Красивый стихарь, выходы со свечой… Вот что вспомнят, скорее всего, прихожане об алтарнике.
– Нет, матушка, вот ты мне скажи, что мне с ним делать, с таким пономарем?
Матушка оторвала взгляд от пачки листов с нотами и развела руками, всем своим видом показывая, что совершенно не знает.
– Нет, – продолжал отец Владимир, – каждый раз опаздывает. Ведь обещал же в этот раз прийти вовремя. И вчера после всенощной сорвался как ошпаренный. С утра, говорит, приду, все сделаю. И сделал. Кадило нечищеное, весь пол воском заляпан, пыль не вытерта. И как мне теперь в таком грязном алтаре служить? Я, конечно, все и сам могу сделать: и кадило почистить, и воск оттереть, но зачем мне тогда вообще пономарь нужен?
– Тише, батюшка. Народ все слышит.
– Ну и пусть слышит! Сейчас выйду и скажу: «Так, мол, и так, люди добрые. Служба сегодня задерживается, потому что у нашего Серафимушки нашлись более важные дела, чем наводить чистоту в алтаре. Поэтому сейчас батюшка сам приведет алтарь в порядок, а там часика через два-три начнем».
На самом деле до начала службы времени было еще достаточно времени, народа в храме еще почти не было, да и порядок можно было навести в течение нескольких минут. Но отец Владимир за службу действительно «горел», из-за чего порой страдали все: и матушка, и клирос, и прихожане. А больше всех влетало пономарю Серафиму, по крайней мере, он сам был в этом твердо уверен.
Честно говоря, особо влетать ему стало в последнее время. До этого Серафимка был белокурым ангелочком, от которого умилялись все бабушки в храме, когда он важно шествовал со свечой впереди батюшки во время входа с Евангелием. Вот только стихарь у него тогда был старенький, выцветший, даже непонятно, белый или желтый.
А потом ангелочек перестал быть белокурым и резко пошел в рост. Но это было полбеды. Характер у него стал тоже далеко не ангельский. Он начал грубить старшим, огрызаться на батюшку, задирать младших пономарей, не являться на службу без предупреждения.
– Ну вот, явился – не запылился!
Отец Владимир спустился с клироса и вышел в храм, широко разведя руки в стороны:
– Ис полла эти, деспота! Кто к нам сегодня пожаловал! Высокоблаженнейший архипротопономарь Серафимиус! Какими судьбами? Что вас привело так рано в наш убогий храм?
Серафим молча (а что сказать на это?) приложился к воскресной иконе и подошел к отцу Владимиру за благословением. В ответ священник сам сложил руки лодочкой:
– А я думал, это мне у тебя надо благословение брать. Я же тебя встречаю в храме. Как владыку.
Серафим втянул голову в плечи. Ему хотелось стать маленьким и незаметным, но рядом с низкорослым отцом Владимиром он казался еще выше.
– Во сколько ты должен приходить на службу?
– Ну…
– Баранки гну! В полвосьмого. Максимум без пятнадцати восемь. А сейчас сколько?
Серафим посмотрел на экран мобильника:
– Пять минут девятого.
– Десять минут девятого. Десять, – сказал отец Владимир, почти ткнув в нос Серафиму циферблат наручных часов.
– Нет, батюшка. Это ваши часы неправильно идут.
– Поговори мне!
– Но ведь правда! У меня мобильник через интернет время сам сверяет.
– Поговори мне! Все равно опоздал!
Священник и пономарь вошли в алтарь.
– Ну и что вот это такое? – отец Владимир указал на пятна от воска на полу. – И вот это, – указав на невычищенное кадило. – И вот это, – проведя пальцем по столу и показав грязь на пальце.
– Так у вас, батюшка вон тоже пыль, – указал Серафим на дарохранительницу.
– Поговори мне! У меня он пыль видит, а у себя не видит! У тебя, вон, на столике, кроме пыли, еще с той недели пятно от вина.
– Так ведь не оттирается.
– Сейчас я тебе покажу, как не оттирается.
Отец Владимир взял губку, смочил ее чистящим средством и без проблем оттер пятно.
– Просто лентяй ты, Серафим, а не пономарь. Вот скажи, зачем ты мне такой нужен, если я за тебя все должен делать? В стихаре красоваться? Я когда пономарем был, так вообще без стихаря служил. У батюшки у самого всего два облачения было: служебное и требное. Даже Пасху в одном и том же облачении служили – время такое было. Ладно, сходи в лавку за записками и просфорами, потом вытри стол, ототри воск от пола, почисти кадило и поставь новый уголь. А после службы чтоб хорошо прибрался, попробуй только сбежать.
Серафим направился из алтаря. «Да, – думал отец Владимир, глядя ему вслед, – может и слишком я с ним жестко. Но меня ведь разве по-другому воспитывали?» Батюшка вспомнил, как пономарил когда-то у отца Алипия, у которого весь алтарь ходил по струнке, боясь чихнуть не вовремя. За малейшую провинность, а порой и просто «для смирения» иеромонах назначал поклоны, причем по монастырской традиции не только назначал, но и сам делал вместе с пономарями. Неизвестно, чего пономари боялись больше: делать поклоны или смотреть, как их делает пожилой иеромонах, в котором неизвестно как еще держалась душа.
