Дождь. Дорога. Драйв. Байк вызолачивает темноту лучом света, превращая её в чёрный перламутр.
Я грудью прижимаюсь к мужской спине, обтянутой чёрной кожей куртки. Руки обвивают талию водителя. Чувствую как приподнимаются, слегка заваливаясь вперёд, плечи. Ловлю движения напряжённых мышц. Каждая секунда, несущая меня в неизвестный пункт назначения, оставляет ощущение полноты жизни: в ларце памяти они станут самыми драгоценными жемчужинами.
.
–Рита! Нужно подшить периодику, – из задумчивости меня вырывает голос директрисы Карловой. Я вздрагиваю и взгляд фокусируется на оконном стекле: ползут, ползут капли, через слияние с другими, прокладывая себе путь вниз, в темноту...
Нет у меня ни скорости, ни плечистой спины перед собой. Стряхивая наваждение, иду к стеллажам. Достаю пыльные пачки газет и подшиваю к ним свежие выпуски. Сотый раз задаю себе вопрос - кому нужны эти склепы лживых новостей? Но порядок есть порядок, кто-то должен хранить и систематизировать. И я систематизирую, каталогизирую: перекладываю кипы с места на место. Умчался в темноту резвый байк, унёс рыцаря в сверкающем шлеме, оставив после себя лишь сизую от дыма водяную взвесь. Библиотека снова становится шкафом с пыльными книгами.
.
Я работаю здесь второй год. Неплохо устроилась - можно учиться, читать и получать крошечную зарплату, которой едва хватает на еду и проезд. Но меня устраивает. Устраивало. Пару месяцев назад я была счастливым человеком. Во мне был главный ингредиент - спокойствие. Учёба, работа, книги, домик на краю города, редкие встречи с приятелями. Состояние покоя - защита от напастей. Или защита от жизни?
.
-Почему они были такими мудаками? - спрашивает парень, обращаясь в пустоту библиотеки. Я вздрагиваю, осматриваюсь: кроме фикуса и меня ответить ему некому. Можно промолчать, поскольку вопрос, скорее, риторический. Я быстро пробегаю глазами небрежно брошенные по диагонали стола томики "Онегина" и "Героя нашего времени". Но это только чтобы выждать время - я знаю какие книги он взял.
Велик соблазн промолчать и скользнуть бледной тенью в зашкафную берлогу, но глупая настырность вдруг отвечает:
-Полагаю, ключевой смысл здесь не почему они такими были, а почему такими стали.
Он удивлённо вскидывает бровь, потом усмехается, будто увидел говорящее животное:
-И почему же? - спрашивает.
Я жму плечами:
-Скорее всего что-то из детства: впечатления, травмы, особенности воспитания. Авторы ничего нам об этом не сказали. Хотя можно попробовать поискать между строк...
-Вы их выгораживаете. Ищете оправдание, которого они не заслуживают.
–Не даёте им шанса?
–Нет. Потому что я такой же.
Он хмыкает и после паузы протягивает руку:
—Джонни.
Евгений, Эжен, Женя, Жиган. Я перебираю производные и первоначальные бежево-голубые тона имени темнеют, пока окончательно не превращаются в чёрный.
Джонни. За этим сочетанием темнота: в глубине которой осязается что-то порочное, но вместе с тем, последний слог улыбается нежностью. Ещё раз прокатываю звуки, вслушиваясь в них, вглядываясь в фонетические ощущения. Нет, не кромешный угольный: что-то проблескивает. Чёрный перламутр? Хочется украдкой разглядеть Джонни, но тот смотрит на меня слишком пристально и открыто, так, что мой вороватый взгляд выглядит уж вовсе затравленно. Я чувствую, как лечу в черную дыру его нахального обаяния. И это после его признания?
Наконец, выпадаю из ступора и молча пожимаю его ладонь. Он слегка задерживает мои пальцы, вопросительно глядя в глаза:
-Маргарита, - откашливаюсь и поспешно прячу ладони за спину.
- Литературное имя, - улыбается он. - С таким именем логично обитать среди книг. И всё же почему вы здесь? Молодости не место в склепе.
- Это не склеп. Это склад эмоций. Как раз то, чего не хватало Онегину.
Теперь Джонни удивлён вдвойне, но, вероятно, ему это нравится:
-Полагаете (не преминул подколоть - мне и самой непонятно откуда взялось это слово в моем лексиконе) переживания за выдуманных людей могут вызвать настоящие эмоции?
Я киваю.
-Полагаете (!!!), они стоят настоящих? - настаивает Джонни.
Я нервно дёргаю плечом:
-Они честнее. Не обещают больше того, что способны дать и по итогу не причиняют боли.
Он прищуривается, несколько секунд рассматривает меня:
– Боль тоже эмоция.
– Нездоровая.
– Подтверждающая способность чувствовать.
Неопределенно жму плечами:
- В анабиозе жить комфортнее. Вам пора, я должна закрыть библиотеку.
Джонни кивает, лениво поднимается и уходит. Я, словно в трансе, провожаю его спину, обтянутую чёрной курткой - из поля зрения выпадают все предметы и только тёмный удаляющийся силуэт составляет суть бытия.
.
Я предпочитаю штиль. И пусть не будет ветра, чтобы наполнить паруса, но и не будет поломанных мачт и разбитых палуб. Тогда почему так тоскливо глядят в темноту окна моего дома?
Меня ждут чай, книга и сон. Тогда зачем по губам мажется помада, и не находится другого предмета, кроме ножа, чтобы вычертить идеальную стрелку на веке?
Со сварливым скрипом калитка выпускает меня в ночь, предупреждая о точке невозврата.
Я иду к библиотеке.
На парапете различаю силуэт. Медленно разгорается огонек сигареты, насыщаясь кислородом, и так же медленно бледнеет. И ещё раз. И ещё. Темнота пульсирует красной точкой. Я загипнотезированно наблюдаю за ней, а потом глупо говорю:
-Курение опасно для жизни.
Джонни подходит ко мне:
–Опасно для тех, кто дорожит ею, - и протягивает открытую пачку.
Я почти не вижу его лица, но чувствую усмешку. Беру сигарету - он щёлкает зажигалкой и смотрит мне в глаза: я слегка наклоняюсь к пламени, но не могу разорвать взгляда. В одном уголке рельефных губ едва держится фильтр, второй в усмешке тянется вверх. Тонкая струйка дыма утекает вверх и Джонни прищуривается. Я замечаю тонкий шрам, который начинается у внутреннего уголка глаза, почти горизонтально ползёт до виска, сворачивает вниз и теряется в темноте. Сильнее желания узнать откуда он, только желание притронуться.
Пламя гаснет. Я вдыхаю дым: он перебивает нежные ароматы вечера и напрочь заволакивает мою размеренную спокойную жизнь сизой мглой неизвестности. С каждой затяжной, я ощущаю, как оседает пылью стена из букв, песчинок и ракушек, которую я старательно возводила вокруг крошечного шаткого мирка. Дым будоражит и я чувствую, как он змеится по венам, побуждая ленивые кровяные тельца к энтропийной вакханалии. Это бурление тащит меня в другое измерение. Заставляет примагничиваться к кривой надменной усмешке.
–Поехали, - утвердительно говорит Джонни и направляется к байку, ждущему возле ступеней.
Я сажусь на сидение. Прижимаюсь к мужской спине. Рёв мотора сродни реву бури, но сейчас это не пугает. Это будоражит. Остаток здравого смысла спрашивает: куда ты, Марго?
И чёрный перламутр ночи отвечает: пункт назначения неизвестен.