Глава вторая
Германия; остров Узедом; аэродром секретного ракетного центра Пенемюнде
8 февраля 1945 года
Резко взмахнув клюшкой, Иван нанес немцу сокрушительный удар. Целил в затылок, а попал в правую височную область. Не издав ни единого звука, тот откинулся на спину. Действуя наверняка, Кривоногов запрыгнул ему на грудь и трижды маханул своим орудием.
- Все, Ванька, остановись! - вскочил Девятаев. - Одежду замараешь кровью!
Согласно разработанному плану, один из заключенных должен был переодеться в немецкий мундир и отконвоировать остальных до самолета. Стало быть, немецкую форму следовало поберечь. Меж тем, из размозженной головы охранника в разные стороны летели мозги и брызги крови.
Тяжело дыша, Кривоногов опустил железяку.
- Готов, гад. Раздевайте…
Но тут же случилась другая напасть. Не знавшие о намеченном побеге заключенные дружно взвились:
- Ты спятил?!
- Ванька, ты что наделал?!
- Нам же смерть за это! Ты же нас всех подвел под расстрел!..
Один даже подскочил и с силой оттолкнул Кривоногова. Ведь убийство вахтмана - это минимум виселица. А могут и собаками затравить до лютой смерти.
- Отставить, е… вашу мать! А ну, становись! - рыкнул на товарищей Михаил. Подняв немецкий карабин и передав его Кривоногову, приказал: - Расскажи им о нашем плане…
После короткой разъяснительной беседы кипишь утих. Никто не бранился, голос не повышал. Замысел побега отобранным в группу товарищам стал понятен, однако не все поддержали рискованную затею. Высокий сибиряк Петя Кутергин в свойственной ему манере протянул:
- А ежели нас это… поймают? Дале с острова отправлять некуда.
Добавил сомнений и беспокойный сосед Девятаева по нарам - Тимофей Сердюков:
- Дале только в общую могилу. Расстреляют ведь нас, мужики! Ей Богу расстреляют!
- Нас все равно всех расстреляют! - понемногу заводился Кривоногов. - Корячитесь на секретной немецкой базе и надеетесь выжить?! Вы в своем уме?! Наши уже на подходе - через день другой начнут наступление и захватят остров. Неужто думаете, что немцы нас оставят в живых?! Всех в расход пустят!
- Ну, можа не успеют…
- Ну и оставайтесь, коли так!
Кутергин поглядел на убитого фашиста, с которого Соколов проворно стаскивал шинель, и вздохнул:
- Как же теперь оставаться-то?.. С вами пойдем…
* * *
От трех звонких ударов по куску металлической рельсы прошло не более четверти часа. Это подтвердил и Соколов, снявший с запястья мертвого вахтмана наручные часы.
- Двенадцать часов, пятнадцать минут, - сказал он.
Следовало поторапливаться. Не дай Бог, на аэродроме объявят тревогу или прилетит транспортный самолет с важными чинами, коих встречает все здешнее начальство.
Девятаев и Соколов лежали у вершины капонира, спрятавшись за выступающий бетонный блок. Все фасадные части подобных сооружений были выложены из массивных бетонных блоков. А нутро с огромным сводчатым потолком закрывалось столь же массивными створками стальных ворот.
Володька глазел по сторонам, дабы не проворонить внезапное появление немцев, Михаил выбирал пригодный для побега самолет.
Ближе других к «наблюдательному пункту» заключенных стоял Юнкерс Ju 88. Это был один из самых универсальных самолетов Люфтваффе. Бомбардировщик, торпедоносец, разведчик, ночной истребитель. В секретном ракетном центре Пенемюнде этот тип самолетов использовался для летных испытаний новых ракет.
«Нет, Юнкерс не подходит - возле него возятся два механика», - заметил Девятаев фигурки в черных комбинезонах. Механики перетаскивали стремянку и не видели того, что происходило за капониром.
Слева за Юнкерсом пару стоянок занимали многоцелевые бомбардировщики Дорнье Do 217. Какой-нибудь из них тоже подошел бы для осуществления дерзкого плана. Однако о порядке запуска моторов и о том, как управлять Дорнье Девятаев не знал ничего.
