«Первобытный миф и современное умопомрачение сходились на том, что человечество лишь одна — может быть, наинизшая — из высокоорганизованных доминирующих рас за долгое и большей частью непознанное существование этой планеты»
Так написал в 1935 году в своей повести «The Shadow Out of Time» самый мистический из всех материалистов, мартер космической хтони и просто Ктулхин папа — Говард Филлипс Лавкрафт.
Я его скепсиса не разделяю. Но понимаю откуда он взялся.
В повести Лавкрафта герою доводится узнать, что человечество всего лишь одна из разумных рас, населяющих Землю. До людей были другие и другие придут после людей. Они, а не мы, совершают великие дела, осваивают межзвездные путешествия, возводят невероятные города, создают новые виды животных, перемещают свои умы во времени на миллионы лет вперед, творят другие прекрасные и ужасные чудеса. Homo Sapiens на фоне своих соседей по планете выглядят блекло, не блещут ни умом, ни физическими качествами. Удел человека — промелькнуть на страницах истории и тихо кануть в небытие, уступив планету более достойным существам.
Конечно, творчество Лавкрафта не пропитано этим грустным пессимизмом от первой и до последней строки, но ниточка тянется. Человек — маленькое и слабое существо на фоне бушующих космических сил, большей частью к нему безразличных. Едва ли субъект даже в своей собственной жизни. И в это смысле затворник из Провиденса — дитя того места и той эпохи, в которую был рожден, депрессивной Америки меж двух мировых войн. Мир, окружающий человека, внезапно делался глобальным: одновременно огромным, простирающимся на всю планету и маленьким настолько, что в нем уже не оставалось мест, куда можно было бы сбежать. И хуже того, мир становился слишком сложным. Для среднестатистического обывателя любой буржуазной страны, силой, толкающей мир к очередной кровавой бойне с тем же успехом мог оказаться и щупальцевый монстр из-за края Вселенной. И для многих такой вариант выглядел очень даже логично.
Однако, кроме политической нестабильности и экономического кризиса на планете Земля в тот период произошло еще много всего интересного. Альберт Эйнштейн уже успел сформулировать общую теорию относительности, Нильс Бор предложить свою модель строения атома, а Эрвин Шрёдингер вывел свое волновое уравнение и сотворил странное с котом (если совсем точно, то странное с котом произошло в год написания «The Shadow Out of Time», в том же 1935-м). Николай Константинович Кольцов уже успел написать свои фундаментальные труды в области генетики, положив начало «синтетической теории эволюции», Владимир Иванович Вернадский прочитал свои знаменитые лекции в Сорбонне, а Константин Эдуардович Циолковский объяснил как человеку выбраться в космос и поселиться там навсегда. И это еще далеко не все. Я не могу утверждать этого со стопроцентной уверенностью, но кажется прежде людей никогда еще не бомбили столь плотным потоком новых и чудесных знаний о мире.
Все происходящее человечество должно было каким-то образом подвергнуть рефлексии. И рефлексия выразилась в научно-фантастических литературе и кинематографе. Основное, что дает нам литература в жанре научной фантастики — это некое предположение о том, как общество отреагирует на те или иные научные достижения, открытия или на внедрение новых технологий. И в отношении этих прогнозов, фантастов можно очень грубо разделить на две категории: оптимисты и пессимисты. Оптимисты полагают, что не смотря на все вызовы, научно-технический прогресс поможет человечеству преодолеть все кризисные явления и достичь новых, прежде немыслимых высот. Пессимисты полагают, что человечество либо уже достигло, либо в ближайшее время достигнет потолка в своем развитии, и далее наше собственное технологическое могущество обернется против нас, что делает деградацию и вымирание нашего вида неизбежными.
В самой высокой степени обобщения вопрос ставится так. Человек конечен, то есть в какой-то, и вероятно очень близкий, момент достигает пика своего значения, за которым наступит неизбежная инволюция, сопровождаемая катастрофами самого неожиданного вида и размера. Или человек бесконечен, способен к непрерывной эволюционной трансформации и усложнению, что открывает для него возможность прохождения потенциально бесконечно большого количества точек бифуркации, вплоть до достижения сингулярности?
В свете этого вопроса существует достаточно печальная теория про возможность контакта с внеземными цивилизациями. Согласно этой теории время существования цивилизаций ограничено, они достигают определенной степени технологического развития, когда становится возможной отправка в космос, к примеру, радиосигнала или механического устройства, однако, сигнал идет долго, устройство летит еще дольше, и дождаться ответа, направившая его цивилизация, уже не успевает, к этому моменту она уже давно находится в упадке или полностью уничтожена. Стало быть, даже если и существует во Вселенной множество населенных разумными существами планет, контакт между невозможен, из-за их собственной ограниченности и непреодолимых бездн космоса их разделяющих.
