Дедушка почил в глубокой старости, пережил супругу на десять лет. До последнего дня оставался крепким и бойким стариком. Всю свою жизни они прожили в поселке на окраине, вблизи леса. В то время как мой отец, их единственный сын, сразу же после школы перебрался в районный центр, окончил училище, встретил маму и так и осел в городе. Спустя время и я родился. Мы часто наведывались в поселок погостить да подсобить старикам. Дед с бабушкой были людьми хозяйственными, ни дня без дел и хлопот. После их смерти остался добротный дом, окружённый садом и постройками. Поначалу отец желал сохранить родовое гнездо в качестве дачи, но спустя несколько лет осознал, что дом требует постоянных жильцов, много сил и времени. Некогда крепкий он буквально рушился без постоянной хозяйской руки. Приняли решение продавать. И уже скоро нашелся покупатель.
Вместе с отцом после рабочего дня, мы отправились в дом, дабы забрать некоторые вещи перед тем, как тот перейдет в чужие руки.
Уже смеркалось, когда до поселка оставалось пара километров. Не в силах терпеть, я попросил отца притормозить. Выбравшись из машины, отошёл на край обочины по нужде. Место вокруг глухое, лишь узкая ухабистая дорога. По одну сторону которой поле, по другую н заросший кустарником овраг, а за ним лес. Сделав дело, я было собрался вернуться в машину, как вдруг до моего уха донеслись необычные звуки. В следующее мгновение из овражка со скрипом выкатилось деревянное колесо и устремилось мимо меня вдоль обочины. И мне бы сесть в машину, но я с размаху пнул по нему ногой. И колесо, будто живое, ахнуло и с визгом, подпрыгивая, скатилось обратно в овраг. Почесав в недоумении затылок, вернулся в машину. Отец ничего не заметил, а я умолчал о произошедшем.
Однако, когда мы двинулись с места, глядя в боковое зеркало, я приметил старуху с растрёпанными седыми волосами, что хромая, возникла позади. Она выбралась из того самого овражка и пристально смотрела вслед удаляющейся машины.
В скором времени мы прибыли в дом. Поужинав, решили, что утро вечера мудрее и, отложив дела, улеглись спать.
Меня разбудили скользящие по лицу утренние лучи солнца. Поднявшись с кровати и не обнаружив отца в комнате, отправился на кухню. На круглом столе стоял кувшин с квасом. Взяв тот кувшин в руки, я с наслаждением вдохнул его терпкий хлебный аромат. Через открытое окно доносились голоса. Отдёрнув тюль, увидел отца и тучную широкую старуху в черном платке с ведром в руке. Они стояли в саду спиной ко мне и о чём-то мило беседовали. Её скрипучий голос и смех прерывали шуточки отца. Он всячески заискивал и лебезил, словно норовил ей понравиться. Внезапно старуха обернулась и пристально взглянула в окно. И я смог немного рассмотреть её лик. Красное морщинистое лицо с оспинами на коже. Нос картошкой размером со сливу и карие, почти черные маленькие глаза.
«И чего это он из кожи вон перед старухой лезет?» — размышлял я, попивая квас прямо из кувшина. Вдоволь нахлебавшись, я уже собрался выйти к отцу, но он опередил меня.
— Айда за мной, я тебя с Валечкой познакомлю! — торопливо позвал он, вбежав в дом.
— С Валечкой? — вскинул я брови. — Может, с бабой Валей?
— Всё шутишь? Поднимайся сию минуту! — погрозил он кулаком. — Ух, хороша баба! И, заметь, тобой интересуется! — улыбаясь во весь рот, добавил он, говоря о старухе.
— Ну, батя, ты даёшь! Шутки ради... — усмехнулся я, выходя следом, и в следующий миг осёкся. Передо мной и впрямь стояла молодая и весьма привлекательная барышня.
— Квас понравился? — поинтересовалась она, стягивая с головы черный платок и рассматривая меня пронизывающим острым взглядом.
— Валечка сама сготовила и нас угостила, — добавил отец.
— Хорош! — только и смог прохрипеть я, не понимая, откуда взялась девица и куда исчезла старуха.
— Ну, я пойду, Павел Степаныч! — ласково пролепетала она, обращаясь уже к отцу.
— Ты заходи в гости, Валечка! У нас яблок полный сад. Я тебе, красавица, ещё ведро наберу, — лебезил батя.
— Зайду! — подмигнула мне девица.
Взяв в руки ведро с яблоками и качая манящими пышными бедрами, направилась по дороге.
— Кровь с молоком! Эх, мне бы твои годы, я б такую девку не упустил. Мотай на ус! Уж тридцать, а всё бобылём живёшь! — похлопывая по плечу, проговорил отец.