А вот справа от Юнкерса - в двухстах метрах от капонира, поблескивал плоскостями тот самый «Густав Антон» - Хейнкель 111 с красивым вензелем на фюзеляже в виде двух сплетенных букв «G» и «A». Самолет коменданта авиационного гарнизона Карла-Хайнца Грауденца всегда содержался в идеальном порядке. Команда техников и механиков каждый рабочий день копалась в его открытых лючках, проверяла уровень масел, мыла фюзеляж и хвостовое оперение, облизывала ветошью остекление кабины. Вот и сегодня, прогрев его двигатели, техническая обслуга вместе с пилотом отправились в столовую на обед.
Размышляя над сложным выбором, Девятаев часто сравнивал Юнкерс с Хейнкелем. Тактико-технические параметры этих машин практически полностью совпадали, даже двигатели были одинаковыми. Юнкерс являлся чуть более современной разработкой, Хейнкель представлялся попроще, а за счет конструкции фюзеляжа часто использовался в качестве транспортного самолета.
И все же Девятаева склонялся в пользу Хейнкеля, наилучшим образом подходящего для воплощения дерзкого плана. Не благодаря безукоризненному внешнему виду или выдающимся летным характеристикам, а потому, что Михаил успел с ним поближе познакомиться - понаблюдал через остекление кабины, как немецкий пилот осуществлял запуск моторов.
Когда выбор был окончательно сделан, и летчик рассматривал стоящий поблизости двухмоторный самолет, в голове начали всплывать тревожащие вопросы: «Есть ли на борту бомбардировщика аккумуляторные батареи? Смогу ли самостоятельно включить все системы и запустить двигатели? Справлюсь ли с управлением на рулении и на взлете?..»
- Все, мужики, операция стартовала, и обратного пути у нас нет, - плюхнулся рядом с друзьями Кривоногов. - Надо действовать!
- Да. Сегодня, или никогда, - прошептал Девятаев в ответ.
- Выбрал?
- Вон стоит.
- «Густав»?
- Он самый.
- Согласный я. Ты с самого начала в его сторону поглядывал. Надо подумать, кого в охранники нарядить.
- Петька Кутергин самый высокий - его и наряжайте.
- Да ну его! Вялый он какой-то и не верит в успех нашего плана, - отмахнулся Иван. - Сам пойду.
- Тогда поторопись, моторы еще запустить надо. Да и погода снова портится, будь она неладна.
- Ладно. Рвите с Володькой к самолету, а я переоденусь и приведу остальных…
* * *
Просветов в облачности действительно становилось меньше. День потускнел, облака опять налились свинцовой серостью и опустились до высоты метров двести - двести пятьдесят. Правда, скорость и направление ветра не поменялись, что было на руку летчику Девятаеву.
«Главное - оторвать машину от земли и взять курс на юго-восток, к нашим, - рассуждал он, вместе с Соколовым передвигаясь короткими перебежками к Хейнкелю. - Остальное решим по ходу дела…»
Стрелки немецких часов показывали 12.20. Все пилоты и аэродромная обслуга по-прежнему находились в столовой. Ближайшая бригада заключенных вместе с охранником обедала метрах в пятистах от выбранного Девятаевым самолета и вряд ли заметила бы странное поведение своих коллег. Имелись на острове и подразделения СС, занятые общей охраной секретной базы. Однако эсэсовцы патрулировали ее внешние границы и на аэродроме появлялись крайне редко.
Вездесущий Ванька Кривоногов уже находился внизу и торопливо скидывал с себя полосатую робу. Энергия и решительность этого человека восхищали Девятаева, без него удрать с проклятого острова наверняка не получилось бы. Недаром группа собралась вокруг двух авторитетных и активных товарищей - Соколова и Кривоногова. Надо подобрать группу единомышленников? Сделают. Нужны таблички на немецком языке с приборных досок разбитых немецких самолетов? Добудут и переведут на русский. Устранить охранника? Запросто. Нацепить мундир и изобразить конвоира? Пожалуйста.
