Софрон Феофилактович Себехватов – большой и важный чиновник умирал в своей постели. Он давно болел какой-то неизлечимой болезнью, знал об этом, часто и долго лежал в персональной палате главной краевой больницы, но сегодня его привезли домой.
– Я знаю, дни мои сочтены и хочу умереть в родных мне стенах, в своей кровати, – сказал он лечащему врачу и своим родным – жене и детям, и потребовал отвезти себя домой.
И вот он лежит в своей большой мягкой кровати стоимостью в 900 тысяч рублей и вспоминает свои лучшие годы жизни.
– Последний раз я взял взятку десять дней назад. Ах, какой же это был прекрасный день, – ласково светило солнце, посетителей ни одного и начальник Семён Петрович был вызван Москву, я сам себе был начальник.
Они пришли, отстегнули мне пять миллионов рубчиков и всего-то за пустячёк, – подмахнул бумажку и все дела.
А начинал… Когда же это было? Пятнадцать, – Себехватов стал перебирать в уме года службы в администрации края. – Вспомнил, в городской управе, я тогда был зав сектора… дали всего-то … запамятовал, а, – махнул рукой, – не всё ли равно. Помню, купил тогда шубу жене, да себе золотые часы, вот и все денежки, – мелочёвка! А потом, когда ещё взял, да стол накрыл, да пригласил за него Петра Ильича… пошло дело… в гору пошёл. Через какой-то год был уже в крае, вот тогда пошли славные времена…
Славные и денежные! А что?.. Всем хорошо! Им землица – мне денежки, им всё без очереди – мне денежки, им за бесценок – мне денежки. Много всего, сейчас уже и не припомню.
А однажды этот пришёл… писака, книгу видите ли он написал… видал я таких писак. Возомнят себя ого-го чем, а я, видите ли, должен слушать их. Одного такого… прилипчивого отправил к Андрей Палычу – директору губернаторской типографии, чтобы посмотрели там его книгу, а он балбес… писака тот и возомнил будто тут же напечатают её, – по комнате разнёсся хриплый смех.
– А я это для смеху… направил туда. Сказал Андрей Палычу чтобы разыграл у себя комедь – сценку заинтересованности его книженцией. Хорошо сработал. Вот потом хохотали-то! Вот умора-то была. Спектакль прям и только!
Эх, хорошие времена были, – прикрыв глаза, умиленно улыбнулся Софрон Феофилактович. – Денежки не ручейком, рекой текли. Вон… домище-то себе отгрохал, не хуже чем на Рублёвке. Да, куда там какая-то Рублёвка! Там нищета по сравнению со мной.
Себехватов открыл глаза и от неожиданности вздрогнул. Напротив него в его любимом мягком кресле сидел незнакомец в чёрном костюме. Справа, слева и сзади него стояли ещё какие-то личности, они тоже были в чёрном.
– В-в-в-вы к-к-кто? – заикаясь, протянул Себехватов. – В-в-вы к-к-к мне?
Незнакомцы утомлённо смотрели на него, абсолютно не реагируя на его вопросы.
– К-к-к-кто вы… к-к-кто?– вновь, но уже с испугом в глазах повторил свой вопрос чиновник.
– Мы сонм, – ответил тот, кто сидел в кресле
– С-с-с-со-о-о-онм?.. В-в-в-п-п-п-е-е-е-р-р-р-в-в-в-ы-ы-ые сл-л-л-ы–ышу о в-в-вас, – ещё более немея языком, протянул Себехватов, одновременно подумав, что тот, кто сидит в кресле самый главный из всех пятерых. – Но я в-в-вас не в-вызывал. Зачем в-в-вы здесь?
– Мы приходим без приглашения, – ответил главный.
– Хм!.. – слегка успокоившись, задумчиво хмыкнул Себехватов. Немного помолчал и, резко вскинув руку к двери, проговорил в повелительном тоне. – Все вопросы рассматриваю по записи у секретаря или по интернету, а потому извольте выйти вон!
