— Назаров! — раздалось из–за двери.
Коля встал и, держась за стену, медленно пошел к кабинету.
— Николай Андреевич, помочь? — два амбала сорвались со стульев, протягивая руки к покачивающемуся боссу.
— Не, сам. Сам, я сказал! А ну на место! — Коля упрямо топнул ногой и ткнул пальцем на сидения.
Охранники с неохотой подчинились.
— Назаров есть? — как будто недовольно позвали еще раз.
— Есть Назаров, идет. Я, то есть, иду.
Николай поморщился. Бровь саднило, засохшая красная полоска неприятно стягивала кожу на виске. Голова, словно пустой медный шар, гудела, коридор раскачивался, а люди, провожающие мужчину взглядами, двоились, что дико раздражало.
Мужчина дернул на себя дверь. Она, прикрепленная к тугой пружине, выскочила из его рук и бабахнула по косяку.
— Напьются, а теперь помещение ломают! Ничто их не берет! — недовольно пробурчала шаркающая мимо уборщица. — Что, совсем пропил умишко–то своё, а? Тут тебе больница, а не абы что! Клуб или еще что похуже!
Николай растерянно выпятив губы, пожал плечами.
— Извини–ии–те, — икнул он. — Руки устали, сил вообще нет.
— Да от тебя за версту несет перегаром! Сил у него нет! Иди уже, подержу тебе дверь, а то еще и лоб себе разнесёшь! Иди, давай!
— Спасибо, добрая женщина… Если старая, будешь мне матерью...— продекламировал Коля и, поклонившись, а потом охнув, так резануло в боку, прошёл в смотровую.
— Так, Назаров, садитесь, — врач, Ольга Сергеевна, мимоходом глянула на пациента, застучала по клавиатуре. — Рассказывайте, что случилось.
— Упал, — кивая ослабевшей вдруг шеей, ответил тихо Николай.
— Понятно. Голова кружится, сознание теряли? Давайте, посмотрю.
Ольга Сергеевна натянула перчатки, поправила лампу, чтобы била, кажется, прямо на лицо пациенту.
— Ну, тут шить надо, и не быстро, а у меня полный коридор народа. Делать вам нечего, что ли? Взрослый мужчина, а падаете! — пожурила она несчастного, подмигивая. — Да еще и в нетрезвом виде. Очень, я смотрю, в нетрезвом! Голова–то что? Гудит?
— Нет! — с готовностью отозвался Колька.
— А должна. Шишка вон какая, звездой горит. Ладно, сейчас вызову вам медсестру, дойдете до приемного отделения. Да не спите вы, горе горькое! Там вас заштопают и определят в палату. Есть сотрясение, чувствую я, есть!
Ольга набрала номер коллег, предупредила, чтобы ждали клиента, вызвала медсестру и сунула пациенту в руки какие–то бумажки.
— Ну… Ну, как скажите! — Коля кивнул.— Слушайте, а у вас нет… Ну, кровь разогнать, а?.. Как–то, знаете, тошно…
— Нет. Идите, вон, Клавдия Олеговна за вами пришла. Тошнит от сотрясения, пройдет. До свидания.
— Да… Да…
Николай послушно поплелся за Клавдией.
— Идите в машину и ждите, — рявкнул он на встрепенувшуюся охрану.
— Николай Андреевич, может, всё–таки в платную поедем? Ну, сами же видите, тут…
— Цыц! Не сметь! — Коля поднял вверх указательный палец и, направив его в сторону амбалов «пистолетиком», произнес своё «пых».
— Развелось бандитов, везде они! — бубнила очередь. Но в глаза Коли никто не смотрел, боялись…
Клавдия Олеговна, стуча по полу сабо на пробковой подошве, то и дело оглядывалась, проверяя, идет ли за ней вверенный её заботам пациент. Тот то двигался уверенно, прямо, то заваливался на одну сторону, опирался на стену и, переведя дыхание, мотал головой.
— Может, вас в кресло посадить? Я довезу.
Клавка и не таких возила. Бывает, пациент под сто кило, а как младенец, беззащитный, беспомощный… Сажаешь его, он глазами хлопает, боится, лепечет что–то, а ты везешь, толкаешь впереди себя черное кресло, крутятся, сверкают серебряными спицами колеса, громыхают по кафельному полу. Жизнь чью–то везешь, бедовую, невезучую, поломанную. Клавино дело только подсобить в транспортировке, а уж там, в Приёмном, дальше о человеке позаботятся…
— Нет, я дойду. Что ж я, Назаров, а буду на вашей спине кататься?! Дудки!