Однако на этот раз чрезмерная инициатива натолкнулась на железный довод здоровяка Кутергина.
- Ну, куда ты лезешь? - пробасил тот, отбирая у Кривоногова немецкие шмотки. - Али не видишь, какого он роста? Дай сюда. Сам надену…
- Забирай, - не стал возражать Иван.
Вначале Петр натянул брюки серо-зеленого цвета. Но даже ему они оказались чуть великоваты - пришлось запихать лишнее под голенища сапог.
- Подайте китель, - попросил Кутергин.
Первоначальный испуг и волнение у новичков группы, связанные с убийством немца поугасли. Теперь на первый план вышло понимание ответственности момента. Ежели одолеют страх, сумеют действовать слаженно и быстро - появится шанс не только выжить, но и вырваться из этого ада. А не сумеют, так все без промедления будут расстреляны. Здесь же, в ближайшем лесочке за крайним рядом капониров.
Петр застегнул последнюю пуговицу на шинели, приспособил на поясе ремень, притопнул по мерзлой земле сапогом.
- Ну как?
- Сойдет, - отойдя на пару шагов оценил Немченко. - Издалека подмены не заметят, а близко мы сами не подойдем.
Миша Емец нахлобучил на голову товарища суконную пилотку с козырьком, а Федя Адамов подал винтовку.
- Держи…
* * *
Первыми, скатившись с капонира, к самолету рванули Девятаев и Соколов. Следом готовились покинуть укрытие и остальные заключенные.
- Никакого волнения! Идем так, как всегда передвигаемся по аэродрому: без спешки, не в ногу, - инструктировал товарищей Кривоногов.
- Ты сам, Ванька, не подведи, - недовольно откликнулся Кутергин. - Вечно выкидываешь фортели.
- Чего пристал? Какие еще фортели?
- То шутками сыплешь не вовремя, то окурок на краю бетонки заметишь и кинешься за ним…
- Тише, братцы, - остановил перепалку политрук. И по-доброму посоветовал «охраннику»: - Петя, держись сбоку от строя, немного приотстань. Ссутуль спину, воротник шинели подыми. И приклад винтовочки лениво так ладошкой придерживай, чтоб по ляжке не хлопал.
- Постараюсь, - выполнял сибиряк наставления более опытного товарища. - Помню я, как они ходят. Не первый год на их рожи ненавистные «любуюсь»…
Образовав подобие строя, заключенные топтались у края земляного холма, скрывающего под собой мастерскую по ремонту авиационных моторов. Все было готово для передвижения к Хейнкелю, но… никто не решался дать команду к началу движения. Казалось бы, что проще? Пройди двести метров, и ты у цели. Но мужикам было страшно. Кашу они заварили непростую; цена любой ошибки - жизнь. Каждый про себя представлял, как часовые на вышках подозрительно глядят в их сторону; как лязгают пулеметные затворы, загоняя в патронники мощные винтовочные патроны; как огненные трассы тянутся к маленьким беззащитным фигуркам в полосатых робах…
- Шаго-ом марш! - собравшись, скомандовал политрук Емец. - Левое плечо вперед!..
Он стоял первым в строю, и сам же, повинуясь собственной команде, решительно зашагал в указанном направлении. Федор Адамов был вторым; перекрестившись, он ринулся следом. За ними потянулись и остальные.
Неровная колонна из семи заключенных и одного «охранника» появился из укрытия, тут же повернула и двинулась вдоль линейки авиационных капониров…
Шагов триста, что разделяли догоравший костерок и блестевший новенькой краской Хейнкель, преодолели успешно, хоть и с изрядной тряской. Легко было бросить: «Никакого волнения! Идем как всегда…» А вот пройти две сотни метров как ни в чем не бывало по равнине аэродрома оказалось не так-то просто. Ведь на том месте, где только что находилась бригада, остался лежать фриц с размозженной головой.
Тем не менее, они дошли до заветной стоянки с Хейнкелем, куда несколькими минутами ранее прошмыгнули Девятаев с Соколовым.
