«Ран» переводится с японского как «смута», или, точнее, как «хаос». Вечный читатель Шекспира и Достоевского, конгениальный им в кинематографе, Акира Куросава едва ли не во всех своих главных лентах размышляет именно об этом состоянии человеческого духа и человеческого общества.
Основой ленты «Ран», одной из поздних в творчестве крупнейшего японского режиссера, послужила бессмертная трагедия Уильяма Шекспира «Король Лир». Ранее Куросава уже не раз обращался к его драматургии, создав не только японский вариант «Макбета» (фильм 1957 г. «Замок паутины», в европейском прокате более известный под названием «Трон в крови»), но и вводя шекспировские образы и мотивы в картины, казалось бы, посвященные совсем иным временам и событиям (например, гамлетовская проблема в фильме 1960 г. «Чем хуже человек, тем лучше он спит», - в нашем прокате шел под названием «Злые остаются живыми»).
Как, должно быть, помнит зритель, речь в шекспировской пьесе идет о старом короле, решившем уйти на покой и разделить свои владения между тремя дочерьми. В момент раздела имущества и власти капризный старик совершает предательство, лишая наследства единственную по-настоящему любящую его младшую дочь и отдав все лживым, распутным и жадным старшим. Тем самым он ввергает в смуту и хаос не только себя самого и семью, но - как король - и всю страну. Страдания, обрушившиеся затем на сумасбродного старика, превосходят всякую меру, и ослепший, духовно и физически уничтоженный король умирает без покаяния, как нищий на большой дороге.
Что же делает в своем фильме Куросава? Как он прочитывает старую английскую пьесу, переводя ее в японский фильм?
Прежде всего, он заменяет стихи прозой, преображая поэтическое слово в пластический образ. Далее, он заменяет дочерей Лира сыновьями, тем самым наделяя главу средневекового восточного клана, в свое время огнем и мечом победившего всех своих соседей и прибравшего к рукам окрестные владения, тремя наследниками. Так режиссер акцентирует внимание зрителя на главной для средневековой Японии проблеме - борьбе за власть, да еще в ее наиболее драматичном, династическом варианте. Каковы же детки-наследники?
Старший сын лишь поначалу кажется сильным и жестоким, а на самом деле находится под каблуком жены, средний вообще ни рыба, ни мясо, а вот младший воплощает в мужском образе шекспировскую Корделию - глубоко порядочную, честную и единственную из всех способную на жертвенную любовь.
Затем Куросава вносит в сценарий мотивы «Макбета», которые воплощает на экране жена старшего сына, своего рода леди Макбет, чья жестокость отчасти оправдывается ее местью клану, глава которого некогда уничтожил всю семью этой женщины.
В целом, фильм, оставаясь, подобно шекспировским пьесам, высокой трагедией человека и мироздания, насыщен грандиозными батальными сценами, эпизодами безумной жестокости, резни, убийств и самоубийств совершенно в японском духе, снятыми так, как умел снимать один лишь Куросава. А под самый занавес, когда в живых не остается никого из главных героев, и государство неизбежно перейдет в руки соседнего властителя, режиссер ненавязчиво отсылает зрителя к финалу «Гамлета», которого ведь тоже хоронит вечный соперник его отца, Фортинбрас.
Завершает ленту появление фигуры слепца гп вершине горы, нащупывающего палкой свой гибельный путь, Это и символ, разумеется, и отсылка к софокловскому Эдипу, тоже искупающему свою, но в отличие от Лира и героя Куросавы, невольную вину, то есть отсылка к древнегреческому, первоначальному этапу театральной трагедии.
Драматургическая часть картины, как это всегда делал Куросава, разыграна воистину великими актерами, прошедшими школу классического японского театра. Даже в отсутствии основного исполнителя главных ролей почти всех лучших лент Куросавы, Тосиро Мифунэ (которого, кстати, в начале фильма слегка пародирует актер, исполняющий роль младшего сына), актерский ансамбль вполне самодостаточен. А Т. Накадаи в роли японского Лира ничем не уступает, например, нашему Ю. Ярвету, гениально сыгравшему короля в экранизации этой пьесы, осуществленной в конце 60-х Г. Козинцевым. Не уступает Олегу Далю, хотя при этом создает совершенно иной образ, и исполнитель роли шута. Его герой как-то изнеженно красив, женствен и слишком уж грациозен в этом чисто мужском восточном мире, в мире, пожалуй, еще более жестоком, нежели шекспировский.
Потрясает и операторская работа, то предлагающая дух захватывающие панорамы и пейзажи, то ввергающая зрителя в самую гущу кровавого хаоса, то дающая крупными и сверхкрупными планами врезающуюся в сердце и память трагическую мимику актеров. Камере вторит неповторимое музыкальное сопровождение: или душераздирающим хрипом флейты, или мощным симфоническим оркестром. И довершает этот шедевр мир художника фильма, не упустившего, вероятно, ни единой мелочи - от архитектуры до костюмов - в воссоздании одновременно театрального и совершенно реалистичного облика средневековой Японии.
«Ран» - последний колосс Куросавы. После него он снял еще три как всегда сильных картины, но именно экранизацию «Короля Лира», вероятно, и следует рассматривать как завещание великого мастера кинематографа, прошедшего полувековой творческий путь и через все свои фильмы пронесшего неиссякаемый талант и неизбывный гуманизм.
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.