Коля ударил кулаком в стену, поморщился от боли и притих, поймав на себе строгий взгляд провожатой. Дальше шли молча, шаркали ногами, поднимались по ступенькам и снова спускались. Или Коле так просто казалось, потому что его знатно штормило, а рана на брови опять раскрылась, пустив теплую струю по лицу и мешая смотреть на прямую спину Клавы…
— Принимайте посылку! — женщина подмигнула стоящим у регистратуры девочкам и положила на стойку документы. — Вы его положите или посадите, совсем дурной.
— Ладно, спасибо, Клавдия Олеговна. Сделаем!
Девочки, видимо, вчерашние выпускницы медучилища, засуетились, спрятали шоколадку, которую только что разломили по–товарищески, напополам, и подступили к больному.
— Так, Яна сказала, в третью смотровую его отвести. Ну, пройдемте, нам туда.
— Уф… Пройдемте… А у вас не найдется для поднятия тонуса, а? Очень хочется…
— Нет, извините, у нас не пьют. Вот, ложитесь сюда, врач сейчас подойдет.
Николай, подождав, пока его новые провожатые накроют банкетку одноразовой простыней, кивнул, разулся, сел, лениво снял часы и, растерянно оглядевшись, поискал глазами, куда их можно будет положить.
— Девочки, а тумбочки никакой нет? А то у меня будильник… Я в пять встаю, зарядку делаю… Светка еще спит пока, она потом, к завтраку приходит… Ой, девочки, ой…
Мужчина, кряхтя, улегся набок, положил часы рядом с собой и, устроив голову на руке, закрыл глаза.
И спать–то ему не хотелось, но кружение комнаты и белых, выглаженных костюмчиков девочек–медработников вызывало спазмы в желудке, нужно закрыть глаза и переждать шторм…
… — Назаров! Привет, а вот и я! — Света подставила парню свои пухлые, пахнущие клубникой губы. — Ну, пойдем что ли?
Они со Светкой собирались на дискотеку и договорились встретиться у клуба. За закрытой, выкрашенной в ярко–синюю краску и с неоновыми надписями дверью громыхали басы, кто–то визжал и хихикал в очереди, а здоровенные детины, поправив одинаковые жилетки с кучей карманов, досматривали, щупали и хлопали, не разрешая проходить, пока не вывернешь карманы.
Вот очередь дошла до Коли и его спутницы. К Свете пристали, чтобы раскрыла сумочку. Николай, поигрывая мускулами под обтягивающей футболкой, вышел вперед.
— Да свои мы! Пропустите, мы к Максу пришли.
— Да хоть к самому царю гороховому! Пусть сумку откроет! — равнодушно процедили сквозь зубы охранники. — Положено!
— Да идите вы! Положено у них так… Я вот сейчас Максима позову, он вас мигом… — погрозил им кулаком Коля.
— Ладно, ладно, чего ты разу! Идите, хорошего вечера! — отступили вдруг молодцы.
— Так–то лучше! — кивнул Николай. — Светка, ну, вперед!..
Они дико крутились и скакали, переплетаясь руками, ногами, душами, сливаясь в одном бешеном экстазном поцелуе, а потом резко разрывая плен губ и отворачиваясь друг от друга. Света выпила очередной коктейль, Колька и так был уже хорош, музыка, отскакивая от рябящего софитами потолка, падала вниз сплошным потоком ударных и клавишных. Диджей, то и дело снимая наушники, что–то кричал в микрофон, ему кивали, улюлюкали и снова дрыгались в такт мелодии.
— Тебе хорошо, Назаров? — дождавшись «медляка», повисла Света на шее ухажера. — Правда же. Хорошо тут?!
Николай скривился от звука ее голоса, слишком громкого на таком расстоянии, кивнул и, подчиняясь молодому, животному порыву, желанию добытчика, в чьи руки жертва пришла сама, по доброй воле, без тени сопротивления, жарко впился губами в Светкины, напомаженные. Девчонка млела, стучало сердце, руки дрожали от восторга.
— Назаров! Назаров, что ж ты делаешь… Что ты…
Столько воды утекло с тех пор, как будто было это всё не с ними и совершенно на другой планете…
Света, горячая штучка, Николая от себя не отпускала, чувствовала, что он хоть и разгульный малый, но с головой на плечах, далеко пойдет.
— Перспективный мальчик, ты его не бросай! — говорили ей, а она и не собиралась. Её это, руки прочь от добычи!..