Или вот. Есть такое кино с Дэниэлом Крейгом, «Вторжение» 2007 года. Как кино дрянь абсолютная, смотреть не советую, но есть в нем один показательный момент. По сюжету на Землю, как следует из названия, прибывает враждебная форма жизни с целю захвата. Пришельцы проявляют себя как инфекция, после заражения которой человек претерпевает радикальное преображение. Зараженные становятся неагрессивными, рациональными, подчиняющимися коллективному интересу. Они не совершают преступлений, прекращают все войны, берутся за решение экологических и экономических проблем (если тебе это напоминает утопический социализм то да, мне тоже напоминает, по крайней мере в том искаженном виде, в каком он существует в мозгу либерального интеллигента).
Людей такое положение дел, естественно, не устраивает. И вот, после победы над захватчиками, герои сидят в своем идеальном американском доме, пьют кофе и читают в газете об очередных терактах на Ближнем Востоке, а закадровый голос сообщает нам, что мир, в котором люди не совершают друг над другом чудовищных зверств, мир без убийств и войн, в котором средства массовой информации не доносят дискурс насилия в каждый дом, в каждую голову — мир без всего этого, это мир без людей. Нам предлагают принять существующий порядок вещей как должное, как неотъемлемую и неизменную часть нашей природы. Порядок при котором людей принуждают к рабскому труду, женщин и детей подвергают сексуальному насилию, людей вовлекают в употребление и распространение наркотиков, калечат, морят голодом, взрывают, сжигают, режут, топят, четвертуют и растворяют в кислоте заживо.
Если приведенная выше теория о невозможности контакта цивилизаций просто печальна, то основная идея фильма «Вторжение» — это уже натуральное людоедство. И это я говорю как гордый носитель философии русского космизма.
Но вернемся к началу.
Вторая Мировая война закончилась и квинтэссенцией ее жестокости стала атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Стало очевидно — наука дала в руки политиков оружие, способное стереть человечество с лица Земли за считанные дни. И это откровение оказало на человечество сильнейшее воздействие. Если попытаться перечислить все произведения искусства, в которых так или иначе мелькают атомные грибы можно составить очень впечатляющих размеров альманах, эдакий новый Некрономикон (жаль, что никто не заморочился, я б даже купила).
Но ядерная война не случилась. В 1947 году ученое сообщество завело свои Часы Судного Дня, но полночь они так и не пробили (для справки, на данный момент часы показывают 23 часа, 59 минут и 20 секунд, запасаемся поп-корном?). И то обстоятельство, что человечество, получив в руки столь мощную новую игрушку, не ринулось совершать очередную попытку самоубийства вот прям сразу, стало основанием для осторожного оптимизма. В научно-фантастической литературе начался Золотой век.
Лично для меня своеобразной витриной Золотого века научной фантастики стал оригинальный сериал «Звездный Путь». Тот самый, где Уильям Шетнер играл капитана Кирка, а Леонард Нимой вулканца Спока. По нынешним меркам сериал просуществовал не так уж и долго, с 1966 по 1969 год. Он включает 80 серий (для сравнения, в «Игре престолов» 73 серии, а в «Сверхъестественном», прости господи, 327 серий). Тем не менее, «Звездный Путь» оказался невероятно успешным и породил франшизу, которая худо-бедно существует и по сей день. Джин Родденберри оказался страстным любителем научной фантастики не только на словах, но и на деле. В своем сериале он так или иначе затронул все основные сюжетные ходы, идеи и фантдопущения имевшиеся на тот момент в фантастической литературе (прежде всего в «твердой научной фантастике»). А самое главное, он сумел передать общий позитивный настрой, гуманизм и оптимистичный взгляд в будущее свойственный Золотому веку. Описанное Родденберри человечество сумело преодолеть свои внутренние противоречия, объединиться и выйти за пределы Солнечной системы. Люди не просто вступили в контакт с внеземными разумными существами, они инициировали создание межпланетного союза, в котором представители разных цивилизаций ведут мирный и продуктивный диалог на равных. И не смотря на то, что упоминается о некоторых локальных вооруженных конфликтах имевших место в недавнем прошлом, можно сказать, что человечество и дружественные ему расы живут в период продолжительного мира, расцвета технологии, культуры и науки.
