Мысль об Антуанете Новак не давала Эйлин покоя: подозрения, неуверенность, тревога неотступно терзали ее. После всего, что Каупервуд перенес в Филадельфии, Эйлин не хотела ничем вредить ему здесь, но вместе с тем при мысли, что он ее обманывает, она приходила в ярость.
Она понимала, что вступает на опасный путь, и содрогалась при мысли о возможных последствиях. Если ожесточить Фрэнка, он может ее бросить, поступить с ней так же, как с первой женой, Лилиан.
Сыскная контора, куда Эйлин после долгих недель мучительных колебаний в конце концов обратилась, была одним из тех гнусных учреждений, к услугам которых многие все же не брезгают прибегать.
К ее изумлению, досаде и ужасу, после нескольких недель слежки ей донесли, что Каупервуд близок не только с Антуанетой Новак, – о чем она подозревала, – но и с миссис Сольберг. Две связи одновременно! Известие это так ошеломило Эйлин, что она долго не могла прийти в себя.
Отчаявшись найти Риту, Эйлин в бессильной ярости поехала домой. Где же и как встретиться ей с Ритой наедине? Но на ловца и зверь бежит: к злобной радости Эйлин, Рита неожиданно явилась к ней сама.
– Не пройдете ли в гостиную? – хрипло произнесла Эйлин. – Я только зайду к себе и сейчас же вернусь! – Затем, когда Сольберги были уже в дверях, Эйлин, словно что-то вспомнив, нежным голоском позвала Риту: – Миссис Сольберг! Может быть, вы подыметесь на минутку ко мне? Я хочу показать вам одну вещь.
Рита тотчас согласилась. Она считала своим долгом всегда быть особенно предупредительной с Эйлин.
От слов Эйлин тотчас перешла к действию; налетев на Риту как вихрь, она с остервенением колотила ее, царапала, щипала. В эту минуту она действительно была невменяема.
Каупервуд вошел в дом за несколько секунд до того, как раздались эти крики. Он приехал из конторы почти вслед за Сольбергами и, случайно заглянув в гостиную, увидал там Гарольда.
Каупервуд же, ни секунды не колеблясь, сбросил на пол пальто и ринулся наверх. Сольберг побежал за ним.
Раз! Удар в дверь на мгновение заглушил доносившиеся изнутри крики.
Раз! Стул затрещал и чуть не рассыпался, но дверь не поддавалась.
Ррраз! Стул разлетелся в щепы, и дверь распахнулась. Каупервуду удалось вышибить замок. Одним прыжком он очутился возле Эйлин, которая, стоя на коленях, душила распростертую посреди комнаты Риту и колотила ее головой об пол. Как зверь кинулся он на нее.
Рита, разумеется, не умерла, но она была вся в синяках, исцарапана, полузадушена. На затылке у нее оказалась большая ссадина. Эйлин колотила ее головой об пол, и это могло бы плохо кончиться, если бы Каупервуд не подоспел вовремя.
Рита Сольберг, так пылко, казалось бы, влюбленная в Каупервуда, все же была не настолько околдована им, чтобы ужасный удар, нанесенный ее самолюбию, не подействовал на нее отрезвляюще. Какое позорное разоблачение, какое смешное и жалкое крушение всех ее пустых расчетов и планов, какое неумение предвидеть последствия! Все это было совершенно непереносимо!
Экипаж остановился перед домом на пустынной, без единого деревца, унылой улице. Миссис Картер, как звали эту даму в обществе, или Хэтти Стар, как именовали ее в более узком и менее респектабельном кругу, тотчас вышла к гостям…
«Вдова двух мужей, – думал Каупервуд, разглядывая хозяйку. – Мать двоих детей».
Полковник представил своего приятеля, и тотчас же завязалась непринужденная беседа. Миссис Картер любезно заверила Каупервуда, что много слышала о нем. Слухи о его деятельности в области городского транспорта доходили и до нее.
Побывав несколько раз в доме миссис Картер, Каупервуд стал проводить долгие часы в беседах с нею всякий раз, как приезжал в Луисвилль. Однажды, когда он вошел следом за ней в ее будуар, она поспешно убрала с туалетного столика фотографию дочери. Каупервуд никогда раньше не видел ни одного ее снимка. Он успел заметить только, что фотография изображает девочку лет пятнадцати-шестнадцати, но даже этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы облик ее врезался ему в память.
Однажды Каупервуд снова увидел лицо Беренис – на этот раз в витрине луисвилльского фотографа. Это был довольно большой портрет, увеличенный с маленького снимка, который миссис Картер недавно получила от дочери.
Выяснилось, что за полсотни долларов он может получить и портрет, и негативы – все, что захочет. Купив портрет Беренис, Каупервуд тотчас отдал его вставить в раму, увез в Чикаго и повесил у себя в кабинете. Нередко вечерами, поднявшись наверх, чтобы переодеться, он задерживался на мгновение перед портретом, и восхищение его все росло, а вместе с ним росло и любопытство.
Заехав как-то снова в Луисвилль, Каупервуд нашел миссис Картер в большой тревоге. Дела ее внезапно сильно пошатнулись. Некто майор Хейгенбек, личность, пользовавшаяся немалой известностью, скоропостижно скончался в ее доме при довольно странных обстоятельствах.
При вторичном упоминании имени Беренис мысли Каупервуда невольно устремились к тому, что было истинной подоплекой его интереса к миссис Картер, его прихотью, капризом. Небольшая денежная помощь не обременит его. Зато впоследствии это может привести к знакомству с ее дочерью.
– Послушайтесь моего совета и поезжайте пока что в Нью-Йорк. Ваши денежные дела здесь будут улажены, а в дальнейшем я вам помогу – во всяком случае, на первых порах. Начните новую жизнь. То, что сейчас произошло, может очень дурно отразиться на судьбе ваших детей. Я позабочусь о мальчике, когда он подрастет. Что же касается Беренис, – голос его прозвучал непривычно мягко, когда он произнес это имя, – то она может завязать хорошие знакомства, если пробудет в пансионе лет до двадцати, а это очень поможет ей в будущем. От вас же требуется только одно – стараться избегать встреч с вашими здешними приятелями. Быть может, не мешало бы даже увезти Беренис на некоторое время за границу, после того как она окончит пансион.
Миссис Картер, видя, что в лице Каупервуда – если он пожелает быть щедрым – судьба посылает ей избавление от грозных тисков нищеты, готова была рассыпаться в благодарностях, но, почувствовав легкую отчужденность в его тоне, умерила свой пыл.
Каупервуд впервые узрел воочию эту Цирцею – дочь столь незадачливой матери, когда приехал весной в Нью-Йорк, через год после того, как он свел знакомство с миссис Картер в Луисвилле.
Каупервуд видел, что миссис Картер немного нервничает – отчасти от сознания превосходства Беренис, отчасти из-за его присутствия здесь – и в то же время безмерно гордится дочерью. Вместе с тем он заметил, что Беренис уголком глаза следит за ним. Впрочем, одного быстрого взгляда, которым она его окинула, было для нее достаточно: она сразу, и довольно точно, определила его характер, возраст, воспитание, общественное и материальное положение…
Прошло немало времени, прежде чем Каупервуд снова увидел Беренис. На этот раз встреча произошла в горах Поконо, на даче миссис Картер, куда он приехал на несколько дней.
Засыпая, он неотступно думал о Беренис Флеминг, и ее матово-синие глаза преследовали его даже во сне.
Многообразные любовные похождения Каупервуда так осложняли ему жизнь, что он порой задавался вопросом, стоит ли игра свеч и можно ли в конце концов обрести мир и счастье иначе как в законном браке.
После отъезда Линда в Европу, куда Эйлин отказалась за ним последовать, она завела роман со скульптором по имени Уотсон Скит, человеком очень незначительным.
Если раньше Эйлин только пригубливала бокал вина, коктейль, коньяк с содовой, то теперь пила коньяк или, еще чаще, новомодную смесь – виски с содовой, – пила стакан за стаканом с жадностью, которая показывала, что вкуса напитка она попросту не замечает. Впрочем, пьяница всегда ищет в вине забвения, а не вкусовых ощущений.
Тревожась за Эйлин, Каупервуд в то же время не переставал думать о Беренис, и надежды его то разгорались, то гасли. На его глазах эта необыкновенная девушка становилась яркой человеческой личностью. Во время последних встреч она, к его великой радости, уже не замыкалась в себе, а болтала с ним дружески, почти откровенно. Каупервуд понял. К ней нельзя приблизиться сразу. А между тем что-то уже связывало их – дружба, взаимная симпатия, – и оба они это чувствовали.
Каупервуду стало ясно, что Беренис – единственная женщина, на которой он бы с радостью женился, если бы только она согласилась.
