Глава 16. Минуя Марнадраккар
Я видел страшный сон. Самый страшный сон в моей жизни. И все после того, как Хельга, мой Учитель, внушила мне, что настоящий воин сражается только с самим собой, с тем, что есть в нем плохого и черного. Намерения у нее были самые лучшие, знаю, а вот во мне от ее слов проснулось что-то жуткое. Две недели каждую ночь я видел во сне второго себя и бился с ним на мечах. Я не мог победить и не мог проиграть. И больно мне было за обоих.
Семилетний Орион, сын звезд. Детские записки.
Четыре дня прошло со смерти четверых: Косты, Оазиса, Пая, Джуэла. Новый командир отряда – Ирин Фатум – был так силен и бодр, словно у него открылось второе дыхание. Говорил он много, и деспотичные нотки звучали все чаще. Единственным, кто все еще пытался то и дело осадить его, оставался Милиан: он не мог стерпеть того, что Ирин гонит отряд вперед, не считаясь со слабостью Джармина, который жестоко страдает от удушья, и Балы, чья рана никак не хотела заживать. Лекарь отвергал любую помощь и никому не показывал, что с его рукой; меняя повязку, он и вовсе поворачивался спиной к остальным. Но не проходило и часа, как на свежем бинте вновь проступали пятна крови. Временами Мараскарана начинало лихорадить; он весь горел, так, что было страшно прикоснуться к коже. Каждый дневной переход все труднее и труднее давался ему, а тут еще Ирин, которому плевать на живых людей ради святой цели...
Милиан боялся, что Бала, изнуренный незаживающей раной, павший духом после битвы с Охотниками и гибели четверых товарищей, не выдержит и сдастся, но даже его Дикая Ничейная Земля сделала сильнее и упрямее. Он боролся. Да еще как-то умудрялся собирать травы по пути и, заливая их остатками настойки, готовить себе и Джармину несложные целебные зелья. Шел размеренно, привала просил, только когда был совсем плох. Только вот ни слова не произносил в свою защиту, когда Ирин начинал выговаривать ему за то, что он тормозит отряд. Ни слова, лишь молчал, виновато разводя руками.
По завершении пятого дня, когда иссякли последние запасы зелья равнодушия, Бала подозвал Милиана к себе и показал ему, как готовить порошок. Он и представить не мог, насколько прост рецепт. С самой гибели Лайнувера каждый раз, когда отряд разжигал костер (а жгли смолистый драконник, потому что тот хорошо горит), Бала собирал оставшуюся золу. Перетертая с сухим глиняным крошевом, а то и с землей, как на этот раз, эта зола превращалась в грубое средство для убийства эмоций. До зелья, действовавшего куда деликатнее, ему было как до луны.
На этот раз перетирать золу пришлось Милиану. Порошок равнодушия сыпался меж его вымазанных золой ладоней, постепенно заполняя матерчатый мешочек, до сих пор хранивший слабый запах пряных трав или ягод, который Бала держал в нем давно, в забытое, мирное время... Сам лекарь лежал рядом на земле, накрывшись плащом; его опять трясло. И он мерз, источая жуткий жар.
- Готово, - вздохнув, сообщил Милиан и поднял на ладони завязанный мешочек.