Рассказывать о таком обществе было бы скучно, счастливые люди по определению скучны. Поэтому герои «Звездного пути» — ученые и путешественники, отправившиеся туда, куда еще не ступала нога человека. Во многом произведения Золотого века научной фантастики продолжают традицию классической приключенческой литературы: отважные и благородные герои отправляются в неизведанные земли, совершают удивительные открытия, побеждают чудовищ и спасают красавиц. Неудивительно, что среди американских астронавтов и научных сотрудников НАСА немало таких, которые признаются, сериал настолько повлиял на них в детстве, что фактически предопределил выбор жизненного пути.
Не смотря на то, что устройство человеческого общества будущего описывается в «Звездном Пути» очень скудно и почти не показывается, по поведению героев и их умонастроениям можно сделать вывод, что речь идет о какой-то разновидности утопического социализма. Некоторые отважные даже утверждают, что Родденберри, держа фигу в кармане, изобразил общество победившего коммунизма, но это не точно.
Но у меня лично с литературой Золотого века научной фантастики как-то не сложилось.
Кого-то занесло в кино на «Звездные войны». Кто-то застал в телевизоре «Вавилон 5» и залип. Кто-то достал с полки отцовский томик братьев Стругацких. Кто-то, по настоятельному совету друга, взялся за Айзека Азимова, Артура Кларка или, на худой конец, Роберта Хайнлайна. Для меня вхождение в научную фантастику началось немного иначе.
В стародавние времена, когда Интернет еще не был разлит в воздухе и даже VHS-видеомагнитофоны водились далеко не в каждой семье, в моей, например, не водились, по телевизору внезапно показали «Дюну» 1984-го года. Я тогда еще не знала кто такие Дэвид Линч и Френк Герберт, но фильм поразил меня настолько, что вытеснил на периферию сознания весь остальной мир. А когда по экрану побежали финальные титры у меня на кухне прогремел взрыв.
Взорвалась банка сгущенки, которая тихонько себе варилась в кастрюльке и пока шел фильм была столь деликатна, что ничем не напоминала о себе. Тут стали очевидны две вещи: первая — на кухне нужна уборка и вторая — девочке будет нравиться всякое странное.
И вот я сижу, читаю «Мертвых астронавтов» Джеффа Вандермеера и пытаюсь сообразить как мы вообще дошли до такой жизни?
Произведения Вандермеера считаются едва ли не эталонном weird fiction или на русский манер вирда, относительно недавно выделенного направления в фантастической литературе, которое вкратце можно описать так: если в вашей книге происходит какая-то ебанина, вы читаете вирд. Об современных авторах, принадлежащих этому направлению еще говорят как о «новых странных», потому что «старым странным» считают Г.Ф. Лавкрафта. Ну там еще Эдгара Аллана По вспоминают и готические ужасы в принципе, но как по мне, это уже натягивание совы на глобус. Weird fiction очень рыхлый термин, под который при желании можно много разного подогнать, и «Солярис» Станислава Лема, и творчество того же Френка Герберта (и «Дюну», кстати, в наименьшей степени), фильмы Терри Гиллиама и даже мультсериал «Время приключений». И дело тут видимо в том, что при отборе произведений чаще опираются на их внешние, формообразующие признаки, то бишь на наличие той самой ебанины. Мне бы хотелось выделить парочку сугубо внутренних моментов.
Первое
Weird fiction прежде всего характеризуется отходом от принципа «фантастическое допущение должно быть правдоподобным». Фантасты Золотого века вроде Айзека Азимова, Артура Кларка или нашего Ивана Ефремова или сами были учеными, или были настолько близки к науке, чтобы видеть ближайшие горизонты ее развития и принципиальную вероятность тех или иных событий в будущем. Их произведения в силу этого не только развлекали, но и образовывали читателя, рассказывали о том, что существует на самом деле и о том, что может гипотетически существовать.
Вирд на эту тему заморачивается значительно меньше, фантастическое допущение может быть сколь угодно странным и дико выглядящим. Чем страннее, тем лучше. И в первую очередь это следствие упадка фундаментальной науки. Общество воодушевившись было небывалыми темпами НТР, достигнутыми в послевоенные годы, быстро разочаровалось в науке, когда она не смогла исцелить все болезни, достичь бессмертия и отправить человека к Альфе Центавра к ближайшему Рождеству. От науки ждали чуда, которое она физически не могла сотворить. В результате, престиж науки и уважение к ней начали быстро истаивать.
В прошлом наука оказывала серьезное влияние на общественное мнение. Пусть не всегда и не все шло гладко и научные теории порой принимали в сознании обывателя причудливый вид, а иногда и умышленно искажались, но в целом процесс борьбы с невежеством шел. Теперь то все иначе. На центральном телевидении по утрам показывают астрологический прогноз и всем нормально.