Повзрослели. Назаров унаследовал дело отца. С детства также, как папа, копался в нутре автомобилей, знал эту науку вдоль и поперек, а потом, остепенившись и учуяв в себе предпринимательскую жилку, нашел ребят, организовали свое собственное предприятие. Начинали с одного гаража, за крупные заказы не брались, так, по мелочи, – подкрасить, подлатать, с иномарками не связывались, потому что запчастей достать было неоткуда, а свои машины, как орешки, щелкали. Пошла про ребят хорошая слава. Николай вернулся из армии, и, рискнув, взял кредит, отстроили собственную мастерскую, с оборудованием, стоянкой и небольшим кафе. Светлана стала королевой кофемашины, Коля при ней – в кабинете сидел, выручку подсчитывал, сам к машинам уже не подходил, ребята за него старались. И на него.
Света Сомова, простая, вся на чувствах девчонка, Николая от себя не отпускала, держала на коротком поводке будто, хотя без него так и прозябала бы в палатке «Союзпечати», где её и видно–то не было за газетами и журналами. А теперь вот как всё повернулось! Коля бизнесмен, Светка ему рубашки по вечерам гладит, заказав готовую еду из любимого ресторана. В ящике стола путевки лежат. Назаров повезет свою принцессу на Мальдивы, но пока это секрет, и Светка делает вид, что ничего не знает.
На пальцах обоих сверкают одинаковые, с крутящейся вставкой посередине, кольца. Поженились уж восемь лет назад, пир был на весь мир. Света до сих пор вспоминает и поверить не может своему счастью.
— Это твоя заслуга! Полностью твоя, что муж такой успешный. Ты его в правильном направлении толкаешь. Вот и растет, — говорит мама, Любовь Михайловна, любуясь Светланой, заехавшей в гости. Светка, в стильной шубке и сапожках, топчется в прихожей, поправляя макияж, от нее пахнет дорогими духами, и вообще, вся она производит впечатление женщины успешной, удачно составившей партию, как говорится.
Свою мать Света тоже не забывает – дает деньги, покупает милые безделушки, сделала ремонт в родительской квартире, на время которого забрала маму к ним, к Назарову в квартиру.
Колька сначала против был, а потом махнул рукой. Его всё равно дома–то и не бывает, дел много, а Свете не скучно будет, они с мамой спелись, теперь вместе Николашу направляют.
— Только знаешь, что, дочка, ты бы и себе что–то отложила, — как–то, увидев тревожный сон, позвонила утром Любовь Михайловна дочери. — Любовь любовью, но мало ли, что! Ты о себе подумай, подушку безопасности, так сказать, сделай!
— Да что ты такое говоришь! Назаров меня боготворит. А если еще ему ребенка рожу, так и вообще будет в ногах валяться.
— Ребеночек – это прекрасно, детка! Конечно! И семья более сплоченная станет Ты это очень правильно говоришь! Ох, внуков хочется…
— А мне не хочется. Не сейчас, попозже.
Любовь Михайловна пожимает плечами.
— Ну, смотрите сами, как там всё…
… Мужчина, повернувшись набок и обхватив голову руками, дремлет. Ему тепло, свет в смотровой ничуть не мешает, за окном мирно шуршат по мокрой, только что политой дороге, машины, где–то гудит поезд. Николай уже почти провалился в рыхлый, как снег по весне, сон, но тут открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Бросив на стол бумаги, переданные «Скорой», она быстро подошла к койке, закусила губу, разглядывая лежащего пациента, покачала головой, почувствовав резкий запах алкоголя, протянула руку и, лишь секунду сомневаясь, погладила мужчину по плечу.
— Колька… Коля… — она тихо шептала его имя и усмехалась. — Вот и свиделись…
Назаров вздрогнул, резко сел и сморщился от боли.
— Да что ты дергаешься, замри, я сейчас всё сделаю.
Николай, щурясь, разглядывал стоящего перед ним врача. Маска скрывала губы, щеки, но глаза…
— Ну, что смотришь так? Я это, я! — женщина открыла лицо. — Теперь узнал?
— Машка! — выдохнул пациент. — Надо же, Машка…
И нахлынуло, понеслись дурацкие воспоминания, не давая сосредоточиться на настоящем.
Вот он, совсем еще мальчишка, дергает Марию Осколкову за косички, она плачет, ей больно, а Коля просто не знает, как ещё обратить на себя её внимание. Вот он, уже повзрослевший, оказывается рядом с ней на туристическом слёте. Маша упрямо тащит свой рюкзак вперед, в гору, а Коля, улыбаясь, разглядывает ее веснушчатое лицо, уши, чуть покрасневшие от солнечного загара и просвечивающие розоватой дымкой на фоне голубого, нестерпимо чистого воздуха. Он следил за каждым ее движением – плавным, размеренным. Маша всю зиму занималась в туристическом кружке, научилась пользоваться снаряжением при подъёме на крутые склоны, знала, как оказать первую помощь при травмах, два раза прыгала с парашютом.