Незнакомцы в чёрном даже не моргнули, и не пошевелились, и, кажется, даже не удивились грубости. Они смотрели на Себехватова усталым, безразличным взглядом, в котором читалось лишь одно: "Скорей бы всё это кончилось!"
– Не увидев и тени смущения, заискивания, подобострастия, угодничества, низкопоклонства, ни чего-либо другого на лицах незнакомцев, что обычно бывает отражено на лицах просителей, а узрев в них лишь безучастность и полное равнодушие к его высокой персоне, Себехватов заволновался.
– ОБХСС, переодетые полицейские, прокуратура, группа захвата "Альфа" – это они! Кто ещё может так спокойно вести себя в моём доме?! – молнией влетела жуткая мысль в его голову. – Доме? Почему в доме? Какое они имеют право без ордера врываться в мой дом? Я им… я того… я сейчас… – Себехватов хотел было крикнуть, позвать жену или хотя бы на крайний случай кого-нибудь из прислуги, но из горла вырвался лишь слабый писк, который тонкими щекотливыми червями заполз под его черепную коробку и стал занудливо там шевелиться.
Себехватов всеми десятью пальцами вцепился в голову и стал скрести её в попытке изгнать засевшего в ней многощупальцевого злыдня-сверлильщика, но все попытки изгнать его из черепа были тщетны, более того, сверлильщик включил высшую скорость и голова Себехватова взорвалась, выплеснув из себя поток огненных брызг. Мозг вспыхнул жаром, но уже через миг холод охватил его и, расправляя свои ледяные щупальца под черепной коробкой, потянулся к шее, оттуда, расплываясь, стал охватывать спину, грудь и далее пополз до пят.
– М-м-м! – застонал Софрон Феофилактович.
– Больно? – спросил его главный.
– Холодно! – ответил чиновник.
– Пройдёт… привыкнешь. Так всегда бывает по-первости, а потом ничего… многим даже нравится. И тебе понравится если…
– Если что? – кривясь от боли, перебил главного Себехватов.
– Если решишь, в какую сторону идти, либо с нами, либо на разборку в чистилище.
– Вы того… вы случаем не рехнулись? Я ещё жив! – возмутился чиновник.
– Это последние ощущения твоего тела. Часть его клеток ещё жива, но это временно. Не переживай, скоро и они все умрут, все чувства в тебе угаснут и ты будешь полностью свободен.
– Неужели это правда? Я умер!? – ужаснулся чиновник. – Но мы разговариваем. Я слышу вас, вы отвечает на мои вопросы.
– Тысячелетия… многие тысячелетия одно и то же! И всё то они недовольны, всё то им чего-то не хватает… людишки… скучные, корыстные, жалкие букашки! – подумал Чёрт, а вслух сказал. – Пойми, ты умер и сейчас твоё тело обмывают… хотя это лишнее, мне оно не нужно, а могильным червям всё едино, – чистое оно или грязное… грязное, думается, даже лучше.
Себехватову стало стыдно. Он увидел себя в бане. В предбаннике висело зеркало, кто его туда повесил и зачем, он не задумывался, но оно раздражало его, ибо отражало его дряблое, оплывшее жиром папиломное тело. Особенно стыдился он того, что было меж его ног, хотя он и не видел его из-за нависшего над ним живота, это не прибавляло ему гордости, ибо гордиться было не чем. Зеркало не обманешь… в нём вообще того его не было.
– Да, гордиться тебе нечем, – устало вздохнув, проговорил Чёрт.
– О чём это ты? Я говорил вслух?
– Глупая ты материя. Повторяю. Ты умер. Ты потерял всё человеческое и разговаривает твоя ещё живая душа, но и она может умолкнуть, если ты не примешь решение, – либо с нами, либо на разборку в чистилище.
– А как же мои накопления? Что будет с моими деньгами, золотом, драгоценностями… и моим домом… в конце концов?
– Если ты пойдёшь с нами, то обретёшь новый дом, не хуже твоего, а в какой-то мере даже лучше, в котором нет тревог за будущее. В твоём новом доме ты будешь жить вечно. Конечно, это будет не совсем та жизнь, к которой ты привык, но тоже жизнь. У тебя будут развлечения, интересные знакомства, беседы и никаких забот о "хлебе насущном" как здесь говорят.
– Но позвольте! – возмутился Себехватов. – Кто вы такой, чтобы вершить мою жизнь.
– Извини, забыл представиться. Чёрт! Себя можешь не называть, своих клиентов я знаю не только по именам, но и в лицо! – широко зевнув, ответил Чёрт.
– Ха-ха-ха! – разнёсся раскатистый смех в голове чиновника. – Чёрт! Вот насмешил, так насмешил! Не ломай комедию, я жив. Вот сейчас встану и прогоню тебя и весь твой сонм прочь!
– Встань, если сможешь.
Себехватов дёрнулся всем телом, как ему показалось, но то был лишь последний мышечный всплеск умершего тела.
– Бездвижен ты, и без нашей помощи просто распадёшься на атомы, – ответил Чёрт на попытку чиновника встать с одра.
Осознание своей беспомощности медленно проникало в умирающий мозг Себехватова. Он не верил в Бога, не верил в загробную жизнь, не верил ни в рай, ни в ад, и вот сейчас, медленно осознавая свою смерть, он был готов на любые материальные расходы, лишь бы встать с постели, лишь бы пройтись по дому и даже сказать доброе слово прислуге, но всё это было уже не в его власти. Никакие деньги не могли не то, что дать ему новую жизнь, даже продлить на миг старую, и это он, угасающим своим сознанием, стал с болью осознавать. И вдруг кто-то сидящий в нём воспротивился этой мысли, и Софрон Феофилактович, хитро щурясь, проговорил:
– Чёрт, говоришь?! Враки! Ты разбойник, ты бандит! Ты пришёл за моими деньгами! Не дам! Пошёл прочь! Прочь! Прочь! Прочь!
– Вот так всегда! – тяжело вздохнул Чёрт. – Стоит лишь назваться, начинаются оскорбления, угрозы, потом пойдут попытки подкупа. Эх, до чего же тяжела у меня жизнь!
– А ты застрелись! – ухмыльнулся чиновник.
– Рад бы, только не берут меня пули, я бестелесен.
– А как же это… в котором предстал передо мной?
– Это образ, мираж, который может видеть только душа умершего тела. Э-хе-хе! Как же мне надоели разъяснения этой истины!
– Пусть так, но этот твой образ абсолютно не соответствует тому, каким рисуют его священники.
Оно и ясно! Священник он кто? Он слуга Бога! А Богу не выгодно рисовать свою противоположность, в данном случае меня – Чёрта, подобным себе. Он рисует меня со свиным рылом, с козьими рогами на голове и с копытами вместо пальцев рук, и даже хвост прилепил. Чудик наш старик! Не находишь?
Чиновник пожал плечами и сказал: "Я не видел Его, поэтому мне сказать нечего".
– И никогда не увидишь. Ты ему не нужен. В раю твои земные навыки выполняют его небесные слуги – ангелы. Они там и господа и начальники. По их велению все ходят только туда, куда их ведут колонной, – под дерево жевать фрукты, или на сцену петь песни во славу Бога. Иного там нет! Скукота!
– Если всё, что ты говоришь правда, то я, пожалуй, выберу… Хотя, постой, там же у вас – в аду чертенята жарят людей на сковороде, варят в кипящей воде, жгут железом и…
– Глупости всё это, бред тёмного ума ваших священников. Тел у наших подопечных нет, а коли нет, то и жарить нечего, значит, и боли нет. У нас всё как здесь, в этом земном мире, – непосильная работа, мизерная оплата тяжёлого физического труда, богатые и бедные. Короче, придёшь, сам увидишь. Если, конечно, пожелаешь. Насильно мы никого к себе не тянем, и не тянем вообще, только по обоюдному согласию. А сейчас поторопись, если, конечно, надумал идти с нами, а не на полную разборку, где кончится жизнь твоей души. У тебя осталось мало времени. Тебе нужно выбрать одно из двух. Либо ты идёшь с нами, либо мы покидаем тебя и ты перестанешь существовать даже в атомах. В чистилище твою душу разберут на нематериальность, из которой возврата нет в материальный мир.
– А отдых, отпуск и праздники? Они у вас есть?
– Без этого никак нельзя!
– Заманчиво. Но вам-то какой от этого интерес? Что вы имеете от этого?
– Глупый ты человек… извиняюсь, материя! Соглашаясь с нашим предложением, – пойти в ад, мы забираем твою душу… она, конечно, гнилая, но мы не чураемся и такой… всё хоть что-то, чем ничего. В рай, конечно, тебе нет дороги, иначе разговаривал бы ты сейчас не с нами, а с белыми ангелами.
– Что это ты имеешь в виду? – хмыкнул Себехватов.
– Только то, что мы тоже ангелы, только вы нас называете ангелами смерти. Глупо, не правда ли?
– Почему это?
– Белые ангелы выполняют ту же работу, что и мы. И они, и мы работаем с умершими. Они, так же как и мы, уносят души умерших людей из этого срединного мира в мир бестелесный, в котором две области – Ад и Рай. Между ними границы, как в срединном мире границы между государствами. Разница лишь в том, что в аду все работают, а в раю бездельничают – лежат с раскрытыми ртами под плодовыми деревьями, жуют падающие с него плоды, и поют песни, славя Бога. Подумай, разве это жизнь? Ни денег, ни богатых, ни бедных, все равны и никто не даёт взятки. Скукотище! Вот захочешь ты, к примеру, шашлык сочный или на худой случай простенькую говяжью котлету, ан нет… не дадут тебе ни того, ни другого, ибо мяса в раю нет. Там даже тигры и львы жуют траву. И если бы ты был честным в своём срединном мире, то мучился бы сейчас в раю и проклинал свою райскую жизнь.
Себехватов призадумался. "Чёрт сказал, что в аду есть жизнь, значит, смерти нет. И отличия ада от моего срединного мира, как выразился он, невелики. А не попробовать ли мне поторговаться?"
– Слышь, Чёрт, если я откажусь от жизни в аду, не пойду с тобой, Сатана тебя накажет?
– Неприятности будут, но если честно, за всю многомиллионную историю существования ада отказались от жизни в нём лишь единицы. Не велика беда, – недобор десятка душ.
Оно, конечно, всё-таки жизнь, пусть даже и в аду, – задумался чиновник. – А вот скажи, Чёрт, если нет значительной разницы между твоим миром и моим, и одна душа не играет существенной роли в аду, то, может быть, ты подаришь мне хотя бы год жизни в моём мире. В таком случае я приму твоё предложение пойти с тобой в ад.
– Я не торгуюсь. Да и взять с тебя нечего… деньги, золото и драгоценности меня не интересуют. Ты пуст, как выеденный орех. И вообще, прошу тебя перейти к поставленному мной вопросу. Ты очень быстро портишься!
– В каком это смысле… портюсь…
– В обыкновенном. Ты гниёшь, а запах тлена мне противопоказан! У нас в аду воздух кристально чист. Поэтому я и не люблю приходить в этот мир. Здесь сероводородные выбросы, грязные реки, моря и океаны залиты нефтью… Бр-р-р! – встряхнулся Чёрт. – Вы уничтожили свою планету. Вы вредные насекомые, которых нужно стереть с лица Земли. Удивляюсь, как Бог ещё терпит вас. По мне бы…
– Вот, вот! Поэтому ты и не на Его месте, а в аду. Ты бы Землю превратил в ад.
– И это было бы благо для неё! Но хватит полемики, решай!
– Если я не пойду с тобой, ты прикажешь своему сонму силой утащить меня в ад.
– Глупая материя! Душу невозможно силой переместить из одной области мироздания в другую. Она сама должна решить, где ей быть. Если за ней прихожу я, значит, она не нужна Богу, а у меня есть для таких душ, как твоя, только два варианта, либо со мной, либо на разборку в чистилище.
– Я должен подумать, – ответил Себехватов.
Продолжение следует.