Когда Серафим вернулся, отец Владимир отругал его за новое открытие: в умывальнике почти не было воды.
– Вот сейчас будешь мне через весь храм идти с ведром, народ пугать. Когда у тебя, наконец, совесть появится?
– А что я сразу? – вдруг вспылил Серафим. – Есть же еще другие пономари! Почему вы к Виктору Сергеевичу не придираетесь?
– Поговори мне! Ты к другим не цепляйся. Виктор Сергеевич работает, хотя давно на пенсии, и еще и в алтарь ходит. А сейчас вообще разболелся. Он, кстати предупреждает, когда не может прийти, в отличие от некоторых. Да и не научишь его уже ничему в таком возрасте. Ходит – и слава Богу. А ты должен еще и других учить.
– Это Артема с Илюшей, что ли?
Зачем этих двоих мелких пакостников взяли в алтарь, Серафим искренне не понимал. Они постоянно что-то вытворяли. То устраивали драку посреди службы, то играли со спичками, то разбивали что-нибудь. Причем получал за это всегда и исключительно Серафим. И сколько он ни пытался возмущаться и говорить, что он их в алтарь не приводил и ответственность за них на себя не брал, батюшка продолжал ругать только его. Причем использовать подзатыльники для воспитания запрещалось, а слов эти двое, похоже, совсем не понимали. В общем, по всей видимости, Артема и Илью взяли в алтарь только с одной целью: испортить Серафиму жизнь окончательно.
– Да. И не надо делать такое лицо. Сам когда-то был таким же.
Это было не совсем справедливо, и отец Владимир это знал. Серафим в алтаре никогда себя так не вел, по крайней мере, до последнего времени. Да и в алтарь он все-таки пришел, будучи немножко постарше. И службу выучил довольно быстро. А эти… Хотя из таких часто вырастают вполне умные и серьезные люди. Куда что девается?
Тут в храме раздались звуки, означающие, что пакостники уже в храме. Северная дверь алтаря с шумом открылась, и, мелко и быстро накладывая на себя крестное знамение, в алтарь ввалились два совершенно одинаковых восьмилетних тела. Вернее, в этот раз, не совсем одинаковых. У одного из них был перевязан палец, а у другого на лбу красовалась царапина. Впрочем, пока еще было неясно, кто из них кто. Взяв благословение у батюшки, они сразу направились к шкафчику со стихарями. Серафим направился туда же. Там лежал его любимый желтый стихарь, который батюшка купил ему всего лишь пару месяцев назад.
– Подожди, – остановил его отец Владимир. – Ты же еще не прибрался.
– Да все я, вроде, сделал.
– Вроде! А пыль? Вон, за батареей отсюда паутину вижу.
– Ну, после службы уберу.
– Нет, ты опять домой ускачешь. Убери сейчас.
– Ну, пусть мелкие убирают.
– Нет, пусть ты уберешь.
Серафим полез убирать паутину, а батюшка подал возглас на часы. Когда паутина была убрана и пыль с батареи протерта, Серафим достал свой стихарь, сложил и понес на благословение. И тут на него обрушилось:
– И не стыдно тебе брать стихарь грязными руками? Это что тебе, тряпка какая-нибудь? Ты понимаешь, что это ангельское облачение. И теперь будет все в пятнах! Ты его стираешь?
– Но вы же сами сказали мне убрать пыль с батареи?
– Я что, сказал, что после этого не надо мыть руки? Или ты не знаешь, что их надо мыть? Судя по всему, не знаешь, раз оставил пустой умывальник! Ну-ка положи стихарь на место!
Серафим положил стихарь и услышал, как хихикают мелкие пакостники. Это было обиднее всего. Ладно бы, все можно перетерпеть. Но оскорблять при них… И батюшка еще хочет, чтобы Серафим был для них авторитетом. Серафим подошел к умывальнику, а вымыв руки, опять взял стихарь.
– Нет уж, дорогой, – сказал отец Владимир. – Раз не умеешь обращаться с богослужебным облачением, то, видимо, рано тебе его еще надевать. Будешь теперь служить без стихаря.
Это уже был удар ниже пояса. Серафим, сжав зубы, медленно прошел к шкафу и положил туда стихарь. Потом он повернулся и увидел, как блестят стихарики Ильи и Артема, такие же золотистые, как батюшкино облачение. Слезы навернулись на глаза. Первой мыслью было выскочить из алтаря и бежать куда глаза глядят подальше от этого храма, от батюшки, который только и делает, что ругается, от хихикающих мелких пакостников, даже от мамы, чтобы ей не было стыдно. Но Серафим сдержался.
Продолжение по ссылке https://prichod.ru/orthodoxy-everywhere/21864/