И теперь Коля вдруг разглядел её, а вместе с этим пониманием пришло новое, странное чувство. Нет, у Коли никогда не было отбоя от девчонок. Женское внимание липло к нему, порой вызывая отвращение. Но тех, других, что позволяли себя целовать, ему не хотелось оберегать. Они, став легкой добычей для парнишки, теряли свою ценность уже месяца через полтора.
А Маша к себе не подпускала.
— Давай, хоть рюкзак понесу, ты же устала, вон, дышишь как! — Николай потянул лямки рюкзака к себе.
— Да отстань ты! У меня всё в порядке, а вот тебе, похоже, не здоровится.
Она угадала. В горах Коле стало плоховато. Разреженный воздух не позволял вздохнуть полной грудью, как будто ты надел на голову пакет и стараешься вобрать в себя весь находящийся в нем кислород, но целлофан лезет в рот, залепляет нос и мешает, вызывая легкую панику.
— Нормально всё. Привыкну. Маш, а ты молодец!
— Почему? — Мария обернулась и посмотрела на своего спутника.
— Ну, волевая такая, упрямая. Подожди!
— Что? Ну что такое?
Николай, сделав знак не двигаться, протянул руку и, поведя ладонью по Машиному плечу, посадил к себе на палец божью коровку. Та, суетливо забегав по его ногтю, озиралась по сторонам, не решаясь взлететь.
— Ой, маленькая какая! Бусинка! Смотри, ей всего четыре годика! Осторожно, не раздави…
Маша, забыв про свою неприступность, наклонилась тогда совсем близко к стоящему перед ней Николаю. И у него закружилась голова – от неба, голубого, безбрежного, уходящего вверх, в стратосферу теплыми вихрями, от раскинувшейся под ногами зеленой долины с лавандовыми полями, от моря, что разлилось бирюзово–фиолетовыми, блестящими пластами… И от того, что Машины волосы почти коснулись его руки…
— Эй! Колька, ты что? Да не удержу я тебя? Ох, сядь уже! Девочки, позовите инструктора! — голова кружилась, Коля, опустившись на горячие камни, кряхтел, а Маша суетилась рядом. В нос ударил резкий, тошнотворный запах нашатыря.
— Да что ж ты делаешь?! — отвернулся Николай и отпихнул Машину руку. — Гадость какая!
— Ничего. Ну, как ты? Коль, а божья коровка улетела, — грустно прошептала девушка, вынимая из рюкзака бутылку с водой. — Но я успела загадать…
Он хотел спросить, что именно, но тут подошел инструктор, стал ворошить рядом с Колей аптечку, измерять парню давление, что–то говорить, спугнув ту легкую, с прозрачными крылышками, бабочку доверчивой близости, что примостилась, было, на плече девчонки…
А потом были вечера у костра, песни, гитара, чуть расстроенная, дребезжащая, были купания в холодных горных речках и взгляды… Намекающие, дразнящие, пугающе–откровенные и почти мимолетные… Были касания рук, и дыхание, сбивчивое, испуганно– счастливое…
…Назаров моргнул. Маша уже который раз что–то повторяла, строго глядя ему в лицо.
— Что? Извини. Я задумался…
— Вижу. Коль, как же ты так? Сотрясение, столько ссадин, что стряслось? Да еще в нетрезвом виде…
— Упал. Ай, это всё ерунда! Это чушь… Маш, а ты ничуть не изменилась! Надо же… Я так рад, что…
— Погоди! Да замри ты, я посмотрю, как шить будем. Ложись.
— Машка… А помнишь…
Он потянулся к ее руке, но она тут же ее отдернула.
— Не надо. Ты не стерилен. Ложись, я сказала. Тут работы много… Шрамы, боюсь, останутся…
Она слегка потянула мужчину за плечи, укладывая на спину. В кабинет вошел молодой человек, тоже в медицинской форме и маске.
— Федь, поможешь? Готовь всё, зашивать будем. А я сейчас…
Маша направилась к двери. Ей нужна была минутка, чтобы перевести дыхание.
— Мария Николаевна, может, вот здесь, на брови, так заклеим? Вроде не глубоко! — долговязый Федя наклонился, направил свет поудобнее и пальцами в перчатках коснулся Колиной раны.
— Да что ты делаешь–то?! Больно ведь! Руки убери! — Назаров оттолкнул медработника.
— А вы тут не выступайте! Сейчас полицию вызову, скрутят, мало не покажется! Налакался, совсем ничего не соображаешь, что ли?! — Федор брезгливо потер руки. — Бандюга!
