом! Другие миллиарды за границу переводят… В швейцарские банки… А я…
Она повернулась к Валентине и, буквально захлебываясь злостью, продолжала:
- Это все ты… Детективщица долбаная… Ему бы не догадаться… Ух, и хитрющая… Тебе-то деньги не нужны – одна живешь…Бобылка… О детях не надо заботиться… О стариках тоже… А у меня старики в деревне еле перебиваются… И Любочка… Господи! Ведь она сейчас придет! Уберите это все, уберите!
- Не придет, Тамара Степановна, - ответила Валентина. – Я звонила в школу и попросила директора ее задержать.
- Задержать? А потом?
Она вскочила и заметалась по комнате, словно что-то искала.
- Я сейчас… сейчас… Я должна за ней сходить… Ее привести… Я сама…
- Нет, Тамара Степановна.
- Но я не дотрагивалась до этого ящика! Вы слышите? Я его в первый раз вижу!
- Мы в это верим, - сказал Комов. – Но мы уверены, что вы убили Татьяну Капустину. Именно вы…
- И у вас была веская причина – Татьяна могла помешать вам завладеть этой квартирой… Она могла убедить свою тетю изменить свое отношение к вам и вашим басням о реинкарнации, - добавила Валентина. - И тетя тоже стала вашей жертвой…
- Змея… Какая же ты змея! И сколько ж в тебе яда…
- Так ведь ничего удивительного – я общаюсь с такими людьми, которые удавки на шею накидывают, - спокойно отпарировала Валентина.
- Которые вызывают свою жертву поздно вечером, когда она вернулась со свидания, выманивают ее запиской якобы для очень важного разговора, чем-то запудривают ей мозги, а потом спокойно убивают… Да еще обставляют все так, как будто это сделал совсем другой человек – в данном случае Долгополов, - нарисовал картину происшедшего Владимир Иванович.
- И которые колечко не забывают снять со своей жертвы… Какая жадность и какой цинизм, - добавила Валентина.
- Ведь хотела же, хотела же выбросить! – в сердцах выкрикнула Крапова. – Да пожалела…
Вдруг она встряхнулась, ибо волна ее энергии снова пошла вверх, и, нехорошо ломаясь и гримасничая, - подтекст этих ужимок означал бесконечное презрение к присутствующим – спросила:
- Так вы что, собираетесь повесить на меня умышленное убийство?
- Разумеется, - спокойно ответил Комов.
- Не выйдет!
Крапова подняла вверх правую руку и стала размахивать ею как на демонстрации, когда праздничная колонна скандировала какой-нибудь патриотический лозунг.
- Не вый-дет! Нет! Я… сделала это из ревности!
- Что-о-о? – не выдержала Валентина.
- Из ревности! Вот так-то! И я буду утверждать это всю оставшуюся жизнь! Ах, как я любила Юру! И он меня! Но тут появилась эта разлучница…
- Да полноте, Тамара Степановна!
- Змея… Змея! Ты-то уж точно никогда никого не любила!
- Успокойтесь. Вы ведь сами пришли к такому финалу…
- Я шла не к такому! – резко одернула Валентину Крапова. – Я шла… к свободе!
Больше она не сказала ни единого слова.
На снимке - картина Петра Солдатова.