Утратив всякое уважение к академическому знанию, общество само начало задавать науке тон. Теперь научное сообщество заискивает перед общественным мнением, тщательно сверяется с повесточкой, ведь попытка пойти против течения, выдав тезис не вяжущийся с господствующей идеологией может быть в наши времена весьма чревато. О секторе научно-популярной литературы страшно даже вспоминать. Там все работает по принципу, если гравитация мешает феминисткам летать, тем хуже для гравитации.
Такой подход одновременно снижает и уровень доверия к науке и ее качество.
Второе
Качественно сделанные произведения в стилистике weird fiction компенсируют отступление от принципов научности интроспекцией и символизацией текста. И в этом смысле их родню стоит искать не среди готических ужастиков, а на полке с сюрреализмом. Как правило, авторы классических фантастических повестей и романов не очень то умели в психологизм. Герои их произведений либо в принципе оказывались прописанными очень схематично и поверхностно, либо тяготели к образу классического героя романа приключений. Вот например описание из советской повести Михаила Михеева «Вирус В-13»: «Байдаров до войны работал в Сибири, корреспондентом молодежной газеты. В свободное время изучал иностранные языки и занимался спортом. И то и другое давалось ему легко: он читал Бальзака и Байрона в подлинниках и был чемпионом области по боксу». Ну вот, теперь я чувствую себя говном. А ты?
Для вирда человек — это прежде всего скопище страхов и демонов. Вся хтоническая дичь, наполняющая повествование, прежде всего берется из его головы. Это делает вирд в своем роде интересным. Космические монстры на нас все-таки не каждые выходные нападают, а вот с тем, что человек сам себе худший враг, увы, поспорить сложно. Конечно, тут велика вероятность, что герой произведения превратится в зацикленного на себе нытика. Интроспекция съедает глобальность повествования, наполняя его бесконечным нытьем, рефлексиями и эффектом ненадежного рассказчика. С другой стороны, псевдоинтеллектуальный нытик — лицо нашего поколения, откуда ж другому герою в книге то взяться?
Третье
Вирд — это однозначно пессимистическое течение. Апокалипсис тут случается чуть не в каждом втором произведении, а если и не случается, то все равно все плохо. Это та литература, которая буквально дышит идеей Фукуямы о конце истории. Только если Фукуяма пытался нарисовать образ некоего неолиберального тысячелетнего рейха, то у писателей вирда никаких иллюзий нет. Решение человеческой проблемы они видят в единственном — человек должен исчезнуть насовсем.
Вообще несколько странно видеть, как наследники идей Просвещения скатываются к представлению о Человеке как о чем-то, что не очень гармонично смотрится на поверхности Земли. Человек свергается со своего пьедестала венца творенья и обращается в неудачный, явно бракованный эксперимент Творца, оскверняющий мир уже одним своим зловонным дыханием. Вот мол без людей планета сразу станет лучше: никто не будет рубить деревья, сжигать ископаемое топливо, есть, прости господи, коров. И настанет полное благорастворение воздухов. Вот прям сразу.
Но будет ли иметь смысл планета без людей?
Имеет ли смысл Джоконда, если на нее никто не смотрит?
Философия космизма отвечает на этот вопрос однозначно: нет, не будет. Без Человека Земля обречена истощиться и сгинуть в пламени гибнущего Солнца не оставив следа. Ее существование в рамках Вселенной окажется мимолетным и пустым. Дивный сад Земли становится осмысленным только тогда, когда в нем появляются люди. Уникальные, мыслящие существа, способное своими свободными от всякого природного понуждения действиями преобразовать окружающий мир, бороться с поглощающей его энтропией и продвигать все выше по спирали развития. Человек — явление не столько планетарного, сколько космического масштаба, в нем надежда, смысл и единственный шанс. Только мы и способны взять земную жизнь в космос и засеять ею бесконечное число миров, придавая осмысленность Вселенной в целом.
Но нынче превозносить чудесные качества человека не модно. Модно стыдиться и самобичеваться. Люди, потерпев ряд неудач, разочаровались в самих себе, устали от бесконечного подвига и погрузились в изматывающее, никуда не ведущее болото самокопания, они потеряли ориентиры развития за горизонтом событий и вот неутешительный итог — Золотой век научной фантастики завершился и на смену ему пришло в основном мрачное пессимистичное писево, наиболее выпуклым представителем которого и стал weird fiction.
«Мертвые астронавты» Джеффа Вандермеера входят в небольшой цикл, включающий также роман «Борн» и повесть «Странная птица». Все три сюжета вращаются вокруг одного центрального события, что помогает хоть как-то структурировать происходящее. События, о сюрприз, происходят в мире после глобальной катастрофы неназванного свойства. На Земле господствует некая Компания, занимающаяся переделкой живых существ. Продукция Компании — биотехи, могут быть обладать самыми невообразимыми качествами: гигантский, размером с трехэтажный дом, медведь может летать, сухопутный анемон мимикрирует под что угодно, про утку лучше вообще молчать. Большинство существ наделены человеческой генетикой настолько, что буквально заражены человеческим сознанием, способны мыслить как люди, а порой и разговаривать. Самый главный секрет Компании в том, что она владеет технологией перемещения между параллельными мирами. Поэтому, так или иначе, присутствует повсюду. И повсюду гадит. Но в какой-то момент Компания приходит в упадок, а вместе с ней приходит в упадок и вся человеческая цивилизация. Оставшиеся в живых люди живут как классические постапокалиптические выживальщики, окруженные наводнившей планету переделанной живностью.
В какой-то момент один из переделанный зверей, Синий Лис из «Мертвых астронавтов», повторяет тезис Лавкрафта из «The Shadow Out of Time», сообщая, что время Человека закончилось и людям следует смириться с тем, что они сходят со сцены навсегда, да и вообще, радоваться тому, что новые хозяева планеты отказались от планов по их тотальному истреблению.
Но тут есть момент. Синий Лис, и об этом пишет сам автор, тоже человек. Он не выглядит как человек и имеет обширный опыт нечеловеческого бытия, но мыслит он сугубо человеческим умом, полученным от Компании. Другого ума просто нет и не может существовать на Земле. Утрата контроля над собственными технологиями один из основных сюжетных тропов для weird fiction и Вандермеер пытается обогатить его нотками конфликта поколений. Люди и биотехи соотносятся не только как творцы и творение, но и как родители и их нежеланное потомство.
Но вот с чем дела обстоят по-настоящему плохо, так это с экологией. Экология — это одна из наук о балансе в системе, а не учение о том, что на нашей планете кто-то кому-то чего-то должен, как это пытается представить современный политический дискурс. Когда на трибуну восходят современные деятели сей уважаемой и без сомнения важной науки, начинает казаться, что свои речи они позаимствовали у активистов движения «black lives matter», наскоро заменив в тексте чернокожих зверушками и растениями. Сие есть популизм и плохо прикрытое ветками людоедство. Подобные пагубные идеи просачиваются в произведения искусства и далее в головы обывателей, искажая их картину мира. Индоктринация ими превращает людей в боевых луддитов, своеобразных новых хунвейбинов, неспособных за огородом из идеологически верных слов увидеть объективно существующую реальность. До этого нечто похожее произошло с дарвиновской моделью эволюции, изощренно-извращенная версия которой долго и упорно кочевала по худлиту.
В цикле Вандермеера присутствует именно это, вульгарно-искаженное представление об экологии. К счастью книги этим не исчерпываются, но все равно вызывают местами глубокое внутреннее возмущение.
Или вот еще мультсериал «Время приключений», сеттинг которого весьма напоминает вселенную «Борна», хотя бы тем, что и тут и там заговорить человечьим языком может любой пенёк.
«Время приключений» вполне вписывается в расплывчатые каноны weird fiction. При внешней дурашливости сериала, он на поверку оказывается весьма мрачной и тревожной вещью. Как никак, события развиваются после масштабной атомной войны, уничтожившей цивилизацию и извратившей жизнь на Земле, а подавляющее большинство персонажей имеют тяжелые психологические травмы, а порой и серьезные расстройства психики. Да и само развитие здешнего мира идет по нисходящей спирали медленного, но неуклонного угасания. Зрители, досмотревшим сериал, в комментариях часто отмечают, что его концовка выглядит очень печальной, какой-то беспросветной. Но ведь иначе и не выйдет, тут у нас weird fiction и функцию «прогресс» не подвезли.
Можно, конечно, пожурить современное искусство за упаднические настроения, за неспособность видеть дальше собственного носа или предлагать какие-то планы по спасению мира. Можно даже посетовать, что фантастика нынче уже не та. Вот в наши-то времена могли, а нынче все малахольные! Но бесполезно осуждать чукчу за то, что он поёт, что видит. Я читаю «Мертвых астронавтов» не потому, что мне нравится описанный там мир, а потому что хочу понять, почему Вандермеер изобразил его именно таким.