— Аркадьев, это что за разговорчики?! — Мария Николаевна уже соколом вилась вокруг. — Недопустимо так говорить с пациентом, Федор! Ну, это мы потом обсудим, а пока работаем. Коль, ты потерпи, хорошо? Главное, не дергайся, я всё аккуратненько сделаю, чтобы красиво было…
Ей так хотелось спросить у Николая, как он живет, что он забыл на улице в такую позднюю пору и зачем дрался, но маячивший рядом Федор ее смущал.
— Назаров, поверните голову, вот так, — Машин помощник грубовато развернул Колин подбородок чуть в сторону. — Замрите. Сколько ж вы выпили?
— Не твое дело! Маш, пусть он уйдет!
— Назаров, да что вы себе позволяете? Мы выгоним вас отсюда, и всё!
Коля помолчал немного, сжав зубы. Было больно. Машины руки, холодные, неприятно касающиеся кожи перчатками, чистили раны. Те горели огнем, перед глазами замелькали точки.
— А помнишь, Машка, как тогда, в горах… Ты мне нашатырь, а я…
— Он поплыл, Мария Николаевна. Ну что за ночка, то буйные, то бестолковые…
— Федор, я тебя сейчас сама выгоню, понял? — Маша строго посмотрела на коллегу. — Так вести себя недопустимо. Еще одно предупреждение…
— Ладно, я понял, молчу.
В кармане пациента раздался звонок сотового, Маша вздрогнула.
— Извини, надо ответить, — виновато промямлил Коля, глядя на экран смартфона. — Очень важный звонок… Очень… Это она… Сейчас орать будет…
Николай приложил палец к губам, прося тишины и провел по экрану, отвечая на вызов. Маша вздохнула и послушно убрала руки от Колиного лица.
— Назаров! Назаров, где тебя носит?! Нам завтра лететь, а ты шатаешься где–то! Что ты молчишь, я же слышу твоё дыхание! — из динамика летел визгливый, пронзительный женский голос. Николай, пожимая плечами, подмигнул Марии Николаевне.
— Света, я тут немного… Ну, как тебе сказать…
— Ты опять напился? Я же просила ребят проследить за тобой! Назаров, ты помнишь, что у нас в десять самолет? Учти, я, если что, улечу без тебя!
— Ну не кричи… Я в больнице, голова раскалывается, а ты кричишь… Меня зашивают, Светочка…
— Чего? Не плети ерунды! Быстро домой!
— Нет, ты послушай меня… Меня зашивает один очень хороший врач, Светка! Такой врач… Мммм… Ты даже себе не представляешь!
— Коль, время! — Маша показала на часы.
— Всё, не могу больше говорить. Потом, всё потом! Свет, ну, свяжись с туроператором, перенеси вылет.
— Назаров, хватит нести чушь! Где твои ребята? Пусть сажают тебя в машину и везут домой. Ты невыносим, Назаров!
Она еще что–то кричала, но мужчина уже выключил телефон и бросил его себе в ноги.
— Тебе нельзя никуда лететь, Коль. У тебя сотрясение! Да и не выпустят тебя из больницы, мы тебя положим наблюдаться.
— Ох, Машенька, Машенька… Хорошо тут у вас, спокойно! А чай или кофе можно? — Николай нежно дотронулся до Машиного запястья.
— Мужчина, вы не в ресторане, прекратите хватать врача за руки, вы мешаете! Если что–то вам не так, отправляйтесь со своими бугаями в платную клинику, там будет и чай, и кофе, и девочки потанцуют!
Федор нервно передернул плечами. Его раздражили такие вот выскочки и богатеи, которые, нацепив на себя золотые цепочки, думают, что всё в этом мире так или иначе принадлежит им, и можно заполучить всё, что угодно. Вот и на Марию Николаевну он глаз положил! Ишь ты, новый русский!
— Маш, а, Маш, пусть он уйдет… — грустным сенбернаром посмотрел Коля на свою знакомую. — Ну чего он тут пыхтит и пыхтит…
— Он здесь работает, Коля, он устал, потому что пошли вторые сутки его дежурства. У нас не хватает врачей, осень – сезон простуд, вот и получается, что срываемся иногда. Федор никуда не уйдет, потому что мне одной неудобно. А ты, Федь, просто помолчи. Не надо сейчас лезть на рожон.
— Но Мария Николаевна… — начал опять канючить интерн.
— Всё, я сказала. Хочешь хорошую характеристику в личное дело – помолчи.
Коля закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Ноги вяло лежали на кушетке, расслабленные, уставшие. Кожа на руках саднила, в голове стучали молотки, а глаза неотрывно следили за Машиным отражением в оконном стекле.
— А ты и не изменилась, булочка, всё такая же милая, — улыбнулся Коля. — А помнишь, как…
— Хватит, ты замолкнешь когда–нибудь?! Давай, на вдохе, сейчас будет больно.
Маша щедро намазала заклеенную пластырем рану зеленкой, Николай, выругавшись, зашипел, сморщился, от чего стало еще больнее.
— Терпите, вы же мужчина!
Коля сжал кулаки, его мышцы под помятой рубашкой напряглись, на виске запульсировала жилка.
— Мужчины тоже люди, Федя. Им, как и всем, больно, и они имеют право на страдания, — пожала плечами Мария Николаевна.
— Да, сами себя кромсают, а потом…
— Маша, пусть он уйдет! — Николай приподнялся на локте. — Слышь, ты, Айболит, оставь своё мнение при себе!
Николай умел терпеть, умел, но долговязый Федор этого не знал. Коля терпел столько в своей нелегкой жизни, мускулом не дрогнул, даже когда было очень больно, когда ему ломали ребра, потому что бизнес его слишком расцвел, затенив чей–то чужой; терпел, когда мама, не дождавшись его приезда, умерла в больничной палате. И не спасли ни связи, ни дорогие препараты, ни то, что Коля шептал ей в прошлый вечер, чтобы она держалась… Коля не плакал, он, в черном костюме, с алой розой в руках и в окружении своей охраны, провожал маму в последний путь, не разрешая себе быть слабым. Не сейчас… Не ныл, когда две из его больших автозаправок на окраине города полыхали, а Светка орала в трубку, чтобы он перевел на нее все свои деньги, потому что его скоро посадят. Он улыбался, когда ему угрожали, что лучший друг отправится на тот свет, если Коля не поделится своим бизнесом с другими товарищами… Николай не поделился, друг остался рядом, всё прошло, только пустота поселилась в душе, и уже давно. Дома пусто, рядом с женой тоже пусто, суета, мельтешение бестолковое, а хочется чего–то другого…
Всё чаще и чаще спасал алкоголь. С ним было мягко, как на перине, тело парило в воздухе, заботы уходили куда–то в темноту. Но потом было плохо физически. Страдание тела накладывалось на неуспокоенную душу, грызло изнутри и заставляло опять бежать куда–то…
А сегодня, рядом с Машей, окутанный её духами, пробивающимися через сильный запах медицинского кабинета, ему вдруг стало так спокойно, что все чувства поднялись и вырвались наружу – и нежность к этой девчонке, что когда–то таскала Колю встречать рассвет, и гордость за неё, что она тут, пробилась в люди, выучилась, живет, видимо, счастлива, и жалость к себе, непутевому, который, имея приличные счета в банках, всё еще ждет чуда на новый год…
Горячие, пьяные слёзы потекли из глаз пациента. Маша незаметно вытерла их, подула на рану, сняв с лица маску, и что–то сказала Фёдору. Тот, пожав плечами, вышел.
— Ушел? Хорошо… А я, знаешь, что–то злой такой стал… Раньше весь мир любил, помнишь?
Коля улыбнулся севшей напротив него женщине.
— Помню. Ну что ты так… У тебя, вон, жена, красавица, наверное, денег куча, раз на Мальдивы летишь, время есть на отдых. Ценить такое надо, а не желчью исходить, — Маша вздохнула. — Сейчас тебя в палату определим, поспишь, отдохнешь. Завтра нейрохирург тебя посмотрит, но я думаю, ничего страшного.
Она протянула руку и взъерошила Колькины волосы.
— Помнишь, как ты бегал в булочную через два квартала, потому что я любила ватрушки, а там были самые вкусные?.. А как мы катались на канатной дороге, помнишь, и люлька застряла, и ты успокаивал меня... — Маша улыбнулась. — Знаешь, я иногда всё это вспоминаю, и становится легче.
— У тебя что–то нехорошо? Муж, работа? Свет… То есть, Маш, ты скажи, порешаем! — с готовностью сел на кушетке Коля, но тут же пожалел о своей прыти, комната перед ним закачалась, подкатило к горлу…
— Порешаем… Смешно, Коль… А что тут решишь? Я замужем, у нас есть дочка, Полинка. Ей восемь. Мы с мужем как–то вдруг стали чужими, я постоянно на работе, дочка в школе допоздна, он, муж, Владик, у меня музыкант, но как–то не складывается у него с карьерой… Это не решить просто так, Коль, это нужно как–то преодолевать вместе, а мы никак не можем.
— Сходите к психологу. У нас со Светкой есть хороший психотерапевт. Благодаря ему мы до сих пор не развелись, — Николай усмехнулся. — Я дам тебе его телефон, скажешь, что от меня. А еще бы на мануалочку вам сходить, зажимчики там разомнут, то–сё…
— Коль, — засмеялась Маша, и её знакомый засмотрелся на родное, милое лицо. — Ты как из другого мира! Какие психотерапевты, какие мануалочки, времени нет вообще! Мы на море не были уже года три, а ты знаешь, что я без него не могу… Да и ни в этом дело…
— Да… — протянул Коля, — все семьи счастливы одинаково, а несчастны каждая по–своему. Шекспир.
— Это Толстой, Коль, — машинально поправила Маша.
— Да, извини. А Шекспир про что?
— Шекспир – это «быть или не быть», — Мария встала и подошла к окну. На улице моросил мелкий дождь. В приоткрытую створку тянуло прелой листвой и бензиновым чадом. На парковке горланила сигнализация. — Черный огромный джип с тонированными стеклами – это не твой? — повернулась женщина к больному.
— Чего? А… Мой, ребята, похоже, не слышат. Ключи у них. Я выйду, они в коридоре сидят, не ушли, не послушались. Я сейчас скажу им.
— Помочь? — Маша с готовностью схватила приятеля под локоть.
— Нет, сам. Мужик я или нет?!
— Ну давай…
Николай, покачиваясь, подошел к двери, высунулся в коридор, буркнул что–то, оттуда раздались голоса, потом машина замолчала…
Маша не виделась в Колькой с самого выпускного. Тогда он напился, стал распускать руки, девчонка отхлестал его по щекам и убежала с праздника. Ребята тайно пронесли в актовый зал горячительное, добавляли смеющимся девчонкам в газировку, потом все танцевали, а Коля, осев на пол в углу, спал крепким сном. На следующий день он, конечно, пошел просить у Маши прощение, но ее мама сказала, что девочка уехала с отцом в горы, вернутся они только через две недели.
Коля их уже не дождался. Не став поступать в институт, он ушел служить в армию, там заматерел, «оквадратился», как потом скажет про него Света, что училась с ним в одном классе, научился сжимать зубы и идти напролом там, где раньше бы просто остановился…
Маша не писала ему. Гордая, обиженная, она хранила молчание, не отвечала и на его письма. Приехав на побывку, Коля пришел к ней домой, притащил целую корзину булочек из любимой Машиной пекарни, а самой девушки уже не было.
— Поступила, учится. Врачом будет! — гордо доложил отец. — А ты позвони ей, Коль! Вот номер.
Напрасно вахтерша звала Марию к телефону. Машка, закрыв уши руками, талдычила латынь и заедала сухарями тревогу, что не сдаст экзамены…
Коля грустил недолго, ведь рядом всегда была Света. Она и развеселила парня, встретив его на улице, назвала красавчиком, предложила сходить на дискотеку…
Много воды утекло, слишком много, не вернуть…
— Назаров! Семьдесят восьмая палата. Идите, там койка есть, сейчас постелем! — крикнула медсестра, высунувшись из–за стойки на посту.
— Маш, а отдельных у вас нет? Вип? — скривился Коля. — Светка говорит, я храплю громко…
— Нет у нас «вип», а тебе надо поспать. Ну, пожалуйста, Коль…
Маша погладила его по плечу. Она уже давно всё простила, да и прощать нечего, просто миры у них с Колей разные, не переплыть, не переехать… Но с ним ей до сих пор было хорошо. Возможно, в жизни он и не такой, в простой жизни с заботами и проблемами, но сейчас он вынырнул из этого предрассветного марева как лучик заблудившегося солнца. Подставь ему руки, позволь поцеловать лицо, дотронуться до шеи, и согреешься воспоминаниями прошлого, зачерпнешь из них, как из родника, омоешь уставшее лицо и задышишь чуть спокойнее, чувствуя, как отпускает сердце…
— Ладно. Я согласен. Веди, Маш, показывай свою обитель врачевания. Я в больницах с роду не лежал, раньше не было повода, сейчас все светила ко не на дом приходят, если что. А сегодня, видишь, какой прекрасный случай… Удачно упал…
— Мы оба понимаем, что таких травм от падений не бывает. Что случилось, Коль, а?
— Да так, нашла коса на камень, — отмахнулся мужчина.
— Я надеюсь, до полиции дело не дойдет?
— Нет. Разошлись полюбовно. Не бери в голову!
Они шли мимо палат. Где–то были приоткрыты двери, оттуда слышались сонное бормотание и храп. Сестры на посту, подключив наушники к планшету, смотрели мелодраму и плакали. Другая жизнь, простая, тяготно–предсказуемая, обдала Николая запахом хлорки и мокрых полов.
