… Это была четвертая попытка «поймать» для интервью Леонида Филатова, – три московских были неудачными: Леонид Алексеевич постоянно в работе, и запланированное накануне время для беседы оказывалось в очередной раз занятым…
Но вот судьба улыбнулась – Народный артист России Леонид Филатов приезжает в Пензу с творческими встречами. И уж, конечно, просто грех было бы не встретиться с ним в городе, который для него, как известно, отнюдь не чужой. Причём именно это обстоятельство, в первую очередь, заставило меня предпринять несколько попыток встретиться с актёром и выяснить у него этот загадочный «пензенский вопрос»…
– В Пензе сегодня живёт практически вся моя родня, несмотря на то, что есть родственники и в других регионах России. Здесь похоронены моя бабушка, прабабушка…
И хотя сам я родился не в Пензе, сюда меня привезли ещё совсем маленьким, но прожил я здесь почти до семи лет.
– Насколько мне известно, на улице Володарского?
– Нет, это уже потом. А до того мы жили на маленькой и тихой улочке Рылеева. Сейчас это улица Насосная, в районе Пензы-IV, возле ТЭЦ.
Хорошо помню трехэтажный дом из чёрных брёвен. Теперь его, правда, законопатили, заштукатурили, сделали розовым. В нём жило тогда несколько семей, и я часто сидел и смотрел из окошка на улицу, так как родители меня оставляли дома одного, уходя на работу. Поэтому, наверное, так рано и выучился читать, где-то с 4-х лет…
Потом родители увезли меня в Ашхабад. Там до 8 класса я учился. Вскоре мама, у которой не было работы по специальности – она инженер-экономист, специалист по ТЭЦ, вернулась в Пензу и взяла меня с собой. Поэтому полтора года – часть восьмого и полностью девятый классы – я закончил в Пензе, в знаменитой 6-ой школе.
И вот тогда-то мы уже жили на улице Володарского, возле кинотеатра «Москва». Ну, а потом я, всё-таки, отпросился у мамы и уехал в Ашхабад: сказались юношеские привязанности, друзья… Хотя, впрочем, и здесь за это время появились люди, которых было жалко оставлять и терять. В Ашхабаде закончил 11-летнюю школу. И уже оттуда поехал в Москву поступать в театральный институт.
– Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что именно театральная работа занимает основную часть вашей, действительно, очень многогранной творческой деятельности…
– Если сказать откровенно, то в последнее время я всё реже беру себе театральные работы, так как очень трудно заниматься кинематографом и театром одновременно. А из последних театральных ролей могу назвать Сальери и Скупого рыцаря в спектакле «Пир во время чумы» по «Маленьким трагедиям» Пушкина.
– Вы заняты сразу в двух ролях?
– Да, ибо там все играют по две роли.
Помимо этого принимаю участие в спектаклях так называемой «Артели артистов» у Сергея Юрского, которая, увы, пока не имеет постоянной репетиционной сцены, и поэтому приходится играть на сцене МХАТа.
– Значит, в большей степени вы сейчас заняты работой в кино?
– Да. Недавно написал сценарий, который решил назвать «Свобода или смерть, или Амурные похождения Толика Парамонова». Это история диссидента, который на закате брежневских времён уезжает на Запад; он писатель, а здесь его не печатают. Герой мой – полу-диссидент, который ищет свободу творчества, ненавидит коммунистов. И в итоге уезжает.
Но со временем выясняется, что его и там не печатают. И если здесь это можно как-то было объяснить обстоятельствами: идеология, партийные цензоры, «Контора Глубокого Бурения», то во Франции, где он оказывается, этому трудно найти объяснение. Вернее, оно объективно напрашивается само собой – он просто графоман, плохо пишет. Поэтому его никто и не печатает.
И знаменитая русская диаспора, в которую он так стремился врасти, практически его не принимает. И тогда начинаются пьяные слёзы на могиле Бунина в Сент-Женевьев де Буа и разговоры о том, что Запад нравственно глух, что это мир беспечных канареек, которые ни черта не понимают, – нет в них российской глубины, того самого «достоевского нутра»… Короче говоря, так получается, что он, разобиженный на весь мир, становится лидером красной террористической бригады латиноамериканского «разлива» в Париже… И погибает в этом городе от пули вполне нормального полицейского.
– Мне почему-то кажется, что главную роль в этом фильме играете именно вы?
– К сожалению, да. Я этого совершенно не хотел, у меня и мыслей до последнего времени таких не было. Но дело в том, что, опять же, всё упирается в деньги, – если играю я, то это совершенно очевидная экономия. Тем более что снимать надо не только в Москве, но частично и в Париже, и, возможно, в Будапеште. А это уже никак не укладывается в нашу смету.
– А кого из актёров вы пригласили на съёмки картины?
– На вторую мужскую роль я пригласил Николая Губенко. Роль главной героини будет играть актриса «оттуда» – из Парижа. Она, хотя и русская, но французского «разлива» – Ирина Уткина.
Надеюсь, что в картине будут сниматься и Лия Ахеджакова, и Галина Петрова. Это люди, с которыми я работал ещё в «Сукиных детях», просто замечательные артисты.
– На какой стадии сейчас работа над фильмом?
– Существует такое понятие как режиссёрский подготовительный период, когда пишется сценарий. И когда он уже готов, то часть текстов, поскольку фильм совместного производства, сдаётся на перевод.
Потом, в январе, начнутся пробы, выбор натуры и постройка павильона. И поэтому сегодня я здесь, а завтра чуть свет улетаю в Москву, послезавтра – в Париж с рабочей группой на выбор натуры и переговоры с французской фирмой.
– Леонид Алексеевич, существует мнение, что люди творческие как бы немного находятся «над этим миром бренным»… Иными словами, как вы себя чувствуете сейчас, отражается ли на вас эта жизнь в политическом и социальном плане. Что вы обо всём этом думаете?
– Думаю, что положение сейчас очень тяжёлое… Я бы не расписывался за всю интеллигенцию, но поскольку много и часто общаюсь, – впечатления у интеллигенции от сегодняшних времён довольно тяжёлые.
Это, впрочем, не означает полного разочарования в той или иной власти – нет. Но первый и главный шок при всём понимании ситуации налицо, хотя при этом я не могу похвастаться, что сильно всё понимаю, так как не экономист и не знаю, прав ли Гайдар или нет.
Вижу, что творится не только в Москве, так как много перемещаюсь по стране. И, конечно, это не дело, если не продуманы даже определённые защитные институты для тех, кто уже практически не может работать, не может защитить себя сам – стариков, детей, инвалидов. Не дело - кидаться в реформу опять таким вот большевистским образом, как бы заранее программируя некий процент населения на уничтожение… Это не может вызвать никакого сочувствия у интеллигенции, я в этом убеждён.
– Не знаю, как вам, а мне почему-то часто приходит в голову салтыково-щедринская «История одного года». Может быть, наша русская судьба такова, что постоянно приходится искать и ожидать нового правителя?
– А в России никогда не было хорошей власти. Никогда! Вернее, той власти, которая всегда бы устраивала народонаселение. И мы ведь с определённой долей романтизации рассматриваем отдельных персонажей нашей истории, находившихся у власти в тот или иной период… Не думаю, что современники, скажем, так уж сплошь молились и на Петра I, что были довольны и счастливы. Ведь и он погубил огромное количество людей, прорубив своё знаменитое «окно в Европу». Это замечательный город, никто не спорит, но ведь какой ценой!
Мы романтизируем сейчас и Павла I, и многих других, но ведь мы их просто не знаем. Всегда в России происходило какое-то обожествление власти, и нигде нет такого пиететного отношения к ней, как в России. Поэтому и власть всегда такая: что хочу, то и ворочу. С одной стороны, – именем народа, а с другой – народ никто и не спрашивает, куда сказано, туда и пойдёте!
Такое отношение к власти и рождает паразитическое бездействие индивидуумов в России. Оттого так популярно понятие «толпа», коллектив – нас много. А индивидуумы должны быть в любой стране, и за это, собственно, всегда шла борьба. Нам же сейчас очень трудно прививается индивидуальное мышление. Потому что никто не знает суть вопроса: власть плохая, а вот хороши ли мы сами, собственно?
И те люди, которые иногда над этим задумываются, повторяют сакраментальную фразу о том, что каждый народ заслуживает того правительства, которое имеет. После чего обречённо вздыхают, разводят руками, – как бы вроде проблема решена, и вопрос исчерпан. А мы продолжаем оставаться такими, какие, собственно, и есть. Вот в чём нет движения. А главное здесь – научиться уважать себя. Не горлопанить, не размахивать руками, не бороться всегда против кого-то, а делать своё конкретное дело.
«Наша Пенза», №50, 11 декабря 1992 г.