* * *
Володька Соколов родился в небольшом селе Вологодской области. Его внешность была самой обыкновенной: чуть ниже среднего роста, худощавый, с выразительными зеленоватыми глазами и лицом, обильно усыпанным веснушками. Из особых примет - разве что сильно вздернутый нос, «украшенный» довольно заметным шрамом. Обладая великолепной памятью, в школе Володька учился хорошо, предметы давались ему с легкостью. К слову, он неплохо выучил немецкий язык, не предполагая, что его знание в будущем спасет жизнь. На войне Соколов получил специальность артиллериста, однако повоевать толком не получилось - уже в феврале 1942 года он угодил в плен. Дважды он пытался бежать, но оба раза был пойман и в итоге отправлен в концлагерь, где судьба свела его с Кривоноговым. Вместе с Иваном, как непокорных и склонных к побегу, Соколова переправили на остров Узедом. Обратной дороги с острова не было - все работавшие здесь заключенные умирали от истощения, болезней. Или попросту расстреливались за малейшие провинности. В здешних бараках у друзей и родился рискованный план побега через балтийский пролив. Да, сначала побег с проклятого острова планировался на лодке или вплавь через довольно широкий пролив, покуда к парочке заговорщиков не примкнул летчик Девятаев со своей идеей угнать самолет.
Несмотря на крепкую дружбу Кривоногова и Соколова, их характеры разительно отличались. Оба выросли в сельской глубинке, но Иван был непоседливым, вспыльчивым, вечно куда-то спешил. Владимир куда более походил на сельчанина: хозяйственный, вдумчивый, обстоятельный и на удивление находчивый. Он напротив никогда и никуда не торопился. Прежде, чем что-то сделать - долго «кумекал и смекал».
До стоянки Хейнкеля Девятаев с Соколовым бежали, согнувшись пополам. Полосатая роба на аэродромной равнине была приметна, поэтому приходилось прятаться и все делать быстро. Бежали к металлическим контейнерам - большим серым ящикам, стоявшим рядком возле каждого самолета. В них техническая обслуга хранила инструменты, масла, ветошь, краску, мелкие запчасти.
Присев у контейнеров, друзья осмотрелись.
Вроде никто не заметил их рывка. Вокруг по-прежнему все было спокойно.
Михаил подобрался к краю ящика, осторожно высунул голову и посмотрел на самолет.
- Ну что там? - шепотом спросил Володька.
- Пока тихо.
- Ты уверен, что в самолете никого?
- В пилотской кабине точно пусто.
- А внутри фюзеляжа?
- Да почем же я знаю?! Должны были умотать на обед.
- Тогда надо поторапливаться.
- Рвем. Нам нужно к левому борту…
Обоих колотила нервная дрожь, ведь друзья понимали, насколько рискованной была их затея и насколько мизерным оставался шанс на успех. Убить часового и добраться до самолета - это не полдела и даже не треть. Это лишь начальный этап невероятно трудной затеи, в которой наряду с точным расчетом, слаженными действиями и летными навыками Девятаева, обязательно должна присутствовать удача.
Оставив временное укрытие, два заключенных снова побежали.
Преодолев последние метры, они оказались у левой плоскости.
У обычных бомбардировщиков Хейнкель He 111 вход во внутренние отсеки осуществлялся через люк подфюзеляжной гондолы нижнего стрелка. Ранее наблюдая за самолетами, Михаил подметил, что «Густав Антон» немного отличался от своих собратьев, в частности основной вход в его фюзеляж находился над левым крылом и представлял собой квадратный люк с открывавшейся внутрь дверцей.
Специальной стремянки Девятаев поблизости не увидел, а забраться без нее на плоскость было проблематично.
- Ну-ка, подсоби, - попросил он.
Соколов подставил сцепленные ладони и помог товарищу залезть на широкое основание крыла. Тот на четвереньках, с осторожностью - дабы не скатиться по скользкой металлической поверхности - стал продвигаться к закрытой дверце.
Вдруг оба замерли. С противоположной стороны Хейнкеля кто-то спрыгнул с крыла на бетон площадки…
СССР; Казань
30-е годы
- А помнишь, какие оладушки пекла моя бабуся? - мечтательно вопрошал Сашка Учватов.
Небо угасало. Над портовыми сооружениями повис щербатый месяц. Друзья возвращались в общежитие с разгрузки баржи. Оба были уставшие и расстроенные, потому как народу на разгрузку в этот вечер собралось много, и каждый получил на карман всего по полтора целковых.
На секунду прикрыв глаза, Михаил представил миску, наполненную деревенскими оладушками, и протяжно вздохнул.
- Еще-е-е бы. С тех пор не ел ничего вкуснее…
Бабушку со старым мордовским именем Атюта внуки из уважения и любви величали «бабусей». Все немалое хозяйство она поднимала сама своими натруженными руками. Трое ее сыновей работали в городской артели и в рабочем поселке Торбеево появлялись редко. Одна невестка жила своим домом, две других держались при свекрови, ну и дети всем гуртом обитали в одном большом доме. Сашка в семье был едва ли не самым младшим.
Когда сыновья наведывались в родное село или передавали с кем-то часть от заработка, бабушка Атюта шла на единственный рынок в центре поселка и закупала продуктов. Дома в этот день непременно шипели сковородки, а на большом плоском блюде росла гора небольших оладушков. Они выходили у нее одинакового солнечного цвета с темно-коричневой подгорелостью по краям. Атюта добавляла в тесто воду, сахар и немного сливочного масла, отчего оладьи получались пышными и сладкими. Их с превеликим удовольствием уплетала вся семья и даже угощались соседские ребятишки.
- Не отставай, - поторопил Сашка. - Вдруг пирожки закончатся? Придется опять укладываться спать голодными…
* * *
Поступив на судоводительское отделение Казанского речного техникума, юный Михаил взялся за учебу самым серьезным образом. «Раз пообещал директору - должен держать слово», - говаривал он другу Сашке, допоздна засиживаясь за учебниками. Тот звал его прокатиться на трамвае или пройтись до порта в поисках заработка. Вдруг подвернется какая работенка по разгрузке пришвартованной баржи? Питались студенты техникума скудно, поэтому никто из них не отказывался подзаработать два-три рубля на вкусные пирожки, продававшиеся рядом с учебным корпусом. Когда брюхо совсем сводило от голодухи, Михаил соглашался, и друзья по несколько часов кряду таскали по узким деревянным сходням тяжелые мешки с рожью. Потом усталые, но счастливые с аппетитом жевали хрустящие пирожки и запивали их сладким чаем…
В целом учеба и будущая профессия речника Девятаеву нравились. Ведь работать предстояло на просторах величественной Волги, которую до переезда в Казань юноша видел лишь на картинках. Однако не оставляли его и мечты о небе. Над большим городом самолеты появлялись довольно часто, перевозя пассажиров, почту и всевозможные срочные грузы. И каждый раз юноша замирал, провожая их восторженным взглядом.
* * *
В напряженной учебе и постоянных заботах пролетел год. Девятаев и Учватов успешно сдали экзамены, и перешли на второй курс Казанского речного техникума.
В один из холодных осенних вечеров друзья решили остаться в общежитии. За окном вечерело, моросил нудный мелкий дождь, повсюду валялась опавшая желтая листва. В такую погоду не хотелось выходить на улицу. Даже чувство голода - вечный спутник студентов - не могло выгнать молодых людей из небольшой комнатки, находившейся на втором этаже старого кирпичного здания. Ведь приходившие с Нижней Волги баржи с зерном в дождь не разгружались.
Михаил наглаживал тельняшку взятым у соседей по общежитию угольным утюгом. Погода была сырой и «тельник» никак не желал высыхать. Сашка лежал на кровати и шелестел газетой «Казанский рабочий». Шевеля пухлыми губами, он бубнил, изучая последнюю страницу с объявлениями и рекламой, а когда попадалось что-то интересное - громко прочитывал заметку с самого начала.
- Государственному тресту «Госшвеймашина» требуются на постоянную работу масленщики с месячным окладом в шестьдесят рублей, и мастера швейного производства, оклад - семьдесят пять, - ползал он пальцем по строчкам. - Нет, это нам не подходит. Так… напротив железнодорожного вокзала открылся торговый зал «Красный кооператор». Мясо говяжье - два рубля за килограмм, десяток яиц - один рубль двадцать копеек, масло сливочное - четыре рубля, девяносто копеек. Ну и цены…
Сглотнув слюну, Михаил помахал утюгом, раздувая остывающие угли.
- …Курсы счетоводов производят набор из татар, стипендия - восемьдесят рублей. Ого, вот это стипендия! - возмутился Сашка. - Не то, что наша. Им и подрабатывать нет надобности…
Студентам речного техникума приходилось не сладко. В месяц они получали по сорок рубликов - всего на пять рублей больше, чем будущие слесари из соседнего ремесленного училища. Речники иногда ворчали: дескать, почему мы получаем как в ремесленном? На что администрация техникума резонно отвечала:
- В ремесленном нет столовой и не полагается форма.
При техникуме действительно имелась бесплатная столовка, правда кормились в ней преподаватели со студентами только раз в день - на большой перемене с полудня до часу. Выдавалась будущим речникам и одежка с обувкой сроком на один год. Это, конечно, было большим подспорьем в их нелегкой жизни. Два тельника (летний и зимний), роба, пара ботинок, три пары носков. Учебниками обеспечивала техническая библиотека, там же студенты получали шесть чистых тетрадок - по одной для каждого изучаемого предмета.
Поступив в техникум, Девятаев с Учватовым обрадовались, полагая, что наконец-то заживут сытно. Но через месяц учебы пришло разочарование: скудный обед в столовке сытостью не радовал, он лишь приглушал постоянное чувство голода; а сорок рубликов таяли, словно первый снежинки на теплой ладошке. Уже через две недели от стипендий у ребят не оставалось ни копейки, при том, что никаких развлечений и глупостей они себе не позволяли. Потому и приходилось вместо отдыха искать приработок, и экономить буквально на всем.
- …Переправа через Волгу от Слободы Гривка в Верхний Услон на моторной лодке, цена - пятьдесят копеек. Закрытый промтоварный рабочий кооператив продает мыло туалетное по девяносто копеек за кусок. Отпуск по рабочей карточке. Всюду эти карточки… - негодовал Сашка.
Поставив утюг на самодельную подставку из пары сломанных гаечных ключей, Михаил поднял тельняшку и оценил ее готовность к завтрашним практическим занятиям. Та полностью высохла под раскаленным утюгом. Утром ее можно было надеть под робу и не мерзнуть на свежем осеннем ветре. Роба уже висела на вбитом в стену гвозде, оставалось почистить ботинки.
- …Образованный 3 мая 1933 года Казанский центральный аэроклуб подготовил первых покорителей неба. Вчера в торжественной обстановке на летном поле аэроклуба состоялся выпуск девяти летчиков…
- Что?.. Что там написано? - замер Михаил с сапожной щеткой в руке. - Ну-ка, Саня, зачитай еще разок.
- Да здесь фотография, а под ней всего три строчки, - пожал тот плечами.
Отшвырнув ботинок и щетку, юноша подлетел к товарищу и выхватил из его рук газету.
На бледной черно-белой фотографии, сделанной вероятно на краю летного поля, стоял простенький учебный самолет. На фоне его левого крыла красовались выпускники - молодые ребята, возрастом чуть постарше Михаила и Александра. Все они были одеты в летные комбинезоны и специальные головные уборы. На задорных и довольных лицах - улыбки; взгляды устремлены вдаль.
- Значит, в Казани есть аэроклуб! - воскликнул Девятаев. - Почему же я раньше не сообразил!
- Да когда нам было соображать? - отмахнулся товарищ. - То на занятиях торчим, то практика в порту, то учебники дома читаем, то таскаем мешки на горбу…
Сашка был прав - свободного времени у студентов техникума практически не оставалось. Ведь помимо учебы приходилось ходить в наряды на дежурства, стирать и гладить вещи, прибираться в комнатах общежития, искать в магазинах дешевые продукты…
- Завтра же расспрошу на практике местных - может, кто знает адрес аэроклуба, - аккуратно свернул газету Михаил. - А после рвану в него записываться. Пойдешь со мной?
Друг заложил руки за голову и, глядя в потолок, мечтательно протянул:
- Не-е, Миш. Я по речному делу пойду. Уж больно мне нравиться ходить на баркасах по Волге…
* * *
Постепенно юноши обживались в большом городе: привыкали к широким и мощеным улицам, к толпам горожан, к звенящим трамваям, к обилию автомобилей, магазинов, скверов. Однако в следующем году свободного времени у Михаила стало еще меньше - помимо учебы в речном техникуме прибавились теоретические занятия в аэроклубе, куда его приняли после прохождения медицинской комиссии.
Изучение теории продолжалось довольно долго, но никто из курсантов не роптал. Летное дело в тридцатые годы только набирало обороты; самолетов было мало, а к пилотам простое население относилось как к настоящим героям.
И вот как-то по весне небольшая группа учлётов завершала сдачу объединенного экзамена на допуск к выполнению программы учебных полетов. В самом большом классе сидела комиссия из преподавателей и руководителей аэроклуба. В класс запускали по одному учлёту, он вставал перед длинным столом и отвечал на многочисленные вопросы. «Гоняли» сразу по всем предметам, причем вразнобой, неожиданно, без какой-либо последовательности. На ответ давалось всего несколько секунд.
Пройти подобный экзамен мог лишь хорошо подготовленный человек. Учлетов с такой качественной подготовкой комиссия и отбирала для будущих полетов.
Дверь класса приоткрылась. В щель высунулся секретарь комиссии и объявил:
- Учлёт Иванцов. Приготовится учлёту Девятаеву.
Иванцов проскользнул внутрь, дверь за ним закрылась, и сердце Михаила неистово затрепыхалось в груди. Вот и настала его очередь. Через несколько минут решится главное в его жизни: сдержит он данное матери слово, освоит профессию летчика или… навсегда останется речником.
* * *
- …Неплохо. Следующий вопрос. Скорость ветра в районе аэродрома - десять метров в секунду. Переведите в уме это значение в километры в час, - постукивал карандашом по журналу преподаватель самолетовождения.
Михаил наморщил лоб, производя расчеты. Но преподаватель уточнил задание:
- Порассуждайте вслух, Девятаев, чтоб нам стало понятно: знаете вы формулу перевода или нет.
Тот кивнул.
- Десять метров умножаем на четыре, из полученного результата вычитаем одну десятую. То есть сорок минус четыре. Получаем тридцать шесть километров в час.
- Верно, - удовлетворился ответом специалист по навигации. - У кого еще есть вопросы? Прошу.
- Товарищ Девятаев, перечислите, что вы должны сделать во время подготовки к вылету по учебному маршруту? - взяла слово единственная женщина из комиссии, летавшая в инструкторском звене.
- Вначале летной смены я обязан пройти медицинский контроль, ознакомиться с полетным заданием и метео-обстановкой, проложить на карте маршрут, рассчитать поправки на ветер и количество топлива, необходимое для выполнения задания, - четко ответил Михаил.
Женщина хитро прищурилась.
- И все?
- Нет. О завершении подготовки я обязан доложить летчику-инструктору, а также выставить на часах точное время.
Ответ присутствующих удовлетворил.
- Что будете делать, товарищ Девятаев, если ваш самолет свалится в штопор? - поинтересовался председатель комиссии.
Действия в этой нестандартной ситуации знали, пожалуй, все учлёты. Не подвел и Михаил.
- Для вывода самолета из штопора нужно энергично и полностью отклонить противоположную вращению педаль, - четко ответил он. - Через две секунды отдать от себя ручку управления примерно на четверть за нейтральное положение. Едва самолет прекратит вращение - выровнять педали. А когда самолет наберет скорость - плавным движением ручки вывести его из пикирования. При подходе к «горизонту», увеличить обороты двигателя…
Ближе к вечеру все юные учлёты были приглашены в класс, где выстроились во фронт перед членами комиссии.
Сказав короткую речь, председатель принял от секретаря список тех, кто справился с экзаменом.
- Итак, к летной практике допущены следующие учлёты, - сказал он, поправив очки. И принялся зачитывать фамилии.
Те, кого он называл, воспринимали успех по-разному. Кто-то шумно выдыхал, кто-то незаметно крестился, кто-то беззвучно тряс за руку стоящего рядом товарища.
Михаил услышал свою фамилию в самом конце списка. Все это время он стоял в первой шеренге неподвижно и едва дышал. Услышав же, расцвел в улыбке и расслабился.
- Еще один шаг, - еле слышно прошептал он, думая о приближении своей мечты.
* * *
Приступив к программе учебных полетов, Михаил сразу возмужал, повзрослел. Да и как было не повзрослеть?
Сначала большую часть его жизни заполнили занятия в речном техникуме и общение с наставниками - опытными речниками. Затем добавились вечерние посещения аэроклуба, где пришлось изучать материальную часть и теорию полетов. В клубе Девятаев также повстречал настоящих специалистов, влюбленных в свою профессию. А к лету теорию заменила практика на учебном аэродроме.
Правда, к полетам допустили не сразу. На первом же построении командир самолетного звена приказал учлётам изучить район полетов и собственноручно подготовить навигационные карты с обозначением пилотажных зон и учебных маршрутов. В общем, детское озорство и непоседливость, коими Михаил отличался в семилетней школе, остались далеко позади. Ведь надо было держать данной матери слово и осваивать одну из самых престижных на тот момент профессий.
Времени на отдых у Девятаева вообще не оставалось. В редкие вечера, когда не нужно было бежать в аэроклуб, он предпочитал отсыпаться или прогуливаться с другом Сашкой до берега Волги в поисках случайного заработка.
Как-то раз в середине 1936 года руководство техникума собрало студентов в небольшом актовом зале и объявило о грядущем открытии клуба Речников. Такое событие Михаил пропустить не мог и, как следует вычистив и нагладив одежду, отправился с Сашкой на торжественное мероприятие.
Народу у новенького здания собралось великое множество. Парадный вход в клуб был украшен цветами и транспарантами, сбоку играл оркестр, а перед собравшимися гостями в открытом кузове грузового автомобиля рабочие соорудили трибуну.
Поочередно по короткой лесенке к этой трибуне взбирались два строителя, начальник порта и представитель городского партийного комитета. После их выступлений в клубе состоялся небольшой концерт, а потом всех желающих пригласили на танцы под настоящий духовой оркестр.
Михаил с Александром, разумеется, остались и не пожалели. Сначала в главном зале было не протолкнуться. Но как оказалось, возрастная публика страстно желала станцевать вальс, которым оркестр открывал свою программу. После вальса народу поубавилось, так как помимо танцев в новом клубе имелись и другие развлечения: выставка народного творчества, библиотека, небольшая картинная галерея, а рядом с фойе гостей бойко обслуживал буфет.
- Смотри, какие барышни скучают у третьего окна! - восторженно зашептал на ухо Сашка. - Пригласим?
- Не, мне вон та понравилась, - указал Михаил в другую сторону.
- Какая? Там целая компания девчонок.
- В центре - темноволосая, круглолицая.
- А, которая заливается смехом?
- Ну да. Веселая, - улыбнулся Девятаев. - Мне такие всегда нравились…
Спустя несколько минут Михаил переборол волнение и, подойдя к незнакомой девушке, пригласил ее на танец. Та с интересом глянула на высокого крепкого парня с пышной темной шевелюрой и приняла приглашение.
- Тебя как зовут? - спросил он, когда музыка смолкла, и танец завершился.
- Фаина. А тебя?
- Михаил…
Живая, жизнерадостная и улыбчивая шестнадцатилетняя девушка ему очень приглянулась. В конце танцевального вечера Девятаев набрался храбрости и предложил юной девушке встретиться через пару дней.
Та согласилась.
Предыдущая часть: