Неподалеку от поваленного дерева находилась обитель, где отбывал заключение низложенный басилевс Римской империи Леонтий. Всякий горожанин, проходивший мимо поваленного исполина, невольно бросал взгляд на монастырь с узкими окна‑ ми, окруженный высокими каменными стенами, за которыми томился некогда всесильный правитель великого государства. Убитое дерево и потерявшего власть басилевса связывала какая‑ то мистически пугающая связь неизвестной природы. Торопливо перекрестившись, прохожие спешили дальше.
Стараясь не зацепиться одеждами за ветки поваленного дерева, растопыренные, как длинные, крючковатые пальцы, иконописец Актеон вместе со своим учеником Лукианом об‑ ходили могучий ствол, забираясь глубоко в колючие заросли придорожных акаций.
Пройдет немало лет, прежде чем местные жители наконец распилят дерево и растащат его на дрова. От дерева останется разве что несколько сухих веток, которые будут затоптаны в грязь прохожими. Точно так же поступают грифы, когда видят погиб‑ шее могучее животное, — они оставляют после своего пира разве что клочья свалявшейся шерсти. Но сейчас поваленную липу не тревожили из какого‑то суеверного страха. Должно пройти некоторое время, чтобы привыкнуть к падению титана.
Приостановившись, Актеон вновь бросил взгляд на упав‑ шую липу, чтобы полюбоваться ее сказочной мощью. Такие деревья ломает ураган, когда сердцевина подточена временем. Внешне они могут выглядеть могучими, несгибаемыми, но в действительности почти мертвы и живут до первой сильной бури. У этого ствола сердцевина была крепка, как кремень, и бела, как итальянский мрамор во дворцах императоров. В древесине не было ни щербинки, но вместе с тем дерево уже давно было безжизненно.
В каждом действии присутствует какой‑то глубинный смысл, но все же оставалось загадкой, для какой цели налетевшим ураганом было поломано настоящее чудо природы. Быть может, его древесина предназначена для чего‑то большего, чем быть сожженной в топках крестьянских лачуг.
Вывороченное нутро дерева, почерневшее от удара молнии, напоминало какой‑то смутный образ.
Всмотревшись, богомаз Актеон едва не ахнул от своей догадки. — Лукиан, подойди сюда,
— подозвал иконописец юношу и, когда тот приблизился, сказал: — Посмотри, что молния на‑ чертила!
Некоторое время подмастерье разглядывал темные замыс‑ ловатые узоры, нарисованные Божьим пламенем и напоминав‑ шие ему мафорий, покрывавший голову Богородицы. Из-под него — узкий край головной повязки, кайму из трех полос. Вот только ее лик был очерчен нечетко и скрывался в потемках глубоких покровов, сложенных в плавные неровные складки. Отчетливо были видны только глаза, пристально взиравшие откуда‑то из самой глубины дерева. Лукиан готов был поклясться, что разглядел даже зеленую радужку глаз, но очи вдруг так же неожиданно пропали, как и возникли.
Понизив голос, Лукиан сообщил:
— Мастер, так это же Божья Матерь.
Богомаз удовлетворенно кивнул:
— Значит, мне не показалось, а то я подумал, что на старости лет стал понемногу сходить с ума. Вот что сделай, Лукиан… Вырежи из ствола доску для иконы. Поближе к тому месту, где молния прошлась. Это нам знак Божий дан, не можем мы пройти мимо.
— Сделаю, мастер, — произнес Лукиан, продолжая разглядывать черный налет на белом полотне дерева.
По коже мелкой дрожью пробежал суеверный страх и застыл где‑то у самого горла кусочком раскаленного металла. Сил, чтобы поддержать разговор с мастером, у него не осталось, а иконописец, слегка нагнувшись, продолжал рассматривать обожженное молнией дерево.
— Если бы мне кто‑то рассказал о таком, так ни за что бы не поверил, — удивленно проговорил старый Актеон.
Следы огня причудливым образом переплетались между собой, накладывались, принимали полутона, вдруг густели до черноты или, наоборот, представлялись неровными тенями, светлели и походили на складки одежды и усиливали начерченный образ.
Пораженный увиденным, Лукиан замер. Из черноты на него взирали материнские понимающие глаза. Окончательно он пришел в себя в тот момент, когда очи вдруг растворились, остался лишь пустой темный омофор.
— Ты уже вырос, Лукиан, — продолжал Актеон, — хватит тебе хитоны разрисовывать. Ты созрел для того, чтобы лики святых писать. Как выпилишь доску, помолишься сутки, по‑ стоишь с неделю на посту своей души, очистишь ее от всякой скверны, чтоб ни одно сомнение не нарушило добрых помыслов, так и приступишь к работе. А уж если с чем‑то не справишься, то я тебе помогу.
Отрывок из книги Скитание Чудотворной, Тайна Ватикана. Автор: Евгений Сухов
Трилогия о Скитание Чудотворной Казанской иконы Божьей Матери
Мы в Телеграмм канале.