Яркий солнечный свет пробивался сквозь высокие клены, обступившие скульптуру. Парочка огненно-желтых листьев опустилась на покатые каменные плечи. Рука неизвестного творца с любовью вытесала тонкие девичьи черты из серебристо-голубой глыбы. Приподнятый вздернутый подбородок; рука, прижатая к груди; прямой нос, немного отколотый; глаза, обращенные к небу; волнистые локоны и брови вразлет придавали лицу cпокойное умиротворенное выражение. От ласковой улыбки и теплого света глаз той, кого вспоминаем, даже серый, бесчувственный гранит смог ожить. Каменная статуя держала в руке тыкву, а пьедестал усыпали рассыпанные сладости в ярких фантиках.
- Кому этот памятник? И почему там конфеты? - детская рука указала на каменное изваяние девушки
- О... это длинная история.
- Мама, расскажи! - тут же потребовал ребенок.
***
Серая птица, взъерошив темные перья от холода, нахохлившись сидела на ветке высохшего дерева. Когда-то молодой, полный живительных соков дуб, радовал сирот буйной листвой, а теперь, превратившись в немощную развалину, дерево медленно погибало. Каркнув, ворона улетела, а вместе с ней и другие поднялись с насиженных мест. Свинцовое небо заполнили черные удаляющиеся точки. Затем гвалт стих. Из обшарпанных стен N-ского приюта вышла хрупкая девушка лет двадцати в поношенном темном платье, шерстяных чулках и грубых деревянных сабо. Поежившись от октябрьских ветров, она посмотрела в небо. Увидев стаю неугомонных каркающих птиц, Хэллен Присли суеверно перекрестилась. Во взгляде золотисто-карих глаз отразилась печаль. Стрелами проносились мысли: как выжить этой осенью? почему благодетели урезали вносимые средства? чем накормить и согреть и так голодных, каждую ночь дрожащих от холода, детей? на что заделать щели, через которые еженощно свистел пронизывающий ветер? На чистом лбу фарфорово-белой кожи залегла глубокая складка. Бледное лицо казалось непроницаемой маской, на нем жили только очи, светящиеся добротой.
Скупые богачи платили смешные суммы за содержание детей бедняков. Еще девочкой Хэллен попала сюда. Она не знала другого детства, кроме того, что дала ей судьба: раннее промозглое утро, вечера с дрожащим огнем свечи, запахи сырости, голодные сны, где в воображении мисс Присли представляла себе сытный ужин, чаще всего состоящий из ароматного вареного картофеля и горячего молока, дружеские объятья во сне, позволяющие хоть как-то согреться в вечном холоде.
Хэллен, как и многие другие считалась сиротой, такие дети по окончании заведения поступали на службу в дом благотворителя. За повзрослевшей мисс Присли в назначенный день не пришли, - девушка осталась в приюте преподавать рисование, изредка помогая директриссе.
Вспоминая свои тусклые безрадостные дни, бывшая воспитанница старалась скрасить унылое существование своих учеников.
- Давайте сегодня нарисуем свои мечты! - мелодичный голос Хэллен Присли воодушевлял, бодро звуча.
- А что именно нужно нарисовать? - поднялся неровный гул детских голосов.
- Все, что угодно, то о чем вы мечтаете! - ласково ответила девушка, поправив светлую прядь длинных волос.
Дети любили ее. Для всех у скромной девушки находилось ласковое слово. А Марта, пятилетняя девчушка, просто обожала учительницу. Эта веселая озорная малышка упрямо семенила на своих коротких ножках следом за воспитательницей, куда бы та не пошла. Часто ребенок незаметно пробирался в каморку к Хэллен. Они спали обнявшись.
Этой ночью осенний ветер дул сильнее прежнего. Марта как всегда забралась в постель к Хэллен.
- К-ха, к-ха... - захлебывалась девочка, разбудив громким кашлем любимую учительницу.
- Тише, тише... - сонно пробормотала девушка.
- Мама, мы пойдем гулять? - сквозь кашель пробормотал ребенок.
- Марта? - и Хэллен обняла свою любимицу, сон как рукой сняло, девочка бредила и пылала от жара.
Воспитательница встала, зажгла маленький огарок, хотела растопить камин, но дров не оказалось. Взволнованная Хэллен как была в тонкой ночной сорочке, прибежала к экономке, не церемонясь растолкала пожилую женщину и потребовала дров.
- Но ничего нет, привезут только на следующей неделе, - спросонья ответила седая дама, недовольно поджав губы из-за нарушенного сна.
- Как нет? - захлопала глазами Хэллен.
- Мистер Энс посчитал, что приют тратит слишком много на отопление.
- Будь он проклят... будь проклят, старый скупердяй! - нервно вскрикнула девушка и убежала к себе.
- Странная какая-то сегодня мисс Присли, - пробормотала экономка.
Детский кашель не прекращался. Хорошо, что тусклое пламя не потухло от сквозняка, удивилась Хэллен и расстроенно посмотрела на Марту, не имея возможности помочь. Затем учительница будто вспомнила что-то, заметалась по тесной каморке. Отыскав тощий кошелек, девушка высыпала медяки с гулким звоном. Соленая капля скатилась по нежным щекам: «Этого не хватит даже на мистера Бэрма».
- Марта, миленькая, ну потерпи, скоро доктор придет, - успокаивала ребенка девушка.
- Пить... болит, Хэлли, помоги... - шептала белокурая малышка так похожей на нее, взрослой девушке.
Мисс Присли, с жалостью смотрела на бедное дитя, ребенку не дожить до утра. «Я бы все отдала, лишь бы больше не происходило этого»! - произнесла девушка, закрывая глаза Марты.
В последний путь Марту пришли проводить все остальные дети: в залатанной застиранной одежде, бледные и худые, от голода еле выносящие долгую изнуряющую процедуру.
Занятия отменили, уставшая опустошенная мисс Присли заперлась в своей каморке. Запрещая себе расплакаться, она в сердцах проговорила: «Мне все равно чью помощь принять, Бога или Дьявола, на все пойду, лишь бы дети не страдали»!