Вдруг двери лифта в конце коридора раскрылись, из яркой, залитой желтым светом кабины вышла женщина, процокала каблуками чуть вперед, кашлянула и, поправив сумочку на плече, крикнула, увидев стоящего впотьмах мужчину:
— Назаров! А я за тобой. Не ожидал? Поехали домой, проспишься, пьяница мой ненаглядный, а потом полетим. Успеем еще. Там я договорилась, нас будет ждать врач. Вы мужа моего лечили? — Света смерила Машу оценивающим взглядом. — Выписку нам подготовьте. Ну, что вы стоите? Мы спешим!
Мария Николаевна удивленно вскинула брови.
— Свет, что ты орешь?! Люди спят. Как тебя пропустили сюда? Ну, что ты везде лезешь?! — забурчал Николай. — Я утром приеду.
— Так, чем тут тебя обкололи? Назаров, я не люблю ждать, ты знаешь!
— Света! Ну же… — мужчина схватил жену за локоть и потащил к лифту. — Иди, я сейчас.
— А поцеловать? Назаров, мы не виделись со вчерашнего утра, а ну целуй!
Коля, смущенно оглянувшись на врача, послушно чмокнул жену в вытянутые «рыбкой» губы.
— Иди, я только куртку заберу, — прошипел он и подтолкнул Светлану вперед.
— Ну, вот и не пригодилась койка в палате семьдесят восемь. Кому–то другому пусть перейдет. Маш… Машка…
Ему так захотелось обнять её, просто, по–дружески, и снова почувствовать, как щекочут ее волосы лицо, как пахнут ее духи, как… Хватит! Их жизни разошлись так давно, что все мосты уже прогнили, упали в пропасть и восстановлению не подлежат. У Маши дочка и муж–музыкант, у Николая – бизнес, два огнестрельных в анамнезе и Светка… Какие уж тут обнимашки…
— А знаешь, Маш, почему с тобой мне всегда было хорошо и сегодня тоже? — спросил он, обернувшись.
— Нет. Почему? — пожала она плечами.
— Ты всегда звала меня по имени. Колька, Коля, Колян… Ты и мама. Мамы нет, осталась только ты. Для других я «Назаров», по любому поводу только «Назаров»… Может, это и почетно, но мне не нравится… Хочу снова быть Колькой.
Он улыбнулся и, подмигнув Маше, кивнул своим сопровождающим, чтобы шли вперед.
Маша смотрела, как повисла Света на шее мужа, как с готовностью он обнял жену, как закрылась дверь лифта, и мир снова сузился до пределов отделения травматологии.
Две жизни, пройдя по касательной, разошлись, лишь слегка согрев друг друга. Но и этого порой оказывается достаточно, чтобы улыбнуться рождению нового дня.
… Маша стояла на крыше больницы и пила из стаканчика крепкий, горячий кофе. На востоке уже во всю полыхала октябрьская заря, в небе чертил дымчато–серую полосу взлетающий самолет.
Маша улыбнулась и набрала номер мужа. Вадик сонным голосом сообщил, что она их с Полинкой разбудила, но он очень рад ее слышать.
— Я люблю тебя, Вадька! — прошептала она.
— Ой, начинается! — вздохнул на том конце провода мужчина. — И я тебя. Ты когда придешь?
— Скоро, совсем скоро. Полинка пусть дома останется сегодня, ладно? Хочу с ней побыть…
— Ладно. Мать–ехидна, — засмеялся Вадик. — Ждем!..
… В баре на пляже грохотала музыка. В небо взлетали фейерверки, прожекторы рисовали на море причудливые фигуры. Вдалеке, у самого горизонта, застыл корабль. Его отражение дрожало и рассыпалось на тысячи осколков.
— Давай, Назаров! Давай! — кричала Света, сбросив туфли и бешено танцуя на песке. Она была прекрасна в этом своём буйном движении, в вихре растрёпанных волос и с развивающимся легким шарфиком на шее. — Назаров, иди сюда! — кричала женщина, протягивая к мужу руки, а тот, сидя за столиком, только качал головой.
Машка бы так не кричала… Она бы по–другому позвала его…
Коля вдруг встал, быстро подошел к Светке, сжал ее лицо в своих руках и, перекрикивая музыку, строго сказал:
— Меня зовут Коля, поняла? Коля, запомни наконец!
Женщина испуганно закивала, потом, прильнув к его груди, всхлипнула.
— Прости… ну, пости же…
А через минуту они оба уже дергались в ритме мальдивского беспечного танца, утопали по щиколотку в песке, смеялись, и Света опять звала его «Назаровым»… По–другому у них уже не будет… Потому что Маши никогда не будет больше рядом…
… Через пару недель Мария Николаевна получила письмо. В нем — путевки на троих, на море…
— Колька… Спасибо тебе, Коля…
Маша улыбнулась и пошла писать заявление на отпуск…