Так мы и стояли, смотря вслед уходящей Валентине, пока та не скрылась за поворотом.
В заботах и хлопотах день пробежал незаметно. И я уж собирался возвращаться домой, как отец заявил, что мы останемся ещё на один день. Батя решил встретиться с былыми товарищами. Впрочем, сие меня не удивило. Ведь и раньше, приезжая сюда, он непременно кутил. Под рюмочку они вспоминали юность. И так отец оставил меня одного, отправившись с мужиками в баню к одному из них.
Поужинав, я лениво развалился на диване у телевизора, смотря документальный фильм. И сам того не заметя, задремал.
Глубоко за полночь меня разбудили странные звуки, заставившие открыть глаза. На экране телевизора серая рябь, сквозь шелест которой раздавался скрип и грохот. Я поднялся и выключил телевизор. Глядя в черный экран, лишь тогда понял, что звуки исходят с улицы. Приоткрыв шторы, всмотрелся в темноту. И увидел нечто, что заставило меня окончательно проснуться. У двора, перекатываясь то назад, то вновь разгоняясь, старое деревянное колесо снова и снова ударялось о ворота. По спине пробежал холодок и, прикрыв шторы, я отступил назад. Грохот и скрежет колеса прекратился. И в тот самый миг за дверью раздался стук. Громкий, настойчивый.
— Кто там? — спросил я.
И хотя я пытался храбриться, голос мой прозвучал испуганно, с дрожащими нотками.
— Валентина! — послышался ответ. — Впусти меня, прошу тебя! — взмолилась она.
И я впустил. А как иначе? Ведь по ту сторону, как я считал, стояла молодая красивая девушка.
Валентино, лукаво улыбаясь, прошла на кухню. Только сейчас я завидел хромоту правой ноги. И проследив мой взгляд, она проговорила:
— Изувер один постарался. И он ответит сполна.
Девушка присела прямо на стол, чуть откинулась назад и перекинула ногу на ногу, так, что её юбка задралась вверх, оголив бёдра.
— Если желаешь, можешь залечить мои раны! — томно поманила Валентина.
И мне бы смекнуть в чём дело, да только я, словно в дурмане, всё глубже погружался в омут. Заморочила мне девка голову, затуманила разум чарами. Не в силах устоять, заключил красавицу в объятия. Покрыл поцелуями, срывая кофточку с её плеч.
А та подгоняет, постанывает от ласки. И голос её то нежный девичий, то старческий, скрипучий. Чую, тошнота к горлу подкатывает, озноб тело бьёт. Нутром осознаю: что-то не так! Но что именно, понять не могу. Пока не взглянул в овальное зеркало, что висело у рукомойника. Чары в ту секунду спали. В его отражении я увидел себя, а в объятиях моих нежилась грузная, омерзительная старуха.
— Иди к чёрту! — с чувством полного отвращения заорал я. Нецензурно бранясь, скинул с себя бабку. А та, знай, скалится да хохочет.
— А что здесь происходит? — прозвучал за моей спиной голос отца.
Ошарашенный, он стоял на пороге и в изумлении смотрел на меня и старуху.
— А что здесь происходит! — хриплым голосом передразнила его старуха, оправляя кофту, и добавила: — За сыном своим лучше следи. Поганец твой мне едва кости не переломал на дороге!
И, сверкая злыми глазами и чуть волоча ногами, старуха с ухмылкой на губах удались прочь. Стоило ей выйти за порог, как с улицы донёсся уже знакомый скрип старого колеса.
— Ну, дела, — снимая кепку с головы, прошептал отец. — Это ж ведьма сельская! Валькой звать.
— Неужто! А ты мне говорил, мол Валечка красавица! Кровь с молоком. Огонь, девка! — вспылил я.
— Говорят, как стемнеет, превращается старуха в колесо и блуждает в округе, — испуганно продолжил отец. — А ежели кто не осенит дом крестным знамением, в ночь к тому закатится. Скотину погубит, иль птицу, иль пожар учинит. Черти ею по ночам руководят, в оборот берут. Не хозяйка она своему телу и поступкам.
— Вот такое-то колесо я ранее и пнул! Разве я знал, что саму нечистую обидел!
— Это что же, выходит, ведьма на нас морок наслала? Молодухой обратилась! Отомстила. Ещё легко отделались, — прошептал батя.
— Выходит! Квасок то ею принесённый, мы с тобой оба пили. — Что же это делается! — крестясь, причитал отец.
По утру, наскоро собравшись, мы отправились в город. Выезжая из поселка мимо дома ведьмы, ни я, ни отец не смели поднять глаз. Однако я ещё долго чувствовал холод между лопаток и её неприятный взгляд в спину. Словно она продолжала следить за мной, злорадно усмехаясь.
