Наташа уже вторую неделю шмыгала носом. Простудилась, пока гуляла после школы. Целый час каталась на ледяной горке, барахталась в снегу, а когда пришла домой, затемпературила. Бабушка сразу закутала ее в пуховый платок, натянула колючие шерстяные носочки, напоила теплым чаем с лимоном и вкуснейшим малиновым вареньем, запасенным с лета как раз для таких случаев.
Неделю Наташа провела дома. Там было хорошо: много книжек, мультики по телевизору и любимые игрушки. Нужно было, правда, глотать противную микстуру, но так велела врач. А ее авторитет был для малышки непререкаемым.
К тому моменту, когда можно было идти в школу, все вроде бы прошло, но нос тек. И в классе над ней стали злобно подшучивать. Тыкали пальцами на переменах, орали: «Сопливая идет!», разбегались в сторону и отказывались принимать в игры. Она попыталась объяснить, что педиатр из поликлиники выписала ее, оставила только ограничение на физнагрузку, но в школу ходить велела. Наташу никто не слушал. Кличка прилепилась плотно. А она боялась лишний раз шмыгнуть крохотным носиком, чтобы не вызвать шквал насмешек.
Проблем добавляла учительница. Когда она смотрела журнал и решала, кого бы вызвать к доске, она как бы случайно спрашивала: «Ну что там наша Наташа? Сопли все еще рекой текут?». Класс дружно ржал и бился в веселой истерике. А Наташа, наивная третьеклашка, честно объясняла, что некоторые проявления ее нездоровья - это остаточные явления после сильной простуды. Учительница морщилась, махала рукой с брезгливостью и вызывала девочку к доске, приговаривая: «Ну иди, остаточное явление! Правило расскажи, небось ты про него и не знаешь?». Но тихая Наташа все знала, учиться любила, правило рассказывала, чем вызывала еще большее недовольство учительницы, одобряемое классом. Дети быстро подхватывали настроение взрослой значимой для них особи и дразнились с новой силой, теперь обзывали Наташу не только «сопливой», но еще и «остаточным явлением».
Ее речь, манера изъясняться всех вокруг бесила. Особенно учительницу, которая была простой и прямолинейной. Наташа вызывала у учительницы неприятное чувство. Девчушка казалась этакой аристократкой в щуплом тельце малышки. Однажды учительница сказала в сердцах: «Наташка-замарашка». Как раз в тот момент, когда Наташа вернулась после физкультуры с развязавшейся косичкой и растрепавшимися вьющимися волосами. С нее бы картину написать: раскрасневшаяся, кудрявая, просто куколка. И никакая она не была замарашка. Выбившаяся из косички прядь, ну с кем ни бывало? Девочка завязала косичку, как умела. Но получилось совсем криво. И с тех пор ее стали называть не иначе как «Наташка-замарашка».
Нет, конечно, Наташа опрятно одевалась. И до поры подколок не замечала. Она смутно понимала, что над ней подшучивали, и что инициатива исходила от учительницы. Но Наташа была совсем еще крошкой и даже если бы и захотела, не смогла бы дать отпор целой своре, во главе с опасным вожаком - классной «мамой». Бабушка следила за девочкой. И плела косички с бантами. Но одежда ее была бедненькой. А учительница это сразу заприметила. Еще и подарков от Наташи она не получала. Астры и гладиолусы с огорода не в счет! Она привыкла к дорогим подношениям: духам, конфетам, конвертам. А тут какие-то цветы в бумажке, сущая ерунда.
Для Наташи эти цветы были дороги. Они выращивали их на огороде с бабушкой. Наблюдали, как зреют бутоны, как они раскрываются и привлекают насекомых. А потом, в конце августа, бабушка осторожно срезала цветы, оборачивала мокрой тряпочкой, лихо закручивала несколько целлофановых пакетов и бережно везла в город, в переполненном автобусе. Наташа гордая несла букетик из самых красивых цветов, с радостью дарила их, но учительница поджимала губы, да поторапливала, чтобы Наташа не крутилась возле. У нее были дела поважнее. Дети поважнее. С цветами побогаче и в дорогих блестящих упаковках.
Бабуля замечала отношение учительницы. Она бы и хотела купить учительнице розы, как многие покупали. Но денег было не много. Хватало на еду, коммуналку и учебники. Наташа часто болела, поэтому много уходило еще и на лекарства. И на одежду приходилось тратить порядочно – девочка стремительно росла. Поэтому о розах бабушка мечтала. Но все время находились новые более важные поводы для трат.
Однажды, когда Наташа пришла домой в слезах, бабушка спросила ее, выпросила рассказать. И Наташа призналась: ее называли «сопливой замарашкой» и отказывались водиться. Одноклассница, которую девочка считала подружкой, демонстративно пересела с соседней парты, а ребята единогласно объявили бойкот. Никто не заступился. Никто не поддержал. А учительница лишь отмахнулась, оставив решение проблемы на усмотрение детскому коллективу.
Наташа так и не поняла, как она, тихая отличница, могла насолить грозному обществу воинственно настроенных третьеклашек. Но решила выяснить у бабушки значение слова «бойкот». И поинтересовалась, есть ли способ как-нибудь исправить ситуацию, чтобы перестать быть объектом насмешек, и самое главное - перестать быть замарашкой.
Бабушка горько вздыхала. Обещала, что все наладится. Гладила по голове и целовала в мокрые от слез щечки. Наташа ведь была красавицей и умницей. И все непременно должно было наладиться. Она сама искренне верила, что иначе быть не могло!
Но как можно было объяснить ребенку, что трудно воспитывать этого самого ребенка в одиночестве? В то время, когда мама с папой решили устраивать свою личную жизнь по отдельности. А про малышку почти забыли. Они появлялись изредка, но особого участия в жизни крошки не принимали.
Расплетая косички, бабушка приговаривала, что нужно учиться, потому что от этого зависит будущее. И обиды школьные забудутся. А знания должны остаться. А потом нужно выбрать интересную профессию. Тогда жизнь совсем наладится! И рассчитывать нужно на себя. Без обид, не возлагая на посторонних людей излишних ожиданий. Но все обязательно получится. Наташа шмыгала носом еще сильнее, чем в школе. После слез нос заложило так, что трудно было